Текст книги "Авторитет права. Эссе о праве и морали"

Представим, что кто-то говорит: «Я помогу Мэри, потому что она – мой друг». Дружба с человеком зависит от отношения к этому человеку, но ссылка на дружбу как на причину для действия не удивляет. Именно это и ожидается от друзей в соответствующих ситуациях. Есть ряд очевидных каналов, посредством которых дружба может стать причиной или названной причиной для действия. Два из них являются наиболее распространенными. Во-первых, дружба подразумевает определенную степень доброй воли. Субъект может желать (испытывать спонтанное и ничем не обусловленное желание) оказать своему другу помощь. Его желание это сделать и служит для него причиной. Слова «потому что она – мой друг» объясняют контекст этого желания. Во-вторых, дружеские отношения создают модели взаимодействия и тем самым порождают ожидания. Субъект может считать, что его друг ожидает от него помощи или даже рассчитывает на нее (и, таким образом, не прибегает к другим возможностям получить необходимую ей помощь). Именно то, что обмануть эти ожидания будет неправильно (или его спонтанное желание этого не делать), и служит для него причиной. Ссылка на дружбу намекает на существование таких ожиданий и на то, каким образом они возникли (и, возможно, также указывает на то, почему будет неправильно их обмануть).

Представление о дружбе, на котором основана наша аналогия, предполагает, что это не единственные пути, посредством которых дружба может стать причиной для действия или породить такую причину. В частности, оно предполагает, что необходимо совершить определенные действия, поскольку в свете дружбы не совершить их будет неправильно, но не из-за реакции друга (выраженной в эмоциях или в действии), когда он узнает о бездействии. Друг может никогда об этом не узнать, во всех внешних проявлениях дружба может остаться неизменной, но все же субъект знает, что в данном случае он оказался не на высоте.

Здесь невозможно проанализировать или обосновать такой взгляд на дружбу, но необходимо обрисовать его чуть подробнее. Ни одна дружба не похожа на другую. Они различаются намерениями, личностью и обстоятельствами друзей. И все же дружба в значительной степени является культурно детерминированной формой человеческих отношений. (Конечно, в нашей культуре существует не одна, а несколько признанных с точки зрения культуры основных моделей дружбы. Аргументация не зависит от количества моделей.) Когда между двумя или более людьми начинают развиваться отношения, приводящие к дружбе, ее будущие очертания обусловлены наличием у каждого из них своего представления о дружбе и о том, что она подразумевает (в его культуре). Осознание этого задает, осознанно или неосознанно, направление развитию дружбы. Грубо говоря, она станет распознаваемым вариантом базовой формы или не состоится. Немногие люди могут выходить за рамки форм, принятых в их культуре. Неудачные попытки это сделать являются одним из главных источников литературного творчества (ср. «Анна Каренина»).

Культурная модель дружбы, которой придерживаются люди, включает представления о том, как друзья должны вести себя по отношению друг к другу. Они обозначают определенные стили поведения как подобающие, а другие – как неподобающие между друзьями. Частью нашей культуры является представление о том, что друг познается в беде или что друзья не должны свободно критиковать друзей в присутствии посторонних вне зависимости от справедливости критики и т. д. Что конкретно подобает, а что нет, может различаться от культуры к культуре. Общее между ними всеми и часть самой концепции дружбы – то, что от друга требуется подобающее поведение вне зависимости от его желания так себя вести (я бы охотнее провел вечер в одиночестве и не хочу опять видеть Тома, но я действительно должен его пригласить, потому что ему сейчас довольно одиноко и грустно). Сходным образом иногда требуется вести себя как подобает вне зависимости от того, узнает ли об этом друг и будет ли он этим обижен (я не должен подтверждать намеки Дика, даже несмотря на то, что Дик знает правду и мое подтверждение не будет иметь значение ни для кого, и даже несмотря на то, что Том никогда об этом не узнает).

Если это так, то тогда для дружбы важно, чтобы друзья считали свои отношения требующими действия вне зависимости от желаний субъекта и от интересов его друга. То, что человек является другом, – это причина просто потому, что любое другое поведение в отношениях между друзьями неприемлемо, несовместимо с дружбой. Естественно, если субъект осведомлен о природе своего поведения, он будет расстроен своим неподобающим поведением (по крайней мере, если он желает продолжения дружбы). Но его причина не допускать неподобающего поведения – это не его желание избежать угрызений совести или чувства вины, а его вера в то, что дружба требует именно этого. Я назову причины такого рода экспрессивными причинами. Дружба – это экспрессивная причина для совершения тех действий, которые (в культуре субъекта) являются подобающими для этих отношений, и несовершения неподобающих действий. Иногда она является экспрессивной причиной для действий, которые мы не желаем совершать и которые у нас нет оснований совершать даже с учетом ожиданий и доверия, порождаемых дружбой. Экспрессивные причины называются так потому, что требуемые ими действия являются выражением соответствующей связи или отношения. То, что субъект считает себя связанным такими причинами, – это критерий того, что он является другом. Экспрессивные причины могут требовать действия, потому что оно пойдет другу на пользу (приглашение Тома провести вечер со мной). Тогда они являются причинами благополучия. Но они могут не приносить никому никакой пользы (неподтверждение слухов по поводу Тома), и в этом случае они являются символическими причинами.

Утверждать, что для того, чтобы быть другом, нужно верить в экспрессивные причины, – значит утверждать, что концепцию экспрессивных причин можно использовать для объяснения человеческих взаимоотношений, поскольку мы их знаем. Это не значит утверждать, что есть веские экспрессивные причины, то есть что наличие друзей всегда оправданно. Вспомним о том, что мы необязательно выбираем между тем, чтобы быть другом или быть посторонним. Есть и другие взаимоотношения, известные в нашей культуре, и третьи, которые могут появиться. Я не буду пытаться обосновать дружбу. Вместо этого будем исходить из того, что дружба как общая форма человеческих отношений может быть обоснована с точки зрения морали. При этом допущении становится возможным кратко сформулировать основную идею представленных выше рассуждений и некоторые дополнительные и относительно непротиворечивые мысли о дружбе.

(1) У друзей есть причины, которых нет у других. Эти причины, или некоторые из них, возникают независимо от взаимоотношений и порождают новые интересы и желания или сопровождаются ими. У друзей есть причина делать то, что подобает, и избегать того, что не способствует их дружбе. Их культура определяет, какое поведение в полной мере этому соответствует. Дружба создает экспрессивные причины (как связанные с благополучием друзей, так и символические).

(2) С моральной точки зрения разрешено совсем не иметь друзей и не дружить с конкретным человеком. Не считая исключительных обстоятельств, не безнравственно, если человек не хочет и не пытается найти друзей в принципе или подружиться с конкретным человеком[239]239
  Соответствующее разрешение является исключающим разрешением. Таким образом, из утверждения в тексте не следует, что нет моральных причин иметь друзей. Ср. Practical Reason and Norms, p. 89 f.


[Закрыть].

(3) Выбор друзей говорит о характере человека, а также может быть проявлением его нравственности. Хотя большинство дружеских отношений не имеют значения с точки зрения морали, некоторые все же имеют. Они обнаруживают определенную моральную чувствительность или ее отсутствие, говорят о моральной силе или слабости и т. д. Таким образом, хотя, становясь или не становясь другом X, человек не делает ничего плохого, но с моральной точки зрения дружба с ним может быть похвальна, а отказ от предлагаемой дружбы – заслуживать порицания.

(4) Обязанности друзей являются добровольно принятыми. Они зависят от отношений, от которых можно было бы уклониться и которые можно прекратить. Кроме того, можно устанавливать и прекращать отношения, не делая ничего плохого. (По крайней мере, обычно это так. Представляется, что в определенных крайних обстоятельствах рвать дружеские связи морально недопустимо.) И все же обязанности друзей отличаются от обещаний и прочих добровольных обязательств в двух важнейших отношениях.

Прежде всего, они образуют определяющую часть взаимоотношений, оказывая влияние в характерных случаях на вектор жизни. Кроме того, взаимоотношения имеют когнитивный и эмоциональный аспект. Поскольку обязанности являются неотъемлемой частью взаимоотношений, их нельзя принять или снять с себя однократным действием (опять же, за исключением определенных редких и нетипичных обстоятельств). Обязанности проистекают из дружбы, а не из акта их принятия. Сама дружба, подразумевающая сложную сеть взаимных диспозиций и отношений, практических, эмоциональных и когнитивных, не может быть порождена актом принятия обязанностей. Она должна расти, развиваться и со временем укрепляться. То же самое можно сказать и о прекращении дружбы. Как правило, однократное действие не может положить конец множеству элементов, делающих людей друзьями. Эти замечания не означают, что для создания или разрушения таких уз всегда требуется длительное время. Они просто указывают на то, что требуется время, а не однократные действия. Это романтическая подростковая фантазия, что дружба приходит и уходит как вспышка или в результате клятвы. Такие события могут привести к рождению или концу дружбы, поскольку увлечение или клятва стать или прекратить быть друзьями могут привести к дружбе или ее окончанию. Но эти события сами по себе не создают и не прекращают дружбу[240]240
  Таким образом, если первоначальное событие не получило продолжения, мы не говорим о краткосрочной дружбе. В лучшем случае мы имеем дело с неудавшейся попыткой завязать дружбу.


[Закрыть].

Во-вторых, хотя обещания и другие добровольные обязательства принимаются посредством совершения актов принятия обязательства, с дружбой дело обстоит не так. Ее практические последствия, порождаемые ею обязанности являются скорее побочным продуктом взаимоотношений, нежели их конечным пунктом и целью. Люди могут завязывать дружеские отношения для того, чтобы им было о ком заботиться, но не для того, чтобы быть обязанными о ком-то заботиться.

Возвращаясь к вопросу уважения к закону, необходимо с самого начала прояснить один момент: я не намерен предполагать, что уважение к закону – это вопрос дружбы. Очевидно, что это не так. Начнем с того, что дружба – это взаимные отношения, а уважение к закону – нет. Кроме того, дружба, представляя собой отношения между людьми, очень отличается в эмоциональном плане от уважения к такому институту, как право. Однако аналогия между дружбой и уважением к закону поучительна. Аналогия распространяется на четыре упомянутых выше момента. Рассмотрим их в обратном порядке.

Уважение к закону, как и дружба, представляет собой сложное и многогранное явление. Естественно, такую комплексную установку не приобретают и не теряют за один день. Уважение к закону растет или уменьшается со временем. В то же время то, уважает ли человек закон или же нет, зависит от него. Человек может решить, что закон заслуживает уважения и что он будет уважать его или что лучше перестать испытывать к нему уважение. Такие решения не формируют и не ликвидируют установку за один день, но они могут ознаменовать собой начало процесса, ведущего к ее приобретению или потере, и они демонстрируют контроль человека за ее существованием.

Уважение или неуважение к закону, с учетом информации о праве и обществе, раскрывает характер человека. Оно свидетельствует об отношении к авторитету, к уважаемым институтам, к степени своей социализации и т. д. Порой оно также может говорить о нравственности человека. Но не в каждом случае наличие или отсутствие уважения имеет моральное значение.

Так или иначе, ясно, учитывая заключение предыдущего эссе, что общей обязанности уважать закон не существует. Никто не делает ничего плохого, не уважая закон, даже в хорошем государстве. Всегда можно избежать наличия какой-либо общей моральной установки в отношении права. Это может вызывать большее или меньшее восхищение, чем уважение к закону, но это в равной мере допустимо. Здесь, по-видимому, наблюдается некоторая асимметрия между уважением и его отсутствием. Неуважение к закону никогда не является аморальным, но уважать его в ЮАР или других изначально неправосудных регионах – аморально[241]241
  Но в другом отношении они симметричны. Так же, как нельзя уважать несправедливую правовую систему, нельзя и проявлять неуважение к справедливой, хотя можно и совсем не иметь общей практической моральной установки в отношении нее. Конвенциональные причины всегда подчиняются неконвенциональным.


[Закрыть].

Наконец, уважение само по себе служит причиной для действия. У тех, кто уважает закон, имеются причины, которых нет у других. Это экспрессивные причины. Они выражают свое уважение к закону, подчиняясь ему, уважая связанные с ним институты и символы и не подвергая его сомнению по любому случаю. И снова, как и в случае дружбы, общественные нормы и культурные предписания отчасти определяют надлежащие или подходящие способы для выражения уважения. Здесь важно помнить о том, что так же как существует умеренно или частично дружеские отношения (приятели по гольфу, приятели по работе и т. д.), существуют и возможности для умеренного уважения (уважение к закону по всем вопросам, кроме прав женщин, и т. п.).

Можно возразить, что аналогия между дружбой и практическим уважением не работает в одном существенном отношении: обязанности друга – это всего лишь один аспект сложных человеческих взаимоотношений, тогда как практическое уважение – это в первую очередь признание причины подчиняться закону. Следовательно, хотя и возможно считать определенные действия подходящими для выражения дружбы (то есть остальные аспекты взаимоотношений), нет ничего, что может выразить уважение к праву. Поэтому, как можно предположить, нет смысла считать само уважение экспрессивной причиной. Это возражение убедительно, если говорить об анализе уважения в том виде, в каком он был предложен. Разграничение практического уважения и когнитивного уважения делают его еще весомее. Но, по правде говоря, практическое уважение не является независимой установкой. Это всего лишь один из аспектов комплексной установки и образа жизни, относящийся не только к праву, но и к сообществу, регулируемому этим правом. Уважение к закону – это аспект отождествления себя с обществом (противоположность отчужденности). Здесь мы подходим к корню нашей аналогии. Человек, отождествляющий себя со своим обществом, чувствующий, что оно – его и он к нему принадлежит, предан своему обществу. Его преданность может выражаться, помимо прочего, в уважении к закону общества. Дружба точно так же предполагает взаимную преданность, и поэтому неудивительно, что и дружба, и уважение к закону порождают экспрессивные причины.

Однако будет неверно предположить, что уважение к закону неотделимо от преданности сообществу и от идентификации себя с ним. Отождествление и преданность выражаются по-разному. Они могут, но не обязаны проявляться через уважение к закону. Человек может выражать свою преданность исключительно другими способами. Она необязательно будет неполной, если среди ее проявлений не будет уважения к закону. Таким образом, даже если преданность сообществу обязательна, уважение к закону – нет.

Теперь мы можем подытожить выводы, касающиеся надлежащего отношения к праву. Не существует общей моральной обязанности ему подчиняться, даже в справедливом обществе. Допустимо не иметь общего морального отношения к закону, быть сдержанным в суждениях и анализировать каждую возникающую ситуацию. Но во всех обществах, кроме неправосудных, в равной мере допустимо иметь «практическое» уважение к закону. Для того, кто таким образом уважает закон, само это уважение служит причиной, чтобы подчиняться закону. Надо признать, что его не слишком часто называют в качестве причины. Люди обычно говорят: «потому что это закон» или «потому что это мой закон», «закон моей страны». Такие объяснения сами по себе неполные. Часто они указывают на уважение человека к закону как лежащий в основе фактор.

Никогда не будет неправильно не уважать закон в этом практическом смысле. Но из того, что допустимо как уважать его, так и не уважать, не следует, что наличие или отсутствие уважения безразлично с моральной точки зрения. Часто с точки зрения морали это действительно не имеет значения. В других обстоятельствах это не так. Человек, который уважает закон, выражает тем самым свое отношение к обществу, свою идентификацию с ним и преданность ему. Такой человек может считать правильным выражать свое отношение к обществу в том числе через свое отношение к закону. Он может чувствовать, что признание авторитета закона – это подобающее выражение его преданности. Тогда он будет подчиняться закону, как тот и требует. Но, как упоминалось ранее, уважение может проявляться в различной мере и степени, и человек может считать умеренное уважение надлежащим выражением своего отношения к своему обществу. В любом случае человек, который уважает закон, обязан ему подчиняться. Источник этой обязанности – его уважение.

Нетрудно увидеть, почему практическое уважение можно считать надлежащим выражением преданности обществу. Это проявление доверия. Человек, который уверен в том, что закон является справедливым и хорошим, верит в то, что у него есть причина поступать так, как велит закон. Если право действительно идеально в моральном отношении, оно не будет претендовать на больший вес, чем тот, который ему причитается в силу его законов, и оно будет допускать в качестве оправдывающих обстоятельств те, в которых над причинами для совершения предусмотренного законом действия преобладают другие соображения. Если человек абсолютно доверяет праву, он будет признавать авторитет права. Таким образом, естественно, что преданность обществу может выражаться в поведении, которое имело бы место при безусловном доверии к праву. Соответственно, уважение – это проявление преданности, поскольку оно порождает подобную обязанность подчиняться, подобное признание авторитета.

Какое право достойно уважения? Какие обстоятельства делают его заслуживающим уважения? Вопросы об условиях, при которых уважение характеризует субъекта с положительной стороны, – это важные вопросы, которые невозможно здесь исследовать. Достаточно будет сказать, что вопрос не сводится к тому, когда следует быть преданным обществу. Даже когда преданность обществу с моральной точки зрения правильна или даже обязательна, выражение ее через уважение к закону может оказаться неправильным. Уважение к закону выражает преданность через отношение к определенным институционализированным аспектам общества. Их моральный характер или поведение могут делать их не заслуживающими морального доверия, которое выражает уважение к закону. Как бы то ни было, уважение к закону – это в каком-то роде самоуспокоенное и благодушное отношение к закону. Оно отражает уверенность в правильности закона с точки зрения морали. Такая уверенность может быть обоснованной или необоснованной. Преданность своему народу может в некоторых странах требовать активной оппозиции закону, тогда как в других она может найти адекватное выражение в уважении к закону. Вопрос о том, когда уместно то или другое отношение, перестает быть вопросом о надлежащем отношении к праву. Это вопрос о природе надлежащего общества и надлежащего закона.

14
Право на несогласие? I. Гражданское неповиновение

В ЭТОМ и следующем эссе будет рассматриваться вопрос о том, существует ли моральное право нарушать закон по моральным или политическим причинам, и если существует, то при каких обстоятельствах. Я предположу, что если такое моральное право существует, то есть основания предположить, что оно должно получить правовое признание. Дискуссия будет охватывать ряд соображений, касающихся формы, которую должно принять такое правовое признание, если вообще должно.

Можно было бы подумать, что мнение об отсутствии обязанности подчиняться закону (которое отстаивалось в эссе 12) позволяет легко оправдать неподчинение по моральным и политическим основаниям и что это будет главным, что отличает мои выводы от выводов большинства авторов, писавших о гражданском неповиновении и сознательном отказе по убеждениям и допускающих обязанность prima facie подчиняться праву. Но это далеко не так. Опровержение обязанности подчиняться закону отчасти было связано с тем, что в многочисленных случаях факт нарушения закона не имеет неблагоприятных последствий. Такого, однако, никогда (или почти никогда) не случается при гражданском неповиновении (отказ по убеждениям чаще напоминает обычные правонарушения). Такие акты обычно призваны привлечь внимание общественности и неизбежно побуждают людей задуматься о том, не прибегнуть ли к неповиновению, чтобы добиться тех изменений в праве или политике, которые они считают оправданными. Таким образом, они почти непременно сталкиваются с неблагоприятными последствиями. Несомненно, гражданское неповиновение иногда оправданно, а подчас даже обязательно. Но логика, которой мы следовали в предыдущих эссе, поддерживает общераспространенное мнение о том, что в достаточно справедливом государстве любое соображение в пользу неподчинения должно побороть презумпцию его недопустимости, основанную на сопровождающих его нежелательных результатах. При этом следует добавить, что темой этого эссе не является обоснование неподчинения закону по причинам политического или морального характера. Эссе посвящено вопросу о том, существует ли, при определенных обстоятельствах, моральное право на такое неподчинение. Я еще остановлюсь на различии между этими вопросами, но сначала необходимо выделить основные категории неподчинения по моральным и политическим причинам.