Текст книги "Ничего cвятого"

– Классический кальвинизм?

Улыбнувшись, Антуан покачал головой.

– Только на первый взгляд. При ближайшем рассмотрении становится понятно, что Ричмонд Бауэр довел и без того безумное учение Кальвина до крайнего абсурда. Так он заявляет, цитата: «Вера ничего не добавляет, кроме опыта оправдания… оно полностью совершается в замысле Бога, без факта или рассмотрения веры; человек в той же мере оправдан и признан Богом праведным и до, и после его веры, так как его оправдание не зависит от веры».

– Другими словами, вера совсем не является причиной спасения? – архиепископ чуть подался вперед, заинтересованно смотря на инквизитора.

Антуан согласно кивнул.

– Верно. В богословии Бауэра, вера не может сама по себе спасти кого-то, поскольку вечное оправдание предшествует вере, и является продуктом уже полученного оправдания. Кроме того, Ричмонд заявляет, что Христос умер только и только для избранных, а в довершении разработал концепцию грехопадение, где все сводится к намеренному постановлению Бога – то есть, сам Бог постановил совершить грех. Это если вкратце об отличиях богословия Бауэра от классического кальвинизма. Насчет иерархии – во главе «Детей Виноградаря» стоит пастор-учитель, имеющий неограниченный функционал, как в морали, так и в учении. Пастор-учитель избирается на пожизненный срок и является фактическим руководителем каждой из церкви секты. Понятно, что один человек попросту не в состоянии управлять столь обширной сетью, потому в помощь у него находится «круг десяти» куда входят ближайшие сподвижники, помогающие лидеру секты в управлении.

– Насколько обширна сеть «Детей Виноградаря»? – новый вопрос от архиепископа. Похоже его серьезно заинтересовала деятельность секты.

– Наибольшую численность последователей Дети имеют в Шотландии, Ирландии и Англии – по понятным причинам. Однако, ячейки они имеют практически в каждом уголке Империи. Приблизительная численность адептов секты, а когда мы имеем дело с кем-либо из Большой Восьмерки, мы можем говорить лишь приблизительно, около 80 тысяч человек.

– Серьезная сила…

– Не самая большая в Восьмерке, но одна из самых воинствующих. Ричмонд Бауэр был последователен в своих убеждениях, потому «Дети Виноградаря» сразу же после учреждения объявили священную войну Святому Престолу. Поначалу ввиду ограниченности, как людского ресурса, так и финансового они не были особо заметны, но вот пять лет назад, когда на смену Ричарду Бауэру пришел новый пастор-учитель Данте Пеллегрини, секта стала куда активней, за очень короткий срок превратившись в серьезную террористическую организацию.

– Личность нового лидера поспособствовала столь бурному росту? – архиепископ сделал пометки своем планшете.

– Хороший вопрос… – Антуан криво усмехнулся. – Дело в том, что о новом главе Детей нам известно слишком мало. При Данте Пеллегрини секта вышла на новый уровень секретности. Только один факт того, что за последние пять лет мы так ни разу и не вышли на его след, думаю о многом говорит. Касательно же причин бурного подъема «Детей Виноградаря» – вряд ли катализатором послужила личность самого Данте.

– Если дело не в нем, то в чем же тогда? – на этот раз вопрос прозвучал не от архиепископа, а от его секретаря.

– Ответа ни у кого нет, поскольку секта ушла в абсолютное подполье. Тем не менее, все-таки некоторые выводы мы можем сделать. Один из таких выводов – за «Детьми Виноградаря» стоят внешние, куда более серьезные силы.

– Какие?

Антуан развел руками. Если бы он знал ответ на этот вопрос, давно был бы уже инквизитором первого ранга, да еще и с особыми полномочиями.

– Ладно, – обер-инквизитор поднялся на ноги, и указал на экранированную стену, где до сих пор высвечивался снимок какой-то местности. – теперь каждый из вас, в том числе и Владыка, имеет общее представление о секте. Как уже отметил Дюбуа, в последние пять лет, руководители «Детей Виноградаря» пропали с нашего радара. За этот отрезок нам удалось лишь три раза засечь Данте Пеллегрини, причем каждый раз это была не наша заслуга – он сам выходил в свет. Тем не менее, все плохое когда-то заканчивается. – начальник Парижского отделения Конгрегации склонился над ноутбуком. Спустя несколько секунд карта местности на экранированной стене сменилась четким видеорядом. Антуан даже чуть привстал, точно перемещение на пару сантиметров могло помочь лучше рассмотреть картинку. Судя по характерным признакам – углом подачи и несколько смазанными краями, картинка была снята либо с камеры наружного наблюдения, либо с камеры банкомата – в любом случае, объектив выходил на выход из какого-то здания – какое конкретно рассмотреть не представлялось возможным.

– Здание магистрата в Кельне. – пояснил обер-инквизитор, и с помощью пульта ускорил картинку. Остановил, когда в кадре появились три фигуры. – Вот, любуйтесь.

Двоих Антуан никогда не видел, но вот третий… Да, его инквизитор знал – Данте Пеллегрини, глава «Детей Виноградаря».

– Он? – Антуан не знал, зачем спросил – ведь итак очевидно.

– Он. – подтвердил обер-инквизитор, и убрал видео с паузы: троица спокойно спустилась с лестницы административного здания и скрылась из кадра.

– Как удалось получить картинку?

– А, это уже другая история… – Жорж Матье довольно потер ладони. – Сегодня утром в отделение заявился интересный персонаж. – обер-инквизитор пальцами ударил несколько раз по клавиатуре и на экране высветилось лицо уже немолодого человека с тонким шрамом над правой скулой. – Некий Генри О’Нил. Утверждает, что у него есть интересующая Конгрегацию информация о «Детях Виноградаря», и он готов с нами поделиться.

– Вот просто так взять и поделиться? – Антуан в подобную ерунду не верил. Впрочем, так и оказалось.

– Разумеется, им двигал порыв далекий от благотворительности…

– Чего он хочет?

– Защиты.

– От «Детей Виноградаря»?

– От них, – Жорж неопределенно повел рукой в сторону. – от нас, от магистратов… От всех в общем…

– Ммм… – Антуан понимающе ухмыльнулся. Конечно, а что еще можно было ожидать. Пока не понятно, кто именно такой Генри О’Нил, и что тот не поделил с сектой, однако парень не промах – понимает, что защита нужна не только от прежних единоверцев, но и от Церкви, а также от светских властей.

– Полагаю, предложение еретика вполне согласуется с интересами Церкви… – ни к кому определенно не обращаясь, произнес архиепископ. Секретарь согласно кивнула, точно подтверждая слова начальника. Антуан с интересом глянул на обер-инквизитора. Понятно, что архиепископ произнес данные слова не в пустоту, а тонко намекнул на желаемое решение. В тоже самое время, Конгрегация в церковной структуре, стояла над всеми иерархами, не подчиняясь никому, кроме Папы, будучи таким образом защищенной от любого давления.

– Дальнейшую судьбу заключенного решать не мне, – дипломатично произнес Жорж, указывая рукой на экран. Там как раз появилось новое окно, с мигающей иконкой входящего звонка. – С нами на связи инквизитор первого ранга с особыми полномочиями, Пабло Красс, из Толедского отделения Конгрегации. Именно ему поручили вести дело О’Нила.

Архиепископ что-то неразборчиво пробурчал, видимо поминая не самым добрым словом испанцев, обер-инквизитор же подключился по видеосвязи, быстро представил присутствующих, и кратко обрисовал общую ситуацию.

– Понятно. – отрывисто подытожило мрачное лицо в прямоугольнике с прямым широким лбом и жесткими линиями морщин. Антуан знал говорившего. Впрочем, его знал, наверное, каждый имеющий отношение к Конгрегации, да и не имеющий тоже. Легендарный инквизитор, причем – Инквизитор с большой буквы. Именно благодаря Пабло Крассу, переживающая кризис Конгрегация, вновь засияла светом яркого прожектора средь плотной тьмы. К началу нового тысячелетия, инквизиция пришла в упадок – нет, речь не шла о катастрофе подобно той, что произошла в XVI веке, тем не менее, статус Церкви начал занижаться, а вольных мыслей становилось с каждым годом больше и больше. Кое-где начали раздаваться поначалу робкие, а затем уже более смелые вопросы – а, насколько вера и таинства актуальны сейчас, в век науки и развитых технологий; насколько оправдана папская власть, и быть может стоит проявлять куда больше веротерпимости и христианского милосердия к… нет, не еретикам, а «думающим по-другому». Поначалу Церковь достаточно вяло реагировала на новые идеи, позволяя тем все глубже и глубже проникать в умы, а когда поняла насколько они вредят выстроенной системе и единству христианского мира, было уже поздно. В итоге, за какие-то десять лет по всей Империи расплодилось множество сект, культов и философских кружков, настроенных по меньшей мере нейтрально, а в основном антикатолически. Кроме того, с попустительства Святого Престола, и бездействии Инквизиции, в Империи один за другим начали открываться представительства разных религий, а затем и вовсе, религиозные сооружения – мечети, синагоги, молельные дома и тому подобное. В конце концов, логическим следствием начались разговоры о реформировании существующей системы управления, с требованием отодвинуть церковных иерархов от управления государственными делами. Тогда-то на горизонте и появился Пабло Красс. Он мгновенно усмотрел в новых тенденциях опасность для сохранности католической веры, и с первых же дней бросился на защиту Церкви. За два года на тот момент еще весьма молодой инквизитор сумел с позиции третьего ранга подняться до первого, а еще через год получить статус особополномочного представителя Конгрегации. С того момента все изменилось. По Европе запылали сотни костров, и за какие-то пять-семь лет ситуация изменилось кардинально. Инквизиция сумела не только восстановить прежние позиции, но и серьезно закрутить гайки. Ни тебе свободы вероисповедания, ни философских кружков, ни религиозных диспутов, ни вольнодумства – есть Церковь и католическая вера – для спасения больше ничего не нужно, вот и довольствуйся тем, что имеешь. Не хочешь? Для начала моем ограничить доступ к Таинствам. Не помогло? Добро пожаловать на костер. Сколько прошло с самого начала? Около тридцати лет? Теперь Церковь, благодаря усилиями Конгрегации в целом, и Пабло Красса в частности представляет собой тот же самый монолит, что и при святом Педро Николасе. Потому, о Пабло Крассе знают все – как в католическом мире, так и за его пределами. И, надо признать, несколько тысяч, если не десятки тысяч костров, среди которых было в том числе и немало отошедших от истинной веры церковников, сыграли тут не последнюю роль. Пабло настоящий «пес Господень», не жалеющих ни своих ни чужих. Впрочем, именно это качество к трепету перед именем, добавляло чувство уважения.

– Кто проводил беседу с еретиком? – лицо в прямоугольном окне трансляции выжидающе уставилось на присутствующих в конференц-зале.

– Я, и Депардье! – обер-инквизитор указал на сидящего слева коллегу, тут же пояснив. – Депардье имеет первый ранг, и…

– Я в курсе! – лицо на экране раздраженно скривилось. Обер-инквизитор тут же замолчал. – Какую информацию удалось добыть в ходе допроса?

– Мы провели не то, чтобы допрос… – Антуан впервые видел, как его начальник краснеет и запинается. Удивительное зрелище. А, ведь обычно новый обер при любых раскладах позиционировал себя, как уверенного, и даже порой, чересчур уверенного в себе человека. Парадоксально, какие изменения может произвести одно лишь только имя! – Мы… Эмм… Просто немного побеседовали…

– И?

– Ну… – обер-инквизитор глянул на Эммануэля. Тот зачем-то кивнул, но подхватывать эстафету не стал. Пришлось Жоржу самому продолжать разговор. – Ну, даже беседа, не то чтобы беседа… Генри О’Нил заявился в отделение без пяти девять, то есть в 08:56. Его данные в базе отсутствовали, потому защитные меры на входе не сработали. Дежурным инквизиторам О’Нил заявил о желании поговорить обер-инквизитором, то есть мной. Братья конечно вежливо объяснили ему, что сегодня не самый подходящий день, однако тот настаивал о необходимости срочного разговора…

– Покороче, пожалуйста! – очередная раздражительная гримаса на лице Толедского инквизитора.

– Да, конечно! При первом разговоре, О’Нил заявил о наличии интересующей нас информации об одной из крупных террористических сект. В качестве подтверждения своих слов, отдал флэш-носитель с уже переданным вам файлом. – обер-инквизитор сделал паузу. Пабло Красс кивнул.

– Да, я получил файл.

– Вот! – Жорж отбарабанил пальцами нервную дробь по столу. – При втором разговоре О'Нил заявил, что дальнейшую информацию выдаст только при наличии различных гарантий. Стоит отметить, еретик заявил о наличии сети предателей в рядах Конгрегации, и якобы ему известен ряд имен. Дальнейшие расспросы не привели к результату. При третьей и четвертой попытке он также отказался говорить.

– Какие гарантии ему нужны?

– Папский указ о полном прощении всех, как материальных, так и нематериальных грехов, с полным восстановлением в Католической Церкви.

Антуан едва не присвистнул – а, О’Нил не из робкого десятка, и плюс ко всему, явно не страдает отсутствием интеллекта – знает, чего просить. Лицо Пабло на удивлении осталось беспристрастным. Похоже, его нисколько не удивила просьба еретика.

– Хорошо. Дальше действуем следующим образом, – в голосе Толедского инквизитора зазвучали стальные нотки. Антуан даже поежился. Не хотелось бы оказаться с ним в одной комнате, да к тому же на месте обвиняемого. – Генри О’Нила в срочном порядке доставить в Толедо, в качестве сопровождающего отправить инквизитора второго ранга Антуана Дюбуа… – Антуан замер, услышав свое имя. Он будет сопровождать подозреваемого? Он отправляется в Толедо? Ему придется контактировать с Пабло Крассом? Ну и дерьмо. – Отправку осуществить незамедлительно!

– Подождите… – обер-инквизитор казалось был растерян. – О’Нил ведь пришел в Парижское отделение, и…

– Это не имеет значение, Матье! – о, разговор перешел на стадию фамильярности. Ничего хорошего для Жоржа. – Приказ о переводе подготовлен в Цитадели. Я уже переслал его на вашу электронную почту. Если вас что-то не устраивает, обращайтесь за разъяснениями сразу туда.

– Да, но… – Жорж пожевал губами, явно собираясь с мыслями. Ну конечно, не хилый удар, когда к тебе в сеть заплывает крупная дичь, и ты уже радостно потираешь руки, а затем сталкиваешься с наставленным на тебя крупнокалиберным пулеметом. – Почему, Антуан? – обер-инквизитор искоса глянул на подчиненного. Антуан показал ему большой палец: его и самого не грела мысль о поездки в обитель Конгрегации. – Мы вполне можем для сопровождения столь ценного источника информации отправить инквизитора первого ранга Эммануэля Депардье…

– Не имеет смысла! Во-первых, Антуан Дюбуа насколько мне известно, специализируется на «Детях Виноградаря», и лучше кого бы то ни было в Парижском отделении разбирается в тонкостях структуры и иерархии секты. Во-вторых, инквизитор второго ранга Антуан Дюбуа время спецоперации по задержанию лидера секты переходит в Толедское отделение под мое командование. Соответствующий приказ из Цитадели я также направил на вашу почту. Если квалификация Дюбуа ниже моих ожидания, я отправлю его назад к вам незамедлительно, не переживайте. На этом прошу меня извинить, через полчаса предстоит провести срочный брифинг. Спасибо за сотрудничество, и помните – мы все делаем одно дело, защищая веру, матерь Церковь и достоинство Пресвятой Девы Марии! Никакие личные амбиции не должны сбивать нас с этого пути!

Изображение исчезло, оставив на месте лица Пабло Красса черный прямоугольник. Антуан оглядел притихших коллег, и наконец, позволил себе выругаться вслух.

– Вот, дерьмо!

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Толедский алькасар – штаб-квартира Конгрегации по делам и защите веры.

12:08.

Закончив разговор с французскими коллегами, Пабло откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову. Прямоугольное окно трансляции свернулось, уступая место присланному Парижским обер-инквизитором видеофайлу. Три фигуры, спускающиеся по бетонным ступеням здания магистрата в Кельне. Пабло знал всех троих: и, пастора-учителя, а по сути психически нездорового фанатика Данте Пеллегрини – одно время, еще при жизни Бауэра, тот выходил на контакт с Инквизицией, сливая необходимую информацию. Именно, благодаря усилиями Конгрегации, Данте сумел после смерти отца-основателя «Детей Виноградаря» возглавить секту. Хитрый замысел – иметь под рукой собственную секту, а значит доступ к куда большей информации о членах, связях, планах и амбициях других сектантских образований. Вот только, Данте оказался гораздо хитрей. Все время Пабло, отвечающий за проект «Волк среди овец», считал, что Данте играет по их правилам. А, оказалось – это их имели во все щели. У Данте имелись старые счеты с Инквизицией – его мать сожгли на костре по обвинению в колдовстве. Пабло очень тщательно изучил старое дело: Стефани, мать Данте, судя по предоставленным суду уликам и правда занималась нечистыми делами – вот только, кого это волнует, особенно если речь идет о твоей матери. Теперь, получив в руки желаемый ресурс, Данте развернул бурную деятельность по уничтожению как самой Конгрегации, так и вообще Церкви. Планы изначально нереализуемые, но неприятности еретик доставляет изрядные. Учитывая же опыт работы с Инквизицией, он успешно скрывается, не показываясь на виду. Тем не менее, Конгрегация умеет ждать – и, похоже дождалась. Второго персонажа Пабло также знал, хоть и не лично: Артуро Гати, бывший священник в одном из миланских приходов. После проверки начатой подразделением этики и морали, занимающейся в Конгрегации проведением внутренних расследований по обвинениям в аморальном поведении лиц, так или иначе относящихся к Святому Престолу, выяснилось, что священник был любителем маленьких мальчиков. Впрочем, девочками, как оказалось при дальнейшем расследовании, он тоже не брезговал. Священника ждала позорная казнь – публичное оскопление с последующим четвертованием. Почему настолько жестоко? Все очень просто: священник, совершающий сексуальное насилие над беззащитными детьми, нарушает доверие верных ко всему священству, подрывает авторитет Церкви и в конечном счете отрекается от Христа. Одним словом, такой человек изменник. А, как еще следует обращаться с изменниками? Церковь конечно учит прощению, но даже оно имеет предел – и, сексуальное насилие над детьми, та красная линия, за которую нельзя переходить. Артуро понимая всю серьезность последствий, сбежал при первом появлении Инквизиции в приходе – еще до того, как что-то стало ясно, тем самым подтвердив свою виновность. Спустя несколько лет, контртеррористическое подразделение Конгрегации обнаружили беглого священника в рядах «Детей Виноградаря». А, после смерти Ричмонда Бауэра, тот стал правой рукой нового лидера.

Правда, Пабло было абсолютно плевать на этих двоих. Его взволновало появление третьего лица – женщины в светло-сером пальто, с коричневым дипломатом в руке. Он ее знал. Прекрасно знал.

Анжелина Кустас, дочь польского короля и та, что еще пять лет назад завоевала его сердце, с тех пор ни на мгновение, не оставляя в покое. Да, для всех со стороны он, Пабло Красс – человек-скала, человек с монолитным железобетонным сердцем, человек с несгибаемой волей, человек с непоколебимой верой, полный решимости и дальше бороться с врагами Христовой Церкви. Вот только, никто не знает, как тот же человек, четыре года назад на полном серьезе думал оставить Конгрегацию, оставить служение защиты веры и нарушить обет священства. Все почему? Потому что любит. Всю сознательную жизнь Пабло терзался от неспособности кого-то полюбить. Да, он любил Бога. Да, любил Христа, любил Церковь, любил Конгрегацию – но полюбить что-то конкретное, не общее или эфемерное, а вполне конкретную индивидуальную личность, он не мог. И вот, спустя более четырех десятков ему повстречалась она – Анжелина Кустас, прекрасный светлый, точно ангельский лик, наполненный неописуемой внутренней красотой человек, за каких-то пару месяцев, завоевавший его сердце. Тогда, Пабло впервые ощутил, что такое быть счастливым. Счастливым по-настоящему. Счастливым, когда смотришь в наполненные небесным светом глаза; счастливым, когда слышишь приятный мелодичный, точно ангельское пение голос; счастливым, когда видишь улыбку, когда даришь любовь, когда проходят томительные часы, или дни, и даже минуты ожидания, и ты снова можешь наслаждаться ее присутствием. Нет, осознание любви произошло не сразу, понадобился достаточно продолжительный период, практически год, прежде чем Пабло осознал – она ему не просто нравится, она не просто интересный человек, чувства к ней не просто проходящие поверхностные эмоции – нет, он любит. Он, Пабло Красс, инквизитор первого ранга с особыми полномочиями, смог полюбить! Само осознание свершившегося, или скорее невозможности свершившегося принесло очередную порцию неземной радости. Когда ты понимаешь, когда ты погружаешься, когда ты просто наслаждаешься глубиной охватывающего чувства. Когда для тебя любовь становится такой же очевидной, как солнечный свет; когда ты ни на секунду не сомневаешься в зове сердца. Ты знаешь, что хочешь быть с человеком; ты знаешь, что готов жертвовать всем, в том числе и своим будущем ради человека; ты знаешь, что готов сделать что угодно, готов бороться, страдать и умирать, только бы сохранить любовь; ты знаешь все это настолько точно и ясно… – тут словами не передать. Ты знаешь, и все. Ты просто знаешь.

Именно в этот момент, Пабло ощутил внутреннюю готовность и решимость оставить, как Конгрегацию, так и Церковь. Нет, не саму веру – об этом речь идти не могла, а именно служение Церкви, как инквизитора и священника. Легко ли ему далось решение? Хотелось бы сказать, что очень тяжело – но на деле раздумье заняло меньше часа. Опять же – сердцу было все очевидно. Оно хотело быть с Анжелиной, хотело любить, хотело посвятить себя ее счастью, а Конгрегация являлась помехой. Однако, то самое решение оказалось началом конца. Анжелина сказав сначала «да» серьезным отношениям, спустя лишь всего неделю, изменила решение и попросту собрав вещи уехала из Толедо в Варшаву, к отцу. Та боль, которая охватило даже не сердце, а все существо, каждую клетку попросту не описать. Пабло был в полной растерянности. Может, он не разбирается в противоположном поле, все же, за жизнь, посвященной Церкви было слишком мало отношений, и ни одно из них нельзя назвать серьезным – так, увлечение, однако Анжелина говорила, что любит. А, итог? Сдаваться перед первым препятствием совсем не соответствовало духу Пабло. Он решил бороться. Полностью забросив дела Конгрегации, Пабло сосредоточился на задаче вернуть Анжелину, показать ей серьезность своих намерений, показать свою настоящую бескорыстную любовь. Казалось, успешно – спустя месяц сердце Анжелины растаяло, и она вернулась, пообещав быть с ним, строить отношения, бороться с трудностями. А, самое главное, Анжелина попросила доверять ей. Вообще, жизнь инквизитора не предполагает открытости, а тем более полной открытости с кем бы то ни было, даже с духовником. Тем не менее, Пабло решил довериться. Он ведь любит, хочет серьезных отношений, хочет будущего, а как можно строить дальнейшие планы без взаимного доверия. И снова Пабло ошибся. Стоило ему открыть свое сердце, как она сбежала. Второй раз. Теперь безвозвратно. Пабло бился, боролся, даже умолял – безрезультатно. Анжелина продолжала говорить, что любит, но вместе с тем, раз за разом отвергала, не удосужившись даже пояснить причину своего бегства. А затем, и вовсе исчезла. Просто растворилась, точно ее и не существовало. Почти полгода понадобилось Пабло, чтобы привести себя в порядок, и вернуться к обязанностям инквизитора. Для всех он отсутствовал по причине серьезной болезни, а о настоящем знали лишь члены Совета Конгрегации, и то не все, а имеющие десятый уровень доступа, да Святейший Отец.

И вот, спустя три года он видит ее снова. Видит, спускающейся по ступеням магистрата в обществе злейших врагов Церкви.

Глаза видели, а мозг отказывался воспринимать полученную информацию.

Сердце же…

Его вновь накрыло уже забытое ощущение дикой боли, сжимающей сердце в мучительных тисках.

Застонав, Пабло откинулся на спинку кресла, закрывая глаза.