Текст книги "Грань"

По мере того как Уэстерфилд и Эллис вели «торговлю», предлагая друг другу варианты компромиссов, я даже не пытался вмешиваться. И перебил их под самый конец споров.

– Джейсон?

Он оборвал себя на полуслове и посмотрел на меня.

– Я никуда не уйду, – сказал я. – И не стану писать прошения об отставке. Вы просто не выдвинете против меня никаких обвинений, вот и все.

Эти слова в равной степени ошарашили и Уэстерфилда, и моего шефа. Прокурор растерянно посмотрел на свою ассистентку, которая тоже была удивлена и только поигрывала жемчужным ожерельем.

Потом губы Уэстерфилда растянулись в жесткой гримасе.

– Так-так, уж не собираетесь ли вы…

Ему не хотелось завершать фразу вопросом «угрожать мне?», но только чем-то подобным он и мог закончить ее.

– Не горячись, Корт, – сказал Эллис. – Мы найдем приемлемое решение. Всегда есть возможность договориться.

Я поднялся, подошел в двери и закрыл ее.

Уэстерфилд все еще пребывал в шоке. Эллису явно хотелось провалиться сквозь землю. Что касается Дюбойс, то она едва заметно улыбнулась. Эту улыбку Клэр явно переняла у меня.

– Приступай к сути, – сказал я ей и откинулся на спинку кресла. Я учу своих протеже не только обращению с «дознавателями», киллерами и их заказчиками. Они должны уметь общаться и с теми, кто вроде бы призван нам помогать.

Клэр повернулась к Уэстерфилду и начала, выдерживая безукоризненно уважительную интонацию:

– Сэр, при окончательном анализе дела, которое будет возбуждено против мистера Албертса и сенатора Стивенсона, мы сочли важным точно установить, откуда им стало известно, что нашей организации была поручена охрана семьи Кесслер. Для офицера Корта и для меня это оставалось одним из самых важных вопросов, на которые мы не знали ответа. Разумеется, когда мы беремся за подобные операции, никого официально не уведомляют об этом. Жизненно важно, чтобы о существовании нашей организации знало как можно меньшее число людей. Как вам нетрудно себе представить, нам едва ли удалось бы работать эффективно, если бы все кому не лень имели возможность совать нос в наши дела. Напомню, кроме того, что специальным актом сотрудникам прочих правоохранительных органов запрещено делиться с кем-либо информацией о нашем существовании вообще, не говоря уже о подробностях предпринимаемых нами конкретных действий.

– «Совать нос»! – Уэстерфилд в раздражении даже сжал кулаки, но ему пришлось позволить Дюбойс закончить.

– Однако на основе записей телефонных переговоров – полученных, подчеркну, на основе законно выписанного ордера – нами установлено, что в субботу Сэнди Албертс звонил именно вам в офис всего лишь за час до того, как пришел сюда, чтобы начать обсуждение незаконных разведывательных операций с директором Эллисом и офицером Кортом. До этого звонка ни Албертс, ни сенатор Стивенсон не были осведомлены о том, что охрана Кесслеров поручена нам.

– Звонил в мой офис? Чушь! Это просто смехотворно!

– К сожалению, это не так, сэр. – Дюбойс смотрела ему прямо в глаза. – В нашем распоряжении есть распечатка разговора.

Она раскрыла лежавшую перед ней на столе папку, и талисманы на ее браслете зазвенели колокольчиками.

– Я выделила самое важное желтым фломастером. Боюсь, он светловат, но вам ведь видны мои пометки? Синий маркер оказался слишком темным.

Крис Тизли вцепилась тонкими пальцами в свой блокнот. Ее хорошенькое личико побагровело, и даже жемчужины поменяли оттенок на более красный, хотя мне это, возможно, только показалось. Она выдавила из себя:

– Но ведь Албертсу было известно о Кесслерах. Он сам назвал их фамилию. И я подумала… Он спросил только, кто занимается их охраной. Больше никаких вопросов не задавал. И я решила, что не произойдет ничего страшного, если…

У Дюбойс (вот ведь умница!) хватило выдержки не сводить глаз с Уэстерфилда; она не удостоила даже мимолетным взглядом свою незадачливую коллегу.

– Ах вот, значит, как, – медленно выдавил из себя прокурор.

Прошло несколько мгновений, в течение которых единственными звуками в комнате оставался перезвон талисманов на браслете Дюбойс, укладывавшей бумаги в свой дипломат. Уэстерфилд выпятил нижнюю губу и сказал:

– Похоже, всем нам сейчас необходимо вернуться к выполнению главной задачи – усадить за решетку сенатора et son ami[25]25
  И его друга (фр.).


[Закрыть].

С этими словами он поднялся. Помощница тоже поднялась.

– До свидания, джентльмены… И леди.

После чего оба удалились.

Что ж, у каждого своя точка уязвимости. Просто у прокурора она оказалась чувствительнее.

71

У себя в кабинете я открыл сейф и достал игру, полученную почтой в субботу.

Я удалил предохранительную, всю в пузырьках, обертку и открыл крышку, а потом с удовольствием вдохнул запахи старой бумаги и картона. Еще пахнуло кедром, что особенно обрадовало меня. В каждом комплекте настольной игры мне всегда интересна прежде всего его история. Вот эту игру, например, впервые купили совершенно новой в 1949 году. Потом она, вероятно, переходила от одного поколения семьи к другому или меняла владельцев – такие вещи часто выставляют на «гаражных распродажах» – а возможно, попала в какую-нибудь гостиницу в Новой Англии, где ею развлекались постояльцы, когда дождь загонял их под крышу и мешал приятным прогулкам.

А едва ощутимый запах нафталина говорил о том, что в последние годы игру держали запертой в каком-нибудь стенном шкафу. Картонное игровое поле потрескалось, покрылось пятнами, почему игра и продавалась так дешево, и я постарался представить себе, сколько же всего людей успели дойти своими фишками от старта до финиша, что это были за люди, чем занимаются сейчас, если еще не покинули этот мир.

При всей их изощренности и все более совершенной графике для меня компьютерные игры сильно уступали в притягательности своим элегантным трехмерным предшественницам.

Я сложил игру в сумку из супермаркета. Было четыре часа дня, и я собирался отправиться наконец домой.

В дальнем углу кабинета на низкой тумбочке у меня стоял небольшой телевизор, который почти все время работал с приглушенным звуком. Бросив взгляд на экран, я увидел бегущую строку Си-эн-эн, сулившую свежие новости. По этому поводу Дебойс обязательно заметила бы: разве могут новости быть не свежими, а известия не последними?

Я вчитался в тянувшуюся снизу ленту слов. Лайонел Стивенс объявил, что с сегодняшнего дня слагает с себя полномочия сенатора. Против него возбуждено уголовное дело, но никаких подробностей не сообщалось. Руководитель его аппарата Сэнди Албертс арестован, как и глава политического комитета, связанный с Албертсом еще со времени лоббистской деятельности последнего.

Что ни говори о Джейсоне Уэстерфилде, а свое дело он знал.

От неожиданно донесшегося из дверного проема голоса я вздрогнул и машинально выключил телевизор.

– У меня все готово, – сказала Барбара, мой секретарь. – Несу вам на подпись.

Я взял у нее документ и пробежал глазами. Это был приказ о том, что мы снимаем с себя ответственность за охрану семьи Кесслеров. Чистая формальность. Если бы случилось так, что «дознаватель» не знал об аресте заказчика и продолжил выполнять задание, мы бы, разумеется, тут же снова взяли бы клиентов под защиту, невзирая ни на какие приказы. Но, как любому государственному учреждению, нам полагалось держать свою документацию в порядке. Я расписался и вернул листок Барбаре, предупредив, что вернусь на работу дня через три или четыре, но она всегда знает, как найти меня, если что. Само собой, Барбара это знала, но я счел за лучшее напомнить.

– Вам нужно малость отдохнуть, – сказала она с материнской интонацией, которая искренне тронула меня. – Что-то вы неважно выглядите.

Действие перечного спрея давно не ощущалось. Я вопросительно вскинул брови.

– Вы все еще хромаете, – пояснила она.

– Ерунда. Всего лишь царапина.

– Пусть ваш пальчик скорее заживет!

Пальчик? Я представил себе большой палец на своей лапище и чуть не расхохотался. Мари и Фредди правы – я так редко смеялся, что развеселить меня могло только нечто подобное.

Я забрал пакет с игрой, компьютер, спортивную сумку с одеждой и отправился к отсеку, который занимала Дюбойс. Она как раз говорила по телефону. Игривый тон ее подсказывал, что на другом конце провода был скорее всего «кормилец кошек». Мне казалось, что сегодняшний вечер вполне подошел бы для романтического ужина. И она действительно расписывала со свойственными ей излишними подробностями и отступлениями от темы рецепт цыпленка, которого задумала приготовить.

Я собирался помахать на прощание рукой, но она подняла вверх палец, что означало просьбу немного подождать.

Мне не хотелось, чтобы из-за меня она вешала трубку, и потому я шепнул:

– Должен бежать. Огромное спасибо. Ты проделала отличную работу.

Губами она едва заметно улыбнулась, а вот глаза просияли. И я вспомнил, что когда меня хвалил Эйб Фэллоу, моя реакция была совершенно иной. Я отводил глаза и делал вид, что похвала для меня – нечто естественное. Конечно, Клэр Дюбойс все делает правильно, подумалось мне. У нее было особое чувство юмора, и порой она выносила странные суждения. А еще имела привычку разговаривать сама с собой. Но зато никогда не сдерживала эмоций, какими бы они ни были. Так и следовало поступать. Будь у меня возможность вернуться в прошлое и кое-что там подправить, я, наверное, стал бы таким же, как она.

Но прошлое – это такая штука… Оно не только напоминает о себе в самое неподходящее, в самое неудобное время. Оно неизменяемо, словно высечено в камне.

Оставив ее продолжать монолог о кулинарии, я спустился в гараж за своим автомобилем – темно-красным «вольво». Мою работу никак не назовешь самой безопасной в мире, но в повседневной жизни я предпочитаю садиться за руль машины, которую рекомендовал всей нашей семье мой поднаторевший в страховом бизнесе отец. Ей не хватает стиля? А кому он нужен, этот ваш стиль? К тому же она и служит дольше прочих.

Не успев выехать на Кинг-стрит, я услышал сигнал о том, что мне на телефон пришло текстовое сообщение. Притормозив у тротуара, посмотрел на дисплей. Потом, глядя через лобовое стекло на масонский храм, погрузился в раздумья.

72

Я встретился с Джоанн Кесслер в «Галерее» – более дорогом из двух торговых центров в Тайсонс-Корнер, которые стоят почти вплотную друг к другу вдоль платной автотрассы и находятся совсем рядом с тем офисным зданием, где мы допрашивали Аслана Загаева.

В «Галерее» нашли себе пристанище «Ритц-Карлтон», «Де Бирс» и «Версаче», и я не понимал, как они еще до сих пор не вылетели в трубу, – ведь, за исключением нескольких дней перед Рождеством, покупателей здесь почти никогда не было.

Джоанн расположилась за шатким столиком в напоминавшем пещеру кафе «Старбакс», лелея между ладонями чашку с чаем.

В течение примерно месяца после окончания нашей работы с клиентами у них еще остаются выданные им безопасные сотовые телефоны – на всякий случай. По истечении этого срока компьютер автоматически введет неразбериху в коды и номера, и бывшие подопечные вольны выбирать: вернуть нам аппарат по почте или просто выбросить. Таким телефоном и воспользовалась Джоанн, когда полчаса назад прислала мне сообщение с просьбой о встрече.

Разумеется, я уже связался и с ней, и с Райаном, и, конечно, с Амандой, чтобы поделиться всеми подробностями. Мы тепло попрощались. А теперь, когда приказ подписан, наша миссия считалась полностью законченной.

Но как теперь выяснялось, не до конца.

Я взял себе кофе и присел рядом с женщиной, серьезной, как всегда.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она.

Совершенно не расположенный обсуждать свои болячки, особенно палец ноги, я ответил:

– Неплохо, спасибо. А как Райан?

– Поправляется. Врачи обещают, что уже завтра он будет дома.

– А Аманда?

– Лучше всех. Горит желанием начать кампанию по борьбе с коррупцией в Вашингтоне.

– Присматривайте, пожалуйста, за тем, что она пишет в своем блоге, – попросил я. – Нельзя, чтобы Аманда ненароком упомянула обо мне.

– Об этом мы уже очень серьезно поговорили, – улыбнулась Джоанн.

– Слышали новости о Стивенсоне?

– Да. Послушайте, Корт, – продолжала она, – у меня осталось чувство, что ни один из нас не поблагодарил вас, как следовало бы. Я много думала об этом. Обо всем, что вы сделали. Вас ведь чуть не убили. А между тем мы для вас совсем чужие. Мы для вас – никто.

Я помолчал. Право же, неловкая ситуация.

– Вы были моей работой, – ответил я.

– Я все равно глубоко благодарна вам.

Но как я догадывался, встреча понадобилась ей не только для того, чтобы сказать мне спасибо.

И точно, после паузы:

– Есть еще кое-что. Мне нужно попросить вас. Знаю, что не должна, но… Я просто больше не знаю никого, к кому с этим обратиться.

– Конечно. Я вас слушаю.

– Это по поводу Мари. – Голова Джоанн поникла. – С ней меня тоже постигла неудача.

Я ждал продолжения, разглядывая редких посетителей торгового центра.

– Мари даже разговаривать со мной не хочет. Но я подслушала ее. Она действительно собирается снова съехаться с Эндрю. Я хотела ее отговорить, но она полностью отгородилась от меня. Схватила свои вещи и выбежала в дверь… Он снова будет бить ее, а Мари не сможет защититься. – Джоанн дотронулась до моей руки. Странное чувство. Когда относишься к своим клиентам как к фигурам на игровой доске, которые нужно только оберегать, в физический контакт с ними не вступаешь. Более того, Эйб всегда настоятельно рекомендовал всячески избегать его.

При этом мне трудно было избавиться от воспоминания о том, как мы с Мари целовались на берегу Потомака.

– Не могли бы вы поговорить с ней? – тихо попросила Джоанн. – Пожалуйста! Я понимаю, что это не входит в ваши обязанности. Но меня она не слушает. Вполне возможно, что вообще больше не захочет со мной разговаривать…

Слезы в ее глазах. Второй раз за время нашего знакомства.

Не зная, как реагировать, я чувствовал острый дискомфорт.

– Где она сейчас?

– Встречается с ним через час в парке Вашингтона в центре города.

Как я не раз втолковывал Клэр Дюбойс и всем своим ученикам, всякие отношения между «пастухом» и его клиентом прекращаются в ту минуту, когда заказчик, киллер или «дознаватель» арестованы либо нейтрализованы иным способом. Необходимость дальнейшей психотерапии, разводы, трагические инциденты или счастливое продолжение семейной жизни – все это нас уже никаким боком не касается. К тому времени, когда существование Кесслеров начнет возвращаться к норме после всех пережитых ими страхов – а это так или иначе случится, – я уже буду где-то на другой явке или в пути, обеспечивая безопасность других подопечных.

– Умоляю вас!

Снова точка уязвимости, подумалось мне. Для меня она была теперь в том воспоминании о пенившихся водах Потомака.

Уязвим…

– Хорошо, – сказал я.

Мою руку сжали сильнее.

– О, как я вам благодарна! – Джоанн смахнула слезы со щек.

Я поднялся.

– Корт?

Пришлось обернуться.

– Помните, о чем мы с вами говорили? О раздвоенности жизни. О том, что невозможно охранять людей, как вы, или делать ту работу, что я выполняла прежде, и одновременно иметь семью. Я тогда сказала, что совмещать одно с другим не стоит и пытаться. Но теперь я в этом вовсе не уверена… Вероятно, это вполне возможно. Если правильно построить отношения. – Она улыбнулась, и лицо ее приняло выражение, какого я раньше не замечал. – Нужно только очень сильно захотеть этого.

Честное слово, я не знал, что ответить на это, а потому кивнул на прощание и, слегка прихрамывая, пошел искать свою машину.

Минут через сорок я уже был в парке Вашингтона, расположенном неподалеку от площади Дюпона. Это совсем небольшой парк, разбитый в первые годы существования города. Некоторые садовые скамейки в парках нынче совершенно новые, и, как я слышал, их теперь штампуют из переработанных старых шин и пакетов из-под молока. Это, конечно, очень прогрессивно, экологично и благотворно для человечества, но я предпочитаю старые, как те, что стояли здесь. У них был такой вид, словно они установлены в те времена, когда неподалеку, в доме на Пенсильвания-авеню, работал еще Тедди Рузвельт. Черные чугунные станины, местами ржавые, с деревянными планками сидений, бугристыми от все новых слоев краски, которые годами накладывали на них.

Парк пересекла пара, остановившаяся на секунду, чтобы полюбоваться на цветущий куст – по-моему, это была камелия, – а потом здесь стало снова совсем пустынно. День выдался ветреный, небо покрывали облака. Я поставил машину так, чтобы мне была видна каждая скамья и я мог заметить появление Мари, с какой бы стороны она ни подошла. Заглушив мотор, опустил солнцезащитный козырек. В глаза я здесь точно никому не бросался. Попытка позвонить Мари по телефону ни к чему не привела – она включила автоответчик, видимо, не желая отвечать на звонки сестры.

Потом появился новый персонаж. Не без огорчения я узнал в нем Эндрю. Его фото Клэр Дюбойс прислала мне еще в тот период, когда он не был исключен из числа подозреваемых заказчиков в деле Кесслеров. Разговаривая по сотовому телефону, он неспешно вошел в парк, осмотрелся и, поразмыслив, сел на скамейку. Закинул ногу на ногу. Выражения его лица с двадцати с лишним метров я четко не видел, но он явно не улыбался, а в некоторых жестах отчетливо проявлялось раздражение. В любой игре Эндрю был бы для меня легким противником – слишком взрывной темперамент и отсутствие сосредоточенности.

Поскольку он появился первым, у меня не оставалось возможности поговорить сначала с Мари, если только не перехватить ее каким-то образом по дороге.

Но такого шанса мне не предоставилось, потому что она показалась почти тут же, войдя в парк с противоположной стороны. В отличие от Эндрю она расплылась в улыбке, показывая, что рада встрече. Мари шла легко и быстро с пакетом из магазина «Нейман Маркус» и небольшим кофром для фотоаппарата через плечо. Хорошо мне теперь знакомый чемодан на колесиках покорно тащился за ней, как верная собачонка. Неужели в пакете подарок для него? Это означало бы, что Мари готова вернуться к той роли зависимого, неуверенного в себе ребенка, которая отчетливо проявилась, когда она оставляла прежде сообщение на его автоответчике. С ним Мари вела себя совсем иначе, чем с другими, – например, со мной.

Мистер гид…

Эндрю заметил ее, кивнул, но не улыбнулся в ответ и не прервал разговора по телефону. Наверняка специально сделал совершенно ненужный ему звонок, чтобы сразу показать свою власть над ней, подумал я. Подобный тип поведения очень распространен у животных, но они делают это ради выживания, а не из чистого эгоизма. Зная, что Эндрю иногда бил Мари, я сразу почувствовал опасность в его пренебрежении к ней. Этого и боялась Джоанн.

Поскольку я уже не был при исполнении, свой «глок» я оставил запертым я ящике стола на работе. Впрочем, в любой момент можно набрать 911. Я пристально всматривался, стараясь не упустить чего-нибудь важного. Его руки были в перчатках. Еще раньше я приметил, что карман его брюк оттопырен. В большом рюкзаке Эндрю могло лежать оружие. Впрочем, и сам по себе рюкзак мог послужить оружием. Эндрю не носил очков, которые делают человека менее опасным, если приходится вступать с ним в схватку или убегать от него. Этот мужчина был, несомненно, силен и в хорошей физической форме.

Но Мари не замечала исходившей от него угрозы и всем своим видом показывала, как ей приятно вновь увидеть его. С не покидавшей губ улыбкой она села рядом и поцеловала Эндрю в щеку, к которой он не прижимал телефон. Он сначала схватил ее за руку, но еще какое-то время не проявлял никаких знаков внимания, пока наконец не закончил разговор. Убрав мобильник, Эндрю повернулся к ней и тоже изобразил улыбку. Слов я не слышал, но их разговор казался довольно спокойным. Он наверняка спросил, где она провела последние дни, а она – это я понял по удивленному выражению его лица – рассказала ему какую-то часть правды. Он коротко рассмеялся.

Как бы ни выглядело со стороны происходящее на твоих глазах, Корт, чем бы ни казалось, никогда не делай поспешных выводов. Будь настороже.

Слушаюсь, Эйб!

Усмешка Эндрю сменилась чуть похотливой улыбочкой, когда он обнял Мари за талию. Он что-то нашептывал ей, наверняка зазывая к себе домой. По сведениям Дюбойс, жил он неподалеку отсюда.

Но в этот момент Мари покачала головой и скинула его другую руку, лежавшую на ее плече. Отодвинулась. Помолчала, явно собираясь с духом. А потом заговорила, избегая смотреть ему в глаза. Поначалу слова явно давались ей с трудом, но постепенно Мари осмелела и продолжала, глядя, как равнодушно он слушает ее.

Сделав жест затянутой в перчатку рукой, он склонился к ней ближе. Произнес несколько фраз, но Мари снова покачала головой.

Потом она достала из пакета фотографию в рамке. Это был натюрморт, который я видел прежде в доме Кесслеров. Вероятно, когда-то именно Эндрю подарил ей его. Скорее всего он и был автором работы. Теперь Мари протянула снимок ему.

Интересно. Явный признак желания разрыва с ее стороны.

Посмотрев на фотографию, Эндрю грустно улыбнулся. Потом начал долго говорить, что-то внушая ей. Опять склонился, чтобы поцеловать Мари, но она отпрянула, бросив ему в лицо еще несколько фраз.

Он сначала кивнул. А потом вскочил на ноги и с яростью швырнул рамку на асфальтированную дорожку у скамейки, где она вдребезги разбилась. Мари съежилась от страха, стараясь увернуться от осколков. Потом Эндрю потянулся и схватил ее за руку. Она поморщилась, даже вскрикнула от боли. Его другая рука в плотно облегающей перчатке стала сжиматься в кулак.

Я открыл дверь машины и быстро выскочил…

Но в эту же секунду тоже поднявшаяся на ноги Мари врезала рукой прямо в лицо Эндрю. Тот, не ожидая от нее проявлений агрессии, был застигнут врасплох. Удар пришелся точнехонько ему в нос. Больнее ничего не придумаешь – я испытал это на собственной шкуре, потому что однажды мой перепуганный клиент случайно со всей силы заехал мне по носу локтем.

Эндрю невольно опустился на скамейку, сгорбившись, все еще злясь, но полностью занятый теперь своей окровавленной физиономией.

– Ты сучка поганая!

– Но я же сказала тебе, что все кончено, – твердо повторила Мари.

Теперь, выбравшись из машины, я слышал каждое их слово.

Эндрю поднялся и почти вслепую стал размахивать кулаками, но Мари абсолютно хладнокровно с силой толкнула его. Зацепившись ногой за ногу, он всей своей тяжестью рухнул на асфальт. Потом вскочил, отступил на несколько шагов и полез в карман за бумажным носовым платком.

– Ты напала на меня, сука! Я вызову полицию.

– Валяй, вызывай, – отозвалась она, воплощенное спокойствие. – Только помни, что брат моей сестры – коп. И насколько я знаю, у него на тебя давно руки чешутся. А ведь у него есть еще и коллеги.

Я не без удовольствия отметил, что, находясь под моим попечением, Мари тоже научилась давить на болевую точку противника. Она посмотрела на него почти с жалостью.

– И не смей мне больше звонить.

Потом Мари закинула кофр с камерой через плечо, повернулась и, волоча за собой чемодан, неторопливо стала удаляться. Я подождал, желая убедиться в том, что Эндрю не станет преследовать ее. Похоже, эта мысль пришла ему в голову, но ненадолго. Он подобрал с земли остатки рамки и вновь в бешенстве швырнул об асфальт. А потом быстрым шагом пошел в другую сторону, зажимая рукой все еще кровоточивший нос.

Я снова сел за руль, запустил мотор и повел машину в том направлении, куда ушла Мари. Уже на следующем перекрестке я заметил, что она стоит у перехода через улицу. Мари пальцами взъерошила себе волосы и чуть откинула голову назад, чтобы посмотреть на еще более помрачневшее небо. Она вдыхала те же запахи, что и я сквозь опущенное стекло своего «вольво», – сладковатый аромат сырых осенних листьев и еще более приторный дымок из камина расположенного на углу дома.

Для нее загорелся зеленый сигнал светофора, она пересекла проезжую часть и подошла к стеклянным дверям высотного здания отеля «Хайатт».

Я припарковался у тротуара в неположенном месте, показал удостоверение полисмену. Кивнув, он оставил меня в покое.

Мари прошла сквозь вращающуюся дверь, огляделась и решительно направилась к стойке службы размещения, отдав свой чемодан мальчику-коридорному. Поздоровавшись с рецепционисткой, она открыла сумочку, достав свои права и кредитную карточку.

Я еще немного понаблюдал за ней. Убедившись окончательно, что последняя из моих подопечных находится в полной безопасности, я включил передачу и влился в транспортный поток, который увлек меня в сторону дома.