Текст книги "Полководцы первых Романовых"

По словам гетмана, «на валах, где прежде было множество людей, теперь, по причине недостатка их, видна была только редкая стража; как после говорил и сам Шеин, что не оставалось всего-навсего и двухсот человек, годных к обороне… Для разделения осажденных казалось лучшим пустить людей на приступ с четырех сторон… Когда уже все нужное, таким образом, было приготовлено, в полночь Каменецкий[25]25
  Имеется в виду Яков (Якуб) Потоцкий, родной брат Яна Потоцкого, скончавшегося под Смоленском весной 1611 года, по должности – староста каменецкий.


[Закрыть] приступил с своей стороны к стене, и потихоньку влезали на оную посредством лестниц, влез и сам Каменецкий, на стене не было кому и приметить их и, когда уже взошло наших большое количество и стали расходиться по стенам и башням; тогда показалось только малое число москвитян при воротах Аврамовских, они хотели было защищаться, но, увидев большое число наших, бросились бежать вниз. Немецкая пехота с своей стороны взлезла также на валы почти в одно и то же время, но там в недальном расстоянии находился сам Шеин с несколькими десятками человек… и, приметив их, начал перестреливаться с ними… Каменецкий, услышав на своей стороне шум, происходивший на противоположной, пришел в беспокойство и поспешил зажечь там порох, подложенный под помянутый свод (часть городской канализации, выводящая нечистоты. – Д. В.)… Зажженный им порох взорвал большой кусок стены так, что проломом сим открылся довольно удобный вход в крепость, посредством коего и вошел маршал (Кшиштоф Николай Дорогостайский. – Д. В.) с теми, кои при нем находились. Москвитяне, объятые страхом, после сего вовсе не думали уже о сопротивлении… Огонь достигнул до запасов пороха (коего достаточно было бы на несколько лет), который произвел чрезвычайное действие: взорвана была половина огромной церкви (при которой имел свое пребывание Архиепископ) с собравшимися в нее людьми… Когда огонь распространился, многие из москвитян… добровольно бросились в пламя за православную, говорили они, веру. Сам Шеин, запершись на одной из башен, с которой… стреляя в немцев, так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом; однако нелегко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, невзирая на то, что находившиеся при нем старались отвратить его от этого намерения. Отвратил же его, кажется, от сего больше всех бывший с ним – еще дитя – сын его; итак, он приказал обратиться к Каменецкому, который… пришел и удалил немцев, весьма раздраженных… Шеин… последний вышел к нему с сыном и со всеми при нем находившимися. В это же время был ранен огнестрельно… знаменитый ротмистр Горецкий, от которой раны и умер».

Оборона Смоленска завершилась 11 июня 1611 года. Город пал, словно герой, залитый кровью – вражеской и своей, текущей из многих ран. Но свою задачу, поистине историческую, Михаил Борисович Шеин выполнил. Он задержал королевскую армию, обессилил ее, лишил боевого задора. Летом 1611-го, когда смоленский исполин все же рухнул, польско-литовский гарнизон, стоявший в Московском Кремле и Китай-городе, давно жил в кольце иной осады, а именно осады, устроенной воинами Первого земского ополчения. Сигизмунд мог протянуть ему руку помощи, да по большому счету и должен был сделать это. Но король видел усталость крепко потрепанной в смоленском деле армии, а потому не решился идти на Москву, отложил до более удобного момента.

Вот только момент этот никогда не наступит…

Россия следила за ходом смоленской обороны с замиранием сердца: выстоят ли осажденные? Сдадутся ли? А к тому времени, когда город все же поддался вражескому натиску, многие на примере его научились крепости духа, отваге, самоотверженности. Враг занял стены, дома и улицы Смоленска, но стяги сражающегося города по-прежнему прочно стояли в сердцах тех, кто надеялся вытащить Россию из Смуты. Великий пример Смоленска научил русский народ, как ему биться за веру, землю и свободу.

Михаил Борисович Шеин дорого заплатил за свою несгибаемость. Восемь лет он провел в плену. А когда настало время возвращаться домой, жизнь в России текла по-другому. Смута иссякла. Народ привыкал к мирной жизни. Земля очистилась от войск интервентов, шаек самозванцев и банд «воровского» казачества. В Москве сидел законный, избранный на Земском соборе царь – Михаил Федорович Романов.

В царствование Михаила Федоровича Шеин стал крупной правительственной фигурой. Не говоря уже о том, что в ожидании реванша в борьбе с Речью Посполитой на него крепко надеялись, как на опытного, смелого, искусного полководца.

Более того – Шеин играл роль живого знамени. Его смоленская оборона надолго остановила вторжение польско-литовских сил на просторы России, он показал, что Речь Посполитую, очень сильного по тем временам противника, бить можно. И пускай королевская армия все-таки вошла в Смоленск, но планы ее командования оказались сорваны Шеиным. Дыхание новой войны очень хорошо чувствовалось на государственном лице России. И про Шеина знали: за этим против поляков пойдут, под его знаменами будут на новых ратных полях драться всерьез, поскольку смоленскими делами Михаил Борисович заработал себе добрую славу в русском воинстве.

Шеин вернулся из польского плена в 1619 году вместе с отцом государя, Филаретом Никитичем, который скоро станет патриархом Московским и чуть ли не главным творцом московской большой политики. Филарет знал Михаила Борисовича, его нрав, его отвагу и неуступчивость очень хорошо. В 1610 году Великое посольство, направленное из Москвы к королю Сигизмунду III, вело переговоры в лагере королевской армии под Смоленском. Филарет был тогда духовным лидером посольства, в то время как большой вельможа князь Василий Васильевич Голицын играл роль его светского руководителя. Поляки нажали на посольских людей, а кое-кого подкупили. Надеялись, что представители Москвы признают своим царем помимо королевича Владислава Сигизмундовича, коему уже присягнули, еще и его отца Сигизмунда III, ортодоксальнейшего католика. В подобных обстоятельствах «вместе» означало бы «вместо». Надеялись, что послы отступятся от жесткого требования перекрестить королевича в православие, требования поставленного патриархом Гермогеном. И более всего надеялись, что гости из русской столицы уговорят упрямого храброго Шеина спустить флаг. Кое-кто и впрямь перешел в стан поляков, но двое главных послов, Филарет и Голицын, не сдавались. Они желали видеть во главе Русской державы православного монарха, не соглашались принять матерого отца на роль юного сына и подавно не желали давить на Шеина. Какой смысл? Если Владислав взойдет на престол московский, он будет управлять Смоленском в ряду всех прочих русских городов. Так зачем же родитель осаждает город, уже предназначенный к переходу под власть отпрыска?! Нелогично. Умнее было бы вообще отвести польско-литовские войска от города да отправить по домам… Но родитель думал вовсе не о том, чтобы отдать молоденького сынишку (тому всего 15 лет) московским варварам на растерзание, и вовсе не о том, чтобы осуществлять власть через него. Ему мечталось присоединить Смоленск к Речи Посполитой, а в России всем управлять самостоятельно и твердой рукой. Сигизмунд в конце концов потребовал сдать Смоленск ему самому, а не сыну, и никак иначе.

Филарет отвечал: «Нет!»

Голицын вторил: «Нет!»

Шеин громом городской артиллерии добавлял свое звучное «нет!».

«Новый летописец» рассказывает о прямодушии воеводы: «В Смоленске же воевода боярин Михаил Борисович Шеин сидел крепко, никак ни на что не прельстился и с архиепископом (Смоленским. – Д. В.) был в ссоре из-за того, что архиепископ хотел сдать город королю. Король же и паны рады прельщали Михаила Борисовича много [с тем], чтобы он сдал Смоленск. Он же им отказывал».

И король арестовал послов, отправил их пленниками к себе в тыл, а Смоленск потом все-таки взял, правда, положив под стенами непоправимо большое количество воинов и сложив из потерянного времени могильную плиту своим дальнейшим завоевательным планам. В сущности, для истории жизни Михаила Борисовича Шеина не столь уж важны идеи и действия Сигизмунда III после того, как Смоленск пал. Иное важнее: тот, кто стоял на стене города не сдаваясь, и тот, кто не пошел под эту стену вымаливать позорную сдачу у своих же, получили друг о друге впечатление как о дельных, твердых русских людях.

А такие впечатления располагают к доверию.

Стоит также вспомнить, что, скорее всего, Шеин спас в бою 1605 года под Добрыничами Ивана Ивановича Годунова – мужа родной сестры Филарета, Ирины Никитичны Романовой. Еще одна причина для благоволения.

Филарет Никитич, вернувшись домой, доверял Шеину, ждал от старого воеводы верности русскому делу и новой династии, даже сделал Михаила Борисовича своего рода избранным ходатаем, который передавал патриарху просьбы «снизу», имея право быть выслушанным и услышанным. Подобных ему ходатаев существовало еще двое-трое, и среди них воевода играл далеко не последнюю роль.

Служебные назначения Шеина при Михаиле Федоровиче показывают несомненную высоту его положения. Он опять, как и до плена, боярин, на протяжении 1628–1632 годов он возглавляет Пушкарский приказ – одно из ключевых ведомств военной машины Московского царства. Его чаще прочих приглашают к обеду за царский стол, зовут участвовать в переговорах с иноземными дипломатами, не обижают высокими и ответственными административными назначениями.

Да и матримониальные комбинации вокруг этой матерой фигуры свиваются во внушительный узел. Шеин был женат на представительнице рода Годуновых и через Годуновых являлся тесным брачным свойственником Стрешневых – родни самой царицы, супруги Михаила Федоровича. Его сын Иван взял в жены дочь боярина князя Бориса Михайловича Лыкова-Оболенского, выдающегося полководца и еще одного близкого брачного свойственника Романовых. Лыков был женат на Анастасии Никитичне Романовой, царской тетке. К тому же он оказал правящей династии в ходе последних лет Смуты военные услуги, которые невозможно переоценить.

При Михаиле Федоровиче Михаил Шеин отмечен богатыми земельными пожалованиями. Ему передали из казны тысячи и тысячи десятин. С этих земель Шеин мог в одиночку выставить небольшую армию. Что в вопросах безопасности династии – не последнее дело…

Деулинские мирные соглашения 1618 года, завершившие интервенцию и Великую смуту в целом, невероятно дорого стоили России. Территориальные потери отбросили ее к границам второй половины XV столетия. То, что удалось освободить из состава Литовской Руси при Иване III и Василии III, почти полностью оказалось отобранным при Михаиле Федоровиче.

Итак, вот далеко не полный список городов, которых лишилась Россия в 1618 году: Смоленск, Чернигов, Новгород-Северский, Стародуб, Дорогобуж, Рославль, Невель, Себеж. Фактически Речь Посполитая, пользуясь бедственным положением России, отторгла в свою пользу целую страну…

И горше всего – потеря Смоленска, города огромного, богатого, стратегически важного. Смоленск являлся своего рода городом-ключом на шахматной доске противоборства России и Речи Посполитой.

Обширные области, попавшие под руку католического правителя, населены были русскими православными людьми. Их властитель, государь Третьего Рима обязан был защищать, беречь их церкви, стоять за их веру. Но как ему теперь осуществлять всю эту программу необходимых и естественных действий, если в военно-политическом отношении проигрыш 1618 года не только отдал названные города Речи Посполитой, но еще и показал страшную немощь Московского царства? Россия обнищала и обезлюдела. Города стояли полупустые, множество сел и деревень просто-напросто исчезло, сократилось на 20–25 процентов дворянство, составлявшее главную боевую силу, а крестьяне массово забрасывали пашни, не имея хозяйства, чтобы их обрабатывать.

Кем решать проблемы большой войны с могущественным противником?!

Ко всему, польский король вовсе не считал, что дело кончено. Он по-прежнему официально носил титул русского царя, пользуясь ошибкой русского боярского правительства в 1610 году. А значит, мог в любой момент – как только у России начнется полоса трудностей – вновь ударить с целью не просто оторвать очередной кусок русской земли в свою пользу, но забрать всё и воссесть наконец-то на престоле в Белокаменной.

Для польского монарха царь Михаил Федорович представлял собой временно терпимое обстоятельство, которое впоследствии придется так или иначе убрать с дороги «истинного государя»…

Конечно же, Москва накапливала силы для реванша, ждала удобного случая, искала союзников. И, разумеется, старалась залечить глубокие раны, нанесенные ей Смутой. Москва жаждала новой войны и готовилась к ней. Сильно изменилось войско московских государей. До времен Михаила Федоровича русская полевая армия в качестве главного элемента ударной мощи рассчитывала на дворянское ополчение, устроенное и вооруженное ориентально, то есть в татарско-турецком духе. Помимо него в главных боях и походах участвовали стрельцы – пехота, вооруженная аркебузами. К ним добавлялись относительно небольшие контингенты казаков, служилых татар и отряды западноевропейских наемников, как правило, немногочисленные. Как показала Смута, хаотичные действия дворянской конницы перестали приносить успех, если борьбу ей приходилось вести с серьезным, хорошо организованным противником. Зато наемная пехота, вооруженная и обученная для действий в сомкнутом строю по европейским образцам, проявила себя очень хорошо. И для новой войны правительство Михаила Федоровича подготовило совершенно иную армию, армию нового образца. Ее ударным ядром стала не поместная конница, как встарь, а западноевропейские наемники и русская пехота, вооруженная, одоспешенная, обученная действиям на поле боя по всем правилам европейской военной науки того времени. Свежие, немецкие[26]26
  В них не обязательно были только этнические немцы, в состав наемных полков вошли и иные зарубежные бойцы, например шотландцы. «Немцы» – собирательное наименование представителей Западной и Центральной Европы, так сказать, без разбору, хотя при более тонком подходе к кадрам в Московском царстве европейские народы, конечно же, различали. Но при наборе солдат и офицеров на российскую службу важна была не этническая принадлежность, а вероисповедная. Католиков и выходцев из преимущественно католических стран, в частности Франции, старались не брать, дабы не подвергать наемное воинство соблазну сражений с братьями по вере – польскими католиками (Орленко С. П. Выходцы из Западной Европы в России XVII века: Правовой статус и реальное положение. М.: Древлехранилище, 2004. С. 127–128).


[Закрыть] по составу полки выглядели грозной силой. Не меньше надежд вызывала большая масса «вольных» и «даточных» людей из числа подданных русского царя, составивших отечественные пехотные полки «иноземного строя». К ним добавился один рейтарский[27]27
  Рейтар – тяжелый, одоспешенный кавалерист.


[Закрыть] (конный) полк, также из русских. На командные должности Москва поставила европейских офицеров, обладавших опытом воинской деятельности. Для русских солдат и рейтар иностранцы выступали в качестве не только начальников, но еще и наставников, инструкторов. Выдающуюся роль сыграл полковник Лесли[28]28
  Русский военачальник шотландского происхождения, прибыл на русскую службу из Швеции по рекомендации короля Густава Адольфа в 1630 году.


[Закрыть], главный рекрутер Москвы, лучший военный наставник и наемный военачальник.

Такая армия стоила казне намного дороже и стрельцов, и казаков, и служилых татар, и поместной кавалерии. Но от нее ждали большей надежности, дисциплины, организованности на поле боя.

Другое дело, что у такого полевого соединения свои недостатки, и чтобы понять их суть, требовалось сначала попробовать заставить ее воевать, а подобный опыт был получен не загодя, а непосредственно во время войны. Дорого же он стоил!

Россия и прежде пользовалась наемниками. Стояли они под русскими знаменами и при Василии III, и при Иване IV. Особенно масштабно «внешняя рабочая сила» использовалась в составе армий князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского и князя Дмитрия Ивановича Шуйского на протяжении нескольких лет Смуты (годы правления царя Василия Ивановича).

Однако многое из тех времен оказалось, к сожалению, забыто.

Наемник всегда требует платы, и, как профессионал своего дела, он идет на войну зарабатывать деньги, а не жизнь за нанимателя класть. И если деньги на регулярные выплаты наемникам не подвезли, они могут, во-первых, прекратить «работу по контракту», во-вторых, перейти в стан противника – когда он побогаче.

А Московское царство, страшно разоренное Смутой и едва-едва начавшее к 1630-м годам подниматься из нищеты, богатым нанимателем не являлось…

К стартовой точке войны российское правительство сумело приготовить несколько полевых соединений – таков был «стратегический почерк» русского командования: оно любило вести боевые действия по широкому фронту, нащупывая возможности тактического успеха одновременно в разных местах.

Самая крупная армия предназначалась для наступления на Смоленск, и ее-то предстояло возглавить Михаилу Борисовичу Шеину. Ему вручили под команду солидную силу: численность армии, выставленной на Смоленское направление, по подсчетам современных исследователей, составляла от 26 до 32 тысяч комбатантов (при 160 артиллерийских орудиях разных типов), притом вторая цифра – лишь с учетом подкреплений, которые шли за армией Шеина и постепенно добирались до его лагеря. Историки писали о 35 и даже 40 тысячах ратной силы под рукой Михаила Борисовича, однако документами того времени столь значительные цифры не подтверждаются. Воеводе обещали намного больше, но вовремя собрать обещанные силы или хотя бы с опозданием переправить их в стан смоленской армии московские военные администраторы не сумели. Впрочем, 30 тысяч бойцов на первом этапе боевых действий давали Шеину заметное численное преимущество над неприятелем. Притом около половины полевого соединения Михаила Борисовича составляли русские полки иноземного строя, то есть «модернизированная» пехота и конница, а также наемники. Но через год у него осталось всего около 20 тысяч человек, не более того⁹⁷.

Современный специалист по истории военного дела в Московском царстве Виталий Викторович Пенской показал значение войск нового строя в армии Михаила Шеина: «Основу новой русской армии, созданной с апреля 1630-го по конец 1633 г. и отправленной… осаждать Смоленск, составили 4 “немецких” и 8 русских солдатских полков общей численностью примерно 18,5 тыс. солдат и командиров. Драгуны и рейтары составили еще немногим более 3 тысяч человек. Всего же русская армия «новой модели» насчитывала около 22 тысяч солдат и командиров… Для этих воинских частей характерны все основные черты регулярной армии Нового времени: полное государственное обеспечение всем необходимым, от жалованья и “корма” до оружия и амуниции; относительно единообразное стандартизированное вооружение, амуниция и доспехи; четкая организационная структура, в корне отличавшаяся от той, которую имели прежние русские войска. Так, солдатский полк, являвшийся высшей тактической единицей, имел однообразное устройство и действовал как единое целое. По штату в полку (кстати говоря, как и в Европе, русские солдатские полки никогда не имели полного комплекта) должно было быть 8 рот. 1-я рота именовалась полковничьей и считалась старшей в полку, 2-я рота, подполковничья (полуполковничья), следовала за ней, потом шли 3-я майорская рота и 5 капитанских. В роте должно было быть 120 мушкетеров и 80 пикинеров – итого 200 солдат. Начальных же людей в роте насчитывался 21 человек: ротный командир – капитан, его заместитель – поручик, прапорщик-знаменосец, 3 сержанта-пятидесятника, ротный квартермистр – ротный окольничий, 1 каптенармус-дозорщик над оружием, 6 капралов-есаулов, лекарь, подьячий, 2 толмача, 3 барабанщика. Рейтарский полк по проекту его создателя, полковника Ш. д’Эберта, должен был насчитывать 12 рейтарских рот – полковничью, полуполковничью, майорскую и 9 ротмистров. В каждой же должно было быть 167 рейтаров, а также поручик, прапорщик, ротный квартермистр, 3 капрала, 2 подпрапорщика. Кроме того, в полку предполагалось иметь полкового писаря, обозника, судью, квартермистра, лекаря с помощником, 4 полковых трубача, 11 ротных трубачей, полкового профоса с помощником, седельного мастера и кузнеца. 12 рот по 120 рядовых должен был насчитывать и драгунский полк».

В планах, в идеале – все так. И если бы единственным препятствием для приближения к идеалу был недобор людей! Не выбранный до дна штат – проблема отнюдь не главная. «Полное», как пишет В. В. Пенской, «государственное обеспечение» на протяжении значительной части пребывания армии Михаила Шеина под Смоленском оставалось… как бы поточнее выразиться? Только в планах. Вот это – Проблема.

Еще одна крупная русская армия готовилась к наступлению севернее, в общем направлении на Полоцк.

Несколько отрядов было сконцентрировано в городах и крепостях, откуда удобно было атаковать Северскую землю, утраченную, вместе со Смоленском, в 1618 году. Еще одно полевое соединение изготовилось к походу из района Великих Лук.

Весной 1632 года из жизни ушел старый король Сигизмунд III, тот самый, что брал Смоленск. В Речи Посполитой разразилось бескоролевье. Россия, не дожидаясь, когда окончится срок перемирия, установленный по Деулинскому соглашению 1618 года, нанесла удар первой.

Хлеб, мясо и деньги собирали на освободительный поход всем миром. С самого начала он мыслился затеей очень дорогой. Но наверху думали: «Сдюжим».

Московскому правительству казалось, что момент для начала войны выбран идеально. Для Речи Посполитой бескоролевье – это хаос, политическая нестабильность, борьба «партий» и отдельных магнатов. Иногда польское бескоролевье длится много месяцев, иногда – год, иногда несколько лет… и в подобном состоянии стране сложно защищаться. А у России есть союзники, заготовлена армия, имеются искусные, авторитетные полководцы… Для старта большой военной кампании – более чем достаточно.

В сущности, план кампании состоял в том, чтобы «скорым изгоном» захватить города и крепости, потерянные 14 лет назад, а потом удерживать их, пока у Речи Посполитой, вечно имевшей проблемы с финансами, не закончатся деньги на ведение войны. Тогда враг уступит спорную территорию, – по мысли московского правительства.

Весьма реалистично.

Другое дело, что никакой военный «аналитик» семи пядей во лбу не мог предсказать, до какой степени изменятся обстоятельства большой политики и сколь быстро эта перемена произойдет.

Итак, Шеин двинулся к Смоленску летом 1632 года. Его ратники получили строгий наказ: никаких грабежей, никакого насилия над местным населением. Это понятно. Шли освобождать своих…

Вскоре Шеин взял город Дорогобуж – успех весомый. В город вошел передовой отряд шеинской армии во главе с Федором Сухотиным. И, кстати, взятие Дорогобужа – формально наиболее значительная победа Шеина за всю его жизнь. На долгое время Дорогобуж примет роль главной базы снабжения для полков Михаила Борисовича. Через Дорогобуж, передовую крепость, Вязьму и Можайск осуществлялась связь с Москвой.

Младшие воеводы Михаила Борисовича заняли крепость Белую, города Кричев, Серпейск и Мосальск.

Фактически первые месяцы войны – триумфальное шествие русских войск по территории противника. Города и земли, отторгнутые от России в 1618 году, редко оказывали серьезное сопротивление. В большинстве случаев городские ворота оказывались распахнуты перед освободителями. В тех нечастых случаях, когда дело доходило до боя, армия царя Михаила Федоровича быстро добивалась победы.

В декабре 1632-го Шеин осадил Смоленск.

Воеводу впоследствии упрекали в медлительности. Но он шел по вражеской территории, с боями, с недоукомплектованной армией. К тому же значительная часть его похода попала на осеннюю распутицу. Тут уж – хочешь не хочешь – пришлось двигаться не быстрее того, что позволят Бог и природа…

Поздновато собрались войска. Драгоценные летние месяцы оказались потеряны. Но, опять-таки, виноват ли Шеин? Армию формировал не он. Ему всего-навсего пришлось расхлебывать чужую медлительность, когда он шел по грязям и хлябям к Смоленску.

Одновременно второе полевое соединение, зашедшее на территорию Литовской Руси севернее, от Великих Лук, продвигалось вперед. Ему также следовал успех. С боем был взят городской острог Полоцка, сдались и несколько стратегически важных крепостей на том же направлении: Невель, Себеж, Красный. Посады Велижа, Усвята, Озерища, принадлежавших тогда Речи Посполитой, подверглись разорительным рейдам. Полоцк был своего рода «камнем преткновения» в борьбе России с польско-литовскими силами. В XVI веке московские воеводы не раз атаковали этот город, когда-то являвшийся столицей большого княжения, а затем превратившийся в крупный торговый центр. Первое время атаки не приводили к положительному результату, но в 1563 году сам государь Иван IV, явившись под стены Полоцка с большой армией и мощной осадной артиллерией, заставил город открыть ворота. Шестнадцатью годами позднее польский король Стефан Баторий опять захватил Полоцк. Трудно представить себе, какова была радость воинов царя Михаила Федоровича, решивших вновь эту крупнейшую военную задачу! Однако победа оказалась неполной, и «синяя птица» Полоцка недолго оставалась в руках царских воевод: им не удалось взять цитадель города – Верхний замок. Некоторое время спустя они, разорив Полоцк, покинули его.

Третье, южное полевое соединение русских войск действовало особенно активно. На Северскую землю наступали относительно небольшие русские силы, подчиненные трем разным городовым воеводам: карачевскому, севскому и брянскому. Несмотря на ограниченность действовавших на Северском направлении ратных контингентов, здесь удалось достигнуть фантастических успехов. Как пишет современный историк Евгений Александрович Шинаков, «уже в ноябре – начале декабря [1632] были взяты Новгород-Северский (из Севска), Трубчевск (соединенными силами в 2 тысячи человек), Почеп (из Брянска). В декабре в ходе отражения польского наступления на Почеп был взят Мглин. В начале января соединенные русские силы во главе с севским воеводой Иваном Еропкиным… и брянским Н. Аладьиным осадили Стародуб, который через короткое время капитулировал»⁹⁸. Скоро сдался и Рославль. Менее значительные городки также открывали ворота перед военачальниками государя Михаила Федоровича.

Противник, боровшийся с армией Шеина на Смоленском направлении, располагал значительными силами. Сам город обороняло около двух тысяч ратников. К ним следует добавить гарнизоны городов, взятых Михаилом Борисовичем, как минимум, Дорогобужа, крепости Белой, Серпейска и Мосальска. Плюс к тому армии Шеина постоянно досаждал корпус (им в разное время командовали А. Гонсевский и К. Радзивилл), стремившийся бить по тылам русского воинства и срывать ведение осады. А это еще, по данным русской разведки, в разные моменты борьбы за Смоленск от пяти-шести до восьми-одиннадцати тысяч человек. Возможно, в действительности меньше, но в любом случае – крупная сила, командиры которой легко решались совершать рискованные атакующие действия.

Армия короля Владислава IV, которая по окончании бескоролевья подойдет к Смоленску с целью его деблокады, насчитывала, по мнению польских историков, 21–22 тысячи человек⁹⁹. Позднее к ним присоединилось полевое соединение запорожских казаков из 12 тысяч ратников. Если даже традиционно принятая численность казачьего подкрепления сильно завышена, король и его военачальники все равно заметно превосходили Шеина в живой силе.

Михаил Борисович тем не менее вел со всеми этими воинскими контингентами противника активную борьбу. Недостаток собственных сил постоянно мешал ему развить успех и в конце концов погубил все дело. Но вина ли в том самого полководца? Он воевал, имея под командой то, что ему дали.

С течением времени Шеина начали подводить то обстоятельства большой политики, то ошибки дипломатов, то недоработки тех, кто должен был пополнять и обеспечивать его армию. Так, в Польше относительно быстро, всего за полгода, закончилось бескоролевье, на трон 8 ноября 1632 года взошел Владислав IV, сын Сигизмунда III, когда-то призванный на русский престол боярами, – решительно настроенный противник России, притом опытный и энергичный полководец. Он принимается быстрыми темпами набирать армию для похода на восток.

Крымский хан Джанибек-Гирей (Герай), которого не удалось остановить дипломатическими методами, совершает набеги на южные области России, нанося тяжелые, разорительные удары. В этом смысле 1630-е годы – крайне неблагополучное для русских время. Сил на две войны одновременно не хватает, Шеину недостает подкреплений, в то же время на юге несут оборону слишком малочисленные контингенты.

Опять-таки вина тут не Шеина, а дипломатического ведомства России, Посольского приказа, не добившегося от Крымского ханства мира в критически важный момент.

Джанибек-Гирей вонзает когти своих рейдов в центральные, коренные области России. Татарские отряды грабят окрестности Калуги, Коломны, Серпухова, Зарайска. Их стремительные передвижения происходят уже неподалеку от Москвы.

Дворяне из армии Шеина, слыша о разорении их вотчин и поместий крымцами, бегут из действующей армии, забыв о чести и долге. Своя землица заботит их больше, чем величественная задача отбить Смоленск. Да и не могли они стоять под стенами города слишком долго: хромало обеспечение (отсутствовало денежное жалованье), ратным людям не хватало продовольствия, пополнения приходили редко и в недостаточных количествах. На протяжении первых месяцев войны армия Шеина не ощущала «интендантские промашки» как серьезную проблему, но с течением времени они таковой стали. И все это на фоне кровопролитных боев и штурмов… Отсюда – дезертирство, крайне ослаблявшее русские полки.

Впрочем, стоит вернуться к первым месяцам войны.

6 ноября 1632 года стряслось еще одно несчастье: в баталии при Лютцене погиб шведский король Густав Адольф, идеальный союзник против Речи Посполитой. Не столь давно шведы вели жестокую войну с этим общим для России и Швеции врагом, отторгли часть его территории. Новая война в прочном союзе против поляков обещала большой успех. В Москве на него очень рассчитывали, и боевые действия, начавшиеся вне союза с могущественной Шведской державой, моментально получили скверную перспективу.

Так или иначе, Шеин, невзирая на все внешние несчастья, упорно осаждал Смоленск. Порой казалось, что он близок к успеху.

Осада начиналась исключительно тяжело. Михаил Борисович не получил всех обещанных воинских контингентов (они постепенно подходили к Смоленску, но путь их был долог), не имел достаточно денег и, самое главное, должен был весьма долго ждать прихода осадной артиллерии.

Более того, организация лагеря с «теплыми избами», рытье контрвалационных и циркумвалационных укреплений[29]29
  Осадные укрепления, возведенные кольцом вокруг неприятельской крепости и обращенные в разные стороны: внутренняя линия укреплений – к стенам крепости, а внешняя – к отрядам противника, пытающимся ее деблокировать.


[Закрыть], установка батарей – все эти действия осложнялись самим временем года. Декабрьские морозы сковали землю.

Шеин провел «разведку боем», кинув на стены легкие силы, убедился в том, что гарнизон не сдаст город от первого же тычка, и отложил дальнейшие активные действия.

Не имея сил повести полки на полноценный штурм города в отсутствие тяжелых орудий, Шеин, как видно, несколько расслабился и даже пропустил – дважды! – прорывы в осажденную крепость литвинских обозов с продовольствием и подкреплением (иные попытки прорыва заканчивались для внешних сил неприятеля поражением и потерями). Современный историк Александр Витальевич Малов пишет, отталкиваясь от этих фактов, о «фатальных ошибках» Михаила Борисовича в управлении осадой. Да, Шеин тяжело ворочал худо организованной и слабо обеспеченной армией. Да, допускал ошибки. Плотное, без «дыр», обложение огромного города в зимнее время – само по себе незаурядная по сложности организационная задача. Укреплений для дозоров нет, теплые станы по периметру не расставлены, поскольку их возведение – дело трудное, учитывая, стоит повторить, декабрьские мерзлые грунты. А охранные сотни не способны держаться на морозе без укрытия дольше нескольких часов. Почему Шеин не выстроил несколько лагерей в разных точках вокруг Смоленска? Причин тут может быть две: во-первых, рытье и укрепление трех-четырех лагерей по зимнему сезону – бесконечно более трудная задача, нежели создание одного, большого; во-вторых, Шеин должен был приглядывать и за наемниками, и за русскими солдатами из полков нового строя. Как-то они поведут себя? Не дадут ли слабины в неблагоприятных условиях, на холоде? А эффективный пригляд возможен лишь в условиях расположения армии одним большим лагерем.