Текст книги "Авторитет права. Эссе о праве и морали"

Многие случаи правонарушений не претендуют на оправданность. Субъект мог поступить неправильно, умышленно или по неведению. Рассмотрение подобных случаев и вопрос о надлежащем правовом подходе к ним не относятся к теме настоящего эссе. Оно касается лишь случаев нарушения права, субъект которых отрицает, что поступил неправильно. Многие такие случаи, даже подавляющее большинство, можно назвать «эпизодами случайного неподчинения». Это правонарушения, которые субъект считает допустимыми с точки зрения морали, учитывая характер применимого права и особые обстоятельства, в которых он действовал (и для этого у него были, как он считает, веские основания). Такое случайное неподчинение, несмотря на утверждения о его моральной оправданности, происходит не по моральным или политическим причинам. Соображения, относящиеся к области морали, просто делают его допустимым. Оно мотивировано другими соображениями. В настоящем эссе рассматривается исключительно морально мотивированное неподчинение.

Удобно воспользоваться традиционной классификацией морально и политически мотивированного неподчинения, включающей три категории: революционное неповиновение, гражданское неповиновение и сознательный отказ по убеждениям.

Революционное неповиновение – это политически мотивированное нарушение закона, призванное изменить форму правления или конституционное устройство (государственный строй) либо непосредственно способствовать их изменению.

Гражданское неповиновение – это политически мотивированное нарушение закона, призванное непосредственно способствовать изменению закона или государственной политики, выразить протест против закона или государственной политики или отмежеваться от них.

Сознательный отказ по убеждениям – это нарушение закона по причине того, что подчинение ему для субъекта с моральной точки зрения неприемлемо либо из-за его общего характера (например, как в случае с полными пацифистами и воинской повинностью), либо потому, что его действие распространяется на определенные случаи, на которые не должно распространяться (например, воинская повинность и выборочные отказники, убийство и эвтаназия).

Очень подробное обсуждение и отстаивание этих определений не имеет особого смысла. Мы не претендуем здесь на то, что они отражают обычное значение этих терминов. Они приведены в качестве полезной классификации определенных случаев неподчинения закону. Все случаи морально и политически мотивированного неподчинения этой классификацией не исчерпываются. Например, она не включает нарушение закона в знак протеста против морально неприемлемых действий или политики субъектов частного права (профсоюзов, банков, частных университетов и т. д.). Не является эта классификация и исключающей. Категории частично пересекаются. Человек может нарушить закон единожды по нескольким причинам, что делает его действие одновременно революционным и гражданским неповиновением (например, он хочет протестовать против конкретного закона и тем самым непосредственно способствует смене формы правления). Выборочный отказ от участия во Вьетнамской войне в США в 1960-е годы дал много примеров того, как люди сочетают гражданское неповиновение и отказ по убеждениям в одном действии.

Эти категории легче всего использовать при анализе действий индивидов. Но их можно использовать и при анализе групповых действий, поскольку характер демонстрации или сидячей забастовки, которые предполагают нарушение закона, определяется мотивами ее организаторов или основной массы участников. Но важно помнить, что характер мотивов и, соответственно, поведения отдельных участников могут различаться.

Революционные акты и гражданское неповиновение относятся к числу политических действий, они представляют собой главным образом политические акции, призванные произвести политический эффект. Сознательный отказ по убеждениям не относится к их числу. Он представляет собой главным образом частное действие со стороны человека, который стремится избежать предосудительного поведения, подчиняясь (полностью или частично) несправедливому с точки зрения морали закону. Отметим, что не каждый случай нарушения закона, обязательный с точки зрения морали, относится к отказу по убеждениям. Иногда безнравственно не участвовать в гражданском неповиновении, предусматривающем нарушение разумного закона. Только когда нарушение закона мотивировано требованием признать сам закон несправедливым (или хотя бы его определенные аспекты), мы имеем дело со случаем отказа по убеждениям.

Гражданское неповиновение может ставить своей целью действенность или экспрессивность (или одновременно и то и другое). Оно нацелено на действенность, если оно оправданно как часть плана действий, который может привести к изменению закона или государственной политики. Но гражданское неповиновение также включает правонарушения, отсутствие действенности которых известно нарушителям, при условии что они оправданны как выражение протеста против закона или государственной политики или публичного отречения от них. Учитывая, что революционное и гражданское неповиновение представляют собой политические действия, они обычно подразумевают публичные, открытые акции. Обычно это необходимо, чтобы они достигли своей цели (экспрессивной или действенной). Но важно только то, чтобы акт неповиновения состоялся и чтобы (по крайней мере, во многих случаях гражданского неповиновения) характер его мотивации был доведен до сведения общественности. Нет общей причины, по которой отдельные участники этих акций должны раскрыть свою личность или добровольно обречь себя на наказание. Хотя подчас такие причины вполне могут существовать: подобное действие доказывает чистоту помыслов, судебный процесс или тюремный срок могут стать центром внимания, привлекая еще больше людей в ряды противников оспариваемого закона или политики, и т. д.

Некоторые авторы включали покорность наказанию в свое определение гражданского неповиновения. Это только один из аспектов, с точки зрения которых определение, за которое я здесь ратую, шире, чем большинство определений, обсуждаемых в последние годы. Это определение касается лишь причины неподчинения, и ничего более. Такое широкое определение оправдано тем, что оно предназначено для описания гражданского неповиновения как определенной разновидности политических действий. Как и у всех политических действий, его мишенью является закон или государственная политика, и оно отличается от прочих политических действий использованием правонарушений в качестве средства (а от революционного выступления – тем, что не призвано привести к смене правительства или государственного строя). Главной мотивацией для более строгого определения является выявление условий, при которых нарушение закона по политическим причинам является оправданным (только если носит открытый характер, не сопряжено с насилием и т. п.). Но это определение не призвано выделить категорию законных политических акций. Я исхожу из определения, которое является ценностно-нейтральным, для того чтобы отделить классификацию видов политических действий от обсуждения их оправданности. Кроме того, что для нас еще важнее, в следующем разделе я хочу показать, что анализ гражданского неповиновения, отдающий предпочтение более узкому толкованию этого выражения, имеет смысл, только если допустить, что право на гражданское неповиновение существует. А затем я перейду к доказательству того, что такого общего права не существует.

В большинстве обсуждений темы звучит согласие с тем, что гражданское неповиновение иногда оправданно или даже обязательно, и я разделяю эту общую позицию. Многие авторы склонны поддерживать еще более сильные заявления, которые они часто не отличают от первых, а именно о существовании при определенных условиях права на гражданское повиновение. Поэтому необходимо пояснить различие между этими утверждениями.

Воспользуемся аналогией. Допустим, что у людей есть моральное право на свободу слова. Это право охватывает случаи, когда этим правом не следует пользоваться. Человек не должен распространять о людях слухи, в которые он не верит. Но такое право у него есть. Право на свободу слова не признано в законодательстве Советского Союза, хотя там допустимо выражать взгляды, соответствующие позиции Коммунистической партии Советского Союза. Причина, по которой мы говорим, что это право там отрицается, не связана с тем, что позиция Коммунистической партии неверна и ее не следует выражать. Даже тот, кто верит в ее правоту, вынужден будет признать, что в Советском Союзе нет свободы слова, хотя может и не усмотреть в этом ничего дурного. Свобода слова отрицается там не потому, что нельзя высказывать правильные убеждения, а потому, что нельзя высказывать ошибочные – убеждения, которые человеку не следует ни иметь, ни высказывать. Это, и ничто иное, скрывается под общеизвестной мыслью о том, что эта свобода заключается в выражении любого мнения, которое пожелает выразить человек (с учетом определенного небольшого числа запретов, например запрета на клевету).

На первый взгляд может показаться удивительным, что человек должен иметь право делать то, что ему делать не следует. Разве не лучше ограничить права тем, что правильно или по крайней мере допустимо? Но говорить так – значит неверно понимать природу прав. Человеку не нужно право на то, чтобы делать правильные вещи. Их правильность дает ему все необходимые права. Однако чтобы иметь возможность делать то, чего делать не следует, требуется право. Существенный элемент прав на действие заключается именно в том, что они позволяют делать то, чего делать не следует. Это, конечно, не означает, что цель или обоснование прав на действие заключается в увеличении числа неправильных поступков. Их цель состоит в расширении и защите самостоятельности субъекта. Они позволяют ему самому сделать выбор, правильный или неправильный. Но они могут сделать это, только позволив ему неправильный выбор[242]242
  Эти замечания о правах на действие соответствуют общему анализу прав, проводимому в ряде статей Г. Л. А. Хартом, хотя они не обязывают меня поддерживать его взгляды до мельчайших подробностей. Ср., например: H. L. A. Hart, ‘Bentham on Legal Rights’ in A. W. B. Simpson (ed.), Oxford Essays in Jurisprudence, 2nd series (Oxford, 1973).


[Закрыть].

В этом и заключается разница между утверждением о том, что гражданское неповиновение иногда является правильным, и утверждением о наличии, при определенных условиях, права на гражданское неповиновение. Из последнего утверждения вытекает, в отличие от первого, что при таких условиях человек вправе проявлять гражданское неповиновение, даже несмотря на то, что так делать не следует.

Я упомянул о том, что не только авторы, открыто признающие такое право, но и другие склонны поддерживать его существование. Эта тенденция проявляется в их обеспокоенности вопросом установления формальных ограничений на допустимые формы гражданского неповиновения. Рассмотрим одно часто обсуждаемое ограничение: нередко можно услышать, что гражданское неповиновение должно быть ненасильственным. Ясно, что при прочих равных условиях ненасильственное неповиновение намного предпочтительнее неповиновения с использованием насильственных средств. Во-первых, удается избежать прямого вреда, причиняемого насилием. Во-вторых, удается избежать возможного побуждения к применению насильственных средств, которое привносит даже в ином случае оправданное применение насилия, в случаях, когда это было бы неправильным. В-третьих, применение насилия во многих странах является крайне эмоциональной и взрывоопасной проблемой, и, прибегая к насилию, можно оттолкнуть потенциальных союзников и усилить антагонизм многих оппонентов. Все эти соображения наряду с прочими указывают на большое нежелание прибегать к применению насилия, особенно насилия против личности. Но оправдывают ли они полный запрет насилия как средства достижения политической цели? Нет, не оправдывают. Порок, который призвано исправить неповиновение, в действительности может сам включать насилие в отношении невинных людей (например, отправка диссидентов в исправительно-трудовые лагеря в Советском Союзе), и, чтобы положить этому конец, применение насилия может оказаться правильным средством. Возможно, здесь стоит обратить внимание на то, что определенные ненасильственные акты, даже законные акты, вполне могут привести к гораздо более серьезным последствиям, чем многие акты насилия: подумайте о возможных последствиях забастовки водителей скорой помощи.

Конечно, некоторые люди совершенно не приемлют применение насилия вне зависимости от любых других соображений. Такого взгляда придерживаются пацифисты. Но если стоять на любой другой платформе, нельзя полностью отвергать насилие ради политической выгоды[243]243
  Кто-то скажет, что насильственные действия не могут считаться гражданским неповиновением, потому что по своему смыслу гражданское неповиновение не включает такие действия. Но даже если это так, это не имеет значения. Такое лингвистическое замечание не может доказать неправоту действия.


[Закрыть]. Многие авторы отстаивали аналогичные выводы. Моя цель – не заклеймить применение насилия, которое, как я хотел бы надеяться, будет применяться крайне редко и с большой осторожностью. Моя цель – указать на (часто негласные) исходные посылки аргументации в пользу осуждения любого насильственного гражданского неповиновения, которыми руководствуются люди, не являющиеся пацифистами и не отвергающие полностью любое насилие как зло. Это неприятие насилия, несомненно, до некоторой степени обусловлено довольно туманным пониманием доводов против насилия, упомянутых выше, но до некоторой степени оно порождено чувством, что если гражданское неповиновение является оправданным, то существует право на него.

Говорить, что существует право на гражданское неповиновение, – значит допускать законность обращения к этой форме политической борьбы своих политических оппонентов. Это значит допускать, что законность гражданского неповиновения не зависит от правоты дела. Представленные выше комментарии дают понять, что, по общему мнению, правильность гражданского неповиновения не зависит лишь от правоты дела, которое она призвана поддерживать. Всегда встает вопрос о приемлемости средств. Не будут ли они способствовать еще большему злу, нет ли менее вредоносных или менее рискованных способов поддержки того же дела и т. д.? Те, кто утверждает, что существует право на гражданское неповиновение, придерживаются мнения о том, что в целом[244]244
  Многие, если не все, политические теории исключают определенные политические цели как совершенно незаконные и не проявляют к ним никакой терпимости.


[Закрыть] правота дела совсем не способствует оправданию гражданского неповиновения. Такое мнение, вполне естественно, приводит к рассмотрению целесообразности формальных ограничений на формы, которые может принимать такое неповиновение.

Логика подобных рассуждений становится прозрачной, как только мы начинаем рассматривать сходную цепочку рассуждений, касающуюся законных политических действий. Либеральные государства не ставят законность политического действия в зависимость от дела, которое оно призвано обслуживать. Люди могут поддерживать политические цели любого толка[245]245
  С учетом сделанной ранее оговорки.


[Закрыть]. Но право на политическое действие в таких государствах связано ограничениями в отношении формы дозволенных действий. Учитывая, что мы привыкли рассуждать подобным образом о законных политических акциях, вполне естественно распространить этот подход и на незаконную политическую деятельность. В рамках этого подхода преследование любых политических целей, как надлежащих, так и ненадлежащих, путем гражданского неповиновения считается оправданным при условии соблюдения форм допустимых действий.

Если рассматривать это в таком контексте, становится понятно, как много интеллектуальных усилий было потрачено на то, чтобы попытаться сформулировать и обосновать доктрину допустимых форм гражданского неповиновения. К нему нужно прибегать только в самом крайнем случае, после того как все другие средства не смогли достичь желаемой цели. Оно должно быть ненасильственным, оно должно происходить прилюдно, а причастные к нему должны быть готовы к судебному преследованию и наказанию. Такие действия должны сводиться к тем, которые призваны предать огласке определенные пороки и убедить общественность и власть в справедливости своих притязаний. Оно не должно использоваться для запугивания или угроз. Эти и сходные условия часто обсуждались и нередко находили поддержку. Все они могут стать объектом для возражений, сходных с теми, которые высказывались против требований о неприменении насилия. Почему, например, гражданское неповиновение всегда нужно считать крайней мерой? Это верно, что, при прочих равных условиях, оно дает побочные продукты (создает дурной пример, даже если в данном случае действие оправданно), чего не делает законная политическая акция. Однако прочие условия редко бывают равными, и иногда гражданское неповиновение предпочтительнее законной акции, даже если такая акция окажется действенной. Что хуже: марш протеста шахтеров в Лондоне с совершением различных правонарушений, таких как создание помех для движения автотранспорта, или длительная забастовка шахтеров?

Это правильные возражения. Но чтобы быть в полной мере успешными, они должны быть нацелены непосредственно на цепочку рассуждений, приводящую к таким явно произвольным ограничениям законного гражданского неповиновения. Необходимо исследовать вопрос о праве на гражданское неповиновение.

Существует ряд неудачных доводов в пользу права на гражданское неповиновение:

(1) Можно доказывать, что поскольку наши собственные акты гражданского неповиновения вполне могут побудить других нарушить закон в погоне за достижением ненадлежащих политических целей, то мы не вправе заниматься такой деятельностью, если другие не имеют такого же права. Это бессмыслица. Если чье-то, в ином случае оправданное, неповиновение может побудить других к неподчинению закону в обстоятельствах, когда это неправильно, то собственное неподчинение допустимо, только если этот риск оправдан, то есть только если преимущества неподчинения достаточны, чтобы перевесить этот, а также все прочие возникающие изъяны. Из этого следует не то, что у других есть право не подчиняться закону в неблаговидных целях, а лишь то, что неповиновение требует осторожности, поскольку оно может подтолкнуть к тому же других.

(2) Можно доказывать, что право на гражданское неповиновение существует потому, что его отсутствие мыслимо только при существовании моральных авторитетов, которые могут судить, какое дело правое, а какое нет. Поскольку таких моральных авторитетов не существует и каждый имеет равное право решать для себя, что хорошо, а что плохо, из этого следует, что каждый имеет право на гражданское неповиновение, когда поддерживает дело, которое считает правым, даже если в действительности это неблагое дело. Но этот аргумент является весомым, только если он следует из общепризнанного факта отсутствия общих моральных авторитетов, наличия у каждого человека высшего и неоспоримого авторитета в отношении моральной стороны собственных действий. Но, по существу, из этого можно заключить лишь то, что никто не обладает таким авторитетом. Таким образом, разногласия, относящиеся к области морали, нельзя разрешить, обратившись к авторитету, даже к авторитету самого человека в отношении собственных действий, и если вообще можно, то только прибегнув к существенным рациональным доводам. Соответственно, из этого не следует наличие права на неповиновение, хотя и верно, что моральных авторитетов, способных судить об оправданности или неоправданности неповиновения, не существует.

(3) Можно доказывать, что поскольку несправедливо отказывать другим в праве на то, что позволяешь себе, то если кто-то позволяет себе прибегнуть к гражданскому неповиновению для поддержки своих политических целей, он должен признавать за другими право использовать гражданское неповиновение для поддержки их целей. Но это в лучшем случае аргумент ad hominem – рассчитанный на чувства, а не на разум. Люди, которые оправдывают свое собственное неповиновение, ссылаясь на свое право преследовать свои политические цели с использованием таких средств, объективно не могут отказывать в таком же праве и своим политическим противникам. Но человек, который подкрепляет свои действия аргументацией, призванной показать, что он делает это в защиту правого дела, может отрицать право на гражданское неповиновение и оставаться объективным. Он позволяет другим совершать сходные действия, преследуя сходные благие цели. Он отрицает право на неповиновение как за собой, так и за другими, если оно поддерживает цели, сомнительные с точки зрения морали.

(4) Можно выстраивать аргументацию на основе релятивизма. Поскольку не существует убедительного рационального доказательства моральной правоты или неправоты, нельзя защищать гражданское неповиновение, опираясь на правоту своего дела. Ее нельзя доказать, и, следовательно, если действия человека, исходя из его убеждений, оправданны, то для того, чтобы быть последовательным, он должен признавать и за другими право действовать в поддержку своих убеждений. Этот аргумент ошибочен. Если толковать его в духе радикального скептицизма, можно сделать заключение, что никакие моральные суждения никогда нельзя подкрепить или обосновать при помощи рациональных рассуждений и, следовательно, при помощи логики невозможно отстоять или обосновать мнение о существовании права на гражданское неповиновение. Если же толковать его как аргумент, опирающийся на релятивизм, а не на скептицизм, он означает, что, хотя человек может рационально придерживаться тех или иных взглядов, он не может убедительно доказать их правильность, и, таким образом, люди, которым будет представлено такое доказательство, будут действовать иррационально, если не поддержат вывод. Но тогда, если кто-то рационально считает определенный политический идеал неправильным, из того, что другие не лишены рациональности, отрицая это мнение, не следует, что нельзя признать их безнравственными, потому что они поступают соответственно. Напротив, в силу самой своей (рациональной) приверженности точке зрения о том, что идеал ошибочен, человек обязан считать, что таковым является и действие на его основе. Невозможно таким путем установить право на гражданское неповиновение[246]246
  Этот аргумент показывает, что ничто из содержащегося в настоящем эссе не предполагает правоты или ошибочности релятивизма.


[Закрыть].

Нам нужно начать все заново, чтобы найти способ соотнести общие принципы, регулирующие право на законную политическую деятельность, с вопросом гражданского неповиновения. Но при этом нельзя возвращаться к первым принципам. Вместо этого я приму как данность, что каждый человек имеет право участвовать в политической жизни своего общества. Назовем это либеральным принципом. Я не называю его демократическим принципом, поскольку сам по себе он отражает не приверженность демократическому правлению, а лишь право на определенную степень участия в политике. Изложенная ниже аргументация никак не зависит от чьей-то оценки точных границ этого права, и я не буду пытаться их уточнить. Однако ясно, что право на участие в политике ограниченно. Оно ограниченно из-за необходимости уважать то же право применительно к другим и из-за того, что право на участие в политике не является ни единственной, ни абсолютной ценностью и его приходится ограничивать для защиты других ценностей. Также ясно, что, с учетом некоторых ограниченных возможных оговорок, ограничения на объем права не зависят от искомой политической цели. Право бессмысленно, если оно не означает право каждого члена общества на попытку заставить это общество одобрить, хотя бы до некоторой степени, политические цели, которые он поддерживает, какими бы они ни были. Учитывая, что в целом ограничения права не зависят от политических целей, для поддержки которых это право предназначено, они неизбежно должны касаться средств, используемых для поддержки таких целей. Это должно быть право, сводящееся к тем, а не иным формам действия.

Самым непосредственным следствием ограниченного права на участие в политике является его обязательная сила для правотворцев. Закон должен признавать и защищать это право. Иными словами, закон должен устанавливать определенные границы законного права любого на участие в политике, и эти границы должны совпадать с теми, которые являются правильными с точки зрения морали и политики. Это не означает, что объем морального права должен влиять на законные права, но сам от них не зависит. Многие альтернативные определения точных границ права могут быть в целом равнозначны по ценности, а многие другие возможные определения могут оказатьcя не многим лучше или хуже оптимального. Кроме того, крайне желательно, чтобы ограничения устанавливались открытым и публичным образом общепризнанным авторитетом. Тогда, если признанные законом границы права на участие в политике вписываются в область разумных возможных определений, тот факт, что они признаны законом, делает их обязательными с моральной точки зрения. Довод в пользу чуть более хорошего в иных отношениях потенциального решения не сможет подорвать морально обязывающую силу чуть более плохих в иных отношениях, но установленных законом границ. Таким образом закон влияет и на моральное право, и на политическое действие. Но в принципе он должен формироваться под воздействием морального права.

Все государства можно соответственно разделить на те, где либеральный принцип признается и защищается законом в достаточной степени, и те, где этого не происходит. Назовем государства первого вида либеральными государствами, а прочие – нелиберальными государствами. Главным постулатом этого эссе является то, что всем государствам надлежит быть либеральными государствами. Такой подход позволяет сделать два вывода:

(1) в либеральных государствах моральное право на гражданское неповиновение отсутствует;

(2) как правило, это право существует в нелиберальных государствах.