Текст книги "Мистерия убийства"

Глава 34

Я постучал в дверь. На веранде соседнего трейлера подняла голову седая женщина с пластиковыми бигуди в волосах – подобные штуковины я видел лишь в старых телевизионных шоу.

– Их нет дома, – крикнула она. – Может, я вам смогу помочь?

– Мы ищем... – начал было я, но Пинки не дал мне продолжить.

– Как поживаете, мэм? – поинтересовался он.

– Если вы что-нибудь продаете, любовь моя, то знайте, дорогуша, – у меня и цента днем с огнем не сыскать. Но зато у меня уйма свободного времени, и вы можете, если хотите, попрактиковаться.

– Мы ничего не продаем, – сказал Пинки. – Мы...

– Прошу прощения, но вы, похоже, альбинос?

Я, оскорбившись, решил было выступить с гневной отповедью, но Пинки только расхохотался:

– Тонко подмечено. Я – альбинос. Перед вашим жильем, мэм, стоит генетический курьез, если вы позволите мне так выразиться. Я знаю, что мой вид многих выбивает из колеи и они забывают о приличных манерах. Так всегда бывает, когда люди видят перед собой личность с ярко выраженными физическими отклонениями от нормы. Я считаю это проявлением своего рода расизма. Но с другой стороны, кто осмелится сказать, что в нашей Луизиане стыдно быть чрезмерно белым? – закончил он с улыбкой.

– Я хочу спросить, если позволите, – сказала женщина. – Легко ли вы обгораете на солнце?

– Это одна из самых серьезных проблем, с которыми мне приходится сталкиваться.

– Я спрашиваю, потому что сама – светлокожая блондинка и мгновенно сгораю. Лью на себя крем от загара ведрами. Но почему бы вам с приятелем не подняться сюда, чтобы скрыться от солнца и рассказать, что привело вас в Медоулендз?

Мы поднялись и оказались на рахитичной дощатой площадке. Потолок держался на сложенных из шлакоблоков столбах. Вся меблировка веранды состояла из нескольких складных металлических стульев и плетенного из прутьев кофейного столика, весьма древнего на вид. На столике находились пепельница и пластмассовая коробочка с маникюрными принадлежностями. Оказывается, дама занималась педикюром, и ее ступни были закреплены в каком-то неизвестном мне приспособлении, а между пальцами с ярко-красными ногтями торчали валики из пенопласта.

– Меня зовут Пинки Штрайбер, а это – Алекс Каллахан, – представил нас Пинки, протягивая руку.

– Простите, дорогуша, – продемонстрировала женщина свои руки с растопыренными пальцами, дабы мы могли увидеть только что выкрашенные ногти, – но я еще не просохла. Меня зовут Дора Гэррети, – назвалась она и, повернувшись ко мне, сказала: – А вас я видела по телевизору. Верно? – Ее лицо вдруг омрачилось, и она воскликнула: – Великий Боже! Ведь вы – их папа. Папа тех двух крошек. Бедняжка. О Господи!

– Мы думаем, что мальчиков похитил Байрон Бодро.

Дора поднесла руки к губам, и ее ярко-красные ногти вдруг показались мне каплями крови на фоне снега.

– О Боже... – прошептала она.

Я, увы, хорошо знал чувства, искривившие в горькой гримасе ее лицо и заставившие крепко сжать губы.

– Этот мальчишка, – процедила она, закурив сигарету и выпустив длинную струю дыма, – был рожден порочным. Порочным до мозга костей.

– Вы знаете, где он сейчас? Где его родственники?

– Простите, мой сладкий, но в этом я не смогу вам помочь. Я не видела его с той минуты, когда парня увезли. Его старики умерли. Я даже не знала, что его выпустили из лечебницы. Когда это случилось?

– В девяносто шестом.

– Что же, остается только радоваться, что он сюда не вернулся.

– А люди, которые живут в их доме? Может, это родственники семейства Бодро?

– Нет. Клод и Мэри не были владельцами трейлера. Они его арендовали. После них там сменилось несколько жильцов.

– Знаете, что мне пришло в голову? – обратился ко мне Пинки. – Должны существовать документы. Клод наверняка владел какой-то собственностью, кем-то унаследованной. Надо будет это проверить. Напомните мне при случае.

– Я слышала, что все ушло к Байрону, – вмешалась Дора, – и это вывело из себя брата Клода Лонни. Хотя после похорон Клода мало что осталось. Лонни писал кипятком из-за того, что Байрону вообще что-то досталось. Но из протестов брата ничего не вышло. Байрона признали психом, и получилось, будто он вообще не совершал преступления.

– Лонни живет где-то поблизости?

– Лонни умер, – ответила Дора.

– А как насчет друзей? – спросил я. – Возможно, у него здесь остались друзья.

– У этого парня не было друзей. Ни единого. Во время убийства Клода он постоянно торчал у черномазых. Связался там с каким-то колдуном.

– Колдуном?

Уловив в моем тоне нотки скептицизма, она сразу ощетинилась:

– Да, я это слышала. И среди них, к вашему сведению, есть колдуны. Они живут здесь три сотни лет и все еще не вылезли из джунглей.

Я знал, что следует держать язык за зубами, но промолчать не смог.

– Вы понимаете, что это же...

– Вы знакомы с этим колдуном? – перебил меня Пинки. – Знаете, как его зовут?

– Нет, сэр, не знаю, – с оскорбленным видом ответила Дора. – Откуда я могу знать подобные вещи?

– Но вы же знали Байрона, – ухитрился вставить я.

– Но он же, радость моя, жил рядом со мной, а если домом вам служит трейлер, то основную часть времени приходится проводить на воздухе. Я живу здесь больше тридцати лет, и это, хотите верьте, хотите нет, далеко не рекорд. – Она рассмеялась смехом курильщика, похожим скорее на кашель. – Старый Ральф Гуидри обитает здесь еще дольше.

– Не могли бы вы рассказать нам о Байроне?

– Что именно вы хотите знать?

– Все, – ответил Пинки. – Абсолютно все. Мы просто не представляем, что может помочь нам в поисках.

– Значит, так... – Она закурила новую сигарету («Мисти» с ментолом, если быть точным) и продолжила: – Байрон был одним из двоих детей. По крайней мере некоторое время. Когда Байрону исполнилось десять, а его братику Джо – четыре, Байрон видел, как тонул брат. Некоторые, впрочем, утверждают, что он не видел, а наблюдал. Малыш утонул в муниципальном бассейне. Бассейн находился примерно в миле отсюда, и сейчас его уже нет. Пользовался большой популярностью у детишек.

– Именно об этом говорила Вики, – взглянул на меня Пинки. – Итак, брат утонул на глазах Байрона. Какой ужас. Пытался ли он его спасти?

– В этом-то вся загвоздка. Потому я и рассказываю. Все согласились, что это трагедия, но кое-кому показалось, что, возможно, хуже, чем трагедия. Все случилось ночью, когда дети тайком выскользнули из дома. Вряд ли это мог придумать маленький Джо, не так ли? Вначале они бегали по округе, а затем Байрона осенила блестящая идея, и он помог брату перебраться через ограду бассейна, который, естественно, был закрыт. Позже Байрон рассказал, что вначале они играли на бортике, а затем Джо поскользнулся и упал в воду на глубоком конце бассейна. Поскольку ни один из них не умел плавать, Джо пошел на дно, а Байрон не мог спасти брата.

– Зачем же они полезли в бассейн, если не умели плавать? – спросил Пинки.

– Самое любопытное во всем этом то, что мама Байрона Мэри частенько водила сыновей в бассейн. Я не раз видела их там с полотенцами, надувными кругами и всякими прочими купальными принадлежностями. Однако, когда Байрон заявил, что не умеет плавать, Мэри это не опровергла, – пожала плечами Дора.

– Значит, люди решили, что Байрон утопил брата?

– Во всяком случае, у них возникли подобные подозрения. Понимаете, ведь там был длинный шест с сеткой. С помощью этого приспособления из воды выуживали всякий мусор.

Я кивнул, призывая ее продолжить рассказ.

– Когда прибыла полиция, шест лежал на бортике бассейна. Абсолютно сухой. К нему никто не прикасался. Байрон тоже остался сухим, да и на бортике не оказалось следов воды. Примерно через час после того, как Мэри, почитав мальчикам на ночь, оставила их в постели, соседи услышали вопли Байрона и позвонили по номеру девятьсот одиннадцать. Когда спасатели прибыли к бассейну, бортик, шест и все такое прочее были абсолютно сухими.

– Хм... – протянул я, не совсем понимая, что она этим хочет сказать.

– На это сразу обратил внимание один из медиков. Чтобы лужи полностью высохли, требуется довольно много времени.

Плесень и грибок на деревянном бортике всегда были большой проблемой. Одним словом, ничто не указывало на то, что Байрон подбегал к краю бассейна и опускал руки в воду. Почему он не использовал шест? А ведь шест был под рукой. Одним словом, все было странно.

– Не знаю, – усомнился я. – Обвинение Байрона в убийстве брата кажется мне притянутым за уши. Может, он просто окаменел от ужаса. Такое случается.

– Я тоже так подумала, – согласилась Дора. – Ведь парнишке, в конце концов, было всего десять. Байрон сказал полиции, что не воспользовался шестом, потому что его не увидел, и начал плакать. Мальчик рыдал до тех пор, пока его не оставили в покое.

– А вы не считаете, что, имея дело с ребенком, все сомнения следует толковать в его пользу?

– Знаете, даже в те далекие времена он своим поведением пугал людей. Но и это не все. Нашелся свидетель – официантка, возвращавшаяся домой из рыбного ресторана. Она сказала, что видела Байрона, сидящего в позе индейца на конце трамплина и смотрящего на воду. В бассейне, кроме него, никого не было, и там определенно никто не «играл». Все было тихо и мирно, как на фотографии. Спрашивается, куда же подевался маленький Джо?

– Хм...

– "Он был в туалете", – сказал тогда Байрон. Но парень соврал – туалет оказался на замке. Мы все решили, что, когда малыш упал в воду, Байрон остался на трамплине и следил с него, как тонет брат. Вы не поверите, но эта картина до сих пор нагоняет на меня ужас. Мэри после всего этого к Байрону никого не подпускала. Говорила, что жестоко приставать с расспросами к ребенку, который и без того выплакал все глаза. Подозрения в его адрес ни к чему не привели. Никто открыто не обвинил его в убийстве, и смерть Джо была объявлена «несчастным случаем».

Дора, приподняв с легким стоном левую ногу, осторожно прикоснулась кончиком пальца к одному из сверкающих ногтей.

– Я могла бы рассказать о Байроне гораздо больше, но мои ногти высохли. – Она потрясла в воздухе расслабленными руками и продолжила: – Думаю, нам не помешало бы съездить к Ральфу. На пару мы с ним вспомним гораздо больше. Он очень хорошо знал это семейство. Работал вместе с Клодом на морских платформах. Но особо они сошлись на почве рыбалки.

Дора попросила нас подождать и появилась пять минут спустя. Бигуди по-прежнему оставались в волосах, но специальные сандалии для педикюра она сменила на новые кроссовки фирмы «Нью Бэланс».

– Неужели мы пойдем пешком? – бросив взгляд на ее обувь, спросил Пинки.

– Ни за что, – ответила она. – Я жуть как хочу прокатиться на этом автомобиле.

* * *

Ральф настоял, чтобы мы выпили чаю со льдом. Он подчеркнуто осторожно раздал нам стаканы, а затем, извинившись, сказал, что ему надо «кое-что принести». Мы остались ждать его возвращения в миниатюрной, сплошь заставленной мебелью гостиной. Вскоре хозяин появился с двумя запыленными фотоальбомами в руках.

– В то время я был просто болен фотографированием, – пояснил он, переворачивая страницы одного из альбомов. – Вот... – нашел он нужный снимок. – Это – Клод.

Он показал нам фотографию размером три на четыре дюйма, и мы увидели сидящего на парковой скамье мужчину с длинными бакенбардами на довольно красивом лице.

– А это – Мэри, – ткнул он в изображение сидящей рядом с Клодом скромного вида женщины.

Женщина, слегка повернув голову, с любовью взирала на красивого и ухоженного мальчика. Пробор на головке парнишки был таким прямым, словно его делали по линейке.

– А вот это – наш Байрон, – сказала Дора. – Снимок сделан незадолго до рождения Джо. Она просто с ума сходила от своего старшего. Ты согласен, Ральф?

– Еще бы. Послушать маму, так мальчик вообще не мог совершить ничего плохого.

– Что бы ни пожелал мальчишка, он получал это тут же. Мама для него ничего не жалела. Любую игрушку, любой велосипед. Игровые приставки «Нинтендо». Гитару. Батут. Карт. И вы не поверите – темные очки за две сотни баксов. Одежда... одним словом, все, что душе угодно.

– Клод тоже любил парнишку, но пытался хоть как-то держать сына в узде. Мэри не позволяла мужу даже пальцем прикоснуться к парню или поднять на него голос. И что из этого получилось?

– Я не хочу во всем винить родителей, – вмешалась Дора. – Мэри была милой, как утренняя зорька. Клод тоже был хорошим человеком. Думаю, мальчишка был рожден порочным.

– Может, и так, – согласился Ральф.

Он отыскал снимок, сделанный двумя годами позже. На фото Байрону было лет семь. Мальчик красовался в черном костюме и цилиндре, с его плеч ниспадала темная, похожая на мантию накидка. За спиной виднелся плакат, на котором красивым шрифтом было выведено: БАЙРОН ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ.

Я помнил слова Кавано о том, что многие иллюзионисты начинали выступать еще в детском возрасте, и, увидев снимок, похолодел.

– Ах да! Его магические представления! – воскликнула Дора. – Я о них совсем забыла. Байрон продавал билеты за четвертак, и все шли охотно на эти шоу, поскольку Мэри подавала лимонад, сандвичи и картофельный салат. В итоге зрители оказывались в выигрыше.

– Мэри делала потрясающий картофельный салат, – сказал Ральф и дипломатично добавил: – Хотя, конечно, до Доры ей далеко.

– Помнишь, как мы смотрели представления, сидя на складных стульях, которые выставлял перед трейлером Байрон?

– Да, в этом деле он был действительно хорош, – кивнул Ральф. – В таком юном возрасте! Я никогда не мог понять, как он ухитрялся исполнять это дерьмо, прошу прощения за мой французский. Парень, например, клал несколько перьев и пучок травы в ящик, произносил какую-то абракадабру, и оттуда вылетала птица. Я тоже рассматривал ящик. Там не было места для живой птицы.

«Магическая чаша», – подумал я, вспомнив слова Кавано.

– Расскажите нам о его отце.

– Клод работал на морских платформах. Так же как и я. Вкалывал что надо. Мэри тоже не бездельничала, брала белье для глаженья.

Но, как следовало из рассказа соседей, Клод не часто бывал с семьей. Вахта на платформе продолжалась шесть недель, после чего следовали три недели отдыха.

– Но и на отдыхе Клод мало бывал дома. Отправлялся рыбачить или ловить креветок. Почти всегда вместе со мной, – со смехом закончил Ральф.

– Байрон в рыбалках участвовал?

– Нет. Это казалось ему скучным, и он предпочитал оставаться дома с мамой.

– А в церковь они ходили? Я слышал, что Байрон выступал как проповедник.

– О да! – сказала Дора. – Они регулярно ходили в церковь, но Байрон по-настоящему ударился в религию лишь после смерти маленького Джо.

– С ним произошла трансформация, – пояснил Ральф.

– Что? – удивилась Дора. – Где ты выкопал это словечко?

– В библейской школе, – покраснел Ральф. – Что-то такое случилось с Павлом по пути в Дамаск. Смерть Джо заставила Байрона задуматься о душе.

– Не знаю, как там насчет трансформации, но в парня вселился настоящий микроб проповедничества. Он был готов проповедовать каждому, кто соглашался его слушать. Выступал с моста и даже спускался с Библией в руках к причалам, когда рыбаки возвращались после лова креветок. Мэри это не нравилось. Вы, наверное, представляете себе, что за люди занимаются ловом креветок? Пьяницы и все такое. Но ничто не могло остановить Байрона. Ведь он даже приобрел известность как целитель. Правда, Ральф?

– Точно. Люди говорили, что парень получил этот дар свыше. – Ральф помолчал немного, а потом заключил: – Но все разговоры о божественном вдохновении – чепуха. Хотя поклонники у него точно имелись. Этот маленький негодяй умел устраивать те еще шоу. Настоящий шоумен.

– Что вы имеете в виду? – спросил я. – И что в этом случае значит «шоумен»?

– Как-то, выступая с проповедью об «уходе от ответственности», он привел пример с Понтием Пилатом. И, говоря о том, как Понтий Пилат «умыл руки», поставил перед собой на алтарь прозрачный сосуд с чистой водой. Не переставая обличать Понтия, он намылил руки и погрузил их в сосуд. Вода мгновенно стала кроваво-красной, а слушатели разинули рты. Все это выглядело жуть как драматично. Байрон воздел к небу руки, с которых капала «кровь», и громогласно провозгласил, что «Пилат не мог смыть кровь с рук своих!».

– Фокус.

– Клод сказал, что трюк заключался в мыле, но эффект был потрясающий. Вы понимаете, что я хочу сказать? А затем, когда произошел этот случай со щенком... – Он повернулся к Доре и спросил: – Его ведь именно тогда и выкинули из церкви?

– Что это за «случай со щенком»? – поинтересовался Пинки.

– Это произошло позже, – вмешалась Дора. – Байрон к тому времени уже был подростком.

Но я их не слушал, перед моим мысленным взором стоял мальчуган, с рук которого капала «кровь». Когда мальчик-проповедник щелкал пальцами, в воздухе появлялся клуб дыма. Одним словом, во время своих проповедей мальчишка выступал с магическими трюками.

Байрон Великолепный уже в семь лет демонстрировал свое искусство. В моей памяти возникли фотографии сестер Габлер. Девушки были одеты в свои сценические костюмы. Это было видно даже на полицейском снимке нижней половины тела Клары Габлер. Я подумал о близнецах Рамирес. Один из них был расчленен. Близнецы Сандлинг лазали по канатам и проделывали разного рода «упражнения». Почему? С какой целью?

Настоящий шоумен.

А когда я подумал о том, что этот психопат мог приготовить для моих сыновей...

– С вами все в порядке? – спросил Пинки.

– Может, еще чайку со льдом? – участливо поинтересовался Ральф.

– Все нормально, – сказал я и, отгоняя наваждение, потряс головой.

– Так что же это за история со щенком? – повторил вопрос Пинки.

– Ты не возражаешь, Ральф, если я закурю? – мрачно спросила Дора.

– Валяй, хотя это и плохо для твоего здоровья.

– Щенок... – произнесла Дора. – О Боже. Тогда мы и поняли, что этот мальчик – сумасшедший.

– И это положило конец его проповедям, – добавил Ральф.

– Так что же он такое сотворил? – не унимался Пинки. – Мучил бедное маленькое создание?

– Гораздо хуже, – ответил Ральф.

– Но что может быть хуже этого?

Ральф вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Это случилось на Рождество. Мы ведь все крепки задним умом и нынче утверждаем, что именно тогда и начали бояться Байрона. В тот момент никто не мог привести конкретных примеров его мерзости, но люди уже были на взводе и сторонились его. Он продолжал проповедовать, а между проповедями куда-то надолго исчезал. Сколько ему тогда было? – спросил Ральф у Доры. – Лет четырнадцать?

Женщина в ответ лишь молча кивнула.

– Мэри его исчезновения тревожили, но она утверждала, что у сына есть какое-то тайное убежище. Где это убежище находится и что он там делает, мать не знала.

– Мальчик из соседнего трейлера получил на Рождество щенка, – поежившись, вставила Дора.

– Вы помните, Дора говорила, что Байрон получал от мамочки все, что только душе угодно?

Мы с Пинки кивнули.

– Все, что угодно, но с единственным исключением, – продолжал Ральф. – Мэри страдала астмой и не могла иметь животных. В их присутствии она начинала задыхаться, и ее приходилось срочно отправлять в больницу. Поэтому Байрон не мог иметь ни щенка, ни котенка, ни даже хомячка.

– А произошло следующее, – перехватила инициативу Дора. – Маленькому Эмори Бобергу – мальчишке из трейлера, стоящего напротив жилища Байрона, подарили на Рождество щенка золотистого ретривера – крошечное славное существо. Когда он выгуливал щенка рядом с трейлером Байрона, тот попросил разрешения поиграть с собачкой.

– Эмори не хотел давать ему щенка, но парнишка боялся Байрона и все же передал ему поводок. Байрон дал Эмори денег и попросил сбегать в «Севн-илевн» купить засахаренного миндаля. Как только Эмори скрылся из виду, Байрон выкопал яму на лужайке перед трейлером и закопал щеночка по самую шейку. Если бы я была дома, то, возможно, смогла бы его остановить, но я в тот момент находилась в Лафайетте в гостях у сестры.

– Байрон позже попытался объяснить свой поступок, – сказал Ральф. – Придумал идиотскую историю, что щенок якобы выскользнул из ошейника и пришлось его прикопать, дабы он не убежал, пока Байрон занимается порученным ему делом. Как будто он не мог подождать десять минут до возвращения Эмори. Кто мог поверить в сказку о том, что Мэри велела ему постричь лужайку? Ведь это же был декабрь! Но, так или иначе, он вывел из-под навеса самоходную газонокосилку и принялся косить траву.

– О Боже, – произнесла Дора, сжав виски, словно воспоминания об этом давнем событии причиняли ей боль. – Боже мой.

– Маленький Эмори вернулся как раз в тот момент, когда Байрон срезал щенку голову. Я слышал его ужасный крик, и все, включая меня, бросились на этот вопль. Мы увидели настоящий гейзер крови. Подобное даже представить невозможно.

– Он срезал щенку голову?

– Именно. Мать Эмори позвонила в полицию. Приехали копы, и никто из них не поверил в несчастный случай, о котором толковал Байрон.

– Его обвинили в умышленном причинении вреда чужому имуществу, – вставила Дора.

– И что же было дальше?

– Ничего. Он отделался лишь юридической оценкой поступка. Боберги, как только смогли, перебрались жить в другое место.

– Поползли слухи, что у сыночка Бодро не все в порядке с головкой. Развинтилась какая-то гайка. А может, даже пара гаек. Родители приказали детям держаться от него подальше, а церковь запретила выступать с проповедями.

– Вскоре после этого Байрон бросил школу, – сказала Дора. – И начал ошиваться в Морган-Сити. – Она размяла в пепельнице окурок. – Снюхался с этим черномазым колдуном.

Я так ненавижу всякие проявления расизма, что у меня возникло желание уйти. Я даже поднялся с места, но Пинки, не обращая на меня ни малейшего внимания, спросил:

– А вам известно имя этого парня?

– Я же вам об этом уже говорила! – возмутилась Дора. – Откуда мне знать, как зовут этих черных?

– Пожалуй, я знаю, о ком идет речь, – вмешался Ральф, – но его имя мне не известно. Если вы отправитесь в Морган-Сити и там кого-нибудь спросите, вам скажут, где его можно найти. Люди приезжают к нему аж из Нового Орлеана, чтобы узнать выигрышный номер или поставить на финальную игру. Этот парень знаменит на весь мир.

– Что же... значит, мы просто должны спросить, где найти... хм... колдуна? И нам дадут точный ответ?

– Вообще-то они себя колдунами не называют, – сказал Ральф. – У них есть какая-то кличка в духе вуду, но я ее точно не помню. Хигган? Ханган?

– Хунган, – подсказал Пинки.

– Точно. Учтите, что в городе есть и другие уроды вроде него. Спросите, где найти того, у которого нет верхней губы. С ним и путался Байрон.

– Что за шутки?! – изумился Пинки.

– Богом клянусь, – подтвердил Ральф. – Я его видел. Не знаю, может, это всего лишь какая-то заморочка в стиле вуду. Настоящая причина уродства мне неведома. – На его лице появилась улыбка, похожая на гримасу отвращения. – Сам парень утверждает, что его покусал разозленный зомби.

– Откусил губу? – едва не задохнувшись от изумления, переспросила Дора и тайком перекрестилась. Движение было таким быстрым, что я с трудом его заметил.

– Вот так, – вздохнул Ральф и, наклонившись к Доре, щелкнул зубами. – Так кусает черепаха.

Дора взвизгнула, а шутник произнес:

– Нужен всего лишь один укус.