Текст книги "Большие деньги"

Новости дня LV

ТОЛПЫ НА УЛИЦАХ

СУМАСШЕДШИЙ ВЗРЫВАЕТ БАНК В ПИТТСБУРГЕ

КРИШНАМУРТИ ГОВОРИТ ЗДЕСЬ ЧТО ЦЕЛЬ ВСЕМИРНОЕ СЧАСТЬЕ

 
Закройте двери
Они идут
Проникают через окна
 

АМЕРИКАНСКИЕ МОРСКИЕ ПЕХОТИНЦЫ ВЫСАЖИВАЮТСЯ В НИКАРАГУА ЧТОБЫ ЗАЩИТИТЬ СОЮЗНИКОВ

ЗАДЕРЖАН ПАНГАЛОС; ПОСАЖЕН В ТЮРЬМУ В АФИНАХ

 
Закройте окна
Они идут
Проникают через двери
 

ДРУГОЙ СВИДЕТЕЛЬ ГОВОРИТ ЧТО ВИДЕЛ ПРОСТИТУТКУ НО НЕ МОЖЕТ ОПОЗНАТЬ ОБВИНЯЕМУЮ

В НЬЮ-ЙОРКЕ РАСТУТ ФОНДЫ

желание получать прибыли, все больше прибылей нисколько не уменьшается, напротив, оно растет и жажда легких денег становится универсальным фактором. Все это свидетельствует о попытках завладеть собственностью другого без особых затрат энергии

«ВРАЧ» ПРИНИМАВШИЙ АКТИВНОЕ УЧАСТИЕ В ПОХОРОНАХ ВАЛЕНТИНО ОКАЗАЛСЯ БЫВШИМ ЗАКЛЮЧЕННЫМ

 
Закройте двери
Они лезут через окна
Боже, они проникают сквозь пол
 

Камера-обскура (47)

сирены завывают над бухтой в плотном тумане гудки свистки на все лады любой тональности доносятся с реки и работа винтов сбивающих пенящих воду пульсация гулких двигателей звонки

шум постоянно разбиваемый носом судов волн из невидимой темной волнующейся мглы беспорядочно долетает до распахнутых створок окон этих чутких позвякивающих щупалец пропускающих весну

сегодня вечером наши суда куда-то выходя чтобы стать еще одной точкой на пунктирной линии стать в строй стать одним из

заложите старый плащ неуверенности в котором вы горбясь шагаете один вызывая на сетчатке глаза перевернутое изображение не поддающееся сколько ни старайся ярким четким словам помнящим свет и тень мучительно пытаясь

восстановить вчерашний день вырезать бумажные фигурки из газет стимулировать рост искажать газетным шрифтом лица гладкие или морщинистые на разных попахивающих ячменным напитком скоростях времени

сегодня вечером комната наполняется пульсацией, гамом отъезда исследователь собирает предметы первой необходимости тренируется готовится к началу

лучше сначала уличная прогулка вверх по городу вдоль пристаней под эстакадой надземной железной дороги заглядывая в лица таксистов водителей грузовиков стариков жующих что-то в закусочных пьяных бродяг несущих околесицу блюющих в темных аллеях что там читает продавец газет? а что нашептывал этот пожилой итальяшка продающий жареные каштаны этой толстухе за банками с солеными огурцами? куда бежит эта невзрачная девушка взбегающая по эскалатору в метро? о чем это шутит коп со своим товарищем говорит ему что-то через улицу? чмок поцелуя двух слившихся теней под крыльцом дома из песчаника брюзжащие лица на углу улицы их черные зевы из которых вырываются вопли при глухом ударе свистящее шарканье убегающих но что там за происшествие?

сегодня сейчас

но вместо этого вы обнаруживаете самого себя если самое себя это тот самый мающийся животом симулянт частый спутник ваших бесцельных прогулок что охота за работой позабыта вы не обращаете больше внимания на доску объявлений где мелом начертано столько самого разнообразного будущего игнорируете ее

среди жующих покусывающих китайцев Талии

уши гудят от грохота чужих гонгов гоготанья погремушек завывания не воспринимаемых флейт кудахтанья писка невнятного разговора музыкального кривляния из Другого мира застывшие позы в костюмах

не опознанный никем чужак

направление его неизвестно

надвигает шляпу на лицо да есть ли оно у него?

Чарли Андерсон

Ярким, блестящим, как поверхность отшлифованного металла, январским днем Чарли отправился в даунтаун на ланч с Нэтом Бентоном. Он пришел в контору брокера чуть раньше назначенного и сидел в пустом кабинете, глядя через широкие окна в стальных рамах на Норт-ривер, на статую Свободы и бухту за ней с ее светло-зеленой рябью, вздуваемой северо-западным ветром, подернувшуюся белыми пятнышками дымов из труб буксиров, – бухту, испещренную пенистыми дорожками, оставляемыми грузовыми судами, борющимися с бризом, разграфленную на шашечные квадраты полей лихтерами, плоскодонками, баржами, перевозящими автомобили, и красными пассажирскими, попрощавшимися с провожающими паромами.

Сидя за письменным столом Нэта Бентона, он курил сигарету, стараясь сбросить пепел точно в надраенную до блеска медную пепельницу. Зазвонил телефон, девушка с коммутатора сказала:

– Мистер Андерсон… Мистер Бентон попросил меня извиниться перед вами, он задержится еще на несколько минут. Скоро вернется.

Через несколько минут в узкой щели приоткрытой двери на самом деле показалось тонкое бледное лицо, голова, как всегда, торчащая на длинной худой, как у цыпленка, шее.

– Хелло, Чарли… сиди, не уходи.

Чарли выкурил еще одну сигаретку до его окончательно прихода.

– Готов поспорить, ты, наверное, умираешь с голоду, – сказал он.

– Ничего, Нэт, не беспокойся. Вот сидел, любовался прекрасным видом из окна.

– Каким видом? Ах, этим… Знаешь, кажется, мне за всю неделю, с понедельника до пятницы, ни разу не удается выглянуть в окно. Между прочим, старик Вандербильт[26]26
  Вандербильт Корнелиус (1799–1877) – американский бизнесмен, владелец железных дорог; его личное состояние оценивалось в астрономическую по тем временам сумму – 100 миллионов долларов.


[Закрыть] начинал на одном из этих красных пассажирских паромов. Порой мне кажется, что оторвись я от этого проклятого телеграфного аппарата, который мне передает последние биржевые известия, то чувствовал бы себя гораздо лучше… Ладно, пошли, нужно прежде перекусить.

В лифте Нэт Бентон все продолжал говорить:

– Послушай, ты на самом деле такой клиент, которого не так-то просто разыскать.

– Сегодня, по-моему, я впервые за целый год снял с себя рабочий халат! – засмеялся Чарли.

Они вышли через вращающиеся двери на улицу. Холодный ветер обжег им лица.

– Знаешь, Чарли, о твоих ребятах много говорят на улице… «Эскью – Мерритт» прибавила вчера пять пунктов. На днях приезжал какой-то парень из Детройта, отличный паренек, нужно сказать… ну, знаешь, с завода Терна… повсюду искал тебя. Мы договорились позавтракать с ним в следующий раз, когда он будет здесь.

На углу, под эстакадой надземной железной дороги, им в лицо ударил резкий, ледяной порыв ветра, на глазах выступили слезы. На улице толчея, вальяжные мужчины, мальчишки-рассыльные, красивые стенографистки, у всех озабоченные взгляды, поджатые, как и у Бентона, губы. «Сегодня очень холодно!» – Бентон с трудом ловил ртом воздух, теребя воротник пальто. Они, нырнув в неприметный подъезд, спустились в подвальный ресторан, откуда доносился приятный запах свежевыпеченных горячих булочек. С раскрасневшимися лицами сели за столик, углубились в меню.

– Знаешь, – сказал Бентон, – у меня такое ощущение, что твои ребята сейчас собираются делать неплохие деньги там, у себя.

– Да, пришлось немало повозиться, чтобы поставить компанию на ноги, – отозвался Чарли, погружая ложку в тарелку с гороховым супом. Он на самом деле хотел есть. – Стоит только на минуту отойти, как что-то начинает ломаться, все идет сикось-накось. Но теперь у меня замечательный парень, мастер, прежде работал на заводе Фоккера.

Нэт жевал бутерброды с холодным ростбифом, запивая их молоком с растопленным в стакане маслом.

– У меня такое скверное пищеварение, не лучше, чем…

– Чем у Джона Д. Рокфеллера, – подсказал Чарли.

Они засмеялись.

Бентон вновь вернулся к разговору:

– Послушай, как я уже сказал, я ни черта не смыслю в производстве, но всегда придерживался твердого мнения, что секрет добывания денег в бизнесе заключается в одном – в умении подбирать нужных людей, которые будут на тебя работать. Все просто – ты работаешь на них, они на тебя. В конце концов, твои парни гонят продукцию там, в Лонг-Айленд-Сити, но если ты хочешь делать деньги, то для этого должен приезжать сюда… Не так ли?

Чарли, оторвав взгляд от сочного куска мяса, который собирался резать, громко засмеялся.

– Конечно, – сказал он. – Нельзя же всю жизнь проторчать у кульмана.

Они немного поговорили о гольфе, а когда им принесли кофе, Нэт Бентон сказал:

– Чарли, я хотел кое-что сообщить тебе, потому что ты друг Олли и семьи Хамфриз, ну и все такое прочее… Накажи своим ребятам, чтобы не продавали акции. На твоем месте я собрал бы по сусекам все деньги на непредвиденные расходы и скупил бы все, что плывет в руки. Вскоре у вас появится шанс.

– Думаешь, подъем будет продолжаться?

– А теперь вбей себе в голову следующее: Мерритт со своей бандой волнуется. Они продают, значит, можно ожидать падения. Вот почему эти люди с Терна в Детройте ждут, надеясь все скупить по дешевке, понимаешь, им очень нравится твой концерн. Они считают, что ваш двигатель – чудо техники. Ну, если ты согласен, я готов заняться твоими брокерскими делами, составить отчет, ну, только ради нашей старой дружбы, само собой.

Чарли засмеялся.

– Черт возьми, никогда не думал, что у меня может появиться отчет о брокерских делах… Но почему бы и нет? Какого черта! Может, ты и прав.

– Мне просто хочется, чтобы ты в одно прекрасное утро не проснулся на холодном зимнем тротуаре, Чарли, сечешь?

После ланча Нэт Бентон спросил Чарли, приходилось ли ему видеть, как работает фондовая биржа.

– Если не видел, то не грех и поинтересоваться. Перейдя через Бродвей, они пошли вниз по темной

узкой улочке, затененной высокими зданиями. Ветер безжалостно хлестал их по лицам. Они, юркнув в подъезд, оказались в вестибюле, в котором было полным-полно народу.

– Боже, этот проклятый ветер, по-моему, отморозил мне мочки ушей!

– Ты бы посмотрел, что делается у нас там, откуда я приехал, – откликнулся Чарли.

Поднявшись на лифте, они вошли в маленькую комнату, где разбившиеся на группки пожилые люди в униформе приветствовали Бентона с явным почтением. Нэт расписался в какой-то книге, и их через маленькую дверцу проводили на балкон для посетителей. Они постояли там с минуту, глядя на большой, как вокзал, зеленоватый зал, на головы множества мужчин, медленно расхаживавших вокруг стоек торгов. Иногда толпа густела у одной из стоек, потом у другой. Из-за гула шаркающих подошв, металлического щелканья, голосов внизу почти не было слышно.

– С виду ничего особенного, но именно здесь собственность переходит из рук в руки. – Нэт указал рукой на стойки, где торговали акциями различных разрядов.

– Кажется, они не очень высокого мнения об акциях предприятий авиационной промышленности, – заметил Чарли.

– Конечно, нет, главный интерес привлекают сталелитейная, нефтяная, автомобилестроительная…

– Ну что ж, дадим им несколько лет на размышление… Как думаешь, Нэт? – громко сказал Чарли.

На Второй авеню Чарли сел в поезд надземки и поехал через мост Куинсборо в верхнюю часть города. Сойдя на Куинс-плаза, направился к гаражу, где стояла его машина, подержанный родстер «штутц». Повсюду такое оживленное уличное движение, он ужасно устал, злился, но на завод все равно нужно было ехать. Все небо было затянуто тучами, дул сильный ветер со снеговой порошей. Завернув за угол, он нажал на тормоза на хрустящем от сажи дворе перед офисом, снял подбитый войлоком шлем летчика и, выключив мотор, посидел с минуту в машине, прислушиваясь к гулу, жужжанию, клацанью предприятия.

– Активность явно снижается. Сукины дети, – процедил сквозь зубы.

Он заглянул в кабинет Джо, но тот был занят, разговаривал с каким-то парнем в енотовой шубе, по-видимому, торговцем какими-то облигациями. Быстро дошагал до своего кабинета, на ходу бросив: «Хелло, Элла, позови-ка мне мистера Сточа!» – и сел за свой стол, заваленный голубыми и желтыми бумагами с его записями.

«Слишком много бумаг, – подумал он, – даже для человека, всю свою жизнь просидевшего, приклеившись задницей, за своим письменным столом».

У Сточа бледное квадратное лицо, на голове копна бесцветных волос, их пряди свисают из-под зеленого козырька над глазами.

– Садись, Джулиус, – предложил ему Чарли. – Ну, как тут дела?… Шлифовальный цех в порядке?

– Да, в порядке. Но за один день вышли из строя сразу два пресса.

– Что это ты говоришь, черт бы тебя побрал! Ну-ка пошли, посмотрим!

Чарли с перепачканным маслом носом вернулся в кабинет. В руках он держал скользкий маслянистый микрометр. Уже шесть. Он позвонил Джо:

– Ну, Джо, идешь домой?

– Конечно, иду, я ждал тебя. В чем там дело?

– Пришлось, как обычно, поползать на брюхе по смазке.

Чарли, вымыв лицо и руки в туалете, сбежал вниз по ребристым железным ступенькам.

Джо ждал его у входа.

– Жена уехала на моей машине, Чарли, поедем на твоей, – сказал он.

– Там гуляют сквознячки, Джо.

– Ничего, переживем.

– До свиданья, мистер Эскью, до свиданья, мистер Андерсон, – повторял старик сторож в кепке с наушниками, закрывая за ними дверь.

– Послушай, Чарли, – сказал Джо, как только они влились в поток уличного движения в конце улицы, – почему ты не загружаешь Сточа рутинной работой больше? Кажется, он умеет работать.

– Он знает ужасно много, гораздо больше меня, – сказал Чарли, вглядываясь через замерзшее ветровое стекло.

Зажженные фары идущих навстречу автомобилей выхватывали ярко фосфоресцирующие пятна в стене падающего снега. На мосту все фермы уже покрылись белым слоем. Ни города, ни реки не было четко видно, лишь расплывчатая тень, то вспыхивающая светом, то снова меркнущая. Чарли старался как мог, чтобы машина не пошла юзом по скользкому, подернутому ледовой коркой полотну моста.

– Ай да молодец, Чарли! – похвалил его Джо.

Они удачно съехали, скользя по склону, прямо на перекресток ярко освещенной улицы. Но на Пятьдесят девятой снова пришлось тащиться не быстрее улитки. Они просто одеревенели от холода, и только в семь тридцать подъехали к подъезду жилого дома на Риверсайд-драйв, где Чарли с семьей Эскью прожил всю зиму. Миссис Эскью со своими двумя маленькими белоголовыми девочками встретили их у двери.

Грейс Эскью – неяркая крашеная блондинка с морщинками в уголках глаз, придававшими ее взгляду жалобный, вызывающий сочувствие вид.

– Я так волновалась! – сказала она. – Кто же ездит на машине в такую пургу?

Старшая дочка, Джин, запрыгала на одной ножке, напевая:

– Снег идет, снег идет, снег будет идти долго!

– Ах, Чарлз, стоит ей позвонить разочек, как потом она принимается трезвонить раз двадцать, не меньше, – укоризненно выговаривала ему Грейс, провожая в гостиную, где вкусно пахло обедом.

Они с Джо протянули озябшие руки над газовым камином.

– Вероятно, она вбила себе в голову, что я тебя от нее прячу.

– Кто? Дорис?

Сложив губы бантиком, Грейс кивнула.

– Ах, Чарлз, оставайся, пообедаешь с нами. Я приготовила чудную ногу ягненка со сладким картофелем. Тебе же наши домашние обеды нравятся куда больше, чем вся эта стандартная еда там…

Но Чарли, не слушая ее, уже стоял у телефона.

– Ах, это ты, Чарли, – послышался в трубке нежный, чуть шепелявящий голосок Дорис. – Я так боялась, как бы тебя не засыпало снегом там, на Лонг-Айленде. Я звонила туда, но никто не отвечал. У меня есть лишнее место за столом… Жду к обеду людей, с которыми тебе будет интересно встретиться. Один из них даже работал инженером при царе. Мы все тебя ждем.

– Но, честно говоря, Дорис, я устал, весь измочален.

– Ну, развеешься… Мама уехала на юг, весь дом сейчас в нашем распоряжении. Так что ждем…

– Опять эти вшивые русские! – недовольно ворчал он, быстро напяливая на себя строгий костюм для обеда.

– Вы только посмотрите на этого завсегдатая дансингов, – подначивал его Джо из своего кресла, в котором сидел с вечерней газетой в руках, протянув ноги поближе к огню.

– Папочка, а что такое завсегдатай дансингов? – спросила капризным тоном Джин.

– Грейс, не услужишь ли? – Чарли подошел к миссис Эскью, покраснев, с болтающимися концами галстука на шее.

– Ну, тут, конечно, пахнет любовью, – сказала она, поднимаясь со стула, – убегает в такое ненастье…

Высунув кончик языка, она старательно завязывала ему галстук.

– Скорее слабоумием, если угодно знать мое мнение, – сказал Джо.

– Папочка, а что такое слабоумие? – эхом отозвалась Джин.

Надев пальто, Чарли стоял, ожидая лифт, в холле под мрамор, и сюда стекались соблазнительные запахи всех обедов, приготовляемых сейчас во всех квартирах на этом этаже.

Сев в машину, он натянул шерстяные перчатки. На стоянке снег хрустел под шинами автомобиля. Он выехал по дорожке на Пятьдесят девятую улицу. Колеса задели тротуар рядом с местом, где на углу стоял коп, от холода постукивая себя руками по груди. Чарли отдал ему честь, поднеся руку к виску. Тот засмеялся.

– Нехорошо нарушать, нехорошо, – сказал он, не прекращая свой странный танец.

Двери квартиры Хамфриз отворились перед ним, и, шагнув, он сразу почувствовал, как его ноги провалились в глубокий мягкий ворс ковра из Белуджистана. К нему вышла Дорис.

– Ах, какой ты все же молодчина, не побоялся приехать в такую скверную погоду, – заворковала она.

Он ее поцеловал.

– Все же как много у тебя этой жирной помады на губах, – посетовал он.

Чарли грубовато, крепко прижал ее к себе. Она казалась ему такой странной в этом светло-зеленом вечернем платье.

– Это ты у меня молодчина, – прошептал он.

Из гостиной до него долетали голоса, некоторые с иностранным акцентом, позвякиванье кубиков льда в шейкере для коктейлей.

– Как хочется побыть вдвоем, – хрипло сказал он.

– Да, понимаю, Чарли, но кое-кого из них я была просто обязана пригласить. Может, они рано разойдутся по домам.

Поправив ему галстук, пригладив волосы, она подталкивала его в спину перед собой в гостиную.

Когда ушел последний из гостей Дорис, они стояли друг против друга в холле. Чарли глубоко вздохнул. Он выпил довольно много коктейлей, шампанского. Он просто дрожал от возбуждения.

– Дорис, Боже мой, как трудно было их всех переваривать…

– Все равно очень мило, что ты пришел, Чарли.

Чарли чувствовал, что он заводится, ощущал, как где-то внутри него нарастает гнев.

– Послушай, Дорис, давай поговорим…

– Ну вот, теперь ты снова станешь серьезным. – Она, сделав недовольную гримаску, опустилась на канапе.

– Послушай, Дорис. Я на самом деле схожу по тебе с ума… и ты прекрасно знаешь об этом.

– Ах, прекрати, Чарли, нам с тобой было всегда так весело вместе… для чего все портить… Ты же знаешь, что брак далеко не всегда доставляет удовольствие… Большинство моих подруг, которые вышли замуж, жалуются. Им такое пришлось пережить…

– Если все дело в деньгах, то можешь не беспокоиться. Наш концерн собирается развернуться вовсю… Для чего мне лгать тебе? Сама спроси у Нэта Бентона. Только сегодня днем он объяснял мне, как лучше начать делать деньги сейчас же, немедленно.

Дорис, поднявшись с диванчика, подошла к нему, поцеловала.

– Да, он всегда был бедным старым глупцом… Ты считаешь меня маленькой корыстолюбивой сучкой? Для чего же в таком случае жениться на мне, если ты обо мне такого мнения? Чарли, честно, мне больше всего на свете хочется куда-нибудь уехать и самой зарабатывать на жизнь. Для чего мне такая шикарная, вся в шелках, жизнь?

Он, грубо схватив ее, прижал к себе. Она его оттолкнула.

– Больших денег, дорогой, стою не я, а вот это платье… А теперь ступай домой, будь паинькой. По-моему, ты на самом деле устал.

На улице, садясь в машину, он увидел, что снег проник даже на сиденье в салоне. Мотор капризничал, не заводился. Как он ни бился, ничего не выходило. Он позвонил в заводской гараж – пусть кого-нибудь пришлют, машина не заводится, чтоб она лопнула! Так как он уже стоял в телефонной будке, то мог позвонить миссис Дарлинг.

– Какой отвратительный вечер, дорогуша… Ну, для такого человека, как мистер Чарли, можно что-нибудь придумать, хотя, конечно, нужно предупреждать заранее, к тому же конец недели… Ну да ладно… через час.

Чарли разгуливал взад и вперед перед домом, ожидая, когда приедут из гаража. Бушующий внутри гнев не унимался. Какая-то желчная раздражительность. Наконец приехали заводские ребята, завели его автомобиль. Он велел механику отогнать машину в гараж. Потом направился к знакомому заведению.

На улицах пусто. Хлопья сухого снега летели со свистом ему в лицо. Он спустился по лестнице в подвал. В баре было полно народу. Мужчины и полуобнаженные девушки что-то мычали, уже нетвердо стоя на ногах. Как Чарли сейчас хотелось свернуть им всем шеи! Опрокинув подряд четыре стаканчика виски, он направился к миссис Дарлинг. Поднимаясь в лифте, почувствовал, что охмелел. Он дал мальчишке-лифтеру целый доллар и краем глаза заметил, с какой счастливой улыбкой тот запихивал бумажку в карман. Войдя в квартиру, он радостно завопил, приветствуя хозяйку.

– Что вы, мистер Чарли, – упрекнула его цветная девушка в накрахмаленной наколке и фартучке, открывшая ему двери, – вы же знаете, что миссис не любит шума… а вы всегда были таким вежливым молодым джентльменом.

– Привет, дорогая. – Он едва взглянул на девушку. – Погаси свет, – приказал он ей. – И запомни: тебя зовут Дорис. Ступай в ванную комнату, разденься и не забудь наложить на губы как можно больше помады, жирный слой, поняла?

Выключив свет в комнате, он нетерпеливо срывал с себя одежду. В темноте из пальцев выскальзывали пуговички рубашки. Схватив ее обеими руками, он разорвал все петли на ней.

– Ну иди же ко мне, черт бы тебя побрал! Я люблю тебя, тебя, Дорис, сучка ты такая.

Девушка, стоя перед ним, вся дрожала. Когда он, грубо схватив ее, привлек к себе, она расплакалась.

Пришлось ей немного налить, чтобы взбодрить, и он снова завелся…

На следующее утро он проснулся поздно, чувствуя себя так отвратительно, что не было никаких сил идти на завод. Никуда он не пойдет! Сейчас хотелось только одного – поскорее напиться.

Весь день он проторчал в задрапированной гостиной миссис Дарлинг, накачиваясь джином и горькой настойкой, от которой у него саднило в горле. Днем пришла миссис Дарлинг, они с ней раскинули вдвоем пасьянс, а она ему долго рассказывала, как один оперный певец разбил ей всю жизнь. Она хотела, чтобы он поскорее вышел из штопора и наливала ему только пиво. Вечером он попросил ее позвать ту же девицу. Когда та приехала, он попытался объяснить ей, что не сумасшедший. Проснулся он один в постели, совершенно трезвый, но все равно было противно и муторно.

Когда он вернулся домой в воскресное утро, чета Эскью завтракала. Их маленькие девочки, лежа на полу, разглядывали юмористические журнальчики. Повсюду на стульях валялись свежие газеты.

Джо сидел за столом в халате с сигарой в зубах.

– В самый раз к чашечке свежего кофе, – с иронией в голосе сказал он.

– Да, что-то твой обед сильно затянулся, – съехидничала, хихикнув, Грейс.

– Да вот ввязался в игру в покер, – проворчал Чарли.

Он сел, полы его пальто разъехались, и все увидели его разорванную рубашку.

– Ничего себе игра в покер! – сказал Джо.

– Все было просто отвратительно, – пожаловался он. – Пойду хоть рожу умою.

Вскоре он вернулся, уже в халате и шлепанцах, и теперь ему явно было лучше.

Грейс принесла ему сельской колбасы и теплого кукурузного хлеба.

– Ну, мне приходилось слышать о вечеринках на Парк-авеню, но ни одна из них, по-моему, не продолжалась двое суток.

– Ах, оставь меня в покое, Грейс, прошу тебя! – взмолился Чарли.

– Послушай, Чарли, ты не читал вчера вечером статью в финансовом разделе «Ивнинг пост», в которой предсказывается определенный бум с акциями самолетостроительных компаний?

– Нет… но у меня был разговор с Нэтом Бентоном, ты знаешь, он брокер, я тебе о нем говорил, друг Олли Тейлора… Ну так вот, он сказал…

Грейс встала.

– Послушайте, если вы в воскресное утро снова заведете разговор о своих профессиональных делах, я уйду.

Джо, мягко взяв жену за руку, снова усадил ее на стул.

– Ну позволь мне сказать кое-что, и после мы с ним заткнемся… Я рассчитываю, что мы не попадем в руки биржевых дельцов по крайней мере еще лет пять. Приходится только сожалеть, что такие сведения просочились. Мне очень хотелось бы доверять Мерритту и его людям так же, как самим себе.

– Давай поговорим об этом позже, – попросил Чарли.

Джо протянул ему сигару.

– Ладно, Грейси, – примирительно обратился он к жене. – Может, поставим парочку пластинок на проигрыватель?

Всю зиму Чарли собирался взять Дорис с собой в Вашингтон, когда он полетит туда на одном из образцов своего самолета, чтобы похвастаться достижениями перед экспертами военного ведомства, но, к сожалению, за неделю до этого она с матерью отправилась на пароходе в Европу. Поэтому, когда ему в один весенний вечерок нечего было делать, он позвонил Джонсонам. Он как-то зимой столкнулся с Полом в метро, и тот с обидой в голосе спросил его, почему это он к ним больше не заглядывает. Чарли честно признался, что все это время пропадал на заводе, оттуда нельзя было и носа высунуть, и так несколько месяцев кряду. Теперь было забавно позвонить, послушать, как звонит телефон в их квартире, услыхать в трубке соблазнительный, как всегда немного язвительный голосок Эвелин.

– Как здорово, что позвонил! Приезжай немедленно, останешься к ужину, у нас будет столько любопытных людей, – сказала она ему.

Дверь открыл Пол. У него теперь было такое упитанное лицо, прежде Чарли этого не замечал.

– Добро пожаловать, бродяга! – приветствовал он его подчеркнуто бодрым тоном, и, шлепнув пару раз по спине, проводил в комнату, где было полно народу. Молодые красивые девушки, молодые люди любых габаритов, на любой вкус, подносы с закуской на крекерах, высокие стаканы для коктейлей, густой сигаретный дым. Все одновременно громко разговаривали, и в комнате стоял такой гул, как на заводе со множеством запущенных станков.

В глубине комнаты Эвелин, такая высокая, бледная, и как всегда красивая, сидела на мраморной крышке стола рядом с невысоким длинноносым желтолицым мужчиной _с мешками под глазами.

– А, Чарли, ты, по-моему, процветаешь. Любо-дорого поглядеть. Вот, познакомьтесь. Чарлз Эдвард Холден… Холди, это Чарли Андерсон, он летает на самолетах… Послушай. Чарли, ты в самом деле выглядишь как настоящий богач…

– Ну что ты, пока нет, – смущенно ответил Чарли.

Ему с трудом удалось удержаться и не рассмеяться.

– В таком случае, почему у тебя такой счастливый вид? Сегодня здесь все такие мрачные, так меланхолично настроены…

– Я совсем не мрачный, – возразил Холден. – Откуда ты взяла? Не смей мне говорить, что я мрачен.

– Само собой, Холди, ты не мрачен, но как только начинаешь говорить, то бубнишь только об убийстве, самоубийстве и всем таком прочем.

Все дружно засмеялись. Чарли оттеснили от Эвелин желающие послушать, что говорит Чарлз Эдвард Холден. Тогда он разговорился с невзрачной молодой девушкой в блестящей серой шляпе с большой застежкой на лбу, выглядевшей, словно фары у машины.

– Расскажите мне, чем вы занимаетесь, только подробнее, – сказала она.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, видите ли, все здесь чем-то занимаются: пишут, рисуют, что-нибудь еще…

– Нет-нет, ничего подобного я не делаю… Я занимаюсь авиационными двигателями.

– Значит, вы летчик. Ах как здорово, с ума сойти можно… Как мне нравится всегда приходить к Эвелин, никогда не знаешь наперед, с кем здесь встретишься. Знаете, когда я была здесь в последний раз, от нее только что ушел Гудини. Она умеет привлекать знаменитостей. Но, мне кажется, Полу это не по нутру. Он такой милый человек. А она связалась с этим мистером Холденом… и все происходит на глазах у всех. Он все время пишет о ней в своей колонке… Я, конечно, очень старомодна. Большинство людей об этом даже не задумываются… Конечно, хорошо быть честной… К тому же он такая знаменитость… Я, само собой, считаю, что нужно быть честным в своей сексуальной жизни, вам не кажется? Это позволяет избегать всех этих ужасных комплексов, и все такое… Но каково в таком случае Полу, этому милому, привлекательному мужчине?… Еще такому молодому…

Когда гостей поубавилось, цветная горничная, говорившая по-французски, принесла обед. Тушеное мясо с соусом кэрри с рисом, с массой приправ. За столом Холден с Эвелин говорили без умолку. Они сыпали именами таких людей, о которых он, Чарли, и не слыхивал. Он хотел было вмешаться в разговор, рассказать о том, как однажды в баре играл роль его, Чарлза Эдварда Холдена, но никто его не слушал. «Ну и черт с ними», – подумал он. Принесли салат, но Холден встал и сказал:

– Моя дорогая, главное правило моей морали состоит в том, чтобы никогда не опаздывать на спектакль в театре, нужно бежать.

Они с Эвелин, наспех попрощавшись с ними, ушли, а Чарли с Полом пришлось вести беседу с какой-то постоянно ссорящейся пожилой супружеской парой, с которой его даже не познакомили. Разговаривать с ними было непросто, потому что муж не желал никого слушать, а жена постоянно искала причину для скандала и никак не могла преодолеть такого зуда. Когда, наконец, пара, пошатываясь, вышла, они с Полом остались одни. Они пошли в кино, посидели немного в зрительном зале, но фильм оказался дерьмовым, и Чарли, вернувшись к себе, дико уставший, упал на кровать.

На следующее утро Чарли отправился к Энди Мерритту. Они сидели за завтраком в большой, стерильно чистой столовой Йельского клуба.

– Ну что, будет трясти? – первое, что спросил он.

– Вчерашняя сводка говорит, что сегодня будет хорошая погода.

– А что говорит Джо?

– Он говорит, чтобы мы не разевали варежку, пусть говорят другие.

Мерритт маленькими глоточками допивал последнюю чашку кофе.

– Знаешь, мне кажется, Джо порой слишком осторожничает… Он хочет сам управлять заводом в провинциальном городке и потом передать его по наследству своим внукам. Все это было вполне приемлемо на севере штата Нью-Йорк в далеком прошлом… Теперь же, если бизнес топчется на одном месте, не расширяется, можешь положить его на полку, забыть о нем.

– Но ведь мы расширяемся, и неплохо, – возразил Чарли, вставая из-за стола и направляясь вслед за широкоплечей фигурой Мерритта, в твидовом костюме, к выходу – Если бы мы не расширялись, нас бы давно не было.

Моя руки в туалете, Мерритт спросил Чарли, что он взял с собой из одежды. Чарли засмеялся.

– Ну, чистую рубашку да зубную щетку. Должна где-то лежать.

Мерритт повернул к нему свое квадратное удивленное лицо.

– Но ведь мы можем и задержаться там… Я заказал небольшой двухместный номер для нас в Уолдман-парке. Знаешь, в Вашингтоне на такие вещи обычно обращают внимание.

– Ну, на худой случай, я могу взять напрокат смокинг. Когда носильщик укладывал в багажник машины

большой чемодан Мерритта из свиной кожи и его коробку для шляпы, тот с обеспокоенным видом, нахмурившись, спросил, не будет ли перевеса.

– Нет, что ты, мы можем взять с собой дюжину таких чемоданов, как этот, – беззаботно ответил Чарли, нажимая на стартер.

Они быстро помчались по безлюдным улицам через мост, дальше по широким авеню с рядами низких небрежно построенных домов, протянувшихся до самой Ямайки. Билл Чермак выкатил самолет из ангара, все было в полном порядке.

Чарли похлопал его по спине, по короткой кожаной куртке.

– Ты всегда точен, тютелька в тютельку, Билл! – похвалил он. – Вот, познакомься с мистером Мерриттом… Послушай, Энди, а что, если Билл полетит с нами, ты не против? Ежели что-то случится, скажем, забарахлит мотор, он сможет собрать другой из булавок для волос и жевательной резинки.