Текст книги "Снежная королева"

– Что? – Гундалину, задыхаясь, сел и оперся о стену. Он улыбался во весь рот, и Мун заметила, что один зуб у него выбит. – О боги, не верю! Старый Сингалу! Ты ведь, наверное, выдумываешь, да? – Смех всегда был самым лучшим лекарством.

Она покачала головой.

– Нет, правда! Это вышло случайно. Но даже КейАр был доволен. – Она припомнила радостные слезы Элсевиер и свои собственные тоже. Слезы вдруг снова навернулись ей на глаза – слезы печали.

– Побывала у Аспундха, надо же! – Гундалину покрутил головой и тоже вытер глаза, все еще улыбаясь, – Даже мой отец не мог просто так заехать к Аспундху! Что ж, рассказывай дальше. Что же ты у него делала?

Мун сглотнула.

– Мы... мы много разговаривали. Он попросил, чтобы я осталась у него на несколько дней. Он ведь тоже предсказатель, ты, наверно, знаешь... – Она вдруг умолкла.

– И еще я знаю, что ты... умалчиваешь о чем-то важном, – тихо проговорил Гундалину. И покачал головой. – Нет. Я не хочу этого знать. Я даже не хочу знать, какого черта КейАр Аспундх приглашал к себе в гости контрабандистов. Но ведь на Харему ты могла иметь все, что душе угодно, – интересную жизнь, все, все, что имела здесь... Почему же?.. Почему ты ото всего этого отказалась, почему рискнула всем на свете, чтобы вернуться сюда? Я по твоим глазам вижу, что ты жалеешь об этом.

– Я считала, что должна это сделать. – Она чувствовала, как ее сломанные ногти впились в ладонь. – Начнем с того, что я никогда не хотела улетать отсюда ни на какую другую планету. Я только хотела попасть в Карбункул, чтобы найти своего двоюродного брата... Но когда я добралась до залива Шотовер, то случайно встретилась с Элсевиер, а потом легавые попытались нас арестовать...

– Залив Шотовер? – Странно печальное выражение появилось на его лице. – Сколь все-таки тесен этот мир. Ничего удивительного, что мне все время казалось... будто я где-то уже видел твое лицо.

Она с улыбкой наклонилась к нему и тоже внимательно всмотрелась в его лицо.

– Нет... наверное, я тогда была слишком поглощена бегством...

Он криво усмехнулся.

– Никогда не считал свое лицо таким уж запоминающимся. Значит, ты тогда направлялась в Карбункул? Но ведь теперь, спустя пять лет, тебе больше незачем стремиться туда? Что бы там ни случилось тогда с твоим братом – теперь это уж быльем поросло.

– Нет. – Она помотала головой. – Дело не в этом. Когда я была на Харему, то задала вопрос предсказателю и получила ответ: я должна была вернуться, ибо какое-то важное дело еще не доведено до конца... – Холодное молчание бездонной пустоты снова вспомнилось ей, мешая свободно дышать. – Но с тех пор, как я вернулась, все, кто был мне дорог, гибнут или страдают из-за меня... – Она нахохлилась и умолкла.

– Из-за тебя? Я не... понимаю...

– Из-за того, что я вернулась! – Она наконец выговорила это, давая Гундалину возможность увидеть, каково теперь ее истинное лицо, понять те действия и поступки, что безжалостно влекли ее назад, на Тиамат... – Вина за их гибель лежит на мне! Я заставила их привезти меня сюда! Я проклята! Если бы не я, они остались бы живы!

– Ты бы никогда этого просто не узнала, вот и все. Никто не может управлять чужой судьбой – мы и над своей собственной судьбой не властны. – Ока почувствовала, что Гундалину неуверенно коснулся ее плеча. – Но мы должны бороться. Мы с тобой не имеем права оставаться пленниками этого зверинца! Впрочем, я не сумел бы выжить, если бы не ты... если бы мы не встретились здесь... И ты зря обвиняешь себя!

Она подняла голову.

– А меры? Боги, ведь меры... были в полной безопасности в поместье Нгенета, пока туда не явилась я!

– Раз уж на охоту вышли Звездный Бык и его Гончие, твоей вины здесь быть не может, а они действовали по приказу Снежной королевы. Надо сказать, тебе еще здорово повезло; ты как раз трижды благословенна, а вовсе не проклята, раз после Королевской Охоты осталась... всего лишь с царапиной на шее. Да после встречи со Звездным Быком... – Гундалину снова закашлялся, схватившись за горло.

– Со Звездным Быком? – Она медленно встала, собралась с духом и спросила:

– А это был он... такой человек в черном? И кто же он такой? – Ей очень хотелось спросить, как его имя, но этого она не спросила.

Гундалину изумленно поднял брови:

– Неужели ты никогда не слышала о Звездном Быке? Это некоронованный супруг Снежной королевы, ее главный Охотник, ее слуга, ее советник в тех случаях, когда она имеет дело с инопланетянами... ее любовник, наконец...

– Он спас мне жизнь. – Мун потрогала корочку на заживающей ране и все-таки спросила:

– А как его имя, Гундалину?

– Этого не знает никто. Его личность держится в строгой тайне.

Он любил тебя когда-то, но теперь он любит ее. В ушах Мун вновь зазвучали эти слова.

– Теперь я понимаю. Я все поняла... Да, значит, это правда... – Она отвернулась, зажмурилась, но изумрудные глаза под маской палача неотступно стояли перед ней, преследовали ее...

– Что – правда?

– Мой двоюродный брат Спаркс и есть Звездный Бык, – прошептала она.

Гундалину остался спокоен.

– Это невозможно. Звездный Бык обязательно должен быть инопланетянином.

– Спаркс – тоже инопланетянин. Вернее, его отец был инопланетянином, а Спаркс всегда хотел быть похожим на отца, на жителей Зимы... И он стал похож на них... – Чудовище. Как он мог так со мной поступить?

– Ты делаешь слишком поспешные выводы, и только потому, что Звездный Бык побоялся... убить сивиллу...

– Он знал, что я сивилла, еще до того, как увидел мой трилистник! – Она боролась со все возрастающей непереносимой уверенностью. – Он узнал меня! Я уверена в этом. И на нем была та его медаль... – И он убивал меров. Она прижала стиснутый кулак к губам, прикусила его. – Как он мог? Как он мог измениться так сильно!

Гундалину снова лег и молчал, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

– Карбункул подчас такое с людьми делает... – проговорил он наконец. – Но если это правда, то в нем, по крайней мере, осталось достаточно человеческого, чтобы пощадить тебя. А теперь постарайся забыть о нем; забыть... ну хотя бы об одной своей проблеме! – Он вздохнул, уставившись куда-то в темный угол.

– Нет. – Мун вскочила и, прихрамывая, закружила возле его лежанки. – Сейчас я больше, чем прежде, мечтаю поскорее попасть в Карбункул. Для всех его поступков непременно есть весьма серьезная причина; если он успел так быстро перемениться, то найдется способ заставить его перемениться в обратную сторону... – Я должна снова завоевать его. Я не проиграю... нет, только не теперь, после такого долгого пути! – Я люблю его, Гундалину. Не имеет значения, что он сделал, насколько он изменился – я просто не могу перестать любить его. – И не могу перестать нуждаться в нем, не могу перестать желать вернуть его... Он мой, он всегда был моим! Я его никому не отдам – в чем бы Снежная королева ни заставила его участвовать!.. Она была потрясена открывшейся ей истиной и собственным бессилием. – Мы поклялись друг другу в вечной преданности; и даже если он скажет, что это ему больше не нужно, я все равно не поверю! – Она стиснула руки.

– Понятно. – Гундалину неуверенно улыбнулся, – А я-то всегда считал, что у вас, аборигенов, жизнь скучная, примитивная... – Он был искренне удивлен, восхищен услышанным и теперь явно гораздо больше расположен к Мун. – У нас на Харему любовь, по крайней мере, всегда знает свое место и не разрывает людям сердца.

– Но это значит, что у вас никто по-настоящему не влюбляется! – с неприязнью сказала Мун. Она нагнулась над стопкой разноцветной одежды, оставленной Бладуэд, и рассеянно вытащила что-то. Это оказалась длинная теплая туника из синей шерсти, отделанная красноватыми косами.

– Если ты имеешь в виду всепоглощающую, притупляющую разум, подобную удару молнии страсть – то ты права. Хотя я когда-то читал о такой любви... – Голос Гундалину смягчился. – Но самому никогда видеть не приходилось. Я не думаю, что она действительно существует.

– Просто жителям Харему этого знать не дано. – Мун сняла парку, расстегнула молнию на своем костюме для подводного плавания и вылезла из него, потирая ушибы на плечах и локтях и распрямляя спину. Ей было все равно, что он видит ее полуобнаженной, хотя и старается отвернуться; она даже испытывала злорадное удовольствие от того, что смущает его. Она надела мягкую теплую тунику прямо поверх тонкого белья, которое было под костюмом; потом натянула шерстяные рейтузы и надела меховые сапоги. На бедрах застегнула широкий ярко расписанный кожаный ремень. Потрогала вязаную из шерсти косу, что украшала ее тунику спереди от горла до подола, – в ней переливались все краски заката, и на темно-синем фоне это выглядело очень красиво. – Как здорово... – Она и сама удивилась своей заинтересованности этим нарядом, которая помогла ей победить мрачные мысли, и вдруг поняла, что и вязаная коса, и сама туника очень старые.

– Да, очень красиво. – Выражение лица у Гундалину было странным. Она, впрочем, заметила тщательно скрываемое им замешательство и почувствовала легкий укол стыда из-за того, что поставила его в неловкое положение.

– Гундалину...

– Зови меня лучше БиЗед. – Он неуверенно пожал плечами, словно расставаясь с собственной самоуверенностью. – Здесь мы должны звать друг друга по имени. – Он показал на клетки. Она кивнула.

– Хорошо, БиЗед. Нам нужно найти... – Она примолкла, услышав в коридоре чьи-то шаги. Загремел засов, ворота распахнулись, и вошла Бладуэд, за которой тащился розовощекий малыш. Она несла какую-то большую коробку, держа ее обеими руками, так что ворота прикрыла ногой. Звери напряженно, настороженно шуршали, глядя на нее из своих клеток. Малыш вдруг уселся прямо на пол перед одной из них. Бладуэд не обратила на него ни малейшего внимания и двинулась дальше, к противоположному концу пещеры.

Мун посмотрела на Гундалину: глаза его стали совершенно безжизненными, а на лице было написано откровенное отвращение. Зато сама Бладуэд прямо-таки просияла, бухнув ящик прямо перед ним и глядя на Гундалину с видом инквизитора.

– Ой, прямо не верится! Да ведь он совсем здоров! Посмотрите-ка... – Она дернула его за рукав. – Я ведь настоящую сивиллу раздобыла, чтобы тебя от смерти спасти, легавенький! – Гундалину вырвал руку и сел. – Теперь ты сможешь дочитать мне свою книжку до конца.

– Оставь меня в покое. – Он перекинул нога через край лежанки, заложил руки за голову и тут же сердито закашлялся.

Бладуэд пожала плечами, оглянулась на Мун, почесала свой ястребиный нос.

– С тобой тоже все в порядке, сивилла? Сегодня утром вы оба были вроде как мертвые. – В ее голосе слышалось едва заметное беспокойство.

Мун кивнула, стараясь не выдать своих чувств, и, тщательно подбирая слова, сказала:

– У меня все нормально... Спасибо за одежду! – Она коснулась своей туники. – Очень красиво! – Она не сумела скрыть восхищения.

На мгновение небесно-голубые глаза Бладуэд вспыхнули гордостью, и она потупилась.

– Это же просто старое тряпье! От моей прабабки осталось. Такого уже никто и не носит; никто здесь даже и шить такого не умеет. – Она пренебрежительно дернула себя за полу грязной белой парки. Потом порылась в коробке и выудила оттуда довольно большой пластиковый куб. Невнятный шум, похожий на шум дождя, тут же заполнил все вокруг. Бладуэд начала крутить ручку настройки, и Мун поняла, что это какой-то приемник и разбойница пытается справиться с помехами. – Принимает в этой дыре действительно гнусно. Вот у нашего легавенького ничего не вышло, хоть он и пытался эту штуковину разобрать и переделать. – Бладуэд показала Гундалину язык. – На, ешь! – Она брякнула жестяную банку прямо ему на кушетку. Внезапно у них за спиной раздался пронзительный визг, и Мун, вздрогнув, обернулась. Малыш стоял перед клеткой и ревел, размахивая ручонкой. – Эй ты, нечего клешни туда совать, черт побери! А это тебе, сивилла.

Мун поймала брошенную ей банку, села и приподняла крышку. Было похоже на рагу. Она смотрела, как Гундалину исследует еду: со вздохом облегчения.

– А это... твой братишка? – спросила она у Бладуэд.

– Нет. – Бладуэд пошла к клеткам, неся в руках куски мяса и коробку с нарисованными на ней животными. Она по очереди подходила к своим пленникам, оделяя каждого порцией пищи. Мун смотрела, как они отползают или отбегают пугаясь резких движений Бладуэд, а потом сразу возвращаются и хватают еду.

Бладуэд, что-то ворча, вернулась к ним с Гундалину, присела на краешек кушетки и взяла в руки такую же жестянку. Возле нее немедленно появился малыш и начал тянуть ее за куртку, тихо хныча.

– Успеешь! – рявкнула она и сунула ему в рот полную ложку рагу. – Ты что-нибудь в животных понимаешь? – обратилась она к Мун и мотнула головой в сторону клеток.

– Не в этих. – Мун с трудом оторвала взгляд от мальчика, чья мордашка была того бело-розового оттенка, како бывает у фарфоровых статуэток.

– В таком случае, нам придется повторить вчерашнее – только на этот раз ты расскажешь мне, как обращаться животными. – Бладуэд смотрела на Мун настойчиво, словно ожидая отказа. – По-моему, некоторые из них тоже больны. Я... я совершенно не представляю, что мне с ними делать! – Она смутилась и отвела глаза. – Я хочу знать, как их лечить.

Мун кивнула, проглотив последнюю ложку рагу, и медленно встала.

– Где ты их взяла?

– Украла. В Звездном порту. Или у торговцев. А некоторые в наши ловушки попались... Вон тот карликовый лисенок, например, или те серые птички. И еще эти вот кролики. Но я даже не знаю, как остальные и называются-то!

Мун чувствовала, что Гундалину следит за ней с мрачным осуждением, но решила не обращать на это внимания, а подошла к ближайшему из животных, самому неприглядному на вид – дрожащему, морщинистому кожаному мешку, казавшемуся пустым. «Мешок» лежал в гнезде из сухой травы и отвратительно бормотал, показывая свой жадный, как у пиявки, рот. Мун отворила дверцу клетки, прикусив губу от отвращения, присела тихонько на корточки и протянула зверьку на ладони несколько крошек.

Постепенно возбужденное бормотание стихло, прошло еще несколько секунд, и существо чуточку продвинулось к ней, подползая все ближе сантиметр за сантиметром, пока осторожно не коснулось ее ладони своим страшноватым ртом. Мун невольно вздрогнула; существо тут же ретировалось, однако вскоре снова приблизилось и очень аккуратно стало собирать крошки с ее ладони. Мун даже решилась погладить его второй рукой. Вблизи оно было похоже на головной мозг; кожа его была гладкой и прохладной на ощупь, точно смятая шелковая наволочка. Существо с удовольствием принимало ласку, издавая тихие булькающие звуки.

Мун осторожно оставила его и перешла к парочке похожих на кошек хищников с гибкой изящной походкой. Они сразу прижали уши и показали ей свои очень белые на фоне черной блестящей шерсти клыки. Мун легонько посвистела им – она и раньше умела подозвать так любую кошку, и те сразу, мурлыча, усаживались у нее на коленях. Длинные, с кисточками на концах уши хищников вздрагивали, поворачивались, настраивались, как радары... однако они все же, хотя и не очень охотно, подошли к ней. Она дала им возможность обнюхать ее пальцы и испытала истинное наслаждение, когда угольно-черная пушистая головка потерлась о ее руку в знак расположения. Потом обе «кошки» вытянулись перед ней, гортанными криками требуя ласки. Она их погладила.

Потом продолжила свой обход гораздо более уверенно и следующей осмотрела какую-то рептилию с кожистыми крыльями и похожей на мотыгу головой. Потом – каких-то покрытых мягкими перьями то ли зверей, то ли птиц, у которых, похоже, головы вообще не было; потом подошла к птице с изумрудным хохолком и рубиново-красной грудкой, что лежала без движения на дне клетки. Мун не думала больше ни о чем, кроме необходимости нащупать хоть какой-то контакт с каждым из этих несчастных пленников и завоевать хотя бы малую толику их доверия – пока, наконец, не обошла всех их по кругу и не вернулась на прежнее место. Оказалось, что малыш уснул на коленях у Бладуэд, а сама Бладуэд во все глаза с молчаливой завистью смотрит на Мун.

Мун лишь в это мгновение поняла, чем ей это может грозить.

– Я... я готова. Когда ты хочешь начать?

– Как это тебе удалось? – Вопрос просвистел, словно удар хлыста. – Почему это они к тебе подходят, а ко мне нет? Это мои звери! И должны любить МЕНЯ! – Мальчик проснулся, разбуженный ее сердитым криком, и заплакал.

– Но ведь это же очень просто! – пробормотал с горечью Гундалину. – Мун обращается с животными, как с людьми, а ты – с людьми, как с животными.

Разъяренная Бладуэд вскочила, и Гундалину тут же умолк и насупился. Однако она ничего так и не сказала и даже ни разу не замахнулась на него кулаком.

– Бладуэд, они тебя боятся, потому что... – Мун пыталась подобрать необидные, утешительные слова. – Потому что ты сама их боишься.

– Я их не боюсь! Это ты их боялась!

Мун покачала головой.

– Не так, как ты. Я хочу сказать... Я не боюсь показать им, что они мне небезразличны. – Она смутилась и принялась теребить кончик косы.

Рот у Бладуэд слегка приоткрылся; было заметно, что гнев ее уже прошел.

– Что ж, я кормлю их, я все для них делаю!.. Что еще я должна для них сделать?

– Научиться быть... доброй с ними, научиться понимать, что... доброта вовсе не... проявление слабости.

Мальчик, обнимая колени Бладуэд, все еще плакал. Юная разбойница посмотрела на него и нерешительно погладила по голове. Потом пошла следом за Мун к клеткам.

Мун снова начала обход с того, похожего на живой мозг существа; теперь неведомый зверек сам сразу подошел к ней, и она решила сосредоточиться именно на нем.

– Задавай свой вопрос. Ввод информации... – Она еще слышала, как Бладуэд задает вопрос, и тут же полетела в пропасть...

– ...анализа! – Мун сидела на полу совершенно обессиленная, а карликовый лисенок с курносым носом, подобравшись поближе, сосал кончик ее косы. Она погладила лисенка по густой белой шерстке, осторожно вынула у него из пасти свои мокрые волосы, отцепила его остренькие коготки от туники, взяла его на руки и передала Бладуэд.

– Вот, – сказала она слабым голосом, – возьми-ка его.

Бладуэд медленно, неуверенно протянула к нему руки, но лисенок вырываться не стал и не протестовал, когда Мун положила его в теплые ладошки Бладуэд. Разбойница застенчиво прижала его к животу и захихикала, когда зверек, не долго думая, забрался ей под парку и удобно устроился, уцепившись за свитер. Мальчик, по-прежнему сидевший у ее ног, одной ручонкой потянулся к лисенку, а большой палец другой руки сунул в рот.

– Достаточно ли... я тебе рассказала? – Мун смотрела не на Бладуэд, а на клетки с животными; кое-где на них еще сохранились обрывки пестрой упаковки – зеленой, золотой, – видно, были завернуты в зоомагазине где-то на другой, очень далекой планете... Далекой... все мы так далеко от дома...

– Это лиссоп, это старлы, это крылатая мышь... – Бладуэд быстро перечисляла названия зверей. – По-моему, я даже поняла, в чем дело вон у тех. Я им еду неправильную давала. – Она понурилась было, но потом опять воодушевилась. – Но ты здорово это делаешь! – Она прижала к себе лисенка. – Разве нет, легавый?

Гундалину улыбнулся, проворчал что-то и шутливо поклонился Мун.

– О, благородная... – он вдруг умолк.

Три пары глаз одновременно посмотрели в сторону ворот; послышались чьи-то шаги, ворота распахнулись, и бородатый, с тяжелой челюстью человек появился на пороге. Звери тут же попрятались.

– Что тебе надо, Тарид Pox? – Голос Бладуэд вновь звучал нахально.

– Великая Мать желает, чтобы это починили. – Он протянул Бладуэд какой-то хрупкий на вид прибор, названия которого Мун не знала. – Скажи своему легавому, что пора начинать отрабатывать жратву.

– Он еще слишком болен! – Бладуэд угрожающе выдвинула вперед подбородок.

– Ничего, вполне здоров. – Тарид Рох ухмыльнулся и мазнул по Мун взглядом. – Небось эта хорошенькая куколка, которую ты для него притащила, и в мертвого жизнь вдохнет. Не желаешь ли посетить мою палатку, крошка сивилла? – Грубая лапища коснулась щеки Мун, задела незажившую ссадину.

Мун отшатнулась, отвращение было написано на ее лице. Тарид Рох засмеялся и прошел дальше.

– Эй, ты! – вмешалась Бладуэд. – Ты смотри, держись от нее подальше! Она действительно могущественная...

Он только презрительно фыркнул.

– Тогда что же она тут делает? Ты-то небось не веришь в эти дурацкие слухи, а, легавый? – Тарид Рох поставил сломанный прибор на пол возле Гундалину и положил рядом набор запчастей. – Ты особо-то не ленись, малый! Если к завтрему эта штука работать не будет, я тебя ее съесть заставлю. – Он щелкнул по темному пятну на воротнике Гундалину – там, где раньше были знаки различия, – и Мун увидела, как посерело лицо инопланетянина, стало каким-то пустым, безразличным...

Тарид Рох отвернулся от него и решительно направился прочь, словно хищная рыба, проникшая в садок.

Бладуэд сделала ему вслед неприличный жест.

– Боги, как я его ненавижу, ублюдка этого! – Она поморщилась, потому что лисенок у нее под паркой проснулся, заверещал и начал царапаться. – Он себя тут премьер-министром считает, не меньше, а все потому, что у моей мамаши в любимчиках ходит. Он раньше в Карбункуле жил и тоже малость не в себе – из-за этого-то он так ей и нравится.

Мун видела, как Гундалину осторожно, словно старик-калека, лег на свой тюфяк и отвернулся к стене. Она тоже промолчала.

Бладуэд вытащила верещавшего лисенка из-под парки и почти сердито сунула его назад в клетку. Мун видела, что юная разбойница что-то ищет глазами и это что-то, видимо, только что исчезло. Сама Мун глаз не сводила с Гундалину. Бладуэд вдруг рывком поставила канючащего малыша на ноги и решительно потащила его за собой к воротам, оставив их с Гундалину размышлять о случившемся.

Мун с трудом доползла до лежанки Гундалину и опустилась возле нее на колени.

– БиЗед? – Она понимала, что он не хочет разговаривать, но настойчиво продолжала его тормошить и даже тряхнула за плечо. Гундалину била дрожь, несмотря на теплые одеяла, накинутые поверх плаща. – БиЗед...

– Оставь меня в покое.

– Не оставлю.

– Ради всех богов! Я ведь не один из здешних зверьков!

– Я тоже. Не прогоняй меня! – Пальцы Мун сжали его плечо, как бы заставляя признать, что она существует.

Он перевернулся на спину и лежал, уставившись в потолок тусклыми глазами.

– Не уверен, что может быть что-то хуже...

Мун потупилась, кивнула.

– Но, может быть, потом будет лучше?

– Не надо! – Он только головой помотал. – Не надо говорить о каком-то «потом». Я в лучшем случае способен думать о завтрашнем дне, не дальше.

Она заметила сломанный прибор, оставленный Таридом Рохом.

– Ты что, не можешь это починить?

– Хоть с закрытыми глазами! – Он криво усмехнулся. И показал ей свою больную руку. – Если б у меня были две руки...

– У тебя их три. – Мун умоляюще посмотрела на Гундалину и сжала его пальцы.

– Спасибо. – Он глубоко вздохнул и сел. – Тарид Рох... – он судорожно вздохнул, – Тарид Рох как-то застал меня за ремонтом приемника для Бладуэд... После его «обработки» я два дня на ногах не стоял. И, боги, ему так это понравилось! – Он нервно провел рукой по волосам; Мун заметила, что рука его снова дрожит. – Не знаю, чем уж он занимался в столице, но вот к пыткам у него прямо талант.

Мун содрогнулась, вспомнив, как Тарид Рох коснулся ее щеки.

– Так это... потому? – Она посмотрела на его исполосованные шрамами запястья.

– Все, все это – потому – Гундалину покачал головой. – Я ведь высокорожденный, я технократ, я уроженец Харему! И со мной эти дикари обращаются, как с рабом – хуже, чем с рабом! Ни один человек, обладающий хоть какой-то гордостью, не станет так жить: без чести, без надежды... Так что я попытался совершить хоть один достойный уважения поступок. – Он говорил абсолютно ровным голосом. – Но Бладуэд успела меня найти, прежде чем... все было кончено.

– Она спасла тебя?

– Еще бы! – Мун услышала в его голосе ненависть. – Разве есть смысл в унижении трупа? – Он посмотрел на свою бесполезную руку. – Калека, хотя и... Я перестал есть; но тогда она сказала, что позволит этому мерзавцу кормить меня насильно... Через четверть часа он бы заставил меня есть дерьмо. – Гундалину попытался встать, но закашлялся так, что из глаз у него потекли слезы, и рухнул на лежанку. – А потом началась та буря... – Он беспомощно развел руками, словно она должна была понять, как сильно он старался сделать то, что нужно.

И она, кажется, действительно хорошо поняла это и спросила:

– А теперь?

– А теперь все переменилось... Я должен думать о ком-то еще... Теперь со мной рядом есть кто-то еще... снова... – Она не поняла, рад ли он этому.

– Хорошо, что тебе тогда не удалось. – Она на него не смотрела. – Мы выберемся отсюда, БиЗед, я знаю: выберемся непременно. – До конца еще далеко. Она вдруг снова обрела уверенность в будущем.

Он только головой покачал.

– Теперь мне уже все равно. Слишком поздно – я слишком долго пробыл тут. – Он приподнял лицо Мун за подбородок. – Но ради тебя – я буду надеяться.

– Еще не поздно!

– Ты не понимаешь... – Он дернул себя за полу плаща. – Я же провел здесь несколько месяцев! Теперь все кончено! Фестиваль, Смена Времен Года, прощание с Тиамат... теперь все уже улетели, только меня оставили здесь. Навсегда. – Его исхудавшее лицо дрогнуло. – Во снах я слышу, как родина зовет меня, и не могу ответить...

– Но они еще никуда не улетели! Смена Времен Года еще не наступила!

Он задохнулся, словно она его ударила. Втащил ее на тюфяк, поближе к себе, схватил за плечи...

– Правда? Но когда же?.. О боги, скажите, неужели это правда?

– Это правда. – Мун выговорила это с трудом, почти неслышно. – Но я не знаю, когда точно... то есть я не уверена, сколько... неделя или две...

– Неделя? – Он отпустил ее и тяжело оперся о стену. – Мун... Черт бы тебя побрал, не знаю, из рая или из ада ты явилась: неделя! – Он вытер рот ладонью. – Но все-таки, наверно, из рая. – Он вдруг обнял ее – коротко, торопливо, отвернув лицо.

Она вскинула руки, когда он хотел было отстраниться, и прильнула к нему с неожиданно горячей благодарностью.

– Нет, не отстраняйся от меня, БиЗед. Еще чуть-чуть, пожалуйста! Мне так нужно твое тепло... Подержи меня так еще немножко... Пусть в этих объятиях утонет все безобразное... пусть я поверю в то, что надежда еще есть... пусть его руки снова обнимают меня...

Гундалину замер, потрясенный, странно неуверенный в себе после ее слов. Но все же обнял ее, как-то механически притянул к себе, пряча у себя на груди, отвечая ей...

Так давно... Она помнила теплые руки Спаркса, словно это происходило вчера... а это было так давно... Она положила руки Гундалину на плечи и позволила себе бездумно раствориться в его тепле; пусть на время исчезнут страшные виденья, пусть его объятия отдалят миг познания горькой истины... Вскоре она почувствовала, что объятия Гундалину окрепли, дыхание участилось, и ее собственное сердце тоже забилось сильнее, неожиданно отвечая его порыву...

– А не можешь ли ты... немножко поговорить со мной на сандхи? – неуверенно попросил он.

– Да, конечно. – Она улыбнулась, прижимаясь лицом к его плечу. – Хотя я... не слишком хорошо это делаю...

– Ничего. Хотя акцент у тебя ужасный! – Он тихо засмеялся.

– Как и у тебя!

Он положил голову ей на плечо, и она стала растирать ему спину медленными спокойными движениями; потом услышала, как он вздохнул. Постепенно его руки ослабели, он разжал объятия, дыхание его стало ритмичным. Мун посмотрела ему в лицо: он уснул с улыбкой на устах. Она бережно уложила его голову поудобнее, подняла с пола его ноги, укутала его одеялами. Потом нежно поцеловала в губы и пошла к своему тюфяку, валявшемуся на полу.

– Починил, а? Ну, повезло тебе, легавенький! – Бладуэд подняла с полу дистанциометр, который Гундалину и Мун чинили всю ночь. Она не скрывала облегчения, однако Гундалину почему-то послышалась в ее словах угроза, и он сразу нахмурился. – Эй, сивилла, ты зачем это сделала?

Белые с серым птицы вольно вспорхнули с плеч Мун; парочка старлов нырнула под лежанку при звуках пронзительного голоса Бладуэд.

– Хотелось дать им немножко свободы. – Мун сказала это слишком торжественно.

– Так они ж удерут! Я ведь потому их в клетках и держу... Они б давно уже разбежались, глупые твари, если б я клетки не запирала.

– Никуда они не денутся. – Мун протянула ладонь с насыпанными на нее крошками. Птицы тут же уселись прямо ей на руку, толкаясь из-за тесноты. Она погладила их по волнистым перышкам. – Посмотри. Вот и все, что им на самом деле нужно. А в клетке они никогда ручными не станут; ни за что не станут, раз ты боишься даже дверцу открыть.

Бладуэд подошла к ней поближе; птицы сразу же снова взлетели. Мун пересыпала крошки на ладонь разбойнице, но рука той вдруг сжалась в кулак, и она швырнула крошки на пол.

– В задницу все это! Мне такого не надо. Расскажи-ка лучше какую-нибудь историю, легавый. – Она направилась к Гундалину и уселась рядом с ним на лежанку. – О Старой Империи, например. Ну, давай, рассказывай!

Гундалину демонстративно отодвинулся от нее.

– Я больше никаких историй не знаю. Ты их и так уже все наизусть выучила.

– Все равно расскажи! – Она потрясла его за плечо. – Почитай тогда снова эту книжку. Почитай для нее – она ведь тоже сивилла...

Мун оторвала взгляд от птичек, которые собирали крошки у ее ног, и посмотрела на Гундалину и Бладуэд.

– Садись-ка, сивилла, – повелительным тоном велела ей Бладуэд. – Тебе должно понравиться. Там говорится о самой первой сивилле на свете и еще – про конец Старой Империи. И еще про космических пиратов, про искусственные планеты, про разных невиданных зверей и про ужасно мощное оружие... – ну всякое такое! – Она сложила пальцы пистолетиком и прицелилась в Мун. Потом засмеялась.

– Правда? – Мун села, вопросительно глядя на Гундалину. – Они что же, действительно знали про первую сивиллу?

Он только плечами пожал.

– Он говорил, что все это правда! – Бладуэд была чрезвычайно возбуждена и говорила очень громко. – Ну, давай, легавый. Прочитай тот кусок, где она спасает своего возлюбленного от пиратов.

– Но это же он ее спас! – Гундалину даже закашлялся от отвращения.

– Слушай, ты бы лучше читал, а? – Бладуэд низко наклонилась и заглянула под кушетку; оттуда, лязгая зубами, выскочили рассерженные потревоженные старлы. Она отыскала там растрепанную книжку и сунула ее Гундалину. – И еще в конце – там, где она думает, что он умирает, а он – что это она умерла... это так грустно! – Она как-то кровожадно ухмыльнулась.

– Бладуэд, хочешь я расскажу тебе одну историю? – вдруг спросила Мун, испытывая какую-то смутную надежду, и села на свой тюфяк, скрестив ноги. Старлы тут же подошли к ней, распугав птиц, и улеглись, положив свои пятнистые мордочки ей на колени. – Обо мне... и моем возлюбленном, о технократах и контрабандистах. И о Карбункуле. – И ты выслушаешь меня и все поймешь. Она чувствовала, что ее охватывает какое-то волшебное вдохновение, и принялась рассказывать о своей жизни взахлеб, забыв обо всем, все время видя перед собой лишь лицо Спаркса, смеющегося, освещенного солнцем... Она слышала его музыку, плывущую над морем, ощущала его жгучие поцелуи... и боль расставания... Порой она словно из сердца куски выдирала, но не утаила ничего...