Текст книги "Снежная королева"

Глава 35

Аэросани плавно остановились.

Гундалину молча посмотрел на Мун, услышав вырвавшееся у нее приглушенное проклятие. Очередная каменная гряда преграждала им путь на вершину холма. Он никогда не бывал и думал, что никогда уже не побывает в столь удаленных от Звездного порта районах, заваленных многометровой толщей снега. Но Тиамат снова входила в перигей своей орбиты, близилось настоящее лето, Смена Времен Года, и сами солнца-Близнецы находились сейчас ближе всего к Черным Воротам. Гравитационное влияние Ворот увеличивало солнечную активность, постепенно превращая экваториальные районы Тиамат в настоящее пекло.

В течение последних нескольких дней, пока они выбирались из серебристо-черной дикой тундры, где находилось логово разбойников, погода улыбалась им. Безбрежное сияющее синевой небо простиралось в молчании над далекими горными вершинами и чистым ковром снегов. И с каждым днем, несмотря на то, что ехали они на север, становилось теплее, температура уже приближалась к нулю, а в полдень, когда Близнецы бывали в зените, поднималась даже выше нуля. Их первоначальная благодарность весенним денькам постепенно сменилась отчаянными проклятиями, поскольку все больше обнажалась каменистая поверхность тундры и попадающиеся все чаще моренные гряды ужасно мешали аэросаням двигаться.

Гундалину выполз из-под груды шкур и одеял и нырнул под передок саней, пытаясь высвободить застрявшие полозья. Мун всем телом навалилась на корму, а потом они вдвоем потащили сани по длинному склону холма. Их гигантские тени, точно дразнясь, медленно плелись рядом; Гундалину старался не обращать внимания на боль в груди, которую жгло, словно раскаленным железом. Мун и без того, видя его слабость, старалась сделать всю тяжелую работу сама и ни разу не пожаловалась.

Они достигли вершины холма, и Гундалину наконец вздохнул полной грудью – он старался не делать этого, пока они тащили сани вверх, – и тут же зашелся от кашля, который больше уже не мог сдерживать. Мун бросилась к нему, отвела к саням и уложила.

– Сколько нам еще осталось, БиЗед? – Она хмурилась, кутая его в теплые меховые одеяла, словно заботливая нянюшка. У нее с собой не было никаких лекарственных трав, и он знал: она отлично понимает, что ему снова стало хуже.

Гундалину ободряюще улыбнулся девушке:

– Ничего, уже скоро. Может быть, еще денек – и будем там. – Звездный порт. Врачи. Выздоровление. Рай. Он не желал и думать о том, что не знает точно, сколько же дней они провели в пути – пять или шесть? – не допускал мысли, что его расчеты могли оказаться неверны...

– По-моему, нам следует вон там, внизу, устроить привал. – Гундалину заметил, как вздрогнула Мун, когда ледяной ветер ударил по вершине холма. – Близнецы уже совсем низко. – Она смотрела вдаль, за бесконечную гряду холмов, в сторону далекого моря. – Становится слишком холодно, чтобы ты мог продолжать путь. – Он вдруг услышал, как она испуганно затаила дыхание. – БиЗед! Что это?

Он проследил за движением ее руки, сам не зная, что может увидеть, но увидел совсем не то, чего ожидал.

Прямо из темно-синего зенита падали звезды. Но не те, обычные, что в этом мире зимы были похожи на осколки стекла, – нет, то были звезды великой мечты, великой славы, ради которых можно отдать жизнь... Невозможное стало реальной действительностью...

– Что... что это такое? – Он слышал в голосе Мун ужас и восторг бесчисленных представителей тех семи миров, что в течение тысячелетий были свидетелями воплощенного величия, явившегося ей сейчас.

Пять гигантских космических кораблей вдруг возникли на фоне темнеющего неба, увеличиваясь с каждым ударом сердца, гармоничные и прекрасные в своем сиянии и полете – словно свет, играющий в призме с текущей водой. Он смотрел, как пять кораблей медленно перестроились и полетели крестом; видел молнии, играющие у их сопл; потом ракеты расположились звездой – гигантским знаком Гегемонии. Яркие вспышки, словно в такт неведомой мелодии, которую он почти мог слышать, наполняли небосвод дивными сполохами, теми незабываемо прекрасными закатными красками, какие играли в небесах его родины...

– Премьер-министр? Это премьер-министр прилетел? – голос Мун долетал до Гундалину сквозь ее шерстяную маску и поднятые к щекам руки в рукавицах.

Он все пытался проглотить застрявший в горле комок и никак не мог ответить ей.

– Но ведь это же космические корабли! – Она словно отвечала на собственный вопрос. – А разве обыкновенные космические корабли могут быть... так прекрасны?

– Они с Харему! – Гундалину с тем же успехом мог бы сказать «из Старой Империи» или «из Рая». Он не стал объяснять ей, что это самые обыкновенные корабли, только окутанные плащами голографической защиты, призванной поражать воображение невежественных аборигенов, населяющих планеты, подобные Тиамат. Он буквально ослеп от гордости, и ему необычайно приятна была ее восхищенная улыбка.

– Правда? – Мун ласково коснулась его щеки и снова подняла лицо к небесам. Вскоре звездный рисунок распался, и языки пламени из сопл кораблей погасли за холмами... однако совсем недалеко от них... – Смотри! – Мун изумленно посмотрела на него и тряхнула его за плечи. – Смотри, БиЗед, там ведь, наверное, Звездный порт! Мы почти пришли! Мы уже сегодня к вечеру могли бы туда добраться! – Мороз облачками инея опушил ее щеки. – Мы успели!

– Да. – Он глубоко вздохнул. – У нас еще много времени. Благодарение богам. – Он смотрел вслед последнему кораблю, упавшему в заснеженные холмы. Сегодня вечером... – Нет никакой необходимости спешить, чтобы поспеть туда именно сегодня. Один день уже не имеет значения. Завтра – тоже достаточно хорошо.

Она изумленно глянула на него.

– Это ведь всего каких-то два часа... Не тяжелее, чем мне сейчас лагерь разбивать...

Он пожал плечами, по-прежнему глядя вдаль.

– Может, ты и права... – И закашлялся, прикрываясь рукой.

Она приложила руку ему ко лбу, пытаясь определить, нет ли у него жара.

– Чем скорее ты попадешь к вашему лекарю... к врачу... тем лучше! – твердо сказала она.

– Да, нянюшка.

Она шутливо пихнула его в бок. Он ухмыльнулся; нетерпение вновь охватило его, стоило ей включить двигатель. Аэросани, мягко перевалив через вершину холма, стали спускаться в долину, откуда уже не было видно даже сияния, остававшегося в небе после посадки космических кораблей. Через несколько часов... всего лишь через несколько часов он снова будет среди своих, жизнь для него начнется снова, а он-то думал, что потерял ее навсегда – ту единственную, которую прожить стоит. Боги, он ужасно хотел сегодня же добраться до Звездного порта!

Тогда почему же он сам предложил ей отложить последний бросок до завтра? Завтра – тоже достаточно хорошо. Гундалину пошевелил под одеялом руками, придвинул поближе клетки – их теперь осталось только две. Зеленая птичка умерла три или четыре ночи назад. Утром они вырыли для нее маленькую могилку в хрустящем снегу. Туда уходишь ты, а я... Он громко прочитал над нею эти стихи, опустившись на колени, в полной тишине.

Эти же слова повторял он в ночи, с нетерпением ожидая рассвета и чувствуя себя наконец-то свободным. Рядом с ним лежала она – достаточно близко, чтобы можно было ее коснуться, ибо палатка была крошечная; но он так ее и не коснулся. С тех пор, с той единственной ночи... Он был часовым при ней, спящей, беззащитной, и ревниво следил за теми снами, что тенями пробегали по ее лицу... светлое лицо, снежные растрепанные волосы, слишком белая кожа... теперь, правда, ставшая не только куда более привычной, но и казавшаяся ему удивительно прекрасной, естественной... В мыслях он часто обнимал ее, целовал, будил навстречу новому дню... и в этом диком краю он был свободен, как никогда в жизни, ни в прошлом своем, ни в будущем не будет свободен от тех законов, что вечно определяют его существование. Здесь он как бы плавал в некоей благодатной среде, бесформенный, как эмбрион, и не испытывал стыда, страстно желая эту девушку-варварку с глазами, похожими одновременно на туман и на моховой агат.

И утром он видел, как она просыпалась, приходила в себя после тревожных снов, сонно улыбалась навстречу его вымышленным поцелуям... Порой он замечал и легкую настороженность в ее глазах, чувствовал нерешительное ответное желание... Но они не сказали об этом ни слова; лишь его глаза спросили – а ее глаза ответили. И больше уже никогда не будет у них такого утра...

* * *

Они взобрались на вершину последнего холма, насквозь промерзшие и совершенно измученные; Звездный порт внизу молчаливо сиял, словно взошедшее среди ночи солнце. Heвысокий купол огромного подземного комплекса широко раскинулся на прибрежной равнине. Это был почти целый город, пронизанный неземным светом и заключенный в прозрачную округлую оболочку. После посадки тех космических кораблей не осталось и следа – в идеально гладкой сплошной поверхности купола не было видно ни одного люка или прохода. Вдали за морем, почти на горизонте Гундалину увидел мигающую огоньками раковину недремлющего Карбункула.

Он вздохнул, чувствуя болезненное стеснение в груди. Мун сидела молча; неужели, подумал он, она так потрясена впервые открывшимся ей зрелищем космодрома? Но потом вспомнил, что это не первый космодром, который она видит в своей жизни. Она вдруг сжала его плечо так, будто просила о поддержке. Он накрыл ее пальцы своей ладонью, но пальцы тут же выскользнули, и он убрал руку.

– Не волнуйся, – сказал он совершенно неподходящим, каким-то деревянным голосом. – Пожалуй, нам лучше свернуть налево и подъехать прямо к главному входу. Там охрана, разумеется, занята исключительно последними событиями и не должна обратить на нас особого внимания – мне вовсе не хочется становиться предметом сплетен.

Мун подчинилась, по-прежнему молча. Поймав себя на том, что совершенно не в силах как-то растормошить ее, успокоить – да он и самого себя успокоить был не в состоянии! – Гундалину стал смотреть, как перед ним постепенно вырастает купол космопорта.

Они были, по крайней мере, в сотне метров от главного входа, когда пространство вокруг них вдруг залил яркий свет и чей-то механический голос приказал им остановиться. Четверо в голубых полицейских формах, вид которых почти уже стерся из его памяти, осторожно приблизились к ним; он знал, что значительно большее число полицейских наблюдают за их аэросанями из-за ворот. Лицевые щитки на шлемах были опущены, и узнать кого-нибудь было совершенно невозможно. Однако понимание того, что это свои, не успокаивало, а, напротив, вызывало тревогу. Он как-то странно застыл, увидев их, словно сам был преступником, а не жертвой.

– Вы вторглись на запретную территорию. – По погонам он узнал сержанта, но голос был незнакомый. – А ну выходите, ублюдки, и если там у вас есть еще кто из вашей воровской шайки, так и его тоже с собой прихватите, пока мы ваши сани в качестве мишени не использовали!

Гундалину возмутился:

– Кто, черт побери, учил вас так вести себя, сержант?

Сержант отшатнулся в насмешливом испуге.

– А кто, черт побери, это знать желает? – Он повелительно махнул рукой, и двое его спутников подошли к Мун, а третий вытащил из саней Гундалину. Его совершенно не держали ноги, и он неловко шлепнулся прямо в снег.

– Оставьте его в покое! – возмутилась Мун.

– Эй, руки прочь от нее! – Двое полицейских, когда она кинулась к нему, грубо преградили ей путь. Возмущенный Гундалину откинул на спину капюшон, стянул с лица колючую шерстяную маску и намеренно заговорил на клостане, основном языке Ньюхевена. – А вы, сержант, обязаны отвечать старшему по званию. Я инспектор полиции Гундалину.

Сержант стащил с головы шлем и в ужасе уставился на него.

– О боги...

– Гундалину мертв! – Третий патрульный презрительно глянул на Гундалину. – С тех пор уж тыща лет прошла... Боги, да это ж и правда он!

Мун подбежала к Гундалину и помогла ему встать. Он отряхнул снег и с медлительным достоинством выпрямился.

– Сообщения о моей смерти были несколько преждевременны, сержант. – Он обнял Мун за плечи – точнее, тяжело повис на ней.

– Инспектор! – Сержант весь подобрался, готовый внимать. Гундалину вспомнил его имя: ТессраБарде. – Мы-то думали, что вас сбили бандиты, сэр. Эй, да помогите же ему...

– Ничего, со мной все в порядке. Теперь. – Гундалину посмотрел на Мун и покачал головой: Мун воинственно сжала кулаки, явно намереваясь защищать его. Он вдруг сразу почувствовал в себе силы, забыв о холоде и усталости.

– Ну так добро пожаловать, инспектор! Вы как раз вовремя успели. – Один из полицейских радостно пожал ему руку и с любопытством уставился на Мун. Гундалину чувствовал его недоумение. – А это кто? Ваша подружка?

– Хорошо все-таки вернуться! Вы даже не представляете себе, как хорошо. – Гундалину глянул на Мун: она сняла маску, и на лице ее были написаны испуг и неуверенность. Он понял, что прежде всего она боится именно за него, и попытался подбодрить ее улыбкой. Пальцы ее, сжимавшие его руку, немного ослабили свою хватку. – Это мой друг. Она была вместе со мной в плену. Но все рассказы потом... – Он оттягивал тот миг, когда неизбежно придется соврать, – Сперва я хотел бы поесть чего-нибудь горячего и немного отдохнуть. – Он мучительно закашлялся.

– Инспектор... вы ведь знаете... – в голосе ТессраБарде слышалась неуверенность, – эти, хм... местные не имеют права заходить в комплекс.

– О боги, сержант! – Гундалину не выдержал. – Если бы те бандиты не могли проникнуть в ваш чертов комплекс, я не стоял бы перед вами еле живой! А если бы не эта девушка, меня бы сейчас вообще на свете не было. – Он шагнул по направлению к главному входу. Мун по-прежнему поддерживала его. – И пожалуйста, захватите наши сани.

Больше возражений не последовало.

* * *

Джеруша поморгала усталыми глазами и подавила зевок, прикрывая рот рукой. Разговоры по крайней мере полусотни гостей создавали вокруг невнятный шум, который поднимался к потолку, отражался от него и падал с оглушительным взрывом смеха. Она не спала уже сутки, и перед этим ночь тоже была практически бессонной. Даже почетное место за главным столом среди этих полубогов – членов Ассамблеи – ничуть не радовало ее, обед превратился в очередное мученье. Гости жили еще как бы по космическому времени, и для них сейчас была примерно середина дня, хотя на Тиамат давно уже наступила ночь, и приглашенные старательно напускали на себя бодрый вид.

Сегодня Джеруша была официально представлена премьер-министру Ашвини, для чего пришлось надеть парадный мундир комиссара полиции, тяжелый от немыслимого количества позолоченных галунов и шнуров и сияющий как солнце. Но когда она увидела изысканные одежды самого премьера, расшитые самоцветами и подчеркивающие красоту его по-юношески крепкого тела… Сколько же ему лет? Четыреста? Пятьсот? Даже Ариенрод, наверное, испытывает зависть при виде Ашвини. (Втайне Джеруше было приятно, что Ариенрод на этот банкет не пригласили.) Нынешний премьер-министр унаследовал свой пост от отца и служил живым примером вечной мечты представителей Харему доминировать среди братских миров Гегемонии и править ими вне зависимости от законов времени и пространства. Он приветствовал Джерушу с изысканной галантностью, за которой она ощущала удивление тем, что комиссар полиции планеты Тиамат оказался женщиной. Рядом с премьер-министром за столом оказался Верховный судья Хованнес, однако Джеруше было безразлично, что он там ему нашептывает.

Робот-слуга замедлил возле нее свой бег, решительно убрал уже шестую или седьмую полную еды тарелку, к которой она практически не притронулась, и поставил новую. Джеруша с удовольствием отхлебнула горячего чаю и уставилась на очередное угощение, на поверхности которого кругами расплывалось масло. Робот стоял возле нее до тех пор, пока она не сунула в еду ложку, вяло ее помешивая и надеясь, что это занятие поможет ей не заснуть.

– Вы, наверное, предпочли бы сейчас сладко спать, а не сидеть здесь с нами, да, комиссар?

Джеруша с виноватым видом повернулась к своему соседу справа, Первому секретарю Теммону Ашвини Сайрусу, родному сыну премьер-министра. Это был весьма привлекательный мужчина средних лет, слишком светлокожий и крупный для уроженца Харему. Его нормальный возраст удивлял Джерушу больше всего, ибо отец Сайруса выглядел значительно моложе. Но еще удивительнее было обнаружить среди членов Ассамблеи – в этой обители высокомерия – полукровку. Совершенно очевидно, что Сайрус заслужил определенное уважение у себя на родине в качестве государственного деятеля, и лишь это заставило премьер-министра нарушить традицию и «ввести» его в состав членов Ассамблеи. Джеруша заговорила с ним о чем-то банальном, и они довольно долго беседовали, потому что к ним присоединился и второй ее сосед, спикер парламента, надушенный так сильно, что она в итоге начала чихать. В конце концов беседа их все же иссякла, и Джеруша была рада, когда внимание спикера привлекло что-то другое. Однако Сайрус по-прежнему смотрел на нее.

– Вы ведь едва притронулись к еде! Я понимаю, все эти торжества затеяны исключительно по случаю нашего приезда, но все же должен признаться, что канавба просто восхитительна! – Он легко объяснялся на ее родном клостане – явно был полиглотом, как и большинство технократов Харему. А что еще ему остается делать в подобной ситуации? Только наслаждаться канавбой... Джеруша едва заметно усмехнулась. О боги, как бы мне отсюда выбраться!..

– Я не привыкла есть так много и в течение нескольких часов подряд. А этот обед из двенадцати блюд... – Родной язык сейчас казался ей более чужим, чем язык Тиамат, – слишком долго она пробыла здесь. – По-моему, мне с таким противником не справиться. – И вообще – ни с кем!

– Попробуйте дыню, комиссар. – Сайрус ободряюще кивнул, когда она послушно взяла в руки ложечку с зубчатым краем. – Надо радоваться вкусной еде – это единственный способ пережить тоскливые торжественные обеды и приемы. Да и выпить чего-нибудь вкусного порой тоже неплохо.

Значит, вот что развязало тебе язык! Джеруша съела еще ложечку дыни, поняв вдруг, что невольно наслаждается ею. Какого черта! Поживи хоть час в выдуманном мире – потом легче будет прожить остаток жизни. Представь, что все стало именно так, как ты хотела; что все это не кончится после Смены Времен Года. Джеруша смотрела сквозь стеклянную стену космического комплекса на внушающее трепет, сияющее красно-золотистыми огнями гигантское посадочное поле, где отдыхали корабли прилетевших гостей – именно отдыхали, светясь, точно еще не потухшие угли; а рядом с ними громоздились тысячи других летательных аппаратов. Заграждение вокруг поля и прилегающих к нему территорий было залито светом и напоминало застывающий лавовый поток. На мгновение Джеруша почувствовала гордость при виде этого замечательного творения человеческих рук здесь, на планете, которая еще только начинала становиться на путь прогресса. И она сама тоже помогала прокладывать этот путь, ведущий в далекое прекрасное будущее... Под влиянием подобных, заманчивых, точно пение сирены, перспектив она когда-то и оставила свой дом и родную планету... И ради чего в итоге?.. Она снова оглядела зал, поставленные «елочкой» столы, лица гостей, качающиеся и шелестящие, словно листья на ветру, и вдруг с болью вспомнила:

БиЗед... ты так ждал этого мгновения – ты, но не я...

– Скажите, комиссар, как случилось, что вы...

– Прошу прощения, комиссар. – Сержант охраны с виноватым видом всунулся меж ними. – Извините, сэр. – Он отдал Первому секретарю честь.

– В чем дело, ТессраБарде? – Джеруша никак не могла понять, отчего тон сержанта так странно настойчив.

* * *

– Мне очень жаль отрывать вас от обеда, мэм, но я решил, что вы непременно захотите узнать... В космопорт только что прибыл инспектор Гундалину.

Ложечка со звоном выпала у нее из пальцев, чуть не разбив тарелку, выполненную в форме цветка.

– Он жив?

– Да, мэм. Я собственными глазами видел его и разговаривал с ним. Его доставила сюда на аэросанях какая-то аборигенка. Сейчас мы его в госпиталь отправили...

– Где он? – бросила на ходу Джеруша, влетев в смотровой кабинет госпитального крыла. Она предоставила ТессраБарде объяснять все Первому секретарю Сайрусу, надеясь – но не слишком заботясь об этом, – что ее извинений было вполне достаточно. – Инспектор Гундалину...

– Он там, комиссар, – женщина-врач указала ей подбородком, куда нужно идти, поскольку руки ее были заняты какими-то инструментами.

Джеруша, не останавливаясь, миновала несколько дверей, все еще не веря, что сейчас увидит его. Но она его увидела.

– Гундалину!

Они были не одни, однако Джеруша не сумела скрыть своих чувств.

Гундалину рванулся к ней, перегнувшись через бортик смотрового стола. Он был обнажен до пояса, а одетый в голубое врач медленно водил по его груди каким-то прибором. Гундалину был так худ, что ничего не стоило пересчитать у него все ребра; небритое измученное лицо тоже говорило о многом: давно болен, истощен чрезвычайно, зубов не хватает – явно выбиты – Она заметила, что он смущенно потянулся за рубашкой, которой под рукой не оказалось, а потом скрестил руки на груди, явно стесняясь своей наготы, словно маленький мальчик.

– Комиссар!..

Да, хвала всем богам, это ты, БиЗед... Она едва удержалась, чтобы не обнять его.

– Неужели глаза не обманывают меня, и это ты, Гундалину?

Она улыбнулась, готовая расплакаться.

– Боги! Извините, комиссар, что я в таком виде... Я надеялся... что буду выглядеть уже более презентабельно при встрече с вами...

– БиЗед, мне, черт побери, совершенно безразлично, как ты выглядишь, если ты живой и настоящий! Ради этого я готова что угодно, даже еще один такой же чертов обед вытерпеть!

Лицо Гундалину просветлело.

– И визит премьер-министра тоже? – Он вдруг согнулся пополам и быстро поднес руку ко рту, пытаясь остановить приступ ужасного кашля:

– Что с тобой? Что с ним, доктор? – Джеруша повернулась к врачу, словно впервые заметив его присутствие. Врач пожал плечами.

– Общее истощение. Тлеющая запущенная пневмония...

– Ничего особенно страшного – два курса антибиотиков, и все пройдет, – быстро вмешался Гундалину. – И еще горячий обед для одного моего друга и для меня. – Он кивнул в сторону четвертого присутствующего, который тихо сидел в уголке, и с вызовом посмотрел на врача.

– Хорошо, я попробую что-нибудь устроить, инспектор. – Врач вышел из кабинета с непроницаемым выражением лица. Джеруша даже подумала: интересно, что он пытается скрыть – раздражение или смех.

– Если бы я знала, то принесла бы тебе все, что мне сегодня подавали, БиЗед. Там одним только первым блюдом можно было накормить досыта всех голодающих этой планеты. – Она украдкой продолжала посматривать на молчаливого приятеля Гундалину, сидевшего между полками с медицинскими инструментами, пока не поняла, что это девушка – светлокожая, в грязной бедой парке, со старым желтеющим синяком на щеке... Неужели аборигенка? Джеруша нахмурилась. Девушка тоже посмотрела на нее, но не с обычной для аборигенов коровьей застенчивостью, а, пожалуй, оценивающе. И было еще что-то знакомое...

Гундалину проследил за взглядом Джеруши и торопливо пояснил:

– Комиссар, это Мун, дочь Лета. Она спасла мне жизнь и привезла меня сюда. Только благодаря ей я успел до окончательного отлета. Мун, познакомься с комиссаром ПалаТион. Если на Тиамат и есть кто-нибудь, способный помочь тебе отыскать брата, так это она. – Он внимательно посмотрел на Джерушу. – Меня захватила в плен банда разбойников, как и ее, мэм, но она...

Джеруша не мешала ему рассказывать; она почти не слышала его слов. Мун... дочь Лета!.. Та самая похищенная контрабандистами... убитая злодеями... гостья Нгенета... клон Снежной королевы... Да, теперь она узнала это лицо! Холодная дрожь прошла по телу: что она здесь делает, эта Мун? Разве можно ей находиться здесь? Как могла она оказаться именно тем человеком, который спас Гундалину? Только не она... Девушка подошла и встала рядом с Гундалину, который покровительственно обнял ее за плечи. Неужели он не знает, что ей запрещено здесь находиться? Неужели он ее не помнит?

– Комиссар ПалаТион? – Мун улыбнулась с едва заметным волнением.

– Что вы здесь...

– Комиссар, это я виноват в том, что она здесь очутилась... – вмешался Гундалину, но тут в соседней комнате послышались громкие голоса, и Джеруша заметила, как лицо Гундалину сперва вспыхнуло, а потом побледнело от страха: он расслышал наконец, на каком языке говорят вошедшие. – Святые боги!.. Комиссар... Мун... – Он сдернул с девушки парку. – Мне необходимо одеться!

Мун помогла ему всунуть руки в рукава, словно сразу поняла причину его замешательства. Он слез со стола на пол и стоял, запахивая полы куртки, когда в кабинет вошли Первый секретарь и спикер, а за ними – человек десять гостей. Джеруша отдала вошедшим честь, и Гундалину тоже – с какой-то особой гордостью.

– Комиссар, – Сайрус вежливо поклонился ей, – когда мы узнали, что пропавший офицер полиции – наш земляк, то решили прийти сюда и поздравить его лично с благополучным возвращением. – Он смотрел то на Гундалину, то на Мун, то снова на Гундалину, словно никак не мог поверить, что уроженец Харему способен выглядеть таким больным.

– Инспектор БиЗед Гундалину, садху. – Гундалину снова отдал ему честь. Джеруша даже обрадовалась тому, что в течение последнего месяца все бессонные ночи проводила за изучением разговорного сандхи. Она по-прежнему, правда, слабо улавливала особые тонкости, связанные с расовыми и социальными различиями жителей Харему, однако здорово продвинулась в понимании их речи на слух. – Я технократ второго класса, садхану бхаи. И я... я очень благодарен вам за внимание. Для меня ваше посещение – большая честь! Я так счастлив!..

– Гундалину-эшкрад, – лицо Сайруса смягчилось, – вы высоко несете честь своего класса и семьи! Вы еще столь юны, а уже инспектор полиции!

– Благодарю вас, садху. – Веснушки на лице Гундалину покраснели от волнения. Он попытался сдержать тяжкий приступ кашля, но не сумел; гости ждали с вежливым сочувствием.

– Он всегда был моим лучшим офицером. Мне его ужасно не хватало. – Джеруше было приятно удивление, написанное на лице Гундалину, ибо она сказала это на его родном сандхи. Мун молча стояла среди них с какой-то затаенной улыбкой на лице. Джеруша в первый раз обратила внимание на ее тунику. Синяя туника красиво оттеняла ее белую кожу и светлые серебристые волосы. То был традиционный наряд кочевников Зимы; Джеруша однажды видела такой – в витрине антикварного магазина в Лабиринте, выставленный там как весьма редкий экземпляр. Кто же ты, девочка?

И тут она увидела, что Сайрус здоровается с Гундалину и Мун, подняв ладонь вверх, что по традиции Харему было равносильно рукопожатию. Мун, услышав его имя, как-то странно напряглась. Гундалину сделал шаг вперед и тоже поднял ладонь. Секундное замешательство, и руки их соприкоснулись. Джеруша заметила, что ладонь Гундалину раскрывается не полностью: пальцы были скрючены и торчали, как когти. Она заметила и, бело-розовые шрамы у него на запястье... О боги, БиЗед?..

Сайрус представил им своих спутников. Лицо Гундалину словно окаменело, когда надушенный спикер отказался коснуться его руки. Неужели боится заразиться? Джеруша нахмурилась. Она прекрасно понимала, откуда эти шрамы, и знала, что уроженцы Харему поймут это еще быстрее.

– Вам... должно быть, пришлось немало страдать в этом диком краю, в плену у дикарей, инспектор Гундалину? – Слова Сайруса служили как бы трамплином для ожидаемых от Гундалину разъяснений.

– Да... секретарь Сайрус, – деревянным голосом ответил Гундалину. – Я действительно попал в плен, и эти бандиты... обращались со мной очень плохо... – Он потупился, страдая от устремленных на него упорных взглядов посетителей, и стиснул руки. – Если бы не эта девушка, я бы никогда не вернулся назад. Она спасла мне жизнь. – Он взял Мун за локоть и подтолкнул вперед. – Это Мун, Покорительница Зари, дочь Лета. – Взглядом он словно пытался объяснить Мун, какая это честь для нее – быть представленной столь высоким гостям. Мун улыбнулась ему и снова уставилась на Сайруса.

– Аборигенка? – слишком громко сказал полупьяный спикер. – Невежественная юная варварка спасает инспектора полиции, молодого технократа с Харему? Это вовсе не так забавно, Гундалину-эшкрад!

– Я и не пытался никого развеселить, – Гундалину поднял голову, тихий голос его звучал холодно. Джеруша попыталась предостеречь его взглядом, но он в ее сторону не смотрел. – Мун – вовсе не невежественная варварка. Она самая мудрая, самая благородная из всех здесь присутствующих! Она – сивилла! – Гундалину осторожно отогнул воротник ее туники, и она гордо вскинула голову: стала видна, полузажившая рана, видимо, нанесенная ножом, и татуировка в форме трилистника. Джеруша поморщилась. Боги, вот ты сам ее и выдал!

Застигнутые врасплох, высокопоставленные гости не сумели скрыть своего замешательства. Впрочем, спикер был настолько пьян, что оказался не способен не только уважительно, но и просто вежливо вести себя.

– Да разве это имеет значение на такой отсталой планете!.. Нарядите ее в красивое платье, назовите госпожой – все равно технократку вы из нее не сделаете! Сивилла – на этой планете!.. – спикер поперхнулся: кто-то сзади заставил его замолчать, шепнув ему прямо в ухо явно что-то не слишком приятное.

Джеруша не сводила с девушки глаз; она видела, как порозовели ее щеки – видимо, она понимала каждое слово. Она вдруг отодвинулась от Гундалину и, запинаясь, проговорила на сандхи:

– Я всего лишь сосуд, содержащий знания. Для знаний не важно, сколь бедна содержащая их чаша. Ведь мудрой меня делает мудрость тех, кто пьет из моей чаши. Глупцам же предсказатели кажутся глупцами и безумцами везде, где бы эти глупцы с ними ни встретились! – Джеруша вздрогнула: в голосе Мун слышалась откровенная насмешка.

Инопланетяне оживились; они были искренне поражены.

– Мы вовсе не хотели вас обидеть, – быстро сказал Сайрус, пытаясь восстановить мир. – На вашей планете вы считаетесь святой, а потому заслуживаете того же уважения и от нас. – Легкая виноватая улыбка промелькнула у него на губах. – Но где она выучила сандхи, комиссар?

– Это я ее научил, – сказал Гундалину, прежде чем Джеруша сумела подыскать нужный ответ, и обнял Мун за плечи, снова притянув ее к себе и словно пытаясь заслонить собой. – И при всем моем уважении к высокочтимому спикеру я вынужден заявить, что если бы Мун согласилась стать Гундалину-эшкрад, если бы она согласилась стать мне женою, то оказала бы честь всей моей семье!