Текст книги "Полководцы первых Романовых"

Отчасти предводителя земцев подвело одно неприятное обстоятельство. Шуйские, Мстиславские, Романовы, Черкасские, Глинские, Сабуровы и некоторые другие рода знатнейших людей царства соединены были с династией московских Рюриковичей-Калитичей родством или брачными узами. А Трубецкие – нет! Ни одного брака, прямо связывающего Трубецких с Московским монаршим домом, заключено не было. Генеалогия подвела Дмитрия Тимофеевича.

Итак, поражение Трубецкого как претендента на русский престол объяснить не столь уж трудно.

Событийная близость судеб двух великих вождей земского национально-освободительного движения, Трубецкого и Пожарского, делает уместным сравнение этих двух выдающихся личностей: их образа мыслей и действий в схожих обстоятельствах.

Князь Пожарский, которого также называли среди претендентов на престол на Земском соборе 1613 года, никаких пиров не созывал и агитации в свою пользу не вел. По правде говоря, у Пожарского имелось меньше всего шансов на избрание среди всех кандидатов. Он всем им заметно уступал в знатности. Его стали бы терпеть в государях менее, чем терпели Бориса Годунова и Василия Шуйского. И какой из этого выход? Бросить дворян-ополченцев на уничтожение всех более знатных персон Московского царства? Порубить несколько десятков Рюриковичей, Гедиминовичей, а также выходцев из старомосковских боярских родов? Даже если бы у Дмитрия Михайловича возникла столь безумная мысль, войско бы не послушалось его приказа. А если бы нашелся отряд, готовый услужить своему воеводе, его скоро уничтожили бы казаки. По свидетельствам многочисленных источников, сила казачья в 1613 году абсолютно превосходила силу дворянства[15]15
  Многие дворяне все же разъехались по домам, а казаков прибыло.


[Закрыть], собравшегося в Москве, а боярство раскололось на «партии».

Конечно, Пожарский располагал войском. Конечно, имя его пользовалось доброй славой из конца в конец России. Конечно, из соображений почтительности Пожарского включили в список претендентов. И в 1634 году враждебный ему дворянин Ларион Сумин в запальчивости обвинил Дмитрия Михайловича, что он домогался царства и даже потратил на подкуп 20 тысяч рублей⁶². Как тут не заподозрить властолюбивых мечтаний у Дмитрия Михайловича?

Но твердого намерения «воцариться» у Пожарского явно не было. Тому же Сумину и тогда не поверили, и сейчас в его заявление верится с трудом. Сумма – фантастическая. Серебряная копеечка того времени весила приблизительно 0,5–0,6 грамма⁶³. Следовательно, 20 тысяч рублей представляли собой груду серебра общим весом в 1,0–1,2 тонны. На такие деньги можно было купить город с окрестными селами! Не особенно богатый Пожарский в условиях полного разорения страны, думается, не имел источников, из которых мог бы добыть даже вдесятеро меньшую сумму. Что ж, добрый друг Минин снабжал его серебром из земской казны? Еще менее правдоподобно. Во-первых, земские финансы были в той же степени, что и Минину с Пожарским, открыты другому кандидату – князю Дмитрию Трубецкому. Во-вторых, армия все это время получала жалованье и «корм». Будь тогда израсходована такая сумма, служилые люди просто разбежались бы от Москвы: земским лидерам нечем стало бы им платить. Исчерпывающе точно высказался о Минине как о казначее Второго земского ополчения Иван Егорович Забелин: «Он ее (казну. – Д. В.) раздавал щедро, но разумно, ибо на ней держался весь… достославный народный подвиг. Ни одного намека в летописях и в других актах о том, чтобы Минин обращался с этою казною нечестно. Ни одного летописного замечания о том, чтобы нижегородская рать была когда-либо оскорблена со стороны расходования казны, чтобы происходили в казне самовольные захваты со стороны начальников. Между тем, летописцы никогда не молчат о таких делах, у кого бы они ни случились»⁶⁴.

Наконец, есть и более весомое соображение. Биография Пожарского до 1613 года неплохо отражена источниками. Летописи, исторические «повести», а также разного рода документы позволяют составить его подробный портрет. Основные черты нравственного облика Дмитрия Михайловича, его психология, его интеллектуальные способности не позволяют допустить мысли о том, что он сознательно пробивал себе путь к трону.

Пожарский честолюбив – к тому толкает его родовая честь, столь сильная в знатных людях того времени. Но он ни в коей мере не авантюрист и не революционер. И подавно не глупец. Знал, что с его воцарением Смута продлится: не призна`ют великие роды захудалого Рюриковича на престоле, когда вокруг полным-полно Рюриковичей нимало не захудалых. Знал, что может, восхотев трона, погубить страну, хотя недавно сделался ее спасителем. Знал, что, борясь за старый порядок, немедленно пострадает после его возвращения. Так вот, старый порядок начал возвращаться, и этот общественный уклад не допускал восхождения на царство мелкого представителя Стародубских князей-Рюриковичей.

Наверное, если бы вся земля поклонилась Пожарскому и в едином порыве преподнесла ему царский венец, князь бы принял его. Но никакого «единого порыва» на Земском соборе не наблюдалось. Нет, вместо него – полное «раздрасие». И как бы ни одолевали Дмитрия Михайловича вспышки честолюбия, он все же не захотел сделаться главой одной из партий, бешено, зубами грызущихся за власть, сыплющих деньгами направо и налево, интригующих за «голоса». Его уважили: назвали среди кандидатов. Странно было бы не уважить! Он, может быть, искал всеобщего одобрения и даже предпринимал какие-то попытки добиться его… Но весьма быстро понял, к каким губительным последствиям могут привести подобные действия.

Надо с радостью и почтением принять решение Дмитрия Михайловича Пожарского – смириться. Ему не стать государем. Но этого ли ради он бил сумбуловцев под Пронском в 1610 году, дрался на московских баррикадах в 1611-м, пил смертную чашу с Ходкевичем? По-божески, совершив положенное, князь должен был отойти. И он отошел. Не одолел его дух Смуты. Не победил его соблазн. Вот верное поведение для доброго христианина! И в будущем Пожарский никогда, ни единым словом или поступком не покажет своего сожаления об утраченных возможностях.

Он поступил правильно. Ради Христа и ради России так и нужно было поступить.

С Трубецким вышло иначе: он подчинился силе обстоятельств, не более того. Проиграл борьбу, которую вел с азартом и энергией, а потому должен был отступить на второй план.

Сказать, что Дмитрий Тимофеевич был огорчен, – ничего не сказать. Для него фиаско на Земском соборе стало истинной трагедией. Князь, каким уже говорилось выше, долгое время не выходил на люди, лежал у себя дома, почернев лицом, наполнившись горечью. Душа его страдала нестерпимо.

Думается, Трубецкой видел в своем поражении вселенскую несправедливость. Надо полагать, он имел полную уверенность в успехе и считал грядущее восшествие на трон безусловно заслуженным.

И вдруг – будто с коня слетел на горной дороге и сокрушил ребра свои о каменные зубья, падая в пропасть…

Кто очистил Москву от врага?

Кто спас Россию в 1612-м?

Земское ополчение.

А кто возглавлял земское ополчение?

Из людей родовитых – лишь он, Трубецкой, да Пожарский. Но Пожарский по большому счету не претендент, ведь у него кровь плоховата. Один-единственный из земских вождей-спасителей Дмитрий Тимофеевич был достаточно знатен, чтобы удостоиться шапки Мономаха. Всем понятны его заслуги, всем понятно его аристократическое происхождение.

В совокупности они обязательно должны были сделать Дмитрия Тимофеевича монархом.

Так почему – юный Романов?!

Мальчишка, ничем царства не заслуживший! Никто! Меньше чем никто! Нигде, ни в чем не замеченный, никакого влияния на державные дела не оказавший, никакой славы в боях не снискавший!

Что – высокая кровь Романовых?! Ничем крови Трубецких не лучше. Ну, как минимум, о том, чья кровь выше, можно было бы спорить, и при прочих равных еще не известно, кто одержал бы верх.

Подчиниться мальчишке. Подчиниться щенку.

Смертельно обидно!

Народ хотел чистого, ничем не запятнанного юношу. Но что такое народ для Трубецкого? Крикливая масса, чей крик легко покупается.

Казаки возжелали юного царя. Предатели! С ним, Трубецким, в бой ходили, он их вином поил, хлебом кормил, а они отступились от него…

Обширная родня Романовых и боярство московское нетитулованное восхотели на трон Михаила Романова. Но где были эти люди, по каким запечьям они хоронились, когда он, Трубецкой, против гусарии польской биться ходил?

Церковь – и та за подростка. Что он, воевода земский, Церкви-то сделал не так?!

Кажется, сам Господь Бог решил дать царству шанс начать жизнь с чистого листа и с чистого сердца государева. Но воля Господня слишком уж абстрактная субстанция для Трубецкого.

Бог весть, понял ли Дмитрий Тимофеевич, что для страны царь-юноша был полезнее его, храброго лукавца. Но в любом случае, поняв или не поняв, князь смирился. На это здравомыслия ему хватило. Лучше быть боярином у нелюбимого государя, чем пошлым мятежником, вновь затеявшим смуту и за то всеми проклятым.

Трубецкой – гордец, да. Но все же умный человек, притом человек государственный. Не самозванец и не бунтовщик по натуре. Не его роль – ломать через колено державу, едва начавшую восстанавливаться его же трудами. Да, Трубецкой – гордец, но не до такой степени он крив, чтобы поднимать знамя восстания, руша согласие, едва-едва достигнутое.

А значит, следует помянуть его добрым словом, как персону проигравшую, но не мятежную.

Гораздо сложнее и гораздо интереснее ответить на другой вопрос: отчего в массовом сознании русских людей Минин и Пожарский заняли место великих исторических личностей, а Трубецкой – нет? И такое отношение сложилось не в XIX или XX веке, усилиями историков. Оно восходит к XVII столетию. Но почему? У Трубецкого хватало доброжелателей. Так, блистательный русский интеллектуал и яростный честолюбец князь Семен Шаховской именно Дмитрию Тимофеевичу приписывает успех в борьбе с Ходкевичем⁶⁵. Авраамий Палицын высказывался о нем благожелательно. Современный государственный праздник День народного единства, отмечаемый 4 ноября, связан еще и с большим церковным праздником, днем празднования Казанской иконы Божией Матери. Победы ополчения соединялись в сознании земцев с покровительством Богородицы. А образ ее пришел именно к Первому земскому ополчению: «Принесен был образ Богородицы Казанской под Москву к князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому да к Ивану Заруцкому»⁶⁶.

Но намного чаще литературные памятники XVII века содержат укоризны в адрес князя Дмитрия Трубецкого. И прохладная атмосфера вокруг его имени явно установилась еще при первом государе из династии Романовых.

Пренебрежительное отношение многих современников к Дмитрию Тимофеевичу можно объяснить двумя причинами. И, может быть, худая память об этом выдающемся человеке родилась из их соединения.

Первая причина связана с деяниями князя Трубецкого, совершенными после того, как волею Земского собора Михаил Федорович был венчан на царство.

Прежде всего, Трубецкой искал для себя великого дела, желал продлить славу свою, заработанную в Земском ополчении. Осенью 1613 года ему вручили командование большой армией, отправленной бороться со шведами за Новгород. Шведы оккупировали очень значительную территорию: помимо самого Новгорода (занят в 1611 году), также целый ряд северных крепостей и городов, все невское побережье, Приладожье. Они стремились расширить подконтрольную область, совершая рейды то под Тихвин (1613), то на Псков (1615). Их там отбивали, но напряжение на севере сохранялось. Русское контрнаступление было необходимо, как никогда.

Трубецкой действовал на Новгородском направлении храбро, упорно, энергично, но успеха не достиг и по большому счету не мог достигнуть.

Дмитрий Тимофеевич вернулся из похода в 1614 году, потерпев тяжелое поражение. Неудача его была крайне болезненной для Московского государства. Страна располагала очень ограниченными военными силами, а была принуждена бороться со многими сильными врагами одновременно. Отступление Трубецкого надолго обессилило Россию в противостоянии со шведами. Кроме того, после блистательных побед земского ополчения над поляками большая военная неудача оказала на умы разочаровывающее воздействие. Летописец отзывается о Новгородской кампании с крайним огорчением: «Было же… в рати нестроение великое и грабили казаки и всякие люди… Весной же пришли под Новгород и встали на Бронницах. Место тут неудобное было и тесное. Острожек же поставили за рекою Мстою. Пришли же из Новгорода Яков Пунтусов[16]16
  Имеется в виду шведский полководец Делагарди.


[Закрыть] с немецкими людьми, и их осадили и утеснение им сделали великое, многих людей убили из наряда. Такое же сделали утеснение, что из ямы в яму не перейти, и голод был сильный. И от такого великого утеснения не могли стоять, пошли отходить. И при отходе многих русских людей убили, едва сами воеводы отошли пешими. Острожек же, который был за Мстою рекою, взяли, дав крестное целование [что никого не убьют], и всех перебили. Пришел же Яков в Новгород и еще большее утеснение стал русским людям делать»⁶⁷.

Неприятное пятно на репутации, ничего не скажешь!

Но виновен ли Дмитрий Тимофеевич в неудачном исходе Новгородского контрнаступления?

Князь Дмитрий Трубецкой получил не столь уж много сил – даже шведы удивлялись, сколь малая армия идет против них⁶⁸. Ему отправляли незначительные подкрепления, но в то же время полки его разбегались. Во-первых, Дмитрий Тимофеевич не получил обеспечения, достаточного для того, чтобы продержать крупное соединение долгие месяцы в поле, да еще в холодный сезон. Во-вторых, в его армии должно было служить более тысячи казаков, и, помимо этого, Трубецкой получил в подмогу отряд Андрея Федоровича Палицына, где казаки составляли значительный процент ратной силы. Но казаки, не получая должного обеспечения, привычно занялись грабежами и разбоем; местное население, сплотившись, начало оказывать им сопротивление; в итоге боевая ценность казачьих отрядов как силы, действующей против шведов, резко упала⁶⁹. Дмитрий Тимофеевич столкнулся с чудовищным неповиновением казаков. Он едва держал армию под контролем из-за вражды между казаками и дворянами.

Не столь уж и виноват воевода в неуспехе Новгородской кампании, чудо еще, что так долго продержался он, угрожая шведскому оккупационному корпусу…

Можно сказать, Дмитрий Тимофеевич притормозил наступательные планы Шведской короны на севере России. Как знать, не выплеснулась бы шведская сила дальше, в центральные регионы Московского царства, если бы не измотал ее изрядно Трубецкой боевыми действиями на подступах к Новгороду, не заставь он обороняться самих захватчиков.

Более того, по сведениям, которые приводит А. П. Павлов, Трубецкого могли с самого начала, что называется, «подставить» – осознанно и намеренно: «Бояре и думские советники в Москве, бывшие прежде заодно с поляками и сидевшие вместе с ними в осаде на Москве, послали этого Трубецкого из Москвы больше из ненависти, чем желая сделать хорошее дело, потому, что им надоело, что он получил большое уважение у всего народа за осаду и взятие Москвы, поэтому они искали случая… послать его с небольшим войском в такие места, где он мог бы осрамиться»⁷⁰.

Трубецкому нельзя отказать в уме или храбрости. Осенью 1618 года под Москву пришел королевич Владислав с армией. Часть русских казаков, оказавшихся в осаде, побежала из города, не желая защищать его от поляков. «И, взбунтовавшись ночью, – рассказывает летопись, – проломили за Яузой острог и побежали из Москвы тысячи три казаков. Государь за ними послал уговаривать бояр своих князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого да князя Даниила Ивановича Мезецкого. Они же их догнали в пяти поприщах от Москвы и едва их поворотили»⁷¹. Для того чтобы остановить взбунтовавшуюся толпу казаков, требовалось и мужество, и красноречие. Очевидно, у князя был неординарный риторский дар. Трубецкой хорошо знал мятежную казачью массу по прежним временам. Он ведь командовал Первым земским ополчением, где казаки одно время составляли главную силу. Князь понимал, на сколь опасное дело его отправили, и все-таки не убоялся, честно выполнил возложенную на него миссию.

В судьбе Третьего Рима сильно проявлена мистическая составляющая. Крепко верующий христианин не может отрешиться от страшной мысли о том, что в годы Смуты происходил Суд Божий над Россией и она крепко получила от сил небесных за свои грехи, за свою развращенность, за то, что Третий Рим из нее вышел кривой и шаткий. Особенно же много скверны влила в чашу грехов Московского царства его элита, военная и политическая. Или, может быть, грязь ее виднее на полотне русской истории… Но, так или иначе, судя нашу страну, Бог не убил ее, ибо увидел в городах и весях несчастной блистательной державы праведников – в достаточном количестве, чтобы Москву не постигла участь Содома и Гоморры. Судя нелицеприятно и строго, все же ободрил. Судя, спас от конечного разорения и падения в бездну.

Вот и в поведении князя Трубецкого образца 1618 года не видно случайного успеха. Прежний лидер Первого земского ополчения, живое орудие Бога, пусть кривое, пусть своенравное, он не мог быть случайным человеком. Посетила его когда-то милость небес – быть в числе героев-освободителей – и словно бы отметила Дмитрия Тимофеевича особым знаком: его призвали однажды на высокую службу, а значит, могут призвать еще раз.

И вот он призван: в 1618-м его устами, его твердостью совершается чудо. Многотысячная казачья масса, крепко уверенная в спасительности своего бегства, поворачивает назад, зная, что ждут ее битвы, тяготы, смерти…

Может, Дмитрий Тимофеевич был дивно хорош как оратор, но ореол чуда, Божьего вмешательства, все же реет над его действиями в ту пору. Следовательно, было в этом человеке нечто особенное – раз Бог через него творил чудеса.

И царство делает шаг в сторону от пропасти…

Однако этот его подвиг не заслонил большой и горькой неудачи Новгородского похода. Назначений на крупные воеводские должности Трубецкой больше не удостаивался. Вероятно, поражение сделало его имя исключительно непопулярным.

Итак, 1618 год подвел черту под военной деятельностью князя. И здесь стоит подсчитать его успехи и неудачи. Он был одним из создателей Первого земского ополчения, привел свою часть земцев под Москву, активно участвовал в боях по очищению столицы и блокированию неприятельского гарнизона в ее центре в 1611–1612 годах; полноправный «соавтор» Пожарского в битве с Ходкевичем, закончившейся поражением последнего; спаситель Москвы в период нападения на нее полчищ Владислава. Это на одной чаше весов. На другой – безуспешный поход на Новгород 1613–1614 годов. Достижений все-таки явно больше.

В царствование Михаила Федоровича Трубецкому дарованы были почет и богатство. Ему подтвердили боярский чин, обретенный у Лжедмитрия II, и оставили колоссальные земельные богатства, полученные в 1612–1613 годах⁷². Затем отобрали слишком богатые владения, например, огромную Важскую волость. Но, «отрезав» часть приобретений Трубецкого, окончательно разорять и унижать его не стали. Более того, в 1622 или 1623 году князю добавочно пожаловали подмосковное село Гребнево⁷³. Любопытно, что именно здесь, в Гребневе, энтузиасты открыли памятник Дмитрию Тимофеевичу в форме бюста (2019). Москва монументальной памяти этого выдающегося деятеля лишена, а вот в Гребневе почтили его по справедливости.

Добрая память о его прежних подвигах не добавляла тепла в отношение двора и государя к Дмитрию Тимофеевичу.

При венчании нового монарха на царство случилась история, показавшая истинный взгляд новой власти на Трубецкого. Князя оберегали от обид, ему выказывали уважение и в то же время вежливо указывали Дмитрию Тимофеевичу его место – место, выше которого он подняться уже не мог. «В Золотой полате государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии велел сказать посольскому дьяку Петру Третьякову: бояром князю Федору Ивановичю Мстисловскому велел себя государя золотыми осыпать. А дяде своему родному боярину Ивану Никитичю Романову велел сказать, што ему держать шапку Маномахову. А боярину князю Дмитрею Тимофеевичю Трубецкому велел сказать держати ему скифетр. И боярин князь Дмитрей Трубецкой бил челом на боярина на Ивана Никитича Романова о местех, што ему менши Ивана быти невместно. И государь сказал боярину князю Дмитрею Трубецкому: ведомо твое отчество перед Иваном, мочно ему тобя менши быть; а ныне тебе быти для того, что мне Иван Никитич по родству дядя, а быть вам без мест… И как пришли с саном в Золотую полату, и государь велел им же несть из Золотой полаты в церковь ко Пречистой Богородицы; а боярину Василью Петровичю велел перед своим государевым саном итти ко Пречистой Богородицы. И боярин Василей Морозов бил челом государю о местех на боярина на князь Дмитрея Трубецкова, что ему перед саном быть, а боярину князю Дмитрею держать скифетр, и мне по вашей царьской милости князя Дмитрея Трубецково быть менши нельзя. И государь Василью сказал: мочно тебе со князь Дмитреем быти всегды и велел ему итти перед саном»⁷⁴. Морозова одернули. Но и Трубецкому показали: царь на Руси один. И его родня имеет право на определенные привилегии.

Трубецкой не имел ключевых назначений на дипломатической службе, не давали ему и приказы возглавлять. Отношение к нему сверху – вежливо-холодноватое. И лишь брак Дмитрия Тимофеевича с Анной Васильевной Воронцовой несколько улучшил его отношение с кругом лиц, имеющих влияние на высшем уровне, ему даже передали в качестве приданого обширные вотчины Воронцовых, а это солидное приобретение.

Но воеводских постов Дмитрий Тимофеевич по-прежнему не получал⁷⁵.

В 1619 году из польского плена возвратился митрополит Филарет (Романов), отец государя. Его встреча на пути в Москву превратилась в еще одну пышную церемонию. Аристократия начала борьбу за почетное в ней место. Трубецкому досталась весьма высокая, по понятиям того времени, роль: он возглавил третью заставу, встречавшую патриарха в селе Хорошеве. Притом именно третья застава, или, иначе, третья «встреча», считалась почетнее первой и второй. Неугомонный боярин Морозов и здесь ударил челом государю: как же так! Трубецкого – в третью «встречу», а его, Морозова, – всего-навсего во вторую! «И ему, – возмущался Морозов, – меньше боярина князь Дмитрея Тимофеевича быть не мочно!» Взбешенный Трубецкой «…бил челом государю, что он, Василей, тем его безчестит и Государь бы его пожаловал, велел дать на Василья Морозова оборонь. И государь боярину Василью Морозову отказал: бьешь челом не делом, нынешняя встреча указана вам всем быть без мест, а с боярином с князь Дмитреем Трубецким мочно тебе в меньших быть всегда, не сошлось тебе николи с Трубецкими, знай свою меру на кого бити челом». Но Трубецкой этим не ограничился. Он «многажды бил челом» на Морозова «в бесчестьи». И в январе 1620-го Морозова наказали всерьез – его посадили в тюрьму⁷⁶. Более того, Дмитрию Тимофеевичу оказали дополнительную почесть. Когда Филарет – уже патриарх – в день Вербного воскресенья совершал путешествие вокруг Кремля на осле, первенствующим среди тех аристократов, которым позволено было водить осла под уздцы, оказался Трубецкой. И Дмитрию Тимофеевичу – единственному изо всей свиты – патриарх позволил сопровождать его на лошади, а не пешком⁷⁷.

Трубецкого, стоит повторить, не унижали. Его иногда звали к праздничному столу государеву. Вельможе давали кое-какие административные поручения. Дмитрий Тимофеевич участвовал, например, в торжественной встрече датского посланника. Иными словами, по внешней видимости князь – благоденствовал. Вот только никаких ключевых постов ему не доверяли. И обида Трубецкого, как видно, копилась. Надо полагать, князь смирился со своим поражением 1613 года только внешне. И однажды его чувства должны были выплеснуться.

Так и произошло.

Осенью 1624 года Михаил Федорович женился на княжне Марии Долгоруковой. Свадебные торжества вызвали грандиозный местнический скандал. Некоторые служилые аристократы не пожелали занять места за праздничным столом. По их мнению, предложенные места оказались ниже их родовой чести! Один из участников свары – боярин князь Иван Голицын – лишился земельных владений и отправился с женой в Пермь, ссыльным, под охраной. Другому, а именно Дмитрию Тимофеевичу, своевольство сошло с рук – он не столь страшно упорствовал, как Голицын. До ноября 1624 года его продолжали приглашать за государев стол по праздникам и его не наказывали…⁷⁸ А в январе 1625-го царица Мария скончалась, и вслед за тем разразилась катастрофа. И трех недель не прошло, как Трубецкого и целую группу других знатных людей вышибли на воеводство в отдаленные сибирские города. Дмитрий Тимофеевич отправился наместником в Тобольск⁷⁹. Казалось бы: высокий ответственный пост… Но для московского вельможи это назначение расшифровывалось совсем иначе – удаление от двора, непочетная ссылка[17]17
  В современной исторической литературе высказывалось и прямо противоположное мнение: «Назначение в Сибирь, где наместник имел право беспошлинной торговли пушниной, многими рассматривалось как особая милость на получение большой прибыли», – следовательно, отправку в Тобольск надо считать не знаком опалы, а знаком благорасположения Михаила Федоровича (Ровенский Г. В., Потапов Н. В. Князь Дмитрий Трубецкой – Спаситель Отечества: 1611/12 гг.: Краеведческий оттенок биографии одного из главных героев Смутного времени. Фрязино: ООО «Мещера», 2011. С. 85). Но подобный аргумент сомнителен: для одного из крупнейших землевладельцев России, Дмитрия Трубецкого, торговля пушниной – не столь уж завидный прибыток, а вот отрыв от дел большой политики в Москве – серьезная проблема.


[Закрыть].

Карьера Трубецкого рухнула в одночасье.

Переживания, связанные с опалой, и многомесячное путешествие до самого сердца Сибири подкосили князя. Он прибыл к новому месту службы в мае 1625 года и месяц спустя (24 июня) скончался. Осталось несколько грамот от его недолгой деятельности на Тобольском воеводстве⁸⁰. По ним видно: Дмитрий Тимофеевич взялся за работу всерьез, он собирался быть истинным воеводой, а не только заезжим столичным аристократом, «отбывающим» опалу; но князь даже не успел как следует принять дела.

Его тело привезли из Сибири и с почетом похоронили в Троицком соборе Троице-Сергиева монастыря.

Как знать, что скверного сказал Дмитрий Тимофеевич о покойной царице и не затевал ли он ее «извести́»? Михаилу Федоровичу не везло с женами, придворное окружение царя норовило сжить их со свету, и бедные женщины становились жертвами интриг. У Трубецкого мотив имелся: если царь останется без наследника, а потом и его самого приберет Господь, то Россия, быть может, вспомнит, что когда-то претендентом в монархи числился человек с большими заслугами перед отечеством. А может быть, местнический скандал на свадьбе получил по его инициативе какое-то продолжение. В любом случае, падение князя Дмитрия Тимофеевича совершилось, скорее всего, в связи с этой несчастливой женитьбой. Припомнили князю и казачьи пиры, и неудачную Новгородскую кампанию… словом, припомнили все то, чего ему самому вспоминать не хотелось.

Такое отношение государя, патриарха и правительственного круга к Дмитрию Тимофеевичу, мягко говоря, не способствовало высоким оценкам его в литературных памятниках той эпохи.

Но остается и вторая причина холодноватого отношения современников к Дмитрию Трубецкому. Ее нетрудно разглядеть, опять-таки сравнивая этого вельможу с Дмитрием Пожарским. Тот был прям, прост, прозрачен. Тверд в присяге и немятежен. Кому служил, тому служил верно. Другое дело – Дмитрий Тимофеевич… У него всякий путь извилист. Стоит вкратце его напомнить. От царя Василия Шуйского Дмитрий Тимофеевич сбежал к Лжедмитрию II. Одно время шел под присягу Лжедмитрию III – «псковскому вору», желая, видимо, сделать из того политическую марионетку, да изменил свое намерение. Дрался вместе с Пожарским против Ходкевича, но в решающие моменты боя не торопился помогать союзнику. Хотел воцариться на Москве и с бесхитростным лукавством затеял покупать казаков пирами. Смирился перед государем Михаилом Федоровичем, но впоследствии оказался замешан в каком-то темном деле, связанном с царской свадьбой…

Что в итоге?

Человек отважный, неглупый, энергичный, произошедший от великого рода, князь то и дело подчинялся горделивой амбиции. Желал возвыситься и для того использовал разные методы, не исключая бесчестные. Никому до конца предан не был. Великих трудов не боялся, но к соратникам своим братских чувств не испытывал. Смута не искривила князя вконец, но крепко искалечила ему душу. Само время – грязное, гнилое, предательское – научило его уступать большим соблазнам. Но при всем том Дмитрий Тимофеевич имеет выдающиеся заслуги как земский полководец и государственный деятель. Об этом забывать нельзя.

На постаменте памятника Минину и Пожарскому, стоящего на Красной площади, есть невидимое почетное место. Оно принадлежит боярину князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому. Вот только… оно ему так и не досталось. Справедливо ли?

Знает один Бог.