Текст книги "Похищение Эдгардо Мортары"

Послесловие

Почему же дело Мортары почти не привлекало внимания историков? Это был один из крайне важных эпизодов в истории объединения Италии, и все же со временем его практически предали забвению, хотя движению Рисорджименто посвящено огромное количество исторических работ.

Истории про еврейского мальчика, похищенного у семьи, и про папу римского, который, не испугавшись общественного возмущения и не поддавшись жесткому дипломатическому давлению, удержал его при себе, присущи все признаки мелодрамы, что очень точно уловили несколько драматургов XIX века, немедленно бросившись писать пьесы по мотивам этого сюжета. Для историка же дело Мортары связано множеством нитей с важными событиями эпохи, оно служит своего рода окном, откуда видны сразу многие течения и силы, действовавшие в тот переломный момент итальянской истории. Оно как нельзя лучше продемонстрировало то мировоззрение, которое стояло за политикой Святейшего престола, упорно цеплявшегося за мирскую власть, и его резкое столкновение с новой либеральной, светской идеологией, которая распространилась в XIX веке по всей Европе. Кроме того, в дело Мортары оказались втянуты многие из главных борцов за объединение страны, и это в значительной мере помогает понять образ мыслей таких важнейших исторических фигур, как папа Пий IX, государственный секретарь Джакомо Антонелли, граф Камилло Кавур и император Франции Наполеон III.

Как же тогда объяснить, что до сих пор опубликовано всего одно-единственное большое научное исследование на тему дела Мортары? Это книга, выпущенная в 1957 году американцем Бертрамом Корном, и она целиком посвящена американской реакции на это событие, причем автор явно не читал ни по-итальянски, ни по-французски. Поэтому неудивительно, что краткий обзор связанных с этим делом фактов, помещенный в первой главе книги Корна (то есть прежде чем автор обратится к основной теме исследования – событиям, происходившим в США), изобилует неточностями. К сожалению, если ученые за пределами Италии (в первую очередь, занятые еврейскими вопросами) и узнавали о деле Мортары, то именно из полного ошибок и в любом случае куцего пересказа Корна.

Самую объемную на сегодняшний день историческую работу, посвященную делу Мортары, проделала Джемма Волли. К столетию похищения мальчика она опубликовала ряд статей, которые внесли большой вклад в еврейскую историю, однако были напечатаны в таких изданиях, где их могли увидеть по большей части итальянские исследователи, специализирующиеся на еврейской тематике. В остальном же о деле Мортары историкам известно из беглых упоминаний в различных трудах XIX века по церковной истории: ни одна серьезная биография Пия IX или кардинала Антонелли не обходится без обсуждения этого дела, однако и в таких работах фокус и перспектива исследователей остаются по понятным причинам весьма суженными.

Когда я впервые узнал об этой истории, она показалась мне такой драматичной и так тесно связанной с важнейшими деятелями и событиями Рисорджименто, что я решил, что она наверняка широко известна образованным итальянцам. И поразился, когда обнаружил, что жестоко ошибся. Мало кто вообще слышал об этом. Даже многие современные историки Италии – по крайней мере, не специалисты по Рисорджименто – ничего не знали об этой истории. Однако всякий раз, когда я заговаривал на эту тему со специалистами по еврейской истории, будь то в США или Израиле, Канаде, Британии или Франции, они непременно знали во всех подробностях (пусть и не всегда верных) историю маленького еврейского мальчика, которого по приказу инквизитора увезли из дома. Даже люди, не видевшие большой разницы между Мадзини и Кавуром, знали все про Эдгардо и неграмотную служанку-католичку, якобы крестившую его.

Иными словами, история Мортары выпала из основного потока итальянской истории и угодила в гетто еврейской истории. Она сделалась предметом интереса исключительно для евреев. И если там она обрела особенное звучание, то это оттого, что дело Мортары не просто служило очередным ярким примером притеснений, какие еврейский народ терпел от христианской церкви, а само по себе стало важной главой в современной еврейской истории. Наиболее примечательным в этом деле стало не само насильственное крещение и не изъятие еврейского ребенка из семьи, а то, что после долгой череды столетий, на протяжении которых подобные события происходили регулярно, внешний мир наконец обратил на это внимание, наконец выразил протест. Но, что важнее всего, дело Мортары ознаменовало поворотный момент: оно помогло евреям всего мира сплотиться и создать национальные и международные еврейские организации самообороны и в Европе, и в США.

Почему же итальянские историки уделяли так мало внимания делу Мортары? Здесь, будучи иностранцем, американцем, я ступаю на зыбкую почву, но позвольте мне пойти дальше напролом, пусть это и безрассудно. Историография борьбы между силами Рисорджименто и папской властью распадается на два обширных потока. Один представлен трудами историков, изучающих собственно Рисорджименто, а второй – работами историков церкви. Излишне говорить, что обе традиции значительно обогатили итальянскую историю, однако обоим течениям свойственна определенная ограниченность. Один из главных минусов, на мой взгляд, состоит в том, что историю церкви традиционно считают вотчиной исследователей, тесно связанных с самой церковью, а им, как правило, присущ взгляд на историю Италии с позиций церкви. Здесь я сразу же добавлю, что сходная проблема просматривается с историей еврейского народа – и в Италии, и вообще в мире, – потому что пишут и изучают ее прежде всего сами евреи, а потому она часто приобретает несколько местнический характер. Для историков церкви дело Мортары по-своему важно, и такие исследователи, как Джакомо Мартина и Роже Обер, во многом обогатили наши познания о нем, однако их занимал в первую очередь вопрос о негативном воздействии этой истории на церковь. А вот историки Рисорджименто по большей части и вовсе обошли il caso Mortara вниманием. Например, в наиболее важных биографиях Кавура о нем не говорится вообще – даже вскользь. Неужели считается, будто эта история касается только евреев, а потому она неинтересна историкам, которые занимаются более общими проблемами того периода? На этот вопрос ответить не так-то легко.

Правда и то, что для тех двух сообществ, которые сильнее всего затронула история Мортары, то есть для итальянской церкви и для итальянских евреев, воспоминания о ней не только болезненны – в силу весьма разных причин, – но и постыдны. Если эта история была скрыта от общественного внимания, то это, возможно, произошло оттого, что ни католики, ни евреи в Италии не стремились открыто говорить о ней. Католиков она смущала по целому ряду причин. Ведь дело Мортары зиждилось на религиозном догмате, который занимал, безусловно, центральное место в церковной доктрине вплоть до недавних времен, однако сегодня считается предосудительным: это догмат, выставлявший евреев подлыми убийцами Христа и позволявший применять физическую силу, чтобы отнимать у родителей-евреев детей. Кроме того, напоминая о том, что до недавних времен церковь отвергала идею веротерпимости и, более того, продолжала насаждать инквизицию, дело Мортары лишний раз напоминает о том, что переход церкви от средневекового фундаментализма к ее современному состоянию произошел лишь в ХХ веке. Поэтому неудивительно, что сегодня люди, впервые услышав о деле Мортары, чаще всего реагируют так: “Вы хотите сказать, что в 1858 году еще была инквизиция? А я-то думал, что инквизиция существовала сотни лет назад!”

Да и в целом обращение церкви с евреями – отнюдь не самая любимая тема церковных историков. Она поднимает слишком много неприятных вопросов, особенно после Холокоста: кто положил начало европейской традиции, которая требовала от евреев носить на одежде цветные опознавательные знаки? Кто веками твердил, что общение между евреями и христианами пятнает христиан и за такие связи следует карать? Гораздо легче делать вид, будто расистские законы, появившиеся в Италии в 1938 году, не имели ни малейшего отношения к церкви, да и вообще к Италии, а просто были занесены туда извне и во всем виноваты иностранцы.

А итальянским евреям неловко говорить о деле Мортары потому, что воспоминания о нем вызывают не столько боль, сколько смущение. Битва, разыгравшаяся между евреями и церковью, приняла форму борьбы за душу шестилетнего мальчика. Для евреев заявление церкви о том, что Эдгардо нельзя оставаться с родителями-иудеями, потому что таинство крещения уже преобразило его сверхъестественным образом, было вдвойне оскорбительно. Оно не только лишний раз демонстрировало, что евреи бессильны против политической власти церкви, но и подкрепляло особые притязания католиков на обладание религиозной истиной, на их привилегированные отношения со Всевышним, одновременно отметая иудаизм как ошибочное, если не вредное, вероучение. Когда церковь принялась публиковать репортажи о том, что Эдгардо обнаруживает явные признаки своего сверхъестественного преображения, то попытки понять, во что же, собственно, верит мальчик и действительно ли он предпочитает оставаться в лоне церкви, а не возвращаться к религии своих предков – иудаизму, сделались своего рода публичным испытанием сравнительных достоинств двух религий. И евреи в этом испытании проиграли.

Разумеется, итальянские евреи хорошо понимали, что на маленького мальчика оказывается психологическое давление, и без труда находили вполне земное объяснение тому решению, которое он в итоге принял: оставить семью, отказаться от иудаизма и остаться христианином, но от этого случившееся с ним превращение не становилось хоть сколько-нибудь более приемлемым. Он просто примкнул к длинной (и в глазах евреев отвратительной) череде таких же выкрестов и посвятил свою жизнь попыткам обратить в христианство собственных родственников да и других евреев, где бы они ни жили. А потому фигура Эдгардо стала вызывать ужас: его как будто подменили, и он стал перебежчиком. Мальчик, о котором когда-то писали со страстным сочувствием, которого жалели все евреи, вырос и превратился во всеми презираемого, поносимого человека. Его не могли считать счастливым, не могли даже считать вполне нормальным, потому что, будь он счастливым и нормальным, это бросало бы тень на религию евреев. Лучше всего о нем было не вспоминать вообще.

Я сам заинтересовался этой историей по целому ряду личных и профессиональных причин. Я не историк Рисорджименто, не церковный историк, я не специалист по еврейской истории. Я занимался социальной антропологией и интересовался вопросами истории, и до сих пор мои работы по итальянской истории затрагивали прежде всего социальную историю: я пытался показать, как жили в прошлом народные массы, главным образом простые неграмотные люди, и как их жизнь преобразилась в XIX веке. Люди, чьи жизни я изучал, – испольщики и поденщики, незамужние матери и подкидыши, как правило, не попадали в фокус внимания летописцев своего времени, да и сегодняшним историкам они малоинтересны. Короче говоря, я никогда не изучал жизни знаменитых людей, никогда не исследовал государственные или дипломатические дела. В своих работах я скорее придерживался такого подхода, для которого характерен скептицизм по отношению к принципам историков прошлого, уделявших чрезмерное внимание жизни высших слоев общества, махинациям политических вождей и ведению войн.

Как же получилось, что я обратился к повествовательно-историческому жанру и рассказал историю, в которой действует несколько важнейших персонажей тогдашней Европы, разворачивается битва за национальное объединение и драма папы римского, окруженного врагами? С профессиональной точки зрения я всегда восхищался историками, которым удавалось, соединив исследовательские навыки и литературный дар, живо воссоздать какое-то конкретное историческое событие. Они сосредоточивались на жизни “обычных” людей и рассказывали захватывающие истории, в которых жизнь прошлых эпох представала в новом свете. Одним из лучших образцов этого жанра является “Возвращение Мартена Герра” Натали Дэвис. Эта книга повествует о простых французских крестьянах XVI века, которые неожиданно оказались втянуты в драматичную историю матримониального жульничества и привлекли к себе внимание уголовных судов, благодаря чему их жизнь стала достоянием охочих до новостей читателей памфлетов, излагавших этот драматический сюжет.

Дело Мортары во многих отношениях значительно отличается от истории Мартена Герра, потому что в нем участвовали важные исторические деятели – от папы до императора – и оно повлияло на события гораздо более важные. Но, как и в случае из французской истории, здесь в центре внимания оказалась дотоле безвестная семья, невольно втянутая в драму, а затем и в судебный процесс, благодаря чему у нас появилась возможность мельком взглянуть на жизнь тех слоев населения, которые редко попадают в поле зрения историков. Приступив к поиску материалов для этой книги, я поразился тому, насколько много можно узнать о повседневной жизни людей прошлых эпох, просто изучая судебные и нотариальные записи, подобные тем, что использованы здесь. Такие подробные сведения просто неоткуда раздобыть, если ограничиваться традиционными источниками, наиболее тесно связанными с новой социальной историей: церковно-приходскими книгами, записями о крещении, земельными кадастрами и так далее. В прошлом я потратил немало времени на изучение подобных – сугубо демографических – записей, пытаясь лучше понять жизнь неграмотных молодых женщин, работавших в Италии домашней прислугой, но из них мне не удалось получить столь содержательных сведений об отношениях между служанками и их хозяевами или между самими служанками, как из документов, связанных с делом Мортары.

А теперь осталось признаться еще кое в чем. Сильнее всего к истории Мортары меня влекли даже не профессиональные интересы, а некие движущие силы, имеющие отношение к моей собственной семье. Италию я полюбил еще в раннем детстве, когда слушал рассказы отца, воевавшего во Второй мировой. Армейский капеллан Моррис Керцер высадился на береговом плацдарме в Анцио в начале 1944 года, когда союзные войска, десантировавшись в Италии, начали операцию против нацистских оккупантов. В апреле он провел пасхальный седер в Анцио для еврейских подразделений. А через несколько недель он совершал погребальные обряды на ближайшем кладбище, где пришлось похоронить больше сотни солдат-евреев.

4 июня, в воскресенье, Керцер вошел в освобожденный от фашистов Рим. А вечером следующей пятницы, 9 июня, он провел вместе с главным римским раввином Исраэлем Дзолли первую субботнюю службу в одной из важнейших синагог освобожденной Европы. В главную синагогу Рима, откуда открывается вид на Тибр, стеклась четырехтысячная толпа. (Само это историческое богослужение во многом предвосхитило мой интерес к делу Мортары в будущем.) Перед самым началом службы какой-то американский солдат, пробившись вперед через толпу, подошел к моему отцу и рассказал ему, что он сам – еврей родом из Рима, а десять лет тому назад уехал в Соединенные Штаты. С тех пор он не видел своих родителей. Он даже не знал, что с ними – живы ли они, или их угнали в концлагеря. Солдат умолял капеллана помочь ему: вдруг они стоят сейчас в этой огромной толпе? Служба уже началась, и мой отец попросил солдата встать рядом с ним, чтобы его родители, если они еще живы, могли увидеть его. И вдруг толпу пронзил крик радости и узнавания, и к молодому человеку подбежала женщина. Так мать и сын встретились после долгой разлуки прямо перед Ковчегом Торы.

А всего через полгода, когда некоторые северные области Италии все еще оставались под нацистской оккупацией, престарелый рабби Дзолли (встрявший в ожесточенные споры с руководством римской синагоги) ошеломил евреев всего мира известием о своем обращении в римскую католическую веру. Итальянские евреи пришли в неописуемое замешательство, а лидеры еврейских общин со всего света принялись всячески очернять этого человека, поносить его прошлую жизнь и даже подвергать сомнению здравость его рассудка. Мой отец, который бывал дома у рабби Дзолли и успел его немного узнать, писал тогда в его защиту.

Спустя полвека после того, как мой отец помогал главному раввину отправлять ту радостную и волнующую службу в Tempio Israelitico, римской синагоге, я сидел примерно там же, в читальном зале, примыкающем к кабинету главного раввина, и внимательно изучал переписку 1858 года между секретарем римской еврейской общины и Момоло Мортарой, безутешным отцом мальчика, которого насильно разлучили и с отцом, и с родной религией.

Я посвящаю эту книгу памяти моего отца, который получил известие о кончине собственного отца, Дэвида Керцера, в честь которого назвали меня, находясь в Неаполе в ожидании триумфального въезда в Рим. А еще я посвящаю эту книгу его внучке, моей дочери Молли, которая разделяет с отцом не только любовь к Италии, но и живой интерес к il caso Mortara. Я лишь сожалею, что мой отец не дожил до того времени, когда он мог бы прочесть дипломную работу внучки или эту книгу, написанную его сыном. Обе эти работы в некотором смысле дань его памяти.

Благодарности

Первым, кто привлек мое внимание к делу Мортары несколько лет назад, был Стивен Хьюз. С тех пор как он рассказал мне о мальчике, которого забрали из родного дома в Болонье по приказу инквизитора, эта история меня не отпускала. Меня завораживала и заключенная в ней личная драма, и то, что в ней отразилась битва между старым и новым порядком на заре современной эпохи. Несколько лет, приезжая в Италию с другими целями, я заодно пользовался случаем собрать кое-какие сведения об этом деле из разных архивов и библиотек. Но только в 1995–1996 годах я наконец смог полностью посвятить свое время работе над этой темой благодаря гранту от Национального фонда по развитию гуманитарных наук (да живет он и здравствует еще много лет!), при дополнительной поддержке от Брауновского университета и профессорской кафедры Пола Дьюпи там же. Ранее поддержку мне оказал Боудин-колледж, предоставив профессуру имени Уильяма Р. Кеннана. В течение целого года, который я провел в Италии, мне оказывал гостеприимство Фонд Карло Каттанео в Болонье – великолепная группа исследователей и сотрудников, которые не только вдохновляли своим обществом, но и очень помогли мне в изысканиях. Отдельных слов благодарности заслуживает Роберт Карточчи, руководитель исследовательской группы в Фонде Каттанео, – за создание чрезвычайно благоприятной обстановки, в которой мне удалось довести свой замысел до завершения.

Множество коллег в Италии помогали мне продраться сквозь дебри итальянской и церковной истории, а также архивов и библиотек. В частности, мне хочется поблагодарить моих добрых друзей Мауро Пеше, Пьера Чезаре Бори и Артуро Паризи, а также Маргериту Пелайю, Гади Луццато Вогеру и Паоло Бернардини. А еще я благодарен Нэнси Грин за помощь, которую она оказала мне в Париже.

В исследовательской работе мне помогал целый ряд людей. В Болонье мы тесно сотрудничали с Аданеллой Бьянкини, разыскивая материалы в библиотеках и в архиве. Еще я хочу поблагодарить Амитая Тувала, Арнальдо Феррони, Мирьям Беллекку, Дженнифер Фрей и Кейти Гримальди за их помощь в США, а Каролину Каппуччи – за помощь в Модене.

Когда замысел этой работы только рождался, мы с Мауро Пеше говорили о совместной работе над книгой, а впоследствии Мауро выступил научным руководителем двух дипломных работ, посвященных реакции прессы на дело Мортары и написанных Флорианой Нальди и Грацией Паризи. Я хочу поблагодарить и Флориану, и Грацию за то, что они поделились со мной собранными материалами на эту тему, и отдельное спасибо Грации за то, что она любезно помогала мне в государственных архивах города Реджо.

Среди множества библиотекарей и архивистов, помогавших мне в изысканиях, я хотел бы поблагодарить Отелло Санджорджи и Миртиде Гавелли из библиотеки Музея Рисорджименто в Болонье, Эльвиру Грантальяно из Государственного архива Рима, Марио Фанти из Архиепископского архива Болоньи, Симону Фоа из Исторического архива еврейской общины Рима, Луиджи Фьорани из Ватиканской апостольской библиотеки и Доменико Роччоло из архива Римского викариата. Спасибо и дону Витторио Гардини из болонского прихода Сан-Грегорио, который любезно помог мне в работе с церковноприходскими книгами.

Особых слов благодарности заслуживает Луизелла Мортара Оттоленги, директор Современного центра еврейской документации в Милане, чья глубокая осведомленность о деле Мортары объясняется, ко всему прочему, особыми родственными узами: ее муж приходится Эдгардо Мортаре внучатым племянником. А еще я говорю спасибо Франке Романо за всю ее помощь.

За замечания, сделанные к более раннему варианту этой книги, я хочу выразить благодарность Бернардо Бернардини, Роберту Дане, Памеле Гаучер, Стиву Хьюзу, Массимо Марколину, Луизелле Мортаре Оттоленги, Тому Роу, Аарону Сайдману, Дэниелу Уэйтену, а также Паоло Дзанинони из “Риццоли”, редактору итальянского издания настоящей книги. Я очень благодарен прекрасному литературному агенту Теду Чичаку и за его труд, и за заразительную увлеченность этим проектом. Еще я благодарю Тома Данна, который помогал мне сориентироваться в мире коммерческих публикаций, Кэрол Браун Джейнуэй, моего издателя в “Кнопфе”, чей острый глаз и проницательность в литературных суждениях помогли придать нужную форму этой книге, и сотрудников “Кнопфа” Стефани Ковен и Мелвина Розенталя за их работу.

Я посвящаю эту книгу отчасти моей дочери Молли, которая долгое время разделяла мою одержимость историей Мортары. Еще старшеклассницей она переписала несколько сотен рукописных страниц протокола суда над Фелетти, что даже для профессионального исследователя было бы далеко не пустяковой работой. Затем она утерла мне нос, написав и защитив в Брауновском университете диплом с отличием, посвященный делу Мортары. Я очень горжусь и Молли, и моим сыном Сетом.