Текст книги "Мистерия убийства"

Глава 38

Ксеноновые фары машины сверлили ночь, выхватывая из тьмы развилки дорог. На развилках не было знаков, а дороги на вид ничем не отличались одна от другой. Несколько раз я заблудился, несмотря на то что Пинки нарисовал мне подробную схему. Однако, выехав с большим запасом, я прибыл к жилью Даймента за четверть часа до полуночи.

Я вышел из машины в теплую ночь. Вокруг жужжали, гудели и стрекотали насекомые, за которыми охотилась то ли птица, то ли иное ночное создание. Затем во тьме раздался полный отчаяния вой, от которого у меня волосы на голове встали дыбом. Такой звук можно услышать лишь в самых глухих тропических джунглях. Фары «БМВ» горели еще некоторое время, словно освещая путь от подъездной аллеи к входу в мой загородный особняк. В данном случае они с суровой ясностью высвечивали лишь серые бетонные стены находящегося передо мной строения.

Здание выглядело весьма подходящим местом для убийства. За единственным крошечным окном мерцал слабый свет. По-видимому, свеча. «Интересно, есть ли здесь электричество?» – на мгновение подумал я, но тут же вспомнил гирлянду рождественских огней над алтарем. В моей памяти возникла коллекция выставленных на алтаре странных и довольно жутких предметов. Я не знал, какое значение они могут иметь. Что может означать гребень? А детская соска?

Справа от двери на истоптанной множеством ног земле стояла одинокая теннисная туфля. Я сразу вспомнил кроссовку Кевина, которую нашел у ворот рядом с ристалищем. Вид теннисной туфли отозвался во мне очередным приступом паранойи, и я с огромным трудом подавил желание обратиться в бегство.

Со стороны машины послышался легкий щелчок, и фары погасли. Я подошел к строению и постучал по деревянной панели рядом с входом. Едва я прикоснулся к дому, как занавес из бус со стуком раздвинулся. Оказалось, что за порогом меня уже поджидала пара мужчин.

– Добро пожаловать, – с улыбкой сказал один из них – худой человеке густой гривой седеющих волос. Он был настолько тощ, что смахивал на скелет. – Входите, – произнес он немного скрипучим голосом.

– У меня здесь назначена встреча... – начал я.

– Хунган – не здесь, – прервал меня второй член приветственного комитета. Это был здоровенный тип с кожей такой темной, что свет, казалось, отражался от его толстых щек. Ростом парень достигал по меньшей мере шести футов пяти дюймов и весил как минимум двести пятьдесят фунтов. Если похожий на скелет тип нагонял на меня ужас, то здоровяк, напротив, успокаивал. – Но прежде вам надо одеться, – продолжил гигант глубоким баритоном.

– Но я же одет.

Оказалось, что это не совсем так. Они приготовили для меня особый наряд. Я на цыпочках последовал за ними, стараясь не наступить на лежащих вдоль стены пациентов. Кто-то стонал. А кто-то слева от меня заходился в ужасном кашле. Каждый вздох страдальца заканчивался судорожным свистом.

– Сюда, – показал гигант, открывая дверь. Он включил свет, и я увидел, куда меня привели. Передо мной был унитаз. Я оказался в сортире.

– Переодевайтесь, – предложил проводник. – Мы подождем снаружи.

Мой новый наряд висел на задней панели входной двери. Это был белый смокинг с красной гвоздикой в петлице. Теперь я понял, почему доктора Даймента интересовал размер моей одежды. Но меня это вовсе не утешило. Белый смокинг?..

Я истекал потом. Горячие струи стекали по всему телу. А в голове роилась куча вопросов.

Почему меня заставляют переодеться?

И почему именно в белый смокинг? В моей памяти всплыли слова Карла Кавано о белой голубке и крови.

В чем состоит «церемония посвящения»? Детали можно опустить. Меня интересует общая идея.

Смогу ли я действительно присоединиться к бизанго, или Даймент втирает мне очки?

Как я могу стать частью чего-то, если и понятия не имею, что это такое? Нет ли у вас... катехизиса с основами вероучения или чего-то иного в том же роде?

Даймент сказал, что я должен вступить в ночь, полностью ему доверяя. Но как я могу ему доверять? Ведь я его даже не увидел.

И почему в полночь?

Какая-то не очень готовая к сотрудничеству часть разума подсказала: Ведь это же час черных сил.

* * *

Однако ни один из этих вопросов так и не сорвался с моих губ, и единственное, что я сказал, топчась за порогом сортира и не решаясь закрыть за собой дверь:

– Видите ли, я, честно говоря, не совсем уверен...

– Переодевайтесь, – произнес тощий с таким видом, словно я не издал ни звука, и легонько подтолкнул меня в глубь комнаты.

– Я всего лишь...

– Мы вас ждем! – Второй, видимо, желая успокоить, ласково потрепал меня по плечу, подтолкнул в комнату и закрыл дверь.

Это было крошечное и весьма примитивное туалетное помещение. Унитаз. Раковина умывальника. Контейнер для бумажных полотенец и вакуумная бутылка с жидким мылом. Над умывальником вместо зеркала висела пластинка полированного металла. Дверь вдруг содрогнулась и заскрипела. Я понял, что мои спутники навалились на нее всем своим весом.

Справившись с рефлекторным приступом клаустрофобии, я попытался успокоиться. Может, они навалились на дверь лишь потому... что только к ней можно было прислониться?

Успокоиться мне не удалось. Дыхание оставалось учащенным, а предательский голос в голове уже не шептал, а вопил: Что ты делаешь?!

Люди за дверью о чем-то неразборчиво говорили. Гигант рассмеялся, и это был сердечный, искренний смех без всякого намека на какие-либо злые намерения. Сделав несколько глубоких вздохов, я сказал себе: Ты сам пришел к нему. Это ты искал Даймента, а не он тебя. Ты умолял его о помощи.

Я надел смокинг, застегнул подтяжки и затянул широкий малиновый пояс. Наряд сидел превосходно, что меня почему-то совсем не удивило. Затем я повесил свою одежду на плечики и влез в ботинки. Отступив на шаг, я посмотрел на свое отражение в куске полированного металла над умывальником. Белый смокинг выглядел довольно нелепо. Это был явный перебор, совсем в духе шоумена по имени Либераче, и на какой-то момент я почувствовал себя экстравагантным франтом.

После этого я постучал в дверь.

Дверь открылась, и костлявый парень осмотрел меня с головы до ног.

– О'кей, – одобрил он. – Вот это да! Вы отлично выглядите! Ведь правда, он смотрится хоть куда?

– Хм, – с некоторым сомнением протянул его приятель, сунул руку в карман и извлек на свет флакон с лосьоном «Лесная прогулка». – Закройте глаза, – сказал он и, прежде чем я успел запротестовать, обдал меня благоухающей этаном жидкостью.

Костлявый выключил свет, и мы гуськом двинулись через клинику. Возглавлял наш отряд веселый здоровяк.

Мой потенциальный спаситель «БМВ» слегка поблескивал в лунном свете. Я потрогал лежащие в кармане ключи, но серьезного искушения открыть замки, вскочить в автомобиль и бежать не испытал. Видимо, я переступил ту невидимую черту, за которой уже не было возврата. Я зашел слишком далеко и не мог повернуть назад, что бы меня ни ожидало в дальнейшем. У нашего вожака имелся большой фонарь, но аккумулятор, видимо, сильно подсел, и ползущий по земле расплывчатый желтый диск не слишком облегчал путь. Лунный свет с трудом пробивался через кроны. Мы тащились по узкой тропе среди опутанных лианами деревьев. Закутанные в саван из испанского лишайника стволы могли нагнать страху на кого угодно. Мы постоянно спотыкались о выступающие из земли корни. Вокруг нас жужжали, стрекотали и скрипели невидимые насекомые.

– Холмы живут, – сказал костлявый со своим похожим на кудахтанье, пугающим смешком.

Здоровяк в ответ на это замечание лишь весело фыркнул.

– Куда мы идем? – спросил я едва видимых в ночи спутников, в отличие от которых почти светился во тьме в своем белом смокинге.

– В нужное место, – ответил большой. – Не беспокойтесь, мы скоро прибудем.

Я мало что видел, но тем не менее знал, что мы приближаемся к воде. Пятно света время от времени выхватывало из темноты узловатые колени мангровых деревьев, а иногда я слышал плеск. Это лягушки при нашем приближении прыгали в воду. Даже запахи вокруг меня стали иными. В заметно повлажневшем воздухе запахло илом.

Через несколько минут я учуял дым и услышал невнятный говор. Прошагав еще немного, мы вышли из тьмы леса на освещенную поляну. На поляне полыхал костер, а вокруг огня сидела примерно дюжина мужчин и женщин, среди которых находился и доктор Даймент. По кругу ходила пара бутылок, как мне показалось, рома, а в воздухе попахивало спиртом. Когда языки пламени вздымались чуть выше, я видел отблеск воды.

Заметив меня, Даймент поднялся на ноги. Его примеру последовали и другие члены бизанго. Доктор меня обнял и, отступив на расстояние вытянутой руки, произнес:

– Вы выглядите просто великолепно.

Он улыбнулся, и его зубы блеснули в свете костра. Все остальные по очереди заключили меня в объятия, произнося при этом слова приветствия. Мне казалось, что мое второе "я", покинув бренное тело, взирает на эту картину откуда-то сверху. Я как бы со стороны видел группу сидящих вокруг костра счастливых людей и их вождя, верхнюю губу которого откусил зомби. Из леса выходит человек в белом смокинге, чтобы влиться в их общество. Все это было похоже на картину в художественной галерее Коркорана или в Национальном музее. Это творение кисти неизвестного художника девятнадцатого века могло быть названо «Инициация вуду», настолько экзотично выглядела бы изображенная на полотне группа людей.

Мое сердце время от времени сбивалось с ритма, а предательский голосок не уставал повторять: Что ты делаешь?

После всех объятий и поклонов у меня слегка задрожали ноги, и поэтому я страшно возрадовался, получив предложение от Даймента занять место с ним рядом. Мои проводники также влились в общую группу. Бутылки рома двинулись по кругу в обе стороны. На этот раз, когда наступала моя очередь, я выпивал как можно больше, что встречалось всеми присутствующими с огромным энтузиазмом. Через несколько минут я понял, что большинство членов бизанго уже успели изрядно набраться. По прошествии некоторого времени Даймент поднял руку, и шум вокруг костра немедленно стих. Доктор повернулся ко мне, возложил ладонь на мое плечо и спросил:

– Готов ли ты, Алекс?

Я молча кивнул, хотя мне хотелось сказать: «Давай-ка побыстрее покончим с этим делом».

Мой приятель-здоровяк раздал всем факелы. Это были бамбуковые палки с намотанной на них ветошью. Все члены бизанго по очереди запалили факелы от пламени костра, после чего мы двинулись в путь, все больше и больше углубляясь в болото. Нам приходилось то и дело нырять под нависающие ветви, вглядываясь под ноги, чтобы не споткнуться о выступающие корни. Жужжание насекомых превратилось в рев, и я воздал хвалу «лесной прогулке», держащей всех этих кровопийц на некоторой дистанции от потенциальной жертвы.

– Хо! – воскликнул человек, возглавлявший нашу цепочку, и через минуту я, обойдя вслед за Дайментом толстенное дерево, оказался на очередной поляне. В середине поляны из земли под углом торчал массивный деревянный крест. Неподалеку от креста находилась свежевырытая могила, рядом с которой стоял сосновый гроб.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать увиденное. А осознав, я инстинктивно отступил на шаг. Мой импульсивный порыв был встречен всеобщим смехом.

Даймент взглянул на меня, и его ужасающая улыбка только усугубила мое волнение.

– Ты должен верить, мой друг, – сказал он.

Эта фраза оказалась своеобразным призывом, и все другие члены бизанго подхватили в унисон с Дайментом:

– Ты должен верить! Ты должен верить!

– И доверять своим братьям и сестрам.

– Ты должен верить!

– Без веры не будет воскрешения.

– Без веры мы обречены.

– Если у нас нет веры, у нас нет ничего.

– Ты должен верить!

Так продолжалось какое-то время, после чего наступила Мишина.

Даймент шлепнул меня по спине и сказал:

– Не тревожься, друг. Мы скоро тебя выкопаем!

– Что значит «скоро»? – поинтересовался я. – Сразу или...

Даймент весело расхохотался, откинув голову и обнажив все свои зубы.

– Нет, – едва сумел выдавить он, вытирая ладонью выступившие от смеха слезы. – Ты будешь покоиться под землей всю ночь. Мы же останемся на поверхности, чтобы петь и играть на разных музыкальных инструментах. Мы будем общаться с лоа. Как только взойдет солнце, твои братья и сестры выкопают тебя из могилы.

– Аминь!

– О да!

– Покойся в мире.

– Сладких тебе снов.

– Велик наш бог в небесах!

Я судорожно вздохнул. С тех пор как пропали мальчики, я постоянно ввязывался в авантюры, каждый раз все больше удаляясь за пределы разумного. И чего я достиг в итоге? Я стоял в центре болота. Смотрел на открытый фоб. И на мне был белый смокинг.

Я вздохнул еще раз и вспомнил слова патологоанатома из Лас-Вегаса. Доктор высказал предположение, что Клара Габлер в момент смерти находилась в сосновом ящике – не исключено, что в гробу. Кроме того, медик сказал, что она встретила свою смерть без всякой тревоги и какого-либо сопротивления.

– Боюсь, что не смогу этого сделать, – сказал я. Радостную улыбку на лице Даймента сменило разочарование.

– В таком случае я не смогу вам помочь.

– Надо же, – произнес мой костлявый друг. – Последний парень позволил себя похоронить только для того, чтобы узнать выигрышный номер! Ну и дерьмо!

– Я сразу понял, – прозвучал чей-то голос, – что у этого шалят нервы, как у того, который...

Даймент поднял руку, и на поляне воцарилась тишина. Я стоял на зеленой лужайке рядом с могилой, и мой немыслимый белый смокинг, казалось, впитывал лунный свет.

– То, что мне предлагают... – промямлил я. – То, что я должен сделать... Стоит ли оно того, что я получу взамен?

– Все зависит от вас, – с каменным лицом ответил Даймент. Его глаза зловеще поблескивали в свете факелов. Он выглядел усталым и злым. Толпящиеся вокруг нас члены бизанго о чем-то перешептывались.

У меня было такое чувство, словно я стою на краю пропасти и готовлюсь прыгнуть в бездну.

– Нет, – покачал головой я, – от меня ничего не зависит. Все зависит от вас. Вы скажете мне, как отыскать Байрона?

– Ты слишком торопишься, сынок, – усмехнулся доктор. – Всему своя очередь. Этот вопрос должен последовать после, если ты понимаешь, о чем я. Вначале ты должен доказать, что полностью нам доверяешь.

Несмотря на то что старик ушел от ответа, его глаза поведали мне очень много. Он смотрел прямо на меня, стараясь удержать мой взгляд. В его глазах я не видел даже намека на злые намерения.

– Если ты доверишься мне, – сказал он, – я тебе помогу. И я ему поверил, сам не зная почему.

Слева от меня застучал барабан. Это были редкие тяжелые удары. Члены бизанго что-то тихо бормотали. Кто-то потягивал ром. Мой костлявый друг кудахтал, а какая-то женщина затянула колыбельную.

Направляясь к гробу, я смотрел себе под ноги. Подойдя к ящику, я сразу, словно боясь передумать, в него улегся. Вся толпа склонилась надо мной. Краем глаза я видел, как гигант поднял с земли крышку. И закрыл глаза. Да, я определенно свихнулся!

– Алекс! – выкрикнул Даймент, и мои глаза мгновенно открылись.

Он смотрел прямо на меня, за его спиной стояли трое мужчин с крышкой гроба в руках. Даймент брызнул мне в лицо какую-то жидкость. Жидкость была холодной, но капли тем не менее обжигали кожу. Неужели тетродотоксин?! Мне показалось, что у меня немеют губы.

– Постойте! – крикнул я, пытаясь сесть. Но чьи-то сильные руки нежно уложили меня обратно в гроб. Чье-то чистое сопрано затянуло песню «Удивительное милосердие». Меня охватил панический ужас. "Неужели это похоронная песнь? – спросил я себя и тут же ответил: – Да, это – похороны. Они хоронят меня".

– Верь мне, – произнес Даймент, и крышка гроба со стуком легла на свое место.

Я зажмурился и подумал: «Может быть, меня загипнотизировали? Ведь именно так навсегда исчезают люди!»

Я чувствовал близость дерева над лицом, и мое сердце бешено стучало где-то в горле. «Может быть, они выпустят меня прямо сейчас, – в какой-то момент подумал я. – Может, я уже все им доказал, и...»

Но мои слабые надежды не оправдались, и я изо всех сил старался подавить панику, когда в крышку гроба стали заколачивать гвозди. Мне безумно хотелось подняться, но я понимал, что не смогу этого сделать. В голове роились самые разные мысли. К чему все это? Какая в этом необходимость? Если это имитация похорон, то зачем прибивать крышку? И такими большими гвоздями! Я их видел, прежде чем улечься в гроб. С какой стати мне приготовили совершенно новый гроб? Почему они не используют одну и ту же домовину, если этот обряд совершается регулярно? Да потому, что этот гроб останется здесь навсегда. В этом болоте скорее всего множество заживо похороненных людей.

Это был на удивление громкий, оглушающий стук. Каждый удар молотка вызывал легкое головокружение. Кроме того, мне казалось – и я изо всех сил старался держать голову как можно дальше от крышки, – что гвозди могут пробить дерево и вонзиться в меня. Они начали прибивать крышку у изголовья, затем спустились к ногам, после чего снова поднялись к голове. Когда человек, забивавший гвозди, переходил к другой точке, до меня доносились удары барабана и пение.

И вот он снова принимался колотить молотком. Грохот стоял невыносимый. Мне хотелось заткнуть уши, но я знал, что не смогу поднять руки. Гроб был слишком узким.

Я подсчитывал количество вбитых гвоздей. Пока их было одиннадцать. Не слишком ли много?

Какой громкий звук!

Я с трудом переносил грохот, но все-таки сумел его пережить. Когда шум прекратился, я, к своему величайшему изумлению, обнаружил, что бормочу молитву. Бормочу бессознательно, снова и снова повторяя «Отче наш», как набор бессмысленных слов. Я – человек, в принципе, не религиозный, и молитва в этом случае была с моей стороны лишь дешевым, спасительным трюком. Я находился в каком-то трансе. «Мне не следует сейчас молиться, – подумал я, – если я этого никогда не делаю в обычной жизни». Мне казалось, что я беру взаймы нечто такое, что брать не следовало.

Отченашижеесинанебесахдасвятитсяимятвое...

Я никак не мог остановиться.

Даприидетцарствиетвоедабудетволятвояяконанебесииназемлихлебнашнасущныйдаждьнамднесь.

Мне казалось, что, если я смогу прочитать молитву достаточно быстро и достаточно точно и если между словами не будет никаких пауз, со мной не случится ничего плохого.

Иоставьнамдолгинашиякожеимыоставляемдолжникамнашиминеввоеинасвоискушениеиизбавьотлукавого...

Не переврал ли я слова? Мне показалось, что переврал, и я начал снова:

Отченашижеесинанебесах...

Гроб покачнулся, я уловил запах пластика, и из отверстия в крышке, точно над моим лицом, высунулась трубка или нечто похожее на трубку. Дыры этой я раньше не заметил, что меня сильно удивило. «Вот видишь, твои молитвы услышаны», – произнес в моей голове чей-то голос.

Я не имел возможности нащупать отверстие, я его не видел, но запах пластика говорил, что оно есть, и это подтверждало легкое дуновение прохладного воздуха. С некоторым усилием я приподнял голову, захватил трубку губами и глубоко вздохнул.

Когда забивали гвозди, мое тело было напряжено до предела. Когда же я понял, что могу дышать, мышцы начали понемногу расслабляться. Однако меня тут же начала бить сильнейшая дрожь. Гроб подняли, а охвативший меня судорожный спазм до конца еще не прошел.

Гроб плыл в воздухе, раскачиваясь во все стороны. Я слышал голоса и выкрики, но смысла слов уловить не мог. Затем гроб стали опускать. Вначале спуск шел медленно, но когда до дна могилы оставалось фута два, веревки отпустили. Открытые Ньютоном силы тяготения восторжествовали, я всем телом приложился к крышке гроба и так сильно ударился носом о дыхательную трубку, что не смог удержаться от крика. Я с ужасом подумал, что от этого удара трубка могла выскочить, и, приподняв голову, попытался ухватить ее губами. Ура! Дыхательная трубка осталась на месте.

Когда первые комья земли упали на крышку, я снова напрягся, словно они могли пробить доски и меня засыпать.

За первой лопатой последовала вторая. Затем третья, четвертая...

После этого не осталось ничего. Со мной были только темнота да звук собственного дыхания.

Глава 39

Услышав первый звук, я не понял, сплю я, нахожусь ли в трансе или впал в беспамятство от кислородной недостаточности. Источник звука находился в немыслимой дали. Скорее всего – в Китае. Ничего не значащее для меня глухое царапанье. Действительно, какое значение может иметь происходящее в иной вселенной? Я следил за звуком с равнодушием машины или безразличием монитора, безмолвно фиксирующего в залах музея уровень влажности и температуры, чтобы, накопив данные, передать их неизвестному стражу.

Звук не затихал, и я пришел к выводу, что его источник находится все же в моей новой вселенной. Я не знал, как к нему относиться, поскольку приятным этот шум назвать было нельзя.

Однако с его постоянным присутствием приходилось смириться, тем более что скоро мне стало казаться, будто он исходит отовсюду. Впрочем, не могу сказать, что звук занимал все мои мысли. Пять моих чувств были крайне ограничены. Я знал, что под кончиками пальцев присутствует дерево, а у лица – шершавая поверхность пластиковой трубки. Я ничего не видел, а вся гамма запахов сводилась к испарениям тела, сосны и пластика.

Постоянно менялся только звук и очень скоро завладел всем моим вниманием. Через некоторое время мне стало казаться, что источник звука находится в моей голове и я каким-то непостижимым образом сам его произвожу.

И лишь когда лопата ударилась о дерево, я, по-прежнему оставаясь наблюдателем, понял, что все это происходит как во времени, так и в пространстве. Я сообразил, что металлический предмет ударил по деревянному ящику, в котором заключен я. Эта догадка мгновенно вывела меня из транса.

Я похоронен заживо, и кто-то пытается меня эксгумировать.

В тот же миг меня захлестнула волна страха, и начался приступ клаустрофобии. Я похоронен заживо!

Я с ужасом думал, что тот, кто пытается меня откопать, может бросить свое занятие. Выйдя из транса, я не мог сразу вспомнить, как попал сюда и где это происходит. Что случилось? Землетрясение? Обвал? Нападение террористов? Я знал лишь то, что ничего не вижу, едва дышу и нахожусь в ловушке. Меня охватил очередной приступ паники.

Я попытался закричать, чтобы дать знать спасителю, кем бы тот ни был, что под землей находится живой человек. Мне хотелось выкрикнуть: «Я – жив! Я – здесь! Только не переставай копать!»

Но все, что смогло исторгнуть мое пересохшее горло, ничем не напоминало истошный вопль или даже простой крик. Это был, скорее, стон или хрип – настолько тихий, что спаситель наверху просто не мог услышать моего призыва. Казалось, мой голос так ослаб, что не в силах преодолеть звуковой барьер.

И только когда гроб извлекли из земли и сняли крышку – на что ушло очень много времени, – я вспомнил, каким образом оказался похороненным заживо. «Интересно, – думал я, пока эксгумировали мое тело, – сколько времени я провел в могиле?» Пребывая в гробу, я полностью потерял ориентацию как во времени, так и в пространстве. Я словно утратил свою личность и даже забыл, что меня зовут Алекс Каллахан. Время превратилось в бесконечность. Оказавшись под землей, я поначалу принялся считать вдохи, загибая пальцы на каждой сотне, но очень скоро сбился со счета, забыв правильную последовательность цифр. После этого подсчет окончательно потерял смысл. На некоторое время я, видимо, утратил разум. Я кричал и вертелся в фобу, пытаясь пробить себе путь наверх. Эти бесплодные попытки оставили на моих пальцах кровоточащие ссадины. Я воспользовался болью, чтобы поднять свой дух. Боль означает, что я еще жив, твердил я себе. Новая максима Декарта: Чувствую боль, значит, существую. Или что-то в этом духе.

Я остро переживал свое исчезновение. Для родителей и Лиз это будет тяжелый удар. Но больше всего меня тревожила судьба сыновей, потому что я был их последним шансом на спасение. Все остальные, конечно, пытались их найти, но на самом деле считали близнецов мертвыми. Это соображение позволило мне продержаться еще какое-то время. Мысли о Шоне и Кевине, воспоминания о связанных с ними событиях, их лица и голоса не позволяли мне окончательно сойти с ума. А затем у меня было видение, и я убедил себя, что оно соответствует действительности. Честно говоря, я и по сей день верю в то, что видение отражало реальную картину.

Каким-то непостижимым образом мой ум сбросил пространственно-временные оковы и перенес меня в помещение, где раньше мне бывать не приходилось. Мне казалось, что я нахожусь под потолком и смотрю вниз. Мальчики спали на двухъярусной кровати из грубо обработанного дерева. Они были укрыты красными грубошерстными одеялами. Шон занимал нижний ярус, а Кевин – верхний.

Кевин под моим взглядом вначале пошевелился, а затем повернулся на другой бок. Его рот был полуоткрыт, и я увидел, что два зуба, которые, когда он приехал из Мэна, едва прорезались, почти полностью сформировались. Края зубов были слегка зазубрены (со временем это должно было пройти), и новые резцы, как это часто бывает, казались слишком большими для детского личика. Затем видение исчезло, я, снова оказавшись во тьме, попытался вызвать образ Шона. Мне это удалось, и я увидел его на рождественском празднестве у родителей Лиз в тот момент, когда он узрел под елкой новый велосипед.

После этого я пережил коллапс воли. Даймент похоронил меня заживо. Он – друг Бодро. Если мне показалось, что его взгляд что-то обещает, то я всего лишь выдал желаемое за действительное. «Интересно, – мрачно думал я, – сумеет ли Пинки найти мою могилу?»

После этого я вступил в следующую фазу. Моя судьба перестала меня интересовать. И, как мне кажется, именно поэтому я и смог выжить. Я капитулировал и вообще перестал думать. Это было бесполезно, поскольку убогие мысли, повторяясь, кружились бесконечным водоворотом. «А что будет, если я повернусь на другой бок? Смогу я повернуться?» И так далее и тому подобное.

Капитулировав, я даже испытал облегчение. Я бросил считать, перестал думать о боли, положил конец размышлениям о Шоне и Кевине и оставил все надежды. Я отказался от мысли, что Алекс Каллахан может играть какую-то роль в этой вселенной. Одним словом, я вообще перестал думать.

Скрипа выдираемых гвоздей, который, будь я в рассудке, должен был показаться мне сладчайшей музыкой, я почти не слышал. Когда подняли крышку, яркий свет ослепил меня, и я инстинктивно зажмурился. Чьи-то руки подхватили меня под мышки и помогли сесть.

– Главное, спокойствие, – сказал кто-то. – Открывать глаза пока не надо. Пусть свет пробивается через опущенные веки.

Еще кто-то поднес к моим губам бумажный стаканчик с водой, и я опустошил его одним огромным глотком. Затем я попытался поднять руку к лицу, чтобы утереть губы, но рука тряслась так сильно, что мне это не удалось. Я сумел лишь слегка ударить себя по физиономии.

– Все будет о'кей, – прозвучал знакомый голос (я не сразу сообразил, что это – Даймент). – Ничего плохого с тобой не случилось. Разве я не говорил тебе с самого начала, что ты просто должен нам доверять? Тело не любит оставаться надолго в одном положении. Но ты, как я и обещал, скоро будешь в полном порядке. Отбрось тревоги, и наш мир скажет тебе: «Добро пожаловать, брат».

Мне дали еще воды. Ничего более вкусного пить мне никогда не доводилось. Это был живительный эликсир. Влажный воздух нежно ласкал кожу, а мерцающие солнечные лучи, просвечивая через смеженные веки, создавали неповторимые образы. После столь долгого пребывания во тьме эти узоры казались мне восхитительными.

– Ты стал другим человеком. Пережил второе рождение. Мы поможем тебе встать.

Чьи-то сильные руки подхватили меня и поставили на ноги.

– Открой глаза, Алекс. Открой совсем немного. Вот так. Теперь еще чуть-чуть. А теперь ступи на землю.

Мир казался мне темно-серым – каким он бывает на снятых с передержкой фотографиях. Однако я видел достаточно, чтобы шагнуть из гроба на землю.

– О да! – произнес женский голос.

– Теперь он – один из нас! – подхватил другой.

Эти голоса звучали для меня сладкой музыкой. Восстав из могилы, я радовался всему, что меня окружало. Влажный, ласкающий кожу воздух, солнце, шелест листьев под ветром, пыль... Все заставляло меня трепетать от восторга. Я даже прослезился, и это были слезы облегчения и радости.

– О да! Теперь он видит мир!

На земле, справа от себя, я увидел сложный символ, начертанный при помощи белого порошка. Символ показался мне кружевным и необыкновенно красивым.

– Это называется веве, – сказал Даймент, проследив за моим взглядом. – Помогает вызвать лоа.

Он наклонился и кончиками пальцев смешал рисунок с пылью.

Тем временем члены бизанго сносили в одно место флаги и барабаны и складывали в мусорные мешки пустые бутылки, пластиковые тарелки и бумажные стаканы. Лица некоторых из них были покрыты белым порошком. Эти члены бизанго выглядели усталыми, словно тоже провели трудную ночь.

– Тот, в кого вселяется лоа, не знает ночного покоя, – пояснил Даймент, снова прочитав мои мысли. – Этих людей начинает трясти, они падают на землю, а затем пускаются в пляс. Мы все очень устали, и только ты сумел отдохнуть, – закончил он и разразился своим пугающим смехом.

* * *

Я сидел в маленьком, окруженном бетонными стенами внутреннем дворике на плетенном из листьев пальмы и уже расползающемся кресле. Это, с позволения сказать, патио скрывалось за зданием, в котором постоянно обитал Даймент. Обитель доктора являла собой бетонный блок, где вся обстановка состояла из служившей столом кабельной катушки и пары рахитичных стульев. Справа от дома находились загоны для скота или курятники, сооруженные из скрепленных лианами стволов бамбука. В одном из них сидела пестрая курица, а остальные стояли пустыми. Курица сидела совершенно неподвижно, и если бы не живые, блестящие глаза, то ее можно было бы принять за чучело.

Я переоделся в свою одежду и позвонил Пинки из «БМВ», чтобы сообщить, что жив и здоров. Теперь я ждал, когда Даймент выйдет на воздух. Я ненавижу ожидание, но в тот момент не испытывал ни малейшего нетерпения. Ночь, проведенная в гробу под землей, кардинальным образом изменила мое умонастроение. Сказать, что я полностью «переродился», было бы преувеличением, но ощущал себя отдохнувшим и полным жизненных сил. Я совсем забыл о присущей мне нетерпеливости и раздражении, которое всегда испытывал, думая, что кто-то пытается давить на меня. Увидев в бреду сыновей, я даже несколько воспрянул духом. Это видение укрепило мою веру в то, что мальчики живы.

* * *

– Ты знаешь, почему я согласился тебе помочь? – спросил Даймент спустя полчаса. Старик выглядел неважно. Вид у него был утомленный. Под постоянно слезящимися глазами появились большие мешки, а взгляд стал каким-то пустым.