Текст книги "Полководцы первых Романовых"

А прибираючи тех рейтар полные полки, отдают иноземцам и русским людям полковникам, и бывает им учение. А бывают у рейтар начальные люди, полковники, и полуполковники и майоры, и ротмистры, и иные чины, разных иноземских государств люди; а русские начальные люди бывают у рейтар, стольники, и дворяне, и жильцы, ученые люди иноземских же полков из рейтар и из начальных людей…

<…>

4. Полки солдатские, старые, издавна устроены житьем на порубежных местах, острогами[59]59
  Иначе говоря, в малых крепостях.


[Закрыть], в двух местах к границе Свейского государства[60]60
  Швеции.


[Закрыть], Олонец, Сомро, погостами и деревнями, со всем своим житьем и з землею: и в воинское время емлют их на службу, и учинят к ним полковников и иных начальных людей. А для оберегания пограничных мест, и острожков, и домов, оставливают их четвертую долю людей, и податей с них на царя не берут ничего; а когда войны не бывает, и тогда с них берут подати что и с иных крестьян, по указу, по чему положено. А будет тех солдатов немалое число.

Новые полки; и в те полки прибирают солдат из вольных людей, и из Украинных и ис Понизовых городов, детей боярских, малопоместных и беспоместных; также и с патриарших, и с властелинских[61]61
  Властелинские люди – взятые из владычных, то есть епархиальных домов.


[Закрыть], и с монастырских, и с боярских, и всякого чину людей, с вотчинниковых и с помещиковых со ста крестьянских дворов – солдат.

Да в солдаты ж емлют всего Московского государства с крестьян, кроме Сибири, и Астарахани, и Казани: у которого отца два или три сына, или три брата живут вместе, а не порознь, и от трех емлют одного человека; а у кого четыре сына или четыре брата вместе, и от таких емлют двух, а у кого сыщется больше, и от таких больше и возьмут; а у кого два или три сына или братья малые, и службы им солдатские служить не в мочь, и от таких людей не емлют, до тех мест, доколе подрастут и годятца быти в службе. Да из Казани и из Понизовых городов собирают татар, и черемису, и мордву, со 100 ж дворов.

А прибираючи солдатов розные полки, отдают начальным людям против того ж что и рейтар[62]62
  В смысле: точно так же, как и у рейтар.


[Закрыть], и бывает им учение; а жалованья им дается кормовых денег на месяц по 60 алтын (1 рубль 80 копеек. – Д. В.) человеку. Да салдатом же дается из царской казны ружье, мушкеты, порох, фитиль, бердыши, шпаги, пики малые; а иным даются шпаги и мушкеты, и пики долгие; и те мушкеты, для нужного времени[63]63
  Иначе говоря, для времени, когда они понадобятся.


[Закрыть], возят за ними на лошадях.

А в нынешнюю службу… за продолжением Польской войны, многие люди рейтары и солдаты, на боях и на приступах, и сидячи в осадах, и стояв долгое время под многими разными городами, с голоду померли: и сбираны рейтары и салдаты, ежегод, со властей (архиереев. – Д. В.) и с монастырей, и с бояр и со всяких чинов, с помещиков и с вотчинников, со 100 дворов крестьянских по конному человеку рейтару, с ружьем, да по солдату; да сверх того збираны рейтары и солдаты по дважды в году, не по один год, со 100 ж крестьянских дворов рейтар, а в солдаты с 20 дворов солдат.

А собирают тех рейтар и солдат со 100 дворов крестьянских, а у кого столько числом крестьян не было, и с таких двух или пяти и десяти помещиков и вотчинников иманы деньги, по расчету, за рейтара по 30 рублев, за солдата по 20 рублев.

А в котором году рейтарам и солдатам на службу посылок не бывает, роспущают их по домом; а в которое время надобны будут, и их велят поставить на Москве, или на службе, на срок, по прежнему.

5. Драгунские полки[64]64
  Драгуны – пехота, которая вне боя передвигается на лошадях; позднее превратятся в полноценную кавалерию.


[Закрыть]; старые драгуны устроены вечным житьем на Украйне к Татарской границе, против того ж, что и солдаты к границе Свейского государства, а вновь драгунов берут с Украинных городов и с волостей, с торговых людей и с крестьян, которые живут за царем и за монастырями, против такого ж обычая, что и рейтаров и солдатов, и исполнивая полки, придают их к рейтаром в полки. А служба их, конная и пешая, против солдатского обычая, с мушкеты и с бердыши и с пики короткими и с барабаны; а знамена бывают у них двои, во время пешего строю солдатские знамена, а во время езды против солдатских вполы[65]65
  То есть вполовину меньше.


[Закрыть]; а жалованье дается им рублев по 12 человеку; а начальные люди у них против того ж, что и у рейтаров.

6. Казачьи полки, старые ж; а устроены те казаки для оберегания порубежных мест от Польские границы, и тех казаков было до войны с 5000 человек, а ныне их немногое число; а учинены они в казаки из служилых людей, из рейтар и из солдатов, после прежних служеб, и даны им дворы и места и земля пахотная; а оброку царю и податей не платят никаких. А как они бывают на службе, и им жалованье дается погодно[66]66
  То есть за год.


[Закрыть] против драгунов; а к бою служба их против рейтарского строю, знамена малые ж, своим образцом; начальные люди у них: голова, атаманы, сотники, ясаулы – из дворян и из рейтарских начальных людей.

7. Донские казаки; и тех донских казаков с Дону емлют для промыслу воинского, посылать в подъезды[67]67
  То есть в поездки, в разведку, в рейды.


[Закрыть], подсматривать, и неприятельские сторожи скрадывать; и дается им жалованье что и другим казаком. А будет их казаков на Дону с 20 000 человек, учинены для оберегания Понизовых городов от приходу турских (турецких. – Д. В.), и татарских, и ногайских людей, и калмыков. А люди они породою москвичи и иных [русских] городов, и новокрещеные татаровя, и запорожские казаки, и поляки, и ляхи, и многие из них московских бояр… торговые люди и крестьяне, которые приговорены были х казни в разбойных и в татиных («воровских». – Д. В.), и в иных делах, и покрадчи и пограбя бояр своих уходят на Дон; и быв на Дону хотя одну неделю, или месяц, а случится им с чем-нибудь приехать к Москве, и до них вперед дела никакого ни в чем не бывает никому, что кто ни своровал, потому что Доном от всяких бед освобождаются. И дана им на Дону жить воля своя, и начальных людей меж себя атаманов и иных избирают, и судятся во всяких делах по своей воле, а не по царскому указу. А кого случится им казнити за воровство, или за иные дела, и не за крепкую службу, и тех людей, посадив на площади или на поле, из луков или из пищалей расстреляют сами; так же будучи на Москве или в полках, кто что сворует, царского наказания и казней не бывает, а чинят они меж собою сами ж. А как они к Москве приезжают, и им честь бывает такова, как чужеземским нарочитым[68]68
  То есть знатным, влиятельным, значительным.


[Закрыть] людям; а ежели б им воли своей не было, и они б на Дону служить и послушны быть не учали, и толко б не они донские казаки, не укрепилось бы и не были б в подданстве давно за Московским царем Казанское и Астараханское царства, с городами и с землями, во владетельстве[69]69
  Григорий Котошихин утверждает, что без донских казаков Россия не взяла и не удержала бы за собой территории Казанского и Астраханского ханств.


[Закрыть]. А посылается к ним на Дон царское жалованье, денежное, не гораздо помногу и не всегда; а добываются те казаки на Дону на всяких воинских промыслах от турских людей, горою и водою, также и от персидских людей, и от татар и от калмыков, и что кто где на воинском промыслу ни добудут, делят все меж собою по частям, хотя кто и не был. Да к ним же Донским казаком из Казани и из Астарахани посылается хлебное жалованье, чем им мочно сытым быть; а иные сами на себя промышляют[70]70
  То есть разбойничают.


[Закрыть].

8. Всем тем ратным людям денежное, годовое и месячное жалованье собирают со всего Московского государства, с посадских торговых и ремесленных людей, и царских сел, и волостей, и со властелинских, и боярских, и помещиковых, и вотчинниковых крестьян, и с бобылей[71]71
  Бобыль – бедный крестьянин, не способный вести полноценное хозяйство.


[Закрыть], по указу, против торговли и промыслу, по чему положат и по чему сами меж себя изверстают (разложат подать на всех членов общины. – Д. В.), сколько с кого что взять с торговли и з земли.

А для нынешних Польской и Свейской войны збирано со всего ж Московского государства, со всяких торговых людей, и с вотчинниковых и помещиковых крестьян и бобылей, сперва двадцатую деньгу, потом десятую деньгу[72]72
  Двадцатая и десятая деньга – чрезвычайные, экстраординарные и весьма тяжелые подати: 5 и 10 процентов с доходов.


[Закрыть], не по один год; а в 1662-м и 3-м годах собирали со всякого чину людей, которые писаны выше сего, пятую деньгу[73]73
  Сверхтяжелая подать: 20 процентов с дохода.


[Закрыть] серебряными деньгами. А чего сборных денег на жалованье ратным людям не достает, и то дают из царских приказных и из городовых доходов.

Таким же обычаем, и в прежние воинские времена, десятая деньга збирана ж со всего Московского государства с таких же чинов людей. А как ту десятую деньгу, или 20-ю и 5-ю, на них положат, а они кто хочет быть богобоязлив и души своей повредити не похочет, скажет по святой непорочной Евангелской заповеди Христовой вправду, что ему доведется от промыслов и от животов, или от земли, дать 20 или 10-е или пятые деньги столько и столько, и положит число: и ведаючи таких людей по их торговле и промыслом, что он сказал правду… столько с него и возьмут. А которой человек, не боясь Бога и указу царского ослушався, скажет неправду, утаит многое, что ему доведется дать столько и столько, и положит малое число не против торговли своей и промыслов, а товарищи его торговые люди или крестьяне, ведая его торговлю и промыслы, скажут и положат на него что доведется с него взять… и по тому их приговору с него и возьмут. А что он неправду скажет, по душе своей утаит многое, и тому не верят.

Да для войны ж ратным людям собирают с патриарших, и властелинских, и монастырских, и с боярских, и всяких вотчинников и помещиков с крестьянских дворов служилые хлебные запасы: рожь, муку, сухари, толокно, крупы… А собрав те запасы, велят везти в порубежные города, где прилучится быть войне, тем же помещиковым и вотчинниковым крестьянам… а с самых дальних мест за запасы и за провоз берут деньгами, по расчоту, сметясь против иных людей, кому во что запас и провоз станет. А мясо, и соль, и вино посылается с Москвы с царского двора на подводах.

И те хлебные запасы, рожь и муку, и сухари, и толокно, и крупы, и мясо, и соль, и вино, будучи на службе в городах и в полках раздают стрельцам, и солдатам, и драгуном помесячно, по указу, чем кому в месяц мочно прожить…

9. А бояре и воеводы, и стольники, и стряпчие, и дворяне, и жильцы, и начальные люди, и рейтары, и казаки, запасаются на службу всякий своими домовыми запасами, у кого что прилучилось; а царских запасов им на службе никому не дают, разве когда бывает великая нужда и голод, и им из царской казны даются небогатым людям запасы в долг, по небольшому. А рейтарам и казаком бывает нужда и голод, им для нужного времени (времени нужды. – Д. В.) прибавливают денежного жалованья…

10. А когда случится царю идти самому в войну, и бывает с ним в его полку всякого чину людей с 30 000 человек; да в полках у разных бояр и воевод бывает тысяч по 20 и по 15 и по 10 и по 7 в полку.

Да для войны ж и приступов бывают с царем и с боярами в полках пушки, проломные и полковые, и гранатные со всякими… запасами: в царском полку с 200 пушек всяких, в боярских по 50 и по 80 пушек всяких, которые в стрелецких и в солдатских и в драгунских полках. А возят те пушки и всякие пушечные запасы, и запасное всякое воинское оружие на царских домовых лошадях; да для приступов же и подкопов и осадного времени, за пехотою возят топоры, заступы, кирки и иные угодья, которые к воинским промыслам годятся.

Да в полки ж берут на Москве и из городов хлебников, пирожников, мясников, квасоваров, со всякими их запасы, для продажи и поживления войск, человек по 50 и по 70 в полк; а жалованье им не дается никакое. А велят им, будучи на службе, те свои московские товары, и которые купят и даром добудут в войне, продавать всякого чину служивым людям не гораздо дорогою ценою, чтоб им от того было самим поживление, а воинским людям не истратно[74]74
  То есть неразорительно.


[Закрыть].

11. А когда от войны бывает престатие[75]75
  Имеется в виду перерыв между боевыми действиями.


[Закрыть], и тогда ратным людям, рейтарам, солдатам, драгунам, казакам и атаманам, мордве, черемисе, бывает роспуск всем по домом, кто где преж сего жил. А которые люди иманы в рейтары и в солдаты и в драгуны, люди боярские, и слуги монастырские, и всяких чинов людей крестьяне, а служили они царскую службу и нужду всякую терпели многие годы, также кто и одного году не служил, а взят в полон и был в полону хотя бы год… за многую их службу и за терпение, всякому воля где кто жить похочет, а старым боярам по холопстве и по вечности крестьянской дела до них нет, разве они сами к ним по прежнему идти похотят; а иных, по их челобитью, верстают в казаки и в драгуны, и дают им дворовые места и пашенную землю»¹⁴⁹.

К этому надо добавить, что первоначальный опыт, полученный при царе Михаиле Федоровиче до Смоленской войны предполагал найм больших масс европейских наемников. Их действительно взяли на службу большое число – несколько полков. Но искусные в бою, наемники оказались слишком дорогой военной игрушкой, притом слишком своевольной, нестойкой к переменным условиям войны, а значит, слишком склонной к переходу на сторону неприятеля, если он торжествует на поле брани. Московское правительство очень быстро отказалось от практики набора частей и соединений из наемников. Позднее брали на русскую службу чаще всего в офицерских чинах и преимущественно как командиров, наставников, инструкторов для обучения национальных военных контингентов. Что означает – в сравнительно небольших количествах. В этом смысле русские полки нового строя имели больше надежности, нежели наемные формирования европейских монархов.

Однако комплектование полков нового строя из русских также потонуло в организационных и финансовых сложностях. Допустим, формирования нового типа наполняются служилыми людьми, знающими, что такое война, имеющими служебные амбиции, видящими в военном деле занятие на всю жизнь. Это кадры ценные, но их относительно немного. А вот «даточные люди», то есть выборные от земледельцев и посадского населения, – кадры сквернее скверного. Они войны не знают, участвовать в ней не желают, задерживаться в армии не хотят, притом изначально отбираются из числа людей порочных или малосильных. Даточные по большому счету – сброд. Потенциальные дезертиры. Притом в любом случае требующие серьезных затрат на обучение, вооружение, экипировку и прокорм. А повторяющиеся роспуски по домам превращают их вообще неизвестно во что. В своего рода «дискретных» солдат: сегодня военнослужащий, завтра – нет, послезавтра – опять да, а потом опять нет. О какой дисциплине и о каких навыках воинского искусства можно говорить? А казна задыхается от недостатка денег, а московская серебряная копейка худеет и худеет на протяжении всего периода от 1613 до 1717 года, когда она совсем исчезнет. В 1606-м, на начальном этапе царствования Василия IV Шуйского она весила 9,68 грамма серебра. В 1613-м, при восшествии на престол Михаила Федоровича, – уже 0,51 грамма. А при Федоре Алексеевиче, в первые годы 1680-х, снизилась до 0,4 грамма, притом уменьшилась и проба серебра. Дальше – хуже: петровская копейка вообще безобразно мала… А «съели» ее бесконечные военные расходы.

Для населения страны армия нового типа означала прежде всего тяжелые экстраординарные поборы – «двадцатую деньгу», «десятую деньгу» и ужасающую, дико разорительную «пятую деньгу». Между тем, русский посад и пашенное крестьянство десятилетиями восстанавливались, оглушенные и обескровленные великим пожаром Смуты начала XVII столетия. Для них подобного рода поборы и кампании по набору «даточных людей» – требования, способные довести до бунта.

Россия пыталась выполнить задачу обеспечения армии, каковая задача часто превышала ее экономические возможности. Вернее, полноценная армия, армия-в-идеале могла в почти совершенном, почти эталонном виде существовать на протяжении, допустим, года войны… но потом начинались трудности с отысканием ресурсов, годных для оплаты чрезвычайно дорогих механизмов военного дела нового строя.

По названным выше причинам с течением времени происходит перевод значительной части ратников из состава полков нового строя, прежде всего кавалеристов, на прокормление с земли, как это было в незапамятные времена с поместной конницей и служилыми казаками. А пребывание «на земле», то есть вне строя, рушит всякую регулярность армии.

Поэтому подлинно регулярная армия появилась у России только при Петре I. Основой для нее стало введение рекрутской повинности.

Введение рекрутчины при Петре I избавило государство от проблем, постоянно происходивших при комплектовании армии. Это так. Кроме того, рекрут, проводивший годы и десятилетия на воинской службе, быстро становился «квалифицированным», то есть очень хорошо обученным солдатом.

Но.

И рекрутская повинность еще не затронула основной принцип формирования вооруженных сил в Европе. В соответствии с ним, абсолютное большинство мужчин оставалось свободным от обязанности носить оружие, воевать, нести какую-либо армейскую или охранную службу. Более того, вербовка (найм) продолжала сохраняться: во Франции до конца XVIII столетия, в Пруссии – до начала XIX, а в Британии и – на протяжении всего XIX века. В Австрии вербовка доставляла вооруженным силам бойцов, коих не удавалось в достаточном количестве набрать за счет рекрутской системы.

С другой стороны, и рекрутская повинность, и вербовка превращали армию в безумно дорогой инструмент ведения политики. Гораздо более дорогой, чем раньше. Рекруты и навербованные солдаты получали от государства всё, от еды до пуль, притом постоянно, без перерывов. Они воевали отлично: русская пехота и артиллерия на протяжении XVIII – первой половины XIX века горы сворачивали на поле боя. Но: никакого самообеспечения! Попытка пересадить дорогую высококвалифицированную русскую пехоту в военные поселения, чтобы солдаты сами себя кормили сельским хозяйством, ознаменовалась жестокими бунтами. Итак, никакого самообеспечения.

А это еще более тяжкое испытание для казны, чем полки нового строя…

Военнослужащий новой, регулярной армии петровских времен и позднее обходился государству на порядок дороже, чем ратный человек из полка нового строя, и на два порядка дороже, чем служилец XVI века: воин поместной конницы, стрелец, казак.

Россия в этом смысле со времен введения рекрутских наборов на заре XVIII столетия попала ровно в ту же ловушку, что и многие страны Европы. Со времен Петра I ее армия стала, стоит еще раз подчеркнуть, чудовищно дорогой. В некоторые периоды – просто разорительной для страны.

Перелом в военном деле всемирного масштаба произошел в основном благодаря революционным событиям во Франции конца XVIII столетия. Необходимость противостоять хорошо обученным, превосходно вооруженным и приученным к дисциплине европейским регулярным армиям, построенным на основе рекрутской повинности, вызвала тотальное вооружение народа. Во всяком случае, весьма значительного процента народа. Во Франции это произошло в 1798 году. Противоборствующая ей Пруссия перешла к повинности в 1813 году.

В перспективе это приведет к так называемой всеобщей воинской повинности на территории большинства политически значительных государств Европы. И – удешевлению армии.

В рамках этого нового принципа армейского комплектования чрезвычайно высокий процент взрослого мужского населения оказывался в числе военнообязанных. Каждый военнообязанный должен был в течение нескольких лет нести службу в армии или на флоте, а если в эти годы шла война, то и участвовать в боевых действиях. Впоследствии, по окончании службы, он отчислялся в запас, но мог быть вновь поставлен в строй при мобилизации призывных возрастов в случае войны или социального кризиса[76]76
  В ином варианте несколько больший срок обязательной воинской службы компенсировался полным от нее освобождением после истечения этого срока.


[Закрыть] Небольшую часть вооруженных сил – офицерский корпус, генералитет, сектор особо важных специалистов – составляли люди, остававшиеся военными профессионалами на протяжении всей жизни.

Итак, хронология распространения системы принудительных призывов на военную службу такова: Австрия, Италия и Япония ввели ее у себя позднее, чем Франция и Пруссия (соответственно, 1850—1860-е, 1871 и 1872 годы). А в Российской империи переход с рекрутских наборов на воинскую повинность нового типа произошел при Александре II, в 1874 году. Британия сохранила вербовочный принцип, но ее военная система оказалась исключением в ряду вооруженных сил мировых держав. Что касается Северо-американских Соединенных Штатов, то там обязательный призыв на военную службу вводился время от времени, главным образом в обстановке крайнего военного напряжения. Например, в 1812 году, когда шло тяжелое военное противостояние с Великобританией, во время Гражданской войны (1861–1865), а также в условиях испано-американской войны (1898). У американцев система принудительных призывов неизменно вызывала всплеск недовольства, доходящего до вооруженного сопротивления.

Перевод комплектования вооруженных сил с рельсов рекрутских наборов на рельсы всеобщей военной обязанности наложился на бурный демографический рост в Европе, происходивший в XIX веке. Первое и второе привели вкупе к резкому увеличению численности армий.

Вследствие этих двух факторов во второй половине XIX – начале XX века вся Европа располагала массовыми армиями. По штатам мирного времени они насчитывали сотни тысяч штыков и сабель, а порой (как в России) заходили за миллионную отметку. Однако их численность в периоды мира и стабильности значительно уступала штатам военного времени. В случае крупного военного столкновения все сколько-нибудь значительные державы Европы могли отмобилизовать и поставить в строй многомиллионные армии. Это кардинальным образом отличало военные действия середины XIX – начала XX столетий от войн эпохи Средневековья или раннего Нового времени.

Показательными являются цифры численности вооруженных формирований, участвующих в крупнейших генеральных сражениях. Именно в них решаются судьбы военных кампаний и, следовательно, с наибольшей ясностью видна способность того или иного правительства вывести в поле значительный контингент вооруженных и обученных комбатантов. Держава могла заявлять, что держит под ружьем весьма значительные силы, она могла действительно приводить в боевую готовность многолюдные армейские соединения, однако объем ударного ядра ее армии лучше всего проявлялся (да и проявляется) в критические моменты.

Итак, на протяжении второй половины XVII и всего XVIII века наиболее крупные сражения предполагали столкновение двух армий, общая численность которых редко выходила за пределы 100 тысяч штыков и сабель.

Чрезвычайно кровопролитная война 1654–1667 годов за Смоленск и Малороссию собирала на поле боя войска, приближающиеся в совокупной численности обеих сторон к 100 тысячам комбатантов, всего два-три раза, гораздо чаще обе противоборствующие стороны не набирали в сумме и 50 тысяч человек. Армии-гиганты столкнулись в битве за Чигирин 1677–1678 годов. Это единственный (единственный!) случай, когда во «фронтовой операции» по захвату – обороне города участвовали, возможно, более 200 тысяч человек (если только в источниках не преувеличена их численность).

Северная война (1700–1721), получившая территориальный размах на половину Европы, редко видела на полях генеральных сражений более 25–40 тысяч человек. Во время самой крупной ее баталии – Полтавской (1709) – противоборствовало всего лишь 55–60 тысяч комбатантов. Но и в войнах, составивших важнейшие страницы европейской военной истории, сила сталкивающихся армий редко превышала эту цифру. Анализ крупнейших битв Войны за испанское наследство (1701–1714) и Войны за австрийское наследство (1740–1748) показывает со всей определенностью: более 200 тысяч человек участвовали в сражении только дважды – при Ауденарде (1708) и при Мальплаке (1709); еще два раза общая численность сражающихся превысила 100 тысяч человек: при Бленхейме (1704) и при Лауфельде (1747). Даже столь знаменитая баталия, как при Фонтенуа (1745), собрала для противостояния всего 90–95 тысяч человек. А битвы при Кессельдорфе и Соре, в которых решались судьбы Европы, вполне сопоставимы по объему живой силы с Полтавской.

Семилетняя война (1756–1763) отличалась невиданным ожесточением. За один 1757 год произошло не менее десяти крупных сражений. Но по сравнению с эпохой Войны за австрийское наследство армии коалиций, спорящих за лидерство в Центральной Европе, количественно выросли незначительно. Более 200 тысяч человек встретились лишь один раз – в полях под Фелингхаузеном (1761). Более 100 тысяч – семь раз: Пражская битва (1757), сражение у Бреслау (1757), Лейтена (1757) и Хохкирка (1758), в прославившей российскую армию баталии при Кунерсдорфе (1759), а также под Вильгельмсталем (1762) и Буркерсдорфом (1762). Правда, велик список битв, в рамках которых столкнулось от 80 до 100 тысяч человек: Колин (1757), Гросс-Егерсдорф (1757), Хастенбек (1757), Пальциг (1759), Минден (1759) и кровавое побоище под Торгау (1760).

Ничто в военной истории Европы XVIII века не может сравниться с масштабом привлеченных сил и людских потерь Семилетней войны. Даже противостояние России и Австрии с Османской империей, то разгоравшееся, то утихавшее на протяжении всего столетия, не столь «затратно» в человеческом смысле. Наиболее крупные столкновения произошли при Петроварадине (1716), Ставучанах (1739), Кагуле (1770) и Рымнике (1789). Во всех четырех случаях сражалось более 100 тысяч человек, набранных обеими сторонами, но эти три баталии далеко отстоят друг от друга хронологически.

Что же касается войн в Северной Америке, которые велись с середины XVIII до начала XIX столетия, то они имеют несравнимо меньший относительно европейского театра военных действий масштаб, – даже если учесть Войну за независимость Северо-американских Соединенных Штатов и Англо-американскую войну (1812–1814).

Войны революционной Франции 1790-х – начала 1800-х годов еще не выглядят как нечто превосходящее по масштабу основные боевые события той же Семилетней войны. В знаменитых битвах при Вальми, Флерюсе, Нови, Гогенлиндене и Кальдьеро, наиболее крупных за полтора десятилетия – с 1792 по 1805 год, численность противоборствующих сторон колеблется от 80 до 125 тысяч комбатантов. Ничего необычного по сравнению с ушедшей эпохой Фридриха II, Евгения Савойского, герцога Мальборо и графа Румянцева.

Но с 1805 года война приобрела иной характер. Армии Франции, Австрии, Пруссии и России резко выросли за счет использования всех мобилизационных ресурсов, а также применения французами и немцами системы принудительной воинской повинности, о которой говорилось выше.

Всего за десятилетие (!) – с 1805 по 1815 год вооруженные силы Наполеона с союзниками и антинаполеоновских коалиций, как минимум, десять раз встречались на поле брани при общей численности от 200 тысяч человек. При Ваграме (1809) билось порядка 300 тысяч комбатантов, в рамках Бородинской битвы (1812) – 250–260 тысяч, при Бауцене (1813), по разным подсчетам, – от 215 до 250 тысяч, под Дрезденом (1813) – без малого 400 тысяч, а Битва народов у Лейпцига (1813) собрала полмиллиона бойцов. В два раза чаще (более 20 раз!) за этот период на поле боя встречались армии общей численностью от 100 до 200 тысяч человек. Даже на Пиренейском фронте, который по сравнению с немецким, австрийским или русским выглядел второстепенным, по разным подсчетам, от трех до пяти раз происходили баталии подобного масштаба, в том числе известные битвы при Талавере (1809), Арапилесе (1812), Виттории (1813).

Аустерлиц (1805), Красный (1812), Лютцен (1813), Кацбах (1813), Лаон (1814), Линьи (1815) и Ватерлоо (1815) – это всё от 150 до 200 тысяч участников.

Сражения фактически превращаются в то, что позднее назовут «фронтовыми операциями».

В середине и второй половине XIX века величайшие баталии происходили в Центральной Европе, между войсками Италии, Австрии, Пруссии и Франции.

К счастью, на долю России после окончания Наполеоновских войн редко выпадали масштабные кровопролитные сражения. Для отечественной военно-исторической мысли, конечно, чрезвычайно важны и Крымская война 1853–1856 годов, и Русско-турецкая война 1877–1878 годов. Однако генеральные сражения, которые велись тогда в поле, имеют относительно незначительный масштаб, – если сравнивать их с крупнейшими военными событиями той эпохи, происходившими в Западной Европе и Северной Америке. Самая большая битва Крымской войны состоялась на реке Черной (1855). С обеих сторон в ней участвовало примерно 115–120 тысяч человек. Поражение Российской империи в этой войне было весьма разорительным и деморализующим, но в чисто военном отношении оно вовсе не имело катастрофических размеров. Что же касается Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, то самым многолюдным стало Авлияр-Аладжинское сражение (1877), в рамках которого противоборствовали 90—100 тысяч человек[77]77
  Филиппопольское (Пловдивское) сражение 1878 года велось меньшими силами. По разным подсчетам, в нем участвовало от 76 до 87 тысяч бойцов с двух сторон.


[Закрыть].

Несколько более значительны боевые эпизоды американской Гражданской войны 1861–1865 годов. Из них выделяются прежде всего четыре сражения с наибольшим количеством участников: при Фредериксберге (1862), Чанселорвилле (1863), Геттисберге (1863), а также так называемая Битва за Атланту (1864). Численность их участников колеблется от 165 до 195 тысяч человек. Однако и они далеко не достигают масштаба главнейших битв, которые происходили тогда в Западной Европе. Кроме того, долгое время качество войск, сражавшихся на обеих сторонах, оставалось весьма низким. Слабо организованные толпы добровольцев, подверженных массовому дезертирству, плохо обученных и пестро вооруженных, сталкиваясь между собою, нередко приходили в состояние хаоса.

В Европе между 1859 и 1871 годами, то есть всего за 12 лет, имели место шесть громадных баталий: Сольферино (1859), Кёниггрец (1866), Марс-ла-Тур (1870), двойная битва при Сен-Прива – Гравелот (1870), Седанская катастрофа (1870) и крушение Западной Франции при Ле-Мане (1871). Численность участников варьирует от 225 бойцов при Ле-Мане до 440 тысяч у Кёниггреца.

Европа фактически возвращается к напряженному и кровавому десятилетию Наполеоновских войн, хотя ни одной сколько-нибудь длительной войны не ведется. Одно-единственное крупное сражение теперь может забирать у борющихся сторон столько же сил и средств, сколько требовала большая военная кампания за сто лет до того.

Можно было бы предположить, что и потери, которые оказывались итогом решающей баталии, также становились адекватны ущербу, нанесенному людским ресурсам государства в длительной войне столетней давности, а страна за один день теряла столько же убитыми и ранеными, сколько во времена Войны за австрийское наследство оставляла на полях сражений за год, а то и за несколько лет. Но это совершенно не соответствует действительности. Процент потерь относительно общей численности сражающихся – невелик. Солдаты, призванные на службу в порядке всеобщей воинской обязанности, не проявляли должной стойкости. Первый серьезный натиск врага нередко приводил их в состояние паники, которую ничем не могли остановить офицеры. Даже организованное отступление часто превращалось в бегство, сопровождавшееся массовым дезертирством. Кроме того, полководцы, ведя стратегическую игру, отступали порой задолго до того, как их войска попадали в ситуацию неминуемого разгрома – достаточно было увидеть тактический перевес врага. Это во многом объясняется опасением утратить контроль над войсками, управляемость которых понизилась в принципе.