Текст книги "Грань"

Потом я еще некоторое время смотрел на потемневший монитор, а перед моими глазами почему-то кружились образы шахматных фигур, когда я размышлял о том, что узнал о сенаторе Стивенсоне. Потом я поднялся и подошел к двери, кивнув Джоанн.

Внутри этот наш явочный дом был на удивление уютным. Многие мои женщины-клиентки просто влюблялись в него. И даже некоторые мужчины. Как ни странно, но когда за тобой охотится преступник, инстинкт обустройства в милом сердцу гнездышке только растет, как надуваемый гелием воздушный шар в магазине «Холлмарк». Однажды, проснувшись утром, я обнаружил, что мои подопечные поменяли местами всю мебель по своему вкусу. А еще раз я испытал настоящий шок, узнав, что пара, находившаяся под моей охраной, решила немедленно поменяться шторами в спальнях, и они проделали эту операцию, стоя во весь рост перед ничем не прикрытыми окнами.

Именно из-за комфорта я любил этот конспиративный дом больше других. Не собственного удобства ради, разумеется. Просто спокойствие клиентов делало и мою жизнь намного легче.

Джоанн взялась за пульт от телевизора:

– Можно включить?

– Конечно.

И она стала щелкать каналами, вероятно, желая выяснить, попали ли мы в сводки новостей. Мы, конечно же, в них попали, хотя никаких имен не называлось. «Вероятно, перестрелка была связана с группировками, принадлежавшими к организованной преступности» – так кратко охарактеризовал происшествие в «Хиллсайд Инн» ведущий выпуска. История была упомянута мельком, когда обсуждали шансы местной футбольной команды попасть в финал чемпионата, очередной взрыв бомбы, приведенной в действие фанатиком-самоубийцей в Иерусалиме, заявление кандидата в верховные судьи с призывом к демонстрантам у Капитолия воздерживаться от актов насилия, потому что там уже были зафиксированы случаи плевков друг в друга и метания пивных бутылок. Я же только мысленно поблагодарил их – ибо это они помогли мне благополучно добраться до места ловушки на Лавинга.

Джоанн сидела, глядя на экран и сжимая в руке бокал с содовой. Потом двумя растопыренными пальцами убрала со лба прядь светлых и мягких волос. Через плечо у нее по-прежнему свисала сумка.

Привычные вещи успокаивают…

Но тут она неожиданно посмотрела на меня и сказала, словно продолжая разговор, который мы с нею начали уже давно:

– Он очень расстроен. Это я о Райане. Очень. Он чувствует себя виноватым в том, что навлек на нас все это. А справляться с чувством вины ему никогда не удавалось. В таких случаях он начинает злиться. Только не воспринимайте это на свой счет.

Вероятно, Джоанн имела в виду его вызывающие заявления о том, что он стреляет лучше всех нас, вместе взятых.

Или намеки на то, что мы трусы, которые боятся конфронтации с Лавингом.

– Я все понимаю. – И я на самом деле понимал его чувства.

Он ведь так до конца и не пришел в себя после той перестрелки в магазине. И дело здесь не в ране, не в том, что он охромел, – с этим Райан в основном смирился. Тут, скорее, вопрос психологии. Как на него это повлияло. Ему пришлось заняться кабинетной работой. А он любил свою профессию патрульного. Этим и его отец занимался, только в Балтиморе. Когда Райана перевели в отдел борьбы с экономической преступностью, отец, как ему показалось, перестал уважать его.

Я припомнил, что родители Райана уже умерли. Интересно, как складывались отношения между отцом и сыном ближе к концу? Мой отец умер молодым, и у меня навсегда остались сожаления о том, что я, слишком занятый, пропустил его день рождения, который оказался последним.

Еще я, конечно, горевал, что из-за ранней смерти он не был на первом дне рождения моего сына.

– Он, само собой, выполняет порученную работу, но не может отдаваться ей всем сердцем, – продолжала Джоанн. – А теперь они все чаще заставляют его заниматься чисто организационными делами.

Она сделала паузу.

– На службе знают, что он стал выпивать. Райан думает, что ему удается это скрывать. Но нет. Такое не спрячешь.

Я невольно подумал, как тяжело было бы для меня самого остаться без моей нынешней работы – не играть больше в смертельные игры с людьми, подобными Генри Лавингу, не спасать жизни своих подопечных.

Но я, понятное дело, не мог обсуждать эту тему с Джоанн. Мне всегда приходится быть крайне осторожным в том, что я сообщаю о себе людям, которых охраняю. Это правило профессии. Они могли случайно что-нибудь выболтать о тебе, если бы попались в руки «дознавателю», или даже в беседе с журналистами. Но есть и другая причина. Пути «пастуха» и его клиента неизбежно и быстро разойдутся. Это так же неотвратимо, как смена времен года. А потому не нужно, чтобы возникали какие-то связующие нити, которые будет трудно рвать с эмоциональной точки зрения. Именно поэтому Эйб Фэллоу всегда учил нас думать об этих людях только как о клиентах, не более того.

«Они должны оставаться для тебя безликими, Корт. В нашем деле нет места третьему измерению. Ты и сам должен быть для них фигуркой, вырезанной из картона. И точно так же тебе следует смотреть на них. Тебе нужно знать о них минимум, необходимый, чтобы сохранить им жизни. Не привыкай называть их фамильярно по именам, не рассматривай фотографии их детишек, не спрашивай, как они себя чувствуют, если только вы не побывали в перестрелке и тебе нужно выяснить, вызывать ли «скорую».

Однако по иронии судьбы клиенты обожали беседовать со своими «пастухами». О, как же им хотелось всем с тобой поделиться! Отчасти это угроза гибели делала их такими разговорчивыми. Иной раз их откровенность граничила с исповедью. В своей жизни они что-то сделали не так – а с кем этого не случается, скажите? – и, разговаривая, стремились избавиться от чувства вины. Конечно, важно было и то, что я не представлял для них угрозы. В их жизни я входил на двенадцать часов, на пару дней, на несколько недель в самых крайних случаях. Они знали, что под конец я исчезну, не имея никакой возможности выдать их секреты друзьям или близким.

И я их выслушивал, порой поддакивая, но никогда не поощрял к откровенности и не выносил никаких суждений. Частично это было, конечно же, оправдано и тактически: чем больше они мне доверяли и чувствовали зависимость от меня, тем охотнее выполняли мои указания – быстро и без лишних вопросов.

Джоанн посмотрела на мой компьютер, хотя я развернул дисплей так, чтобы она не могла его видеть.

– Какое из дел Райана всему причиной, как вы думаете?

– Моя помощница сейчас пытается разобраться в этом.

– В десять вечера в субботу?

Я кивнул.

– Райан мало рассказывает мне о своей работе. Если подумать, то должно быть вполне очевидно кто… Как вы таких называете? «Заказчик»?

– Верно, именно так. Вы имеете в виду, что на кону должно стоять достаточно много, чтобы использовать такого человека, как Генри Лавинг?

– Да.

– Вы, конечно, правы. Но порой догадаться невозможно. Я получал немало заданий, когда личность заказчика оказывалась сюрпризом для всех.

Появилась Мари, налила себе бокал красного вина и присоединилась к нам.

– Как вам ваша комната? – спросил я.

– Очень в стиле Марты Стюарт[13]13
  Марта Хелен Стюарт – американская телеведущая и писательница, получившая известность и сколотившая состояние благодаря советам по домоводству.


[Закрыть]. Спасибо, мистер гид. Много старых картин с лошадьми. Там целые тонны лошадей. И все на худосочных ножках. Толстые лошади на тощих ногах. Неужели в те времена эти животные так и выглядели? Если так, то они должны были часто падать.

Джоанн это позабавило.

– Как мне войти в Интернет? – спросила затем Мари. – Надо проверить почту.

– Боюсь, это невозможно.

– Ох, давайте обойдемся без этих шпионских штучек. Пожалуйста! Мне нужно вас умолять? – Она произнесла это с кокетством старшеклассницы, капризно выпятив нижнюю губу.

– Мне очень жаль, но нет.

– Почему же?

– Мы должны исходить из того, что Лавинг уже нашел ваш почтовый ящик. Если вы будете читать сообщения или посылать ответы, ему не составит труда определить район, где вы находитесь.

– Скажите, Корт, когда вы переходите улицу, вы, наверное, смотрите не в две, а во все четыре стороны?

– Мари, перестань, – шикнула сестра.

– Ну пожалуйста…

– Это элементарная предосторожность, – сказал я, но потом невольно купился на серьезное выражение ее лица и озабоченное покачивание головой. – Что у вас такого важного?

– Если я не смогу вызвать сюда своего массажиста, кто-то должен будет сделать мне массаж вместо него… Скажите, мистер гид, а в ваши профессиональные обязанности это, случайно, не входит? – Вероятно, я уставился на нее в полном изумлении, потому что она добавила: – Вижу, с чувством юмора у вас тоже беда.

– Мари! – вмешалась Джоанн теперь уже сердито. – Оставь человека в покое.

– Но у меня на самом деле все серьезно, – снова обратилась ко мне Мари. – Мне совершенно необходимо отправить несколько писем с фотографиями для выставки в одной из галерей.

– Если это действительно так важно, я могу зашифровать ваши письма и образы, отправить в наш центр связи, а оттуда их перешлют по назначению через подставные серверы в Азии и Европе.

– Так вот, значит, как вы шутите?

– Это не шутка.

– Выходит, какие-то чужие люди прочтут, что я напишу?

– Да. Трое или четверо. Но первым их должен буду прочитать я.

– Тогда извините, но я предпочту нечто более интересное… Например, отправиться спать. – С недовольным видом Мари удалилась по коридору.

Джоанн посмотрела вслед сестре, которая шла, покачивая стройными бедрами под тонкой тканью юбки, словно все еще пыталась соблазнить кого-то.

– Что она принимает? – спросил я.

– Велбутрин, – ответила сестра после некоторого замешательства.

– Что-нибудь еще?

– Ативан. Одну-две таблетки.

– И все?

– Больше ей ничего не прописано. У Мари никогда не было своей медицинской страховки, поэтому за все ее лекарства плачу я. Но… как вы догадались?

– По манере разговаривать и кое-каким особенностям поведения, – ответил я. – Кроме того, мне известно, что она лежала в лечебницах. Дважды. Ведь так?

Джоанн грустно улыбнулась:

– Так вы и об этом знаете?

– Моя помощница собрала всю информацию, которая могла оказаться важной. Она ведь пыталась покончить с собой? Так сказано в полученном мной донесении.

Джоанн кивнула:

– По словам врача, с ее стороны это был скорее демонстративный жест, чем реальная попытка наложить на себя руки. Ее тогда бросил жених. Впрочем, какой там жених! Они встречались месяцев шесть, а Мари начала настаивать, что им нужно жить вместе, мечтала забеременеть от него. Вам такие истории знакомы, полагаю.

Ее голос затих, и она оглядела меня, словно вдруг задавшись вопросом, а знакомы ли мне такие жизненные коллизии. Вероятно, Райан сказал ей, что я холостяк и детей у меня нет.

– Записка, небольшая передозировка, – продолжала Джоанн затем. – Второй раз та же ситуация, только немного хуже. И снова из-за мужчины. Остается только жалеть, что она не хочет вложить столько же пыла в лечение, сколько вкладывает в отношения с любовниками.

Я посмотрел в глубину коридора и спросил, похлопав себя по руке:

– Это сделал Эндрю?

Джоанн удивленно вскинула брови.

– Вы хорошо разбираетесь… – Но потом только помотала головой. – Если честно, я не знаю. Ему уже случалось избивать ее. Однажды она угодила после этого в больницу, но уверяла, что все произошло случайно. Мари для него – бессловесная жертва, и он этим пользуется. Знает, что в крайнем случае она всегда возьмет вину на себя. Вот и в этот раз придумала вполне убедительную историю, как некий тип случайно сбил ее с ног. Но я уж не знаю, можно ли ей верить.

– А переадресация почты? Она порвала с Эндрю и перебралась жить к вам?

Джоанн поймала свое отражение в старинном, потемневшем от времени зеркале и отвела взгляд.

– Да, так и получилось. Эндрю живет полнокровной жизнью. Он талантлив, хорош собой и считает мою сестру тоже талантливой. По крайней мере не устает твердить ей об этом. Однако он к тому же ревнив и деспотичен. Убедил Мари уйти с постоянной работы и съехаться с ним. Но продержались они всего пару месяцев. Эндрю непрестанно злился на нее, а когда она оставила его, совсем слетел с катушек. Слава Богу, что мы живем неподалеку и у нее нашлось пристанище хотя бы на время.

Мари было ее настоящим именем, она официально не меняла его. Как выяснила Дюбойс, еще в подростковом возрасте она несколько раз сбегала из дома, ее задерживала полиция за хранение наркотиков и мелкие кражи из магазинов, но по малолетству уголовные дела не возбуждались. Складывалось впечатление, что во все эти авантюры ее втягивали парни с единственной целью – подставить как единственную виновницу.

Впрочем, эти детали никак сейчас не влияли на мою работу и не были даже важны для нынешнего разговора с Джоанн. И потому я предпочел не говорить об этом.

– Значит, вы изучали наше прошлое? – спросила она.

– Да, насколько это было необходимо.

Помолчав с минуту, Джоанн, еще менее склонная шутить, чем я, спросила меня с застенчивой улыбкой:

– И что же вам удалось выяснить про меня?

Я не сразу нашелся что ей ответить. Биография, выданная мне Дюбойс, была историей ничем не примечательной жизни. Она всегда и ко всему подходила с чувством ответственности: к учебе в школе и колледже, работе статистика, обустройству своего дома. Член родительского комитета в школе, где училась Аманда. Даже те эпизоды, которые в положительном или отрицательном смысле выбивались из четырех десятилетий заурядного существования, не могли считаться чем-то необычайным, как, к примеру, многодневный поход, совершенный по Европе после окончания средней школы – вероятно, самое яркое воспоминание ее юношеских лет, – или серьезная авария, в которую она попала несколько лет назад.

– Я выяснил, что вы тот человек, о котором мне не приходится постоянно тревожиться.

Улыбка пропала. Джоанн пристально посмотрела мне в глаза.

– Из вас получился бы хороший политик, Корт. Спокойной ночи!

20

В одиннадцать часов вечера, осмотрев еще раз дом изнутри, я вышел наружу и пристроился поверх мягкой кучи опавшей листвы. Потом начал изучать округу в монокуляр ночного видения «Ксеноник супервижн 100». Эти штуки стоят бешеных денег, но они лучшие в своем классе. Мы позволили себе приобрести только три таких прибора, и сегодня утром мне повезло: я выписал для себя последний из оставшихся на нашем складе.

Обычно это входит в обязанности «двойника», но я считал, что и мы, «пастухи», не должны чураться простой работы. Часть философии Эйба, разумеется, и та самая ее часть, которая, можно сказать, и привела его к гибели.

Всматриваясь, я старался заметить любое отклонение от нормальной картины. Мои плечи болели, словно связанные узлом. И дышал я тяжеловато. Прибегая к обычному своему средству, стал мысленно повторять: камень, ножницы, бумага… камень, ножницы, бумага…

Убаюканный плавным скольжением по земле теней облаков в свете луны, я начал постепенно расслабляться. Через сорок минут, когда мои пальцы слегка свело от тяжести прибора, а в мышцы рук стал проникать холод, я вернулся в дом.

В своей спальне я отстегнул кобуру фирмы «Ройал гард», достал из спортивной сумки флакон со специальным гелем и стал медленно втирать небольшое его количество в натуральную кожу, теперь уже потемневшую, как любимая бейсбольная перчатка. Гладкая сторона кобуры должна соприкасаться с моим телом, грубая – всегда быть обращена наружу. На самом деле уход ей сейчас не требовался, но это занятие всегда меня успокаивало.

Покончив с ним, я принял душ и завалился на бугристый матрац старой кровати, не забыв задернуть шторы, хотя шансы на то, что из-за стволов благородных дубов, растущих перед окном, вдруг появится убийца, были, прямо скажем, равны нулю.

При этом само окно я чуть приоткрыл и слышал шелест крон деревьев и гораздо менее отчетливый шум воды в бурной реке, протекавшей метрах в восьмистах отсюда.

Я, должно быть, счастливчик, потому что могу спать практически где угодно и засыпать как по команде. Насколько мне известно, для людей моей профессии это большая редкость. И что уж совсем неудивительно, бессонницей страдало большинство моих клиентов. Я же знал, что скоро сон сморит меня, а пока так приятно было лежать на постели, пусть и полностью одетым (я скинул только башмаки), и смотреть в потолок. При этом я размышлял о том, кому изначально принадлежал этот дом.

Его построили примерно в 1850 году. Вероятно, дом был фермерским, а на окрестных полях выращивали овес, кукурузу, ячмень – основные продукты питания, а не декоративные культуры, которые то и дело видишь сейчас. Мне представилось, как работящая семья тех времен собирается за ужином с аругулой и салатом из шпината.

Сейчас на участке насчитывалось с десяток тысяч деревьев, но я видел старые фотографии и представлял себе окрестные пейзажи совершенно другими. Большая часть территорий, занятых сейчас лесами северной Виргинии, во времена Гражданской войны была занята сельскохозяйственными угодьями.

Уже на ранней стадии Грейт-Фоллз попал под власть юнионистов. Крупных сражений в этих краях никогда не происходило, хотя однажды в том месте, где сейчас шоссе номер 7 переходит в платную автостраду на Джорджтаун, сошлись почти четыре тысячи солдат с обеих сторон, чьи общие потери составили пятьдесят человек убитыми и около двухсот ранеными. В историю это вошло как победа юнионистов, хотя конфедераты, вероятно, не видели смысла проливать кровь за земли, где они не пользовались поддержкой населения, и попросту ретировались.

Вообще же симпатии жителей Грейт-Фоллз тогда разделились так резко, как нигде больше в Виргинском Содружестве. Сторонники юнионистов и те, кто был за конфедератов, часто жили в тесном соседстве. Поэтому фраза «и встал брат против брата» здесь не звучала пустым клише.

Я знал все это, потому что среди прочих предметов специализировался в свое время на истории, хотя немалый объем информации о международных отношениях и исторических конфликтах почерпнул из тех же настольных игр. Мне нравятся игры, основанные на великих битвах прошлого. Почти все они производятся в США. Европейцы предпочитают экономические и социально направленные игры, а в Азии популярны абстракции. Но американцам по душе сражения. У меня в коллекции есть, например, «Арденны, 1944», «Геттисберг», «Высадка союзников в Европе», «Битва за Британию», «Осада Сталинграда», «Рим».

Кое-кто из тех, кого я встречал в игровых клубах, считают, что переигрывать заново исторические битвы – значит проявлять неуважение к павшим. Я же полагал, что, напротив, мы делаем этим людям честь, вспоминая о них и их заслугах, в каком бы контексте это ни происходило.

Кроме того, не буду отрицать, что в переписывании истории есть нечто весьма притягательное. Я, например, однажды в пух и в прах разгромил японцев при Перл-Харборе. В моем мире, таким образом, отпала необходимость во всей нашей Тихоокеанской кампании.

Потом мои мысли вновь вернулись к той семье, что жила в этом доме, когда его только построили. Как нетрудно предположить, это был целый клан – иметь много детей тогда считалось обязательным. В семи спальнях легко могли расположиться представители сразу нескольких поколений.

Я всегда считал, что в настоящей семье стар и млад должны жить вместе.

При этом в голове невольно возник образ из прошлого: Пегги, ее мать и отец.

Я понял, что внешностью и своими причудами Мари напоминает мне Пегги. Хотя в личности Мари больше темных сторон, раздражительности и неуравновешенности.

«Мистер гид…»

Помню, однажды Пегги назвала меня «дрянным мальчишкой». Это произошло, когда в «Макдональдсе» нам по ошибке дали большую порцию картошки, которую мы не заказывали, и я предложил сбежать не расплатившись.

Снова непрошенные воспоминания.

Я вытянулся на кровати, ощущая боль в лодыжках и суставах после погони за Лавингом и в спине после бегства на джипе из мотеля. Пришлось заставить себя сыграть в уме несколько раундов китайской игры вей-чи против воображаемого соперника, к чему я иногда прибегаю, чтобы отогнать неприятные мысли.

Потом я решил наконец, что пора спать. Повернулся на бок. И через две минуты отключился.

Воскресенье

Игроки не всегда делают свои ходы, двигая армии строго поочередно. Карточка из специальной колоды определяет, чей ход следующий и какое именно подразделение может вступить в битву. Поэтому, пока верхняя карта из колоды не перевернута картинкой вверх, никто из участников не знает, кто будет ходить. Это придает игре дополнительную интригу.

Из инструкции к настольной игре «Полководцы»

21

Не делать ничего.

Для нас, «пастухов», невелика проблема. Мы привыкли. В этом смысле мы похожи на пилотов пассажирских авиалиний, которые 99 процентов времени проводят на земле. Мы не ждем ничего другого и, хотя отлично подготовлены к редким мгновениям, когда нужно действовать, чтобы избежать проблем, все же прекрасно понимаем: большая часть нашей работы заключается в пассивном ожидании. По крайней мере так должно быть при нормальных обстоятельствах.

Но вот для наших подопечных время, которое они невольно проводят на явочных квартирах, зачастую превращается в кошмар. Они выдернуты из своих привычных активных будней и вынуждены час за часом томиться, пусть даже в очень уютных домах, без возможности работать, хлопотать по хозяйству или видеться с друзьями. Телефонные разговоры ограничены, никакой электронной почты… Даже телевидение только усугубляет ситуацию, напоминая им о существовании большого внешнего мира, от которого они сейчас отрезаны в этой «тюрьме» и которого могут больше не увидеть вообще. И все эти шоу – что комедии, что драмы – выглядят как издевательство над реальной трагедией, переживаемой ими лично.

Делать совершенно нечего.

Зачастую это вынуждает наших клиентов искать забвения во сне. Нет никакой необходимости просыпаться слишком рано.

В половине десятого утра в воскресенье я сидел за рабочим столом в своем «кабинете», возобновив дежурство уже в пять часов, когда до меня донесся стук двери и скрип половиц. Потом послышались голоса Райана и Джоанн, разговаривавших с Лайлом Ахмадом, который объяснял им, как приготовить кофе и завтрак.

Отправив еще несколько электронных писем, я встал из-за стола и потянулся.

Ночь прошла мирно. Новый «наблюдатель» из Западной Виргинии, сменивший прежнего, обладал более низким голосом, но точно таким же акцентом. Он информировал меня, что, по данным мониторинга, волноваться не о чем. Около полуночи мимо проехала машина, но она следовала логичным маршрутом для одного из местных жителей, возвращавшегося после ужина в Тайсонсе или в Вашингтоне. В любом случае, приборы показали, что скорости водитель не снижал, а, по нашим приметам, это исключало его из числа вероятных угроз.

Я присоединился в кухне к Кесслерам, и мы обменялись приветствиями.

– Как спалось? – поинтересовался я.

– Довольно хорошо, спасибо, – ответил Райан, хотя взгляд его был мутен, а двигался он неуверенно не только из-за хромоты, но и скорее всего страдая похмельем. На нем были рубашка фирмы «Изод» пурпурного цвета и джинсы на ремне, через пряжку которого свешивался живот. Со своим оружием он не расставался. Джоанн тоже надела джинсы и черную футболку под цветастую прозрачную блузку. В круглое складное зеркальце она осмотрела свои губы и подправила помаду – никакой другой косметикой Джоанн не пользовалась.

Райан сообщил, что уже успел как следует пообщаться с Амандой и у них с Картером все в полном порядке. Вчера девочка с удовольствием отправилась на рыбалку, а вечером они ужинали у соседей, поджаривая улов на углях.

Нынешним утром я тоже связался с Биллом Картером, о чем сказал теперь Кесслерам.

– Он говорит, что не заметил ничего подозрительного. Вот только ваша дочка по-прежнему волнуется, что завтра пропустит занятия в школе, игру и свою внеклассную работу.

– Это ее «горячая линия» для неуспевающих, – напомнил Райан. – Она там практически справляется в одиночку.

Я многое теперь знал об Аманде и потому не удивился.

– Будем надеяться, что ничего пропускать ей не придется, – заметила Джоанн.

Было лишь только сравнительно раннее воскресное утро. Если бы нам удалось сегодня выйти на след Лавинга и его заказчика, жизнь Кесслеров вернулась бы к подобию нормальной уже к вечеру.

– Чем нам заняться сегодня? – спросил Райан, выглядывая в окно. В гараже я заметил клюшки для гольфа и подумал, что он был бы не против провести начинавшийся теплый денек, гоняя шары.

– Просто расслабьтесь и отдыхайте, – ответил я. При этом мне припомнилось замечание Клэр Дюбойс, сделанное, когда мы с ней однажды летели вместе во Флориду на встречу с клиентом:

– Чего ради пилоты все время твердят нам: а теперь приведите спинки кресел в удобное для вас положение и наслаждайтесь полетом? Что нам остается еще делать? Стойку на руках в проходе? Или, быть может, есть вариант открыть окошко и покормить птичек?

У Кесслеров тоже возможностей было немного. Я знал, что им не понравятся мои распоряжения, но строго наказал не покидать пределов дома.

– Значит, торчать все время в четырех стенах, – пробормотал Райан, глядя сквозь щель в шторах на яркий солнечный луч, игравший на уже начавших желтеть листьях деревьев. Потом он вздохнул и начал намазывать масло ножом на ломтик английского кекса.

Ничего не делать…

Зазвонил мой телефон. Я взглянул на определитель номера, извинился и вышел из кухни.

В своем закутке я принял звонок.

– Слушаю тебя, Клэр.

– Есть кое-какая новая информация.

– Рассказывай.

Ее молодой голос звучал с обычной для нее заинтересованностью во всем, чем бы она ни занималась:

– Я по поводу электронных датчиков, снятых с вашей машины у склада, помните? Забавно получается. Они произведены компанией «Мэнсфилд индастриз». У маленького сенсора радиус действия шестьсот метров, у того, что побольше, – километр. Для кого-то это, может, и звучит впечатляюще, но на самом деле это очень старые модели. Новые модификации, как те, которыми сейчас пользуемся мы сами, действуют через спутник, и ты можешь отслеживать их перемещения, не выходя из кабинета. А вам прилепили дешевку. Такие остались теперь только у полицейских.

Это действительно становилось интересно.

– И марки датчиков…

– …Те же, что применяют управления полиции штатов.

Одним словом – начальство Кесслера.

– Серийные номера сохранились?

– Увы, нет, – ответила она. – Так что определить точно, откуда их взяли, невозможно.

– А отпечатки пальцев или другая информация?

– Ничего.

Поневоле призадумаешься. У тебя клиент – офицер полиции, а аппаратура, которую против тебя используют, вполне возможно, взята из управления, где он служит.

Еще один фрагмент разрозненной пока мозаики.

– А что с Грэмом? – спросил я, вспомнив о работнике министерства обороны, у которого украли чековую книжку, а он потом написал заявление о прекращении дела.

Голос Клэр потускнел, когда она начала:

– Так. Теперь об этом…

Звучало не слишком обнадеживающе, и я спросил:

– Что такое?

– Думаю, здесь мне понадобится помощь.

– Почему?

– Есть проблемка.

Не люблю подобного словоупотребления. Но она продолжала:

– Я проводила обычное расследование и добилась кое-какого прогресса. Но потом обнаружила, что начальнику следственного отдела…

– Льюису?

– Да. Ему позвонил некто «наделенный властью». Это цитата, потому что сама я не очень понимаю, что это выражение означает. В кино я сочла бы, что речь идет об отрицательном герое или просто мерзавце. Так вот эта властная персона настоятельно просила Льюиса закрыть дело.

– Кто-то из Пентагона?

– Это мне неизвестно. Но потом я занялась простыми подсчетами. Грэм зарабатывает девяносто две тысячи в год. Его жена – пятьдесят три. Им приходится выплачивать с процентами банковскую ссуду в шестьсот тысяч долларов, полученную на дом, плюс содержать в колледжах двух дочерей. И это не считая расходов на сына, которого зовут Стюарт. Девочки учатся в престижных частных интернатах, которые обходятся семье в шестьдесят тысяч ежегодно. Зато там отличные комнаты для проживания и первоклассное питание, не в обиду будет сказано общественным школам.

– Все это сводится к тому, – подытожил я по размышлении, – что украденные сорок тысяч долларов для финансов этой семьи значительно более сильный удар, чем мы предполагали.

– Это просто нокаут. Я сужу по тем временам, когда сама училась в «Дьюке». Мои старики экономили на всем, чтобы оплатить мое образование. Для них такая потеря означала бы катастрофу. Как же, их дочери суждено стать какой-нибудь простой официанткой!

– И это вся проблема?

Проблемка…

– Вообще-то не совсем. – Она замялась.

– Клэр, не тяни, говори, что случилось.

Моя протеже Дюбойс обладала причудливым сочетанием качеств – быстрым умом, способностью подмечать необычные детали и выносить странные суждения. Но вместе с тем она почти в той же степени, что и я, была игроком и не любила признавать поражение, особенно если к нему привела ее собственная ошибка. А я уже чувствовал, что именно это и произошло.

– Понимаете, мне пришла в голову одна идея. Раз Грэм имеет допуск к секретным материалам, то обязан проходить проверки на детекторе лжи.

Верно, все государственные служащие, кому доверяют информацию только для служебного пользования, должны регулярно проходить такие проверки. Некоторые организации делают это самостоятельно, но министерство обороны прибегало к услугам специалистов ФБР.

– Ну я и позвонила приятелю в Бюро, чтобы навести справки. Грэму по графику полагалась проверка на прошлой неделе, но он заявил, что в тот день не пойдет на работу. Пожаловался на простуду. Проверки на детекторе вообще не проводят, если человек принимает лекарства. И ему перенесли ее на следующий месяц.

– Тогда ты проверила явку сотрудников по базе данных Пентагона?

– Точно! Грэм не остался в тот день дома. Он был на работе, и никто не заметил никаких признаков недомогания. Так что он попросту солгал.

– Ты искала в правильном направлении. И что было дальше?

– На меня кто-то «настучал», и Грэм обо всем узнал, выяснил даже мое имя и позвонил. Зол был страшно.

Не блестящий вариант, трудно не согласиться. Грэму лучше было бы ничего не знать о нашем расследовании. Однако я по-прежнему не понимал, из-за чего так расстроилась Дюбойс. Пока она сама не объяснила мне это:

– Я решила, что если уж меня все равно раскрыли, то не повредит допросить его и послушать, как он объяснит, что отозвал свое заявление в полицию. И тут он… Как бы это сказать помягче? Полез в бутылку, что ли. Заговорил со мной в оскорбительном тоне. Назвал меня дамочкой, а я этого терпеть не могу.

Вот уж в чем я ни секунды не сомневался.

– И он использовал нецензурное выражение, когда заявил, куда я должна засунуть свой ордер.

– Ордер? Постой, о каком ордере речь?

– Вот в том-то и проблема. Меня занесло, и я пригрозила ему арестом.