Текст книги "Обратная сторона жизни. Книга первая"

Глава 9

Едва знакомые акустические колебания ворвались в уши, звенящие от созданного сатиром грохота, парень сразу же подумал: «Доверещались, сукины дети!», – а наученные жизнью и скорей всего горьким опытом свиноподобные матросы корабля отбросили в стороны такие же клинки, как у свиноподобных собратьев и звонко цокая, прыснули в глубину вонючего трюма.

Дима же, будучи неместным и прикованным, бежать не мог, да и не знал, как можно спрятаться от электричества в полностью железном корабле, поэтому инстинктивно сжался, дождавшись мощного разряда тока, который молнией прошел по металлу цепи и свалил его наземь, пронзив позвоночный столб, дабы выйти через кончики пальцев ног. Когда наполовину парализованный, не могущий разжать зубы юноша падал, то успел выставить руки, подумав: «Вот здесь даже жаль, что я в цепи первый и не могу воткнуться лицом в чью-нибудь мягкую задницу, главное, чтобы не в анальное отверстие…», – да-да, именно так он и подумал, после чего вытянутые, но оказывается, слабые руки согнулись, разрешив губам с носом соприкоснуться с железом трапа и сплющиться в громогласном приветствии.

Множественный, перемешанный со стонами грохот позади услужливо подсказал, что Такеши с Лкетингом, да и остальные рабы также не устояли перед умеющим уговаривать Варгхом, а затем в правую ягодицу парня воткнулось нечто тяжелое, наверное, голова и это сто процентов был счастливчик масаи, в свою очередь послуживший подушкой для японца. Разбитые губы принимали прежние формы, электрические разряды продолжали бегать по телу, судорожно сжимая мышцы рук и ног, однако это был не конец.

– Еще, Варгх! Еще! Пусть учатся не говорить глупостей! – гавкающий голос собакоголового звучал чересчур громко или же это являлось действием ударившего по ушам электрического разряда, в любом случае мальчишка не успел додуматься до ответов, ибо позади опять послышался радостный рев гигантского людоеда и новый треск кнута.

«Как же хорошо, что сейчас бьют не всех, а самых обнаглевших, но и просто электрический удар не слишком здорово…», – сию же секунду по шее прошел повторный, не менее мощный разряд тока, и Диму подбросило, как и японца с масаи, судя по подлетевшей голове на ягодице и ругательствам Такеши, упомянувшего некую семиабортную девственницу.

Следующий удар Варгх провел сразу после этого, а еще один спустя несколько секунд, затем еще, и еще, далее время растянулось на множество бесконечных мгновений, и Дима решил, что у него закипает мозг. Худощавого, обнаженного парня подбрасывало раз за разом, его цепь звенела, а кольцо билось об железо трапа, создавая мелодию боли, губы с носом размозжились уже несколько раз, но заживать не успевали, да и отсутствовал смысл в регенерации.

«Это пиз..ец!», – подумал скованный током Дима, в который раз с силой ударившись об грязное железо ржавого корабля, отбив внутренности, но тут удары моментально превратились, словно юноша прочитал могущественное заклинание.

Его локти с коленками судорожно сгибались и разгибались, он же ничего не мог с этим поделать, лишь нервно моргая и пытаясь разжать крошащиеся от челюстного напряжения зубы. Судя по всему, через его потрепанное, а затем усовершенствованное Генной Огненной тело, прошло количество энергии, способное осветить небольшой поселок, но использованное для успокоения безвольных пленников, не умеющих держать язык за зубами.

Сколько он так лежал, Дмитрий не понял, ибо пребывал в некой спасительной прострации, но постепенно тело перестало содрогаться, и парень напряг плечевые мышцы, попытавшись приподняться, однако мешал Лкетинг, пытающийся оторвать голову от его чуть не усравшихся вакуумом ягодиц. Чуть дальше что-то едва слышно страдальчески бормотал японец, однако во вроде бессмысленных словах проскакивали отчетливые проклятья, направленные прикованным сзади придуркам, мешающим жить всем, кто попадается им на пути. Они-то, конечно, думают, что не мешают, а ведут себя естественно, то есть по-земному, но глубоко ошибаются, ведь их поведение является поведением безмозглой толпы, а толпа самостоятельно мыслить не умеет.

Среди уродливой массы безликих и однородных людей никто не надеется на самого себя. Каждый оборачивается на соседа, тот на другого соседа и таким образом все желают получить хоть какой-нибудь ответ на дальнейшие действия, не пытаясь найти его сами. Любой из собравшихся в большую кучу теоретически разумных индивидуумов боится хоть немного выделиться среди себе подобных, пока не приходит помощь в виде наиболее бесхарактерного представителя их скопища.

Этот негласный лидер является наиболее слабым звеном, ибо открыл рот от страха, а другие вторили ему, начав подпевать сумасшедшей песне самого безвольного среди них, постепенно входя в раж, и насыщая того неистовой верой в великолепие созданной им Идеи. А он, чувствующий, как собратья слушают его истеричную песнь, наполняется неким чувством, которое считает собственным достоинством, только вот глубоко ошибается, ибо это всего лишь его уродливое отражение, созданное толпой. Да и откуда может взяться достоинство у того, а лучше тех, кто всю жизнь лижет задницы и ничего не делает сам, а лишь с примеркой на таких же, как они? Людская масса всегда будет массой. Ничего конкретного. Ни рук, ни ног, ни головы, лишь ниоткуда появившаяся цель, об истинной сути которой нет смысла задумываться, ибо сказано: «Так нужно!», – и более никакой конкретики.

Так было не один и не два раза, однако клейменные пятым тавром люди продолжают наступать на одни и те же грабли, не желая прислушиваться к себе, зато вдохновенно подпевают заводилам, подсознательно ищущим паству для насыщения их энергией.

– Лкетинг освободится от цепей… – воин-масаи ухватил искусно-склепанные кольца в мускулистую длань, встряхнув их. – И убьет глупых людей! Лкетинг обещает! Масаи найдет большую палку! – до юноши донеслось яростное бормотание шрамированного туземца, выведенного из себя плетущимися позади отбросами, да и Такеши не отставал от него в выражениях.

– Чтобы вас всех пожрала Сандзуногава! Чтоб вечные мучения обрушились на ваши головы! Да пожрут вас крысы токийского метро! Горите в Аду вечно, выкидыши бешеной псориазной суки! – тонкий голос субтильного азиата совершенно не ассоциировался с изливающимися из него словами.

Дмитрия хватило на измученное подобие улыбки, комментирующей непривычное поведение скромного японца, а далее он продолжил попытки подъема на трясущихся конечностях, стараясь не отставать от Лкетинга, почти вставшего на ноги и подтягивающего его с Такеши. Губы с носом и другие отбитые части тела восстановились, юноша даже не заметил, когда успели, хотя еще недавно чувствовал боль, однако он откинул эту мысль, как лишнюю, продолжив разгибаться и глядя вперед. Перед ним находилось вонючее чрево такого близкого трюма, в котором светились красные глаза возвращающихся корабельных сатиров, хотя на их месте лучше бы смотрелись прямоходящие крысы, но… Ад пропустил этих животных в собственной эволюции, изрыгнув свиней, козлов и баранов с управляющими ими псами.

Наконец, благодаря воину-масаи парень с Такеши поднялись и выровнялись на дрожащих ногах, после чего Дима ненавидяще обернулся. Нервно-моргающий японец вцепился в увитую веревками мышц руку масаи, сразу поняв суть взгляда выходца из России и слабо улыбнувшись, подмигнул, а возможно просто дернул глазом, соглашаясь с его мнением. Парень же посмотрел на вповалку копошащихся земных отбросов и злобно вздохнул, будучи неспособным что-либо сделать.

«За что мне такое наказание?! Сдохли бы они все, но нет! Бессмертные теперь! Блин! Как я устал… Прямо до невозможности, но чем-то внутри понимаю, что надо идти… Эти новые ощущения… Взявшаяся ниоткуда сила воли… Она-то и помогает мне двигаться, улучшая с каждым мучительным шагом… Именно ее я глушил бухлом с куревом, не давая проснуться самому себе, пока не пришла спасительная смерть… Разобраться бы еще в новых и старых снах, но пока терпеть… Терпеть Димочка…», – он повернул шею обратно, вновь уставившись внутрь темного зева судна, откуда вылезали разбежавшиеся в страхе мускулистые сатиры, настолько не желающие отхватить разряд тока кнута Варгха, что побросали зазубренные мачете, так необходимые в работе с людьми. «Привыкли наверное к подобной канители… Пару раз отхватили – рефлекс выработался… Это судно реально, как гроб, а еще больше на мусорный бак похоже… Внутри столько места… По теории людей сюда можно, как дрова укладывать, главное увязать покрепче…», – после умелого воспитания адским «Франкенштейном» мысли двигались, словно в киселе, отчего гнусавый крик одного из сатиров показался заторможенным и растянутым во времени.

– Давай! Пошли! Вперед! Вперед! Хватит стоять, а то Варгх только разогрелся и не откажется от повторной порции! – мерзкий голос свиноподобного урода подтолкнул избитых людей, торопливо поднявшихся и возжелавших спрятаться от боли, отчего Диму понесло, как серфера на морской волне.

Ему в спину тут же воткнулся Лкетинг, не могущий сопротивляться безумному стаду людского скота, а в того Такеши и троица «Спящих» только и успевала, что перебирать грязными ногами, двигаясь внутрь уродливого судна. Мускулистые сатиры отцокали в сторону, провожая голожопых узников насмешливыми взглядами, а те опускались вниз, навстречу вонючей трюмной темноте, но едва первые ступни переступали границу мрака, как загорелся рассеянный свет, идущий из высокого потолка. Под ним, покрытым ржавчиной и чем-то мерзко-скользким, проходило несколько пересекающихся металлических дорожек с перилами, ведущих в разные двери, все как одна расположенные на верхнем уровне. А еще, как подумал Дима, с этих привинченных к потолку тропинок можно с хохотом и гиканьем поссать на и так обиженных судьбой человеческих рабов, однако сие мнение юноша решил оставить при себе, дабы никого не огорчить, ибо и так хреново.

Само трюмное помещение являлось старым, грязным, ржавым, а по запаху, так и отвратным до невозможности, буквально до желания навечно зашить нос, однако в гостях у Низама воняло хуже. Это сразу отразилось на особо нежном японце, утробно и надрывно закашлявшем, причем издаваемые Такеши звуки походили на выблевываемый желудок, но он был таким не одним. Многие плетущиеся позади, всхлипывающие узники занялись тем же самым, а вот Дима старался терпеть и дышал ртом, хотя это не слишком помогало, и часть отвратных миазмов все равно проникала в носовые пазухи, заставляя судорожно шевелиться не готовые к нормальной работе кишки.

Площадь внутренней части корабля оказалось большей, чем виделась снаружи и весь этот простор действительно «дарился» перевозимым на Рынок грешникам, а вот рогатым обитателям корабля принадлежали металлические дорожки сверху и в принципе все… Настолько просто было устроено данное судно, можно сказать гениально. Самый раз для дешевого людского скота.

«Как же воняет… Будто здесь срали и ссали сотни мучеников, а уборку провели только сегодня… Мерзость… Какой же все-таки отвратительный, грязный мир…», – Дима поверхностно оглядел мрачный трюм, быстро перебирая ногами, дабы не быть раздавленным всхлипывающим человеческим стадом.

Конечная часть трюма выглядела ровной стеной, как вариант скрывающей массу различных механизмов, например огромный двигатель, тащащий эту посудину по водной глади, плюс пара-тройка кают для сатиров, и само собой «Анубисов» кабинет. И вот собственно в эту стену и уперлись голозадые пленники, где задняя часть не смогла качественно согласовать начало тормозного пути, отчего вмяла в нее «Спящих». Хорошо, что человеческий скот быстро обучался и сноровисто отошел назад, понимая свою ошибку, а так бы… Пришлось подключать перекачанных свиномордых карликов или кровожадного Варгха, дабы показать тупым животным, как правильно и вовремя останавливаться.

– Располагайтесь, где удобно! Места много! Самое главное аккуратней! Ха-ха-ха! – ударил узникам в спину гнусавый бас, покрытого мышцами матроса-свиньи. – Смотрите в цепях не запутайтесь, а то вырезать придется! – последнее напутствие окатило скулящих рабов ужасом, и это учитывая то, что они взывали к небу с желанием умереть, проклиная ненавистное бессмертие.

А вот Дмитрий сразу оценил черную шутку адского отродья, мгновенно прикинув, что учитывая короткие цепи, опять придется садиться впритык друг к другу и извиваться змейкой, то есть слова рогатого морячка насчет «в цепях не запутайтесь» честны до безобразия. Места было хоть и много, но сама издевательская скованность пленников обязывала их одинаково двигаться, что в туалете, что на футбольном стадионе. А в общем судно представляло из себя большой трюм, но для подобной уродливой посудины, снующей туда-сюда, дабы скинуть узников и вернуться за следующей партией, изысков не требуется, поэтому все так и выглядело.

Сам букет стоящей внутри вони, как понял подошедший к железной стене Дима, исходил из щелей пола, коими была усеяна вся его поверхность. Эти небольшие отверстия служили для оправления естественных надобностей, иных ассоциаций в голову не приходило и получается, что вся когда-то вылившаяся туда моча и редкий кал, уходили вниз, лишь изредка оттуда убираясь.

«К этому невозможно привыкнуть… Невозможно… Никогда в жизни…», – юноша повернулся спиной к стене, чувствуя крутанувшееся на шее кольцо, бросил взгляд на Лкетинга с дергающим правым веком Такеши, и кивнув им, стал медленно сгибать ноги, ожидая того же от таких разных друзей.

Тихонечко дыша ртом, Дима уселся и понял, что по выходу отсюда его задница будет напоминать ксерокопию этого пола, каждая дырочка которого отпечатается на ягодицах, а масаи с японцем медленно сели рядом, даже не пытаясь посмотреть на бродящих возле входа мускулистых сатиров с зазубренными клинками.

– Ну, вот и все! Скоро поплывем! Опять передышка! – юноша грустно улыбнулся, будучи рад небольшому отдыху, но огорчен кошмарной дороге. – Мне кажется, что плыть не очень долго, главное не задохнуться! – прогнусавил мальчишка, решив зажать нос пальцами, ибо не мог привыкнуть к вони, что здесь, что в предыдущих местах, правда раньше не догадывался затыкать ноздри.

Лкетинг с Такеши синхронно ему улыбнулись, где японец продолжал дергать веком и чуть-чуть щекой, но это у него проскакивало на протяжении всего пути, так что переживать не стоило, а вот негр оказался вежлив лишь в улыбке. В остальном воин-масаи ненавидяще вглядывался в заклейменных пятым тавро узников, желая хоть капельку свободы, дабы наказать их за врожденное неумение обращать внимание на дискомфорт соседей по цепи, однако терпел. Терпел, будучи туземцем, умеющим себя контролировать, в отличие от цивилизованных тряпок, воспитанных в эпоху потребления и привыкших пить таблетки от нервов в любых ситуациях.

Тем временем, так возненавиденные Лкетингом узники, стараясь не поднимать трусливых глаз на проклятых по их мнению «Спящих», рассаживались по стенке на максимальном расстоянии от троицы нелюдей, радуясь, что безъязыкий продан и между ними присутствует более чем метровый просвет. По крайней мере, первый после Такеши, определенный в мясо раб точно радовался, что не ускользнуло от внимательного взгляда Дмитрия, видевшего явное облегчение на бледном лице грешника с жуткой судьбой, но худощавый юноша откинул мысли о мусоре в сторону. Честно говоря, ему больше хотелось сбросить излишки жидкости в теле, то есть мочи, но он как-то стеснялся, хоть и обоссал ногу старику в Сортировочной. Откуда оно взялось, такое ненужное здесь стеснение? Дима не знал, но чувствовал, что еще немного и он протестирует пованивающие половые щели, забыв про скромность.

Первые штук двадцать представителей Земли заняли холодную стену полностью и следующий, готовый усесться раб, получил место спереди последнего в первом ряду, то есть положил начало привычному извиванию змейкой. Унылые узники Джумоука один за одним принимали положенные им места, и их аккуратность обеспечивалась свиномордыми сатирами, расположенными в стратегических точках, откуда они внимательно наблюдали за всхлипывающими грешниками. Двое жирных свиней наверху, а остальные в пропахшем нечистотами трюме, этакие перекачанные шестерки Джумоука, сопровождающие несчастных грешников пронизывающими взглядами и крепко сжимающие тусклые клинки, лязгающие о ржавый металл похожего на гроб судна.

Перед Димой уселся до сих пор толстый, лет сорока пяти бородатый мужчина, чей жирок, судя по висящим с боков и на пузе унылым складкам, заметно убавился, хотя в скотском загоне у Низама, когда парень видел его намного правей от себя, тот выглядел идентично. И как еще адские доктора с птичьими головами пару-тройку килограммов сала с собой не забрали? Хотя, наверное, побрезговали брать с «разумных» животных, по ошибке называющих себя венцами творения Господа…

Так вот. Бесцветные глаза толстого раба с пятым клеймом постоянно слезились, а унылое, можно сказать мертвое лицо вызывало желание повеситься. С таким выражением хари даже когда-то гордая, окладистая борода чувствовала себя ненужной и висела подобно изуродованной весной сосульке, пытаясь походить на жидкие волосенки, зачем-то старающиеся выжить на облысевшей голове.

Парень с легким любопытством разглядывал нового соседа, тот же в ответ старался не переводить взор на худого, так привычно опершегося о холодную стену мальчишку, любящего высказывать чертям то, что считает нужным и обзывающего говном других рабов, хотя они такие же люди, как он сам, по крайней мере, внешне. Подобные мыслишки по-любому бегали в лысой черепной коробке несчастного, собравшегося помирать бородача, поэтому высказывать недовольство насчет «куда вылупился щенок!» он не собирался, да и по сути любому из «Спящих» плевать на его мнение.

Мускулистому масаи и субтильному азиату достались подобные соседи, единственное их отличие было в толщине и возрасте. Лет по пятьдесят или чуть больше, худощавые, с бегающими, но опущенными глазками и сжатыми губами. Глядя на них, становилось неясно, кто из этих ничтожеств подает голос и тормозит грешников, портя им жизнь. Возможно ответ являлся настолько элементарным, что его просто-напросто не было и все решалось веселой детской считалочкой на «эники-беники» или подбрасыванием монетки, быстро указывающих на истинных заводил стада безмозглой скотины.

Все клейменные пятым тавро люди имели грязные, обвисшие от тоски и покрытые разводами слез лица, сгорбленные спины, пузырящиеся соплями носы и беспрерывно трясущиеся руки с ногами. Эти безмозглые рабы, неизвестно в который раз получившие взбучку от ревущего снаружи Варгха, выглядели невиновными праведниками, получившими заслуженное кем-то другим. Иногда, когда следующий из них садился на положенное место, его тусклый взгляд падал на встречный взор Дмитрия с друзьями, и тогда из безжизненных глаз выплескивалась ничем неприкрытая злоба, однако такое проявлялось не у всех. Взгляды многих выражали ничего. Такие люди давно забыли себя, решив, что жизнь остановилась и стремиться больше не к чему. И подобных взоров юноша насмотрелся еще на Земле.

Каждый утро он наблюдал сотни стремящихся на работу и с работы людей, и мало в ком из прохожих светилось счастье. Уставшие глаза почти каждого выражали озабоченность грядущим днем, и тем, что он несет, а ноги привычно тащили замученное тело на автобус, едущий в сторону работы, опоздание куда приравнивалось к вселенской трагедии. Это выражалась в том, что не успевающий на выбранную им каторгу человек озадаченно доставал мобильный телефон и звонил начальнику, подобострастно шепча в трубку об отсутствующем транспортном средстве.

Все стоящие на остановках люди являлись рабами без собственного мнения, и именно за это их кормили любящие беспрекословное подчинение хозяева, умело пользующиеся их талантами в строительстве собственной мечты. Большинство этих несчастных мечтали о заслуженной пенсии, мечтали подарить сорок пять лет жизни непонятно кому и уйти на «отдых», который опять же продолжался работой. Глупые люди говорили собственным детям, что если те хорошо закончат школу и институт, то обеспечат себя прекрасной карьерой, а значит и большой пенсией, дети же впитывали «умные» слова взрослых, уподобляясь им в будущем, то есть ничего не получая, как и мать с отцом.

Мир большей части человеческой расы выглядел пятью рабочими днями, где пятница и суббота требовали обязательной выпивки, а воскресение восстановления сил. Это являлось законом, а особи, нарушающие этот догмат, считались изгоями и уродами. Пятница с субботой предписывали, чтобы глаза каждого лучились счастьем и радостью. Пятницей с субботой заканчивалась каторга, после которой всем вменялось бухать, курить и гулять до утра, более же старшее поколение размеренно направлялось домой, предвкушая разжижающий мозг сериал, вкусную еду, бутылочку пива и чекушечку водки, чтобы утром проснуться с больной головой, и страдальчески вздохнув, подумать: «Неделя прошла успешно!».

Вот ради чего сегодня живет земная раса… Ради пятницы с субботой, в остальные же дни человечество походит на сегодняшних узников Ада, отрешенно глядящих себе под ноги и не знающих, что делать. Всё один в один, как в уродливой прошлой жизни. Работа, семья, дети, телевизор и «что делать»… Люди давно потеряли смысл жизни, продолжая привычно рожать детей, но, не обучая их ничему новому, ибо уверены, что есть, спать и трахаться для жизни достаточно. Животные… Обычные животные, боящиеся взглянуть в небо без крестного знамения…

Пока безвольные остатки позвякивающих цепями рабов рассаживались умирающей от горя змейкой, внутрь принялись заходить понурые женщины, виновницей чего, являлась понятно кто. Видимо отмывшаяся от говна Лиза решила на радостях вытянуть блестящую руку, дабы быстрее загрузиться в пропахшее людскими экскрементами судно и поплыть в неизвестные дали, грозящие еще большими кошмарами. Как на безудержную смелость молодой матери отреагировали ее товарки – неизвестно, но в настоящее время испуганные и наоборот спокойные женщины потряхивали разномастными грудями, двигаясь внутри плавучего корыта под яростные крики размахивающих тусклыми клинками сатиров.

Их поджарые и мускулистые собратья контролировали узников чуть ниже – в грязном трюме, а снаружи слышались яростное взрыкивание Варгха и мерзкие крики ящероподобных чаек Харона. Кто кого пугал – понятно не было, но то, что уверенно покоряющие каменные «небеса» плотоядные «птички» могут залить трехметрового монстра пометом по уши – очевидно.

Прижавшая малюсенького мальчишку к груди Лиза как-то подозрительно спокойно рассматривала помещение, куда заходили представительницы прекрасного пола и само собой одна из первых вдохнула ужасную вонь, когда-то исторгнутую людьми и сейчас живущую своей жизнью. Девчонка поперхнулась и надула щеки, отчего сразу стала страшненькой, но после употребления такой гадости можно и вовсе сдохнуть, поэтому простительно. Ее же пацан, молчащий и оторвавшийся от аппетитной сиськи, весело размахивал мелкими ручками и ножками, но тут на мгновение замер, а потом задергался еще активней, при этом заверещав, будто его скармливают местным крысам.

«Если внутри этого водоплавающего гроба есть крысы, то кормежки им хватит надолго… Регенерирующие пленники – отличная добыча и горячая еда…», – пессимистичные мысли не давали покоя, поэтому уставившийся в ноги юноша попытался отвлечься, вновь переведя взгляд на шагающую и позвякивающую цепью Лизу, озадаченно уставившуюся на орущего ребенка, но не забывающую выискивать место, куда примостить пятую точку.

Пленники с цепи «Спящих», как раз расселись, заняв чуть больше одной пятой трюма и хорошо, что они контролировались увитыми мышцами сатирами, потому как на свое усмотрение заполонили бы все, что смогли, а так женщинам и оставшимся цепям тоже хватало свободного пространства. Бесцеремонное бабье уже рассаживалось под вопли перекачанных карликов с мачете, следивших за порядком и орущих, что единственный слабый пол рядом с сортиром, ибо там все напрочь проржавело.

Еще издалека увидев сидящего у стены Диму, Лиза обнадеживающе улыбнулась и, поправив орущего младенца на руках, уселась туда, куда направили острия клинков сатиры, контролирующие движение рабынь, а это рядом с дергающим правой стороной лица, трясущимся мужчиной. Получается, что ее оглядывания, пока она двигалась по загаженному трюму, являлись бессмысленными, и право выбора отсутствовало, чему стреляющий глазами юноша, да и сама девушка не особо удивились. Здесь всем заведовали гнусаво-верещащие, похожие на орангутангов карлики, которые виртуозно размахивали тусклыми клинками, внимательно следя за тем, чтобы узники нормально расселись, не подавив друг друга и не запутались, короче не попортили товар.

– Нормально садитесь твари! Нормально! Без суеты, скотина! Так, ты жирная сюда, а ты вонючка подвинься! Куда лезешь!? Куда лезешь, животное?! Стой! Я сказал, стой! Быстро села! Подвинься! Не звени цепями, уродина! А ну заткнулись, земные ничтожества! – давно заученные фразы повторялась через определенные промежутки времени, но желаемого эффекта не давали, ибо глушились орущим от вони младенцем, крик которого отлично резонировал в металлическом трюме.

Свиноподобные черти, привычно передвигающиеся внутри бывшего им почти домом корабля, не раз и не два всматривались в не затыкающегося малыша, мешающего нормально выговаривать приказы безмозглой человеческой скотине, но сделать ничего не могли. Истошно-вопящий младенец с его матерью были необходимы господину Джумоуку, и случайная смерть кого-либо из парочки повлечет вечное пожирание собственных внутренностей с калом, причем это самое мягкое наказание. Поэтому красноглазые уродцы продолжали орать, рассаживая грустно звенящих цепями женщин.

– Сюда садись, безмозглая тупица! А ты стой и глаза опусти! Да не туда похотливая гадина! Совсем обнаглели животные! Давай следующая! Двигай задом, толстая тварь! Быстрей я сказал! Садись! Да что вы, как стадо гумукусов! Всех поубивал бы! – кто такие гумукусы Дима не знал, но скорее всего некая местная живность, тупая, как многие из рабынь с рабами.

Наконец «обласканные» свиномордыми демонами женщины расселись такой же змейкой, как и заклейменные пятым тавро мужчины и в трюм донесся гнусавый крик находящегося снаружи сатира, услужливо подсказывающего, что пошла третья колонна, которую необходимо достойно встретить.

«Побыстрей бы…», – уткнувшийся носом между скрещенных рук Дима мечтал, как можно скорей поплыть в далекие дали, рассчитывая, что при движении по Реке Мертвых в расположенные сверху круглые окна будет дуть свежий воздух и хотя бы частично исчезнет вонь, царящая внутри трюма.

Крик ребенка на руках грудастой Лизы глушил всех, даже невозмутимый масаи со скромным Такеши кривились, всем видом показывая, что ощущают немалый дискомфорт, а узники вокруг и вовсе яростно глядели на грудастую девчонку, желая утопить ее с новорожденным в похожей на море речке. Молодая мать чувствовала и видела злобные взгляды, однако сделать ничего не могла, ведь ничего не понимающему кусочку развивающейся плоти тяжело доказать, что в страшном Аду нельзя кричать.

Вся эта сумасшедшая какофония в вонючем трюме гробоподобного корабля сводила с ума… Пронзительное верещание младенца, отвратительная вонь, всхлипывающие ряды обнаженных людей и гнусавые вопли сатиров… Это безумие сопровождалось желанием потерять сознание на неопределенное время или элементарно впасть в кому.

«Это скоро прекратится, это обязательно закончится…», – Дмитрий искренне жалел не могущую успокоить ребенка Лизу, но ничего не мог поделать, кроме как пытаться помочь ей мыслями, поэтому изо всех сил желал, чтобы у девушки все наладилось, одновременно понимая невозможность этого.

Третья цепь, а это была точно она, рассаживалась, не отходя от общего шаблона, то бишь подгоняясь увитыми мускулами карликами, неустанно рассказывающими измученным людям, насколько те тупы и несовершенны. Угрюмые рабы молчаливо сносили тычки, гнусавые вопли и окружающую вонь, двигаясь практически синхронно, лишь в глазах светилась жуткая тоска от осознания дальнейшей судьбы. Дима, в который раз поразился, откуда вообще взялись подобные представители человечества, почти никогда таких не видел, однако, оказывается, они есть. Эти люди терпеливо тащили любую ношу, что являлось одновременно плюсом и минусом, ведь на Земле они определенно вели себя также, просто живя и не пытаясь что-либо изменить. Такая порода с легкостью отправляется на гладиаторские бои и побеждает, ибо так требуется. Легко служит в армии. Работает менеджерами. Официантами. Да кем угодно, не зная истинных способностей. Вторая и третья цепи… Вот только в чем их разница? Во всем одинаковые, но с некими внутренними отличиями…

Прошло немного времени, и вереница узников расселась, повторив движения предыдущих, после чего внутрь зассаного трюма выдвинулась четвертая, на деле же вторая цепь, сопровождаемая пребывавшими на пристани чертями и громыхающим огромными ступнями Варгхом, пугающим корабельных матросиков. Чем мускулистые сатиры недолюбливали кровожадного здоровяка, никто не рассказывал, но судя по явно виднеющимся в полумраке, наливающимся кровью глазам, их зрачки с ненавистью вперились в искрящийся кнут, когда-то случайно или нарочно сбивший их с копыт.

Последние грешники, отчего у Димы вырвался облегченный вздох, заняли свободные места на изрешеченном полу, младенец же не переставая, кричал, прерывая вопли лишь на пару секунд, дабы схватить глоток вонючего воздуха. Это походило на китайскую пытку с падающей на переносицу каплей воды, когда пленник сходил с ума от ожидания, и здесь присутствовало нечто подобное.

Честно говоря, парень находился на той грани, когда хочется яростно подбежать к внешнему раздражителю в виде верещащего куска плоти и заткнуть его поганый рот потной ладошкой, а еще лучше замотать маленькое лицо скотчем, для наступления благословенной тишины, прерываемой всхлипами узников и гнусавым басом сатиров. Диму переполняла плещущаяся в груди злоба, однако он контролировал ее, сдерживаясь моралями и внутренними увещеваниями, твердящими о невиновности неразумного дитя, ибо оно слишком мало, но еще парень чувствовал, что эта темнота легко вырвется на свободу, если его кто-нибудь тронет.

В настоящее время он не желал диалогов ни с Такеши, ни с Лкетингом, ни с кем-либо еще и в этом был виноват безудержно-верещащий ребенок, желающий разорвать его барабанные перепонки вкупе с нервной системой. Мальчишка непроизвольно и злобно глянул на Лизу и та, словно почувствовав пронизывающий взор, повернулась и отчаянно моргнув, сбросила напускное спокойствие, залившись слезами. Весь ее ревущий вид говорил: «Я не знаю, что с ним делать! Не знаю! Ничего не могу!», – и кипящий внутри Дмитрий глупо кивнул, быстро отведя в сторону серо-голубые глаза, стесняясь живущей внутри себя ярости.