Текст книги "Полководцы первых Романовых"

Но и это еще не всё.

Когда умер Филарет, главным управленцем в Москве оставался князь Иван Борисович Черкасский, близкий брачный свойственник царя и настоящий «столп царства» по своей роли в правительстве. С задачами пополнения и обеспечения смоленской армии по большому счету не справился именно он. Но его требовалось вывести из-под огня возможной критики, поскольку без Черкасского рухнула бы вся система управления, подконтрольная Романовым. Уничтожая Шеина, спасали еще и Черкасского, который, по сути, должен считаться в большей степени виновным за капитуляцию армии Шеина.

Вот так.

Василий Никитич Татищев приводит сведения, выставляющие процесс над Измайловым и Шеиным в странном свете. По его данным, Шеин пал жертвой озлобления со стороны других знатных родов. Еще под Смоленском он ощутил «великий недостаток запасов», возникший «по ненависти некоторых тогда боляр». Более того, Михаила Борисовича, как полагал Татищев, обманули, упросив не представлять суду некие грамоты или «письма», где содержались доказательства полной его невиновности. Дойдя до плахи, Шеин понял обман, но спасти себя уже не имел возможности…

В другом месте Татищев пишет более определенно: «…апреля 28 дня [1634] на Пожаре казнили болярина Михаила Борисовича Шеина да окольничего Артемья Васильевича Измайлова, не спрося их порядком и без явного свидетельства по некоторой тайной злобе». Казнь вызвала «от многих роптание», поскольку в тех лицах, которые вели следствие, подозревали недобросовестность. Не желая дать повода к беспорядкам, правительство сменило гнев на милость в отношении мертвого богатыря: «хотя ясного доказания оного коварства[33]33
  Имеется в виду недостойное поведение следователей.


[Закрыть] не доставало, однако ж их невинность потом довольно истинна явилась, и для того немедленно тела их велено в Троицкий монастырь свезти, с честию погрести и в вечное поминовение написать. А наследникам их даны грамоты, чтоб тем их никто не порицал»¹¹⁴.

Как известно, Татищев дописал «Историю Российскую» до царствования Василия Шуйского. То, что представлено выше, – наброски к повествованию о чуть более позднем периоде. Сложно понять, на какие источники опирается Татищев: летописные памятники, документы или, скорее, родовые предания. В конце концов, всего лишь столетие отделяло его от процесса над Шеиным и странной казни, а московское дворянство цепко держало в руках своих нити исторической памяти, и довольно много подобного рода воспоминаний попало в труды Татищева.

Историк А. П. Павлов показал: судили Шеина в основном лица, у которых имелись основания проявить не столько строгость к нему, сколько мягкость: узы брачного свойства связывали их если не с самим Михаилом Борисовичем, то уж, как минимум, с прочими подсудимыми, проходившими «по делу». Лично бояре И. И. Шуйский, А. В. Хилков, окольничий В. И. Стрешнев, составлявшие верхушку следствия, были не из тех кругов, откуда исходила злоба в отношении Михаила Борисовича. По указанным выше причинам, они, скорее всего, стремились хоть в чем-то облегчить участь воевод Смоленского похода. С Павловым можно согласиться: все так… но они стали проводниками воли более высокой, и тут уж никакие родственные связи не спасали Шеина сотоварищи от несправедливости.

Татищев пытался пленить изменчивую стихию слухов, быстротекущих мнений народных, сплетен, разговоров, ведущихся то вполголоса, а то вдруг крепнущих в уличном многолюдстве. Пленил ли? Возможно, отчасти. На расследование всего дела и на гибель героя в народе смотрели без доверия – это весьма возможно. Какие документы мог представить Шеин на суд, но сокрыл их? Быть может, бумаги, доказывающие, что великий столп царства князь Черкасский не додал ему припасов, солдат, порохового зелья, подвел его. Слухи, переданные век спустя историком в набросках к большому труду, – зыбкая почва для суждения. Твердых выводов на этой почве делать нельзя, как нельзя на песке строить дом. Однако следы народного недовольства и народного сомнения все же видны, и отрицать их бессмысленно.

Поговорив о титанической борьбе и горестной смерти Михаила Борисовича Шеина, стоит обратиться к собственно военной стороне его деятельности. В сущности, ему досталась исключительно сложная задача, точнее, даже две исключительно сложных задачи.

Во-первых, он испытал на себе, каково командовать полками иноземного строя. Шеин первым вывел на тактический простор большую массу русской пехоты и конницы, вооруженных, снаряженных, обученных по европейскому образцу, заставил их двигаться, сражаться, отстаивать позиции под стягами царя Михаила Федоровича. Первый блин комом… лишь потому, что логистика оказалась устроена провально. Но, уж во всяком случае, Шеин сумел применить этот инструмент в боевой обстановке и поработал с ним не худшим образом. Русский полководец проиграл, но хотя бы явил сопротивление и армию не погубил. Его опыт могли впоследствии использовать те, кому придется вывести такие же боевые соединения на поля сражений великой войны с Речью Посполитой 1654–1667 годов. А главный урок Смоленской войны прост: массовую армию нового типа надо уметь как следует обеспечивать. В противном случае из грозного инструмента войны она становится мотыгой на ломком черенке. Война с использованием полков нового строя – неизбежность. Но она гораздо дороже обходится, нежели война с применением одних только войск старых типов.

Во-вторых, Шеин проводил боевую работу в обстановке, когда войска нового типа еще соединялись с традиционной ударной силой Московского царства: поместной конницей, казаками, стрельцами, притом численность обоих ратных контингентов, модернизированного и традиционного, оказалась сравнимой чуть ли не пятьдесят на пятьдесят. В будущем, на протяжении двух третей века, вплоть до начала Северной войны, сектор «старых войск» пройдет через процесс постепенного численного убывания. Но Шеину досталась самая трудная ситуация: когда два очень разных орудия тактической работы приходится использовать фактически на равных, параллельно одно другому. И в этом он тоже учитель русских полководцев грядущей Тринадцатилетней войны за Малороссию.

Шеин – полководец, оказавшийся на полдороге между старинными умельцами ведения боевых действий силами поместной конницы, казаков, стрельцов (Воротынский, Хворостинин, Микулинский, Басманов и т. п.) и теми, кто поведет войну в принципиально новых условиях, когда полки нового строя будут преобладать на поле боя (Борятинский, Хованский, Долгоруков, Косагов). Притом сохранять старую манеру ведения войны становилось чем дальше, тем больше делом заведомо проигрышным: военное искусство в Европе быстро совершенствовалось, тактика резко изменилась, отставать от современных достижений означало обречь себя на страшные поражения. В какой-то степени и тут Шеин оказался в трагическом положении: ему пришлось вести войну, которую не то чтобы его никто не учил, как вести, но и вся Россия не знала, не понимала, как ее вести. Смотрели на Шеина: он учил своим примером.

Как ни печально говорить это, его поражение – другим наука…

* * *

В целом боярин Михаил Борисович Шеин – великая и трагическая фигура русской истории. Возможно, сняв его с доски большой политики, династия Романовых спасла себя и страну от новой Смуты… возможно, да. Но каким героическим человеком пожертвовали!

Память его достойна самых добрых слов. Бился честно и храбро, сделал для России все, что мог. Дважды побежден. И дважды в том не его вина.

Русского богатыря свои же в 1610 году предали, и он попал в плен; потом свои же в 1633-м оставили без помощи, подвели и, притворно негодуя, осудили, осрамили, казнили. Но Шеин, побежденный, опозоренный, убитый, все равно остался в русской истории истинным богатырем.

1570-е, первая половина – приблизительное время рождения Михаила Борисовича Шеина.

1579 – гибель отца при взятии русской крепости Сокол польско-литовскими войсками.

1588 – служит в чине жильца при дворе царя Федора Ивановича.

1601, весна – первое воеводское назначение в Переяславль-Рязанский.

1603, февраль – первое воеводское назначение в действующую полевую армию старшим воеводой Передового полка в Новосиль.

1604, весна – первое назначение на пост командующего самостоятельным полевым соединением, первый воевода Большого полка под Мценском.

Ноябрь – отправка с отрядом на подмогу Новгороду-Северскому, осажденному Лжедмитрием I.

21 декабря – участие в неудачной для царской армии битве с войсками Лжедмитрия I под Новгородом-Северским.

1605, 21 января – спасение Михаилом Шеиным одного из начальствующих воевод в битве под Добрыничами, где царская армия разгромила войска Лжедмитрия I. Направлен с «сенчем» в Москву, где царь Борис Федорович пожаловал его чином окольничего.

Февраль – март – назначение воеводой в Новгород-Северский.

13 апреля – смерть царя Бориса Федоровича.

Апрель – май – переход Михаила Шеина на сторону самозванца, пребывание в лагере Лжедмитрия I на видных воеводских постах.

Июнь – торжественный въезд Лжедмитрия I в Москву как победителя и восшествие на престол.

1606, март – назначение в Ливны первым воеводой Передового полка в русской армии, развернутой на юге страны для обороны от крымского хана.

Май – свержение с престола и умертвление Лжедмитрия I.

Осень – зима – участие в борьбе с мятежными болотниковцами, в том числе и в отражении их от Москвы. За воинские заслуги в этот период царь Василий Иванович пожаловал Михаилу Шеину чин боярина.

1607, июнь – октябрь – участие в походе царя Василия Ивановича на мятежных болотниковцев, осаде и взятии главного оплота бунтовщиков – Тулы.

Октябрь – декабрь – назначение первым воеводой в Смоленск.

1609, сентябрь – начало осады Смоленска армией короля Сигизмунда III. Героическая оборона Смоленска, задержавшая войска Сигизмунда III, и отражение целого ряда неприятельских штурмов с большим уроном для противника продолжались по 1611 год.

1610, лето – разгром царских войск в битве у села Клушина, свержение царя Василия Ивановича. Боярское правительство, управляющее Москвой, пригласило на престол королевича Владислава, сына Сигизмунда III, но в силу нарушения договоренностей польской стороной он так и не взошел на русский престол.

1611, июнь – взятие Смоленска армией Сигизмунда III, пленение Михаила Шеина (по 1619 год).

1613 – восшествие на престол царя Михаила Федоровича.

1619, июнь – возвращение Михаила Шеина в Москву.

1628 – возглавляет Пушкарский приказ (по 1632 год).

1632, лето – армия Михаила Шеина начинает поход к Смоленску.

Лето – осень – взятие армией Михаила Шеина Дорогобужа. Младшие воеводы Шеина занимают крепость Белую, города Кричев, Серпейск и Мосальск.

Декабрь – начало осады Смоленска.

1633, февраль – начало марта – победа армии Михаила Шеина над деблокирующим корпусом А. Гонсевского.

Май – июнь – Михаил Шеин, после подхода осадной артиллерии из Москвы, подвергает Смоленск ряду штурмов.

Май – середина августа – деблокирующий корпус А. Гонсевского и К. Радзивилла производит атаки на осадные позиции армии Михаила Шеина. Атаки отражены, противник потерпел поражение в двух больших боях и отступил, понеся значительные потери.

Конец августа – подход армии польского короля Владислава IV под Смоленск.

Август – октябрь – бои между армиями Михаила Шеина и Владислава IV.

1 октября – смерть патриарха Филарета, главы партии войны и покровителя Михаила Шеина в Москве.

Середина октября – русская армия под Смоленском не покидает своих позиций, окруженная превосходящими силами войск противника (до середины февраля 1634 года).

1634, 16 февраля – подписание Михаилом Шеиным акта капитуляции русской армии под Смоленском, после чего остатки армии и 12 артиллерийских орудий были выведены с позиций в Москву.

Апрель – суд над Михаилом Шеиным и другими воеводами русской армии, вернувшейся из-под Смоленска.

28 апреля – казнь Михаила Шеина, Артемия Измайлова, младшего воеводы в русской армии, вернувшейся из-под Смоленска, и его сына Василия Измайлова по обвинению в измене.

Казакобойца

Князь Борис Михайлович Лыков-Оболенский

Князь Борис Михайлович Лыков – представитель одного из самых разветвленных и многолюдных родов русской титулованной аристократии, а именно рода князей Оболенских. И правильно называть его надо Лыков-Оболенский.

Оболенские, с их невероятной плодовитостью, породили огромное количество ветвей и почти обособившихся самостоятельных семейств. Князья Ноготковы, Курлятевы, Горенские, Кашины, Долгорукие, Золотые, Серебряные, Репнины, Тростенские, Стригины, Телепневы, Туренины, Щепины, Щербатовы и, конечно же, Лыковы – все они Оболенские.

В один и тот же год на разных постах воинской, административной, судебной власти могло пребывать сразу несколько десятков разнообразных Оболенских. Притом некоторые из них оказывались на самом верху политической и военной иерархии русской элиты (сиживали в Боярской думе, водили в бой полки и целые армии); другие – на вторых ролях; а некоторые – в бесконечном отдалении от «центров принятия решений».

Борис Лыков относился к одной из младших ветвей старшей ветви Оболенских, как бы парадоксально это ни звучало. Иными словами, его персона во внутренней родовой иерархии Оболенских стояла намного выше среднего, но не на самом верху.

Основатель ветви Лыковых-Оболенских, князь Иван Оболенский Лыко, являлся крупным политическим и военным деятелем при Иване III, то есть на исходе XV столетия. Он был великолуцким и новгородским наместником, ездил с посольством к крымскому хану, неоднократно получал крупные воеводские должности в полевой армии¹¹⁵.

Другое дело – его многочисленные потомки. Они редко поднимались до уровня великого предка. Борис Михайлович приходился Ивану Лыко праправнуком¹¹⁶. Что же касается его отца, Михаила Юрьевича, то он ни в чем не равнялся своему прадеду. Можно сказать, князь Михаил Лыков-Оболенский «захудал» по сравнению с основателем его ветки Оболенских. Он упоминается документами на свадьбе удельного князя Владимира Андреевича Старицкого 1555 года, что не лучшая рекомендация для служилого аристократа при Иване IV¹¹⁷. Тот Старицких не любил и вогнал Владимира Андреевича во гроб… В 1560—1570-х годах Михаил Юрьевич получал воеводские должности, но не из числа ключевых. Например, сидел воеводой в маленьких Донкове, Новосиле и в еще менее значительном Копье и совсем уж незначительных ливонских крепостицах; занимался строительными делами в Солотче[34]34
  Непонятно, точно ли речь идет о Солотче – в источнике сказано «в Солочи».


[Закрыть]; числился одним из воевод армии Магнуса Ливонского – марионеточного короля, покровительствуемого Иваном Грозным, получил пост первого воеводы Сторожевого полка (самого маленького) в небольшой армии, выставленной на юг после отхода Девлет-Гирея из-под Молодей в 1572-м, а вот в большой царской армии, вышедшей в поход на Ливонию, числился всего лишь воинским головой; позднее удостоился чина второго воеводы Передового полка в походе на Ливонию 1575 года и, уже в 1579-м, назначен был для такого же похода третьим воеводой в Сторожевой полк; не особенно удачно местничался с Л. А. Бутурлиным и Ф. В. Шереметевым. Пик его карьеры на воинской службе – пребывание в воеводах на Пернове[35]35
  Ныне Пярну, Эстония.


[Закрыть]. Погиб 25 сентября 1579 года за Отечество при взятии крепости Сокол войсками Стефана Батория – тогда же, когда был убит и отец другого великого полководца, Михаила Борисовича Шеина¹¹⁸. В Боярской думе Михаил Юрьевич никогда ни в каких чинах не бывал.

Что в итоге?

А ничего значительного. Аристократ второго-третьего сорта. Ничем не прославлен, до по-настоящему крупных постов не дослужился. И все же – «родословный человек», ничем себя не опозоривший и передавший сыну по наследству право претендовать на… заметные, пусть и не очень высокие посты в силу «высокой крови» и незапятнанной чести родителя.

Родословие для Московского царства – платформа, от которой пускается в плавание жизни любой человек, принадлежащий, в силу рождения, к военно-политической элите России. Родословие – очень важно.

Но оно решало далеко не все.

В судьбе Бориса Михайловича родословие сыграло роль трамплина для прыжка на гораздо более высокий социальный уровень, чем тот, на котором находился отец. Два других фактора позволили этот прыжок осуществить.

Во-первых, его тактический талант, то есть талант полководца.

Во-вторых, его женитьба на гораздо более знатной, чем он сам, даме – Анастасии Никитичне Романовой-Юрьевой, родной сестре будущего патриарха Филарета, а во второй половине 1580-х и в 1590-х годах – Федора Никитича Романова-Юрьева, лидера придворной «партии», сосредоточенной вокруг семейства Романовых. Сыну Федора Никитича, будущему царю Михаилу Федоровичу, она приходилась теткой. Следовательно, князь Борис Михайлович Лыков вошел в придворный круг высшего уровня и оказался накрепко связан с Романовыми как в их падении, так и в их возвышении.

Когда состоялась свадьба, неизвестно. Скорее всего, в 1605-м или 1606 году. В 1601-м Анастасия Никитична девицею отправилась по воле царя Бориса Федоровича в ссылку. Провела на Белоозере, вдалеке от Москвы, около года, а потом по милости царской вернулась. Жила под Юрьевом-Польским, в одной из вотчин Романовых, тихо, незаметно. Мог тогда на ней жениться Лыков? Сомнительно. Вряд ли монарх подарил бы роду своих врагов разрешение плодиться и размножаться… В 1605-м Годуновы пали, на престол взошел Лжедмитрий I, а он благоволил и остаткам семейства Романовых, и князю Борису Лыкову.

Итак, скорее всего, 1605-й или 1606-й.

Притом допустить подобный брак Романовы могли только в том случае, если и в прежние времена князь Лыков проявлял особенное рвение, особенную преданность в отношении их рода. Иначе говоря, был прочно с ними связан – как младший союзник или ценный «клиент», покровительствуемый высоким «патроном».

Дополнительные аргументы в пользу того, что Лыков входил в близкое окружение великого рода Романовых, имеются.

Специалист по истории местничества Юрий Моисеевич Эскин рассказывает о большой местнической тяжбе с Лыковыми следующее: «В 1602 г. Д. М. Пожарский бил челом на князя Б. М. Лыкова. Мать последнего получила пост верховой боярыни при царице Марии Григорьевне, а мать Пожарского – пост верховой боярыни при царевне Ксении Борисовне. Верховые боярыни – главные статс-дамы – обычно выбирались из знатных почтенных вдов. Пожарский, явно по наущению матери, требовал назначения ее к царице, что считалось “выше”. Он заявлял, что ряд его предков занимал более высокие места, чем предки Б. М. Лыкова-Оболенского, однако это было большим “допущением” – Оболенские давно сидели в Думе, а знатные и чиновные однородцы Пожарских – Ромодановские, Ряполовские, Палецкие, Татевы, Тулуповы и др. – действительно “по лествице” (по родословию. – Д. В.) формально были младше Пожарских, но являлись им слишком отдаленной родней. Дело это сохранилось в записи 1609 г., когда возобновилось при царе Василии Шуйском»¹¹⁹. Разбирательство продолжалось несколько месяцев, с сентября 1602-го по январь 1603 года¹²⁰. Ни при Борисе Годунове, ни при Василии Шуйском тяжба «вершена», то есть закончена не была. Победитель в ней не определился. Она посеяла неприязнь между двумя великими, может быть, величайшими русскими полководцами начала XVII века. Печально…

Эскин считал, что местническую распрю «срежиссировал» сам государь Борис Федорович. Князья Оболенские-Лыковы имели прочные связи с аристократической «партией» Романовых – Захарьиных – Юрьевых, враждебной Годунову. Вот суть! По мнению Эскина, с помощью лояльных Пожарских царь убирал с политической доски не вполне лояльных Лыковых: «Лыков в 1609 г. рассказывал любившему всякие доносы, сплетни и прочие “ушничества” царю Василию, что якобы за 7 лет до того князь Дмитрий Пожарский “доводил” на него, Лыкова, царю Борису “многие затейные доводы” о том, что он, “сходясь с князьями В. В. Голицыным и Б. П. Татевым, про нево Бориса разсуждает и умышляет всякое зло”. В. В. Голицын, сам впоследствии претендовавший на трон, как известно, изменил под Кромами Борису Годунову, перейдя к Лжедмитрию. Однако донос – это акция, которая как-то плохо сочетается со всем, что мы знаем о Д. М. Пожарском. Лыков в своей “информации” не учел, что его соперник поостерегся бы, например, замешивать в число “заговорщиков” своего однородца, князя Татева. Лыков поведал также, что и мать Пожарского “доводила” царице Марии (к слову, дочери Малюты Скуратова) о том, что его мать, княгиня Лыкова, в гостях у княгини Алены Скопиной-Шуйской (матери будущего героя Смуты и жертвы собственной семьи князя Михаила Васильевича Скопина) “…буттося рассуждала про нее и про царевну злыми словесы”… Лыков… заявлял, что попал тогда с матерью в (кратковременную, судя по всему) опалу»¹²¹. Действительно, его отправили на воеводство в далекий провинциальный Белгород.

Вражда Лыкова с Пожарским продлится долго, она будет аукаться обоим еще и после Смуты. История ее с большой подробностью отражена в документах того времени.

Правду ли говорил Лыков о доносах Пожарского и его матери? У него ведь имелся собственный интерес – переломить ход тяжбы в пользу рода Лыковых… А если все-таки правду, то существовал ли на самом деле заговор против Бориса Годунова – покровителя Пожарских? Являлся ли в действительности монарх «постановщиком» жестокой местнической тяжбы? Согласились ли Пожарские на роль «фигур» в игре Бориса Федоровича, так ли уж совпадали их устремления с желаниями царя? А может, и не велось никакой игры?

Нет твердого ответа ни на один из поставленных вопросов. Можно сколь угодно долго строить остроумные гипотезы, а правда проста: недостаток информации мешает вынести обоснованное суждение. Чуть больше сведений – и «дело» заиграло бы. Но нет их, и не стоит ударяться в сказки.

Но вот два факта: особо прочная связь между Лыковым и Романовыми еще до Смуты весьма возможна (не напрасно же ему впоследствии позволят взять в жены гораздо более родовитую, чем он сам, Анастасию Романову), а в период опалы Борис Михайлович получил первый военно-организационный опыт. Его, как уже говорилось выше, отправили воеводствовать в дальний, небольшой (по тем временам) и совсем небезопасный Белгород.

До сего времени князь имел лишь скромные придворные посты, не дававшие никакого боевого опыта. На заре карьеры имел крайне низкий чин жильца (в Боярском списке 1588–1589 годов он назван «Бориска княж Михайлов сын Лыков»¹²²). При царях Федоре Ивановиче (с первой половины 1590-х) и Борисе Годунове князь неоднократно назначался рындой, а также исполнял почетные, но третьестепенные для большой политики поручения по дипломатической части. Еще молодой – родился примерно в середине 1570-х. В годы царствования Бориса Федоровича он был пожалован чинами стольника и чашника. Но до Боярской думы его не допускали. И в целом несколько «придерживали» по службе.

1602 год вместе с опалой подарил ему еще и первое значительное поручение. Отсюда надо отсчитывать заметное участие князя в делах военной службы.

Великая смута возвысила Бориса Михайловича, дала ему проявить лучшие стороны характера и принесла целых три звездных часа.

Первый из них связан с царствованием Василия IV Шуйского.

До того князь Лыков только позорился. В Белгороде он провел, очевидно, два годовых срока, а то и пошел на третий, хотя традиционно в небольших городах и крепостицах порубежных областей воеводы сидели по году, а потом их меняли. Годунов, вероятно, выдерживал князя на хорошей дистанции от столицы, имея против него скверные подозрения. И когда грянуло вторжение самозванца, Борис Михайлович легко и быстро перешел на сторону Лжедмитрия I. Сначала его вроде бы «отвели» к самозванцу, прекратив отправление воеводских обязанностей, сами жители города, то ли даже гарнизон его. Но вот незадача: на пути Лжедмитрия I из Путивля в Кромы Лыков – уже один из его бояр[36]36
  По другим сведениям – с апреля 1606 года.


[Закрыть], а во время похода из Кром под Тулу Борис Михайлович назначен вторым воеводой в Большой полк самозванцевой рати, то есть на столь высокое воеводское место, что прежде князь о таком и мечтать не мог¹²³. Очевидно, с нелюбимыми Годуновыми полуопальный Лыков расстался очень быстро и без сожалений. Притом, как видно, на первых этапах осторожничал (его как бы привели к самозванцу, а не сам князь пришел во вражеский лагерь своей волей), но затем стремительно выдвинулся в ряд наиболее крупных фигур из окружения Лжедмитрия I. Все это произошло в первые месяцы 1605 года. Позднее Лжедмитрием Борису Михайловичу был пожалован крупный придворный чин великого кравчего. Вообще, князь был у Расстриги большей частью на придворной службе. Лыков близок к Романовым. Лжедмитрий I Романовых приблизил как свою «родню». Связь, казалось бы, очевидная: Борис Михайлович – близок к родне, а потом он родня родни, как его не привечать? Но тут не в одной генеалогии дело: очевидно, Борис Михайлович служил в охотку, иначе вряд ли бы боярский чин достался ему столь быстро. Можно сказать, в мгновение ока…

Один из разрядных источников (военных документов, перетолкованных в мирной обстановке) сохранил известие, согласно которому князь Борис Лыков-Оболенский на имя Лжедмитрия I «ко кресту приводил» изменников в Путивле, а потом под Кромами. А под Кромами стояла целая армия, взбунтовавшаяся против Федора Борисовича Годунова… Выходит, Лыков оказывал самозванцу поистине драгоценные услуги¹²⁴.

Но приход к власти Василия Шуйского в мае 1606 года многое переменил в судьбе хитрого честолюбца. Переменил – к лучшему и для России, и для самого князя Бориса Лыкова. Полководец войдет в костяк воеводского корпуса, он станет одним из наиболее востребованных воевод этого царствования…

Борис Михайлович без проблем перешел на сторону Шуйского. От нового царя Лыков получил высокое назначение. В трехполковой армии, отправленной на Северу[37]37
  Северская (Сиверская) земля на юге России.


[Закрыть], против мятежников-болотниковцев, он возглавил Передовой полк¹²⁵. На полковом воеводстве он был впервые. Жаль, опыт тех боевых столкновений был неудачным: болотниковцы оттеснили правительственные войска от крепости Кромы.

В начале 1607-го князь сначала повоевал с тем же противником под Калугой, затем сел на воеводство в Рязани. Одним из младших его воевод там же числился Прокофий Петрович Ляпунов, один из будущих вождей Первого земского ополчения, недавно оказавший Василию Шуйскому крупную услугу: он перешел из стана болотниковцев на сторону царя, что во многом предрешило поражение мятежников в борьбе за Москву. Но в Рязани он все-таки должен был подчиняться Лыкову: в Москве того явно считали более надежным.

Когда царь Василий IV двинулся на Тулу, чтобы разгромить укрепившиеся там основные силы бунтовщиков, в его армию должен был влиться «прибыльный» полк, то есть гарнизон Рязани со всеми своими воеводами во главе с Борисом Лыковым¹²⁶. Бунтовщики выбросили вперед для контрудара армию, которая наткнулась на соединение «лоялистов», шедшее отдельно от основных сил. Его вел князь А. В. Голицын, двигаясь на Каширу. Рязанцы для пополнения этого соединения подходили, как видно, двумя отрядами. Одним, вероятно менее значительным, командовали младшие военачальники: Федор Булгаков-Денисьев и тот же Прокопий Ляпунов, а другим, более крупным, – сам князь Лыков[38]38
  Что касается известий некоторых разрядов, что «Ф. Ю. Булгаков-Денисьев в съезд не ездил для боярина князя Б. М. Лыкова», на мой взгляд, они отражают тот факт, что рязанцы присоединились к каширскому войску двумя отрядами, одной из причин чего мог стать конфликт между воеводами.


[Закрыть]¹²⁷. Борис Михайлович прибыл под знамена князя Андрея Голицына, возглавлявшего Большой полк и, как уже говорилось, являвшегося командующим всего соединения, первым и дожидался под Каширой, вместе с войсками Голицына, подтягивавшийся остаток рязанской силы. В этой сборной армии, насчитывавшей, по мнению современных исследователей, пять – десять тысяч человек (нижняя граница правдоподобнее), Лыков, очевидно, сохранил командование своим особым «прибыльным» отрядом, но не всем рязанским полком. Рязанские младшие воеводы из другого отряда не особенно слушались его, притом Булгаков откровенно выходил из повиновения, очевидно, не считая Бориса Михайловича достаточно знатным человеком, чтобы подчиняться ему. Голицын «переназначил» Лыкова к себе в полк вторым воеводой.

Мятежников же возглавлял то ли сам Иван Болотников, то ли его господин князь Андрей Телятевский, то ли они оба, на сей счет ведется дискуссия. По всей видимости, их силы значительно превосходили «армию порядка» численно. В пестрый отряд болотниковцев входили «казаки донские и терские, и волжские, и яицкие, и украинные люди путимцы, и ельчане с товарыщы».

Решающее сражение между царским войском и мятежниками состоялось на небольшой реке Восьме 5 июня 1607 года в двадцати с лишним километрах от Каширы. Битва длилась долго, «с утра с первова часу до пятова», то есть между пятью и десятью утра; в другом варианте «весь день». Следовательно, она велась с большим ожесточением и упорством обеих сторон.

Сохранилось несколько развернутых описаний Восьминской баталии в летописных источниках. Имеет смысл воспроизвести некоторые из них.

Вот что рассказывает Карамзинский хронограф: «…воров казаков пеших с вогненым боем перешли за речку в боярак[39]39
  То есть буерак, глубокий овраг.


[Закрыть] тысеча семьсот человек, а подле боярака стояли с резанцы Федор Булгаков да Прокофей Ляпун. И воровские казаки из боярака из ружья стреляли по рязанцом и людей ранили, и самих и лошадей побивали. И прося у Бога милости, рязанцы, покинув тех воров, назад скочили всем полком к речке к Восьме и сотнями, которые с воры билися, напустили единомышленно за речку за Восьму на [других] воров, и воры не устояли, побежали, а боярские полки, видя, что воры побежали, полками напустили ж и воров в погоне безчисленно побили и живых поймали, а гоняли за ними тридцать верст»¹²⁸. А «Новый летописец» сообщает подробности, связанные с поведением Бориса Михайловича в ходе сражения. Итак, битва подошла к кризисному моменту, царские войска заколебались: «Был бой весь день, и начали воры московских людей осиливать. Московские люди, видя над собой такую победу от врагов, все возопили единогласно, что помереть всем до единого. Бояре же и воеводы князь Андрей, князь Борис, ездя по полкам, возопили ратным людям со слезами: “Куда нам бежать? Лучше нам здесь помереть друг за друга единодушно всем”. Ратные же люди все единогласно возопили: “Подобает вам начинать, а нам помирать”. Бояре же, призвав Бога, отложив все бренное, наступили на них, злодеев, со всеми ратными людьми, многую храбрость показав перед всеми ратными людьми. По милости же Всещедрого Бога тех воровских людей побили наголову, а остальные многие сели в оврагах, а тот князь Андрей Телятевский с небольшим отрядом бежал. Видя же все ратные люди, что много им вреда из того оврага от тех воров, возопили все единогласно, что помереть всем заодно. Слезли с лошадей и пошли все пешими со всех сторон, приступом…»