Текст книги "Авторитет права. Эссе о праве и морали"

Является ли высказывание авторитета абсолютной или очевидной на первый взгляд (prima facie) причиной, чтобы поступить так, как он требует? Если мы допускаем, что это абсолютная причина, то тогда представляется крайне маловероятным, что существуют какие-либо законные авторитеты и, по-видимому, существует крайне мало авторитетов фактических (de facto). Я, например, убежден, что я вправе полагаться на рекомендации, команды или правила некоторых людей как на причины для совершения действий, но я не думаю, что вообще существует право считать чье-то слово абсолютной причиной, которой нужно руководствоваться при любых обстоятельствах. Мне кажется, что это мнение разделяют многие и что большинство людей признают, что при определенных обстоятельствах не нужно выполнять указания авторитетного лица. Поэтому, если объяснять авторитет как способность давать абсолютно обязательные для исполнения указания, то получится, что в мире существует крайне мало признанных авторитетов и ни один из них не является законным.

Но являются ли авторитетные высказывания причинами prima facie? Сравним приказ с просьбой и их обоих – с советом. Все три различаются по установкам, убеждениям и намерениям своего источника, а не по тому, как они воспринимаются адресатом. То, что человеку адресовали приказ, просьбу или совет совершить определенное действие, может служить причиной для его совершения и может восприниматься адресатом в качестве таковой. В других обстоятельствах подобные заявления не являются причинами для совершения действий и не считаются таковыми. С точки зрения адресата, между получением приказа, просьбы или совета необязательно существует разница, помимо того, что они передают или подразумевают различные намерения, убеждения или установки произносящего их лица.

Одно из таких различий заключается в том, что первичным намерением совета является передача информации о том, что морально оправданно или неоправданно, что законно или незаконно, что отвечает или не отвечает чьим-либо интересам и т. д., или просто о голых фактах. Если в намерения входит повлиять на адресата (а это необязательно так), то тогда на него пытаются повлиять, поставив в известность о ситуации (например, что ему надлежит φ-ть или что φ-ние обеспечит максимальный доход, возможный в данных обстоятельствах).

Словом, советчик должен хотеть, чтобы его совет был воспринят как основание верить в справедливость, правильность или обоснованность его слов. Но он необязательно хочет, чтобы совет был воспринят как основание для совершения действий, даже если в данном случае его совет является для получателя имеющей силу причиной (valid reason), чтобы совершить эти действия[21]21
  Эти комментарии, вполне естественно, справедливы для ситуации «советовать, чтобы P». Справедливы ли они также для ситуации «советовать φ-ть»? Это спорный вопрос, но мне кажется, что фраза «Советую поступать в Баллиол-колледж», используемая для того, чтобы дать совет, используется для заявления, равнозначного тому, которое делается при помощи слов «Баллиол – это лучший выбор» или «Я думаю, что в целом поступление в Баллиол предпочтительнее всех прочих вариантов». «Советовать φ-ть» можно свести к «советовать, чтобы P». Но я не буду здесь это доказывать.


[Закрыть]. Просьбы и приказы, напротив, отражают намерение сделать так, чтобы просьба или приказ были восприняты как основание для совершения предписываемого или запрашиваемого действия. Чем же тогда они различаются? Одно из таких различий имеет значение для цели нашего исследования. Допустим, что человек о чем-то просит и получает ответ, что его просьбу рассмотрели, но в результате решили, что доводы против совершения запрашиваемого действия перевешивают доводы в пользу его совершения, включая саму просьбу. Несомненно, он будет разочарован, но не будет чувствовать, что его просьбу оставили без внимания. Ему не на что жаловаться. Он должен признать, что, какие бы надежды он ни питал, он рассчитывал лишь на то, что решение будет принято с учетом всех факторов (on the balance of reasons)[22]22
  Дословно «по итогам взвешивания всех причин». – Прим. пер.


[Закрыть], одним из которых является его просьба[23]23
  Некоторые просьбы, такие как ходатайства и прошения, также призваны вызывать новые спонтанные желания их удовлетворить. «Чистая» просьба апеллирует к имеющемуся сочувствию и к доводам, достаточным для того, чтобы стать причиной для совершения действий адресатом. Однако неверно считать, что просьбы всего лишь призваны «активировать» имеющуюся у адресата причину (его сочувствие или признание долга), сообщая ему о потребностях или желаниях объекта просьбы. Информация о чьей-либо потребности, даже если сообщается с намерением подвигнуть адресата к действию, активировав имеющиеся причины, не равнозначна просьбе. Можно говорить о просьбе, лишь когда сам коммуникативный акт призван служить причиной. В особых случаях люди вправе ожидать удовлетворения своей просьбы. Поэтому грань между просьбами и командами действительно тонкая и порой зависит от выбора формулировок.


[Закрыть]. Все не так, когда он отдает приказ или распоряжение. Человек, отдающий приказ другому, не считает свой приказ просто еще одним обстоятельством, которое нужно учесть тому, к кому он обращается, при принятии решения о том, как надлежит поступить. Он хочет, чтобы человек, к которому он обращается, воспринял его распоряжение как основание для совершения действия, вне зависимости от наличия противоположных мотивов (как правило, за исключением опасных ситуаций и прочих исключительных обстоятельств)[24]24
  Это утверждение необходимо модифицировать, если мы относим его к приказам (и просьбам), прозвучавшим в институциональной среде (например, в армии). Там конвенциональные способы командования (или обращения с просьбой), обычно используемые для того, чтобы облегчить понимание намерений представителя, «закостеневают» и действие представителя, прибегающего к конвенции, считается командой вне зависимости от его подлинных намерений. Такие конвенции предполагают, что в обычной ситуации они будут использоваться с надлежащим намерением. Если это предположение не оправдывается, их уже нельзя считать конвенциями командования (или обращения с просьбой).


[Закрыть].

Как может показаться, это различие объясняется тем, что человек, отдающий приказ, всегда считает его очень весомой причиной и что это не всегда так, когда люди озвучивают просьбы. Помимо того, что некоторые просьбы высказываются именно с таким расчетом, это объяснение кажется неудовлетворительным, поскольку опирается на предполагаемую разницу в степени обоснованности. Если указанное различие является критически важным для разграничения приказов и просьб, то вряд ли дело только в различной степени обоснованности.

Главное в этом возражении заключается в том, что для того, чтобы быть вправе командовать, нужен авторитет, но для того, чтобы быть вправе просить, авторитет не нужен. Я не хочу сказать, что все имеют право просить. Вопрос о том, так ли это, относится к области морали, а не теории. В понятии просьбы нет ничего, из чего бы вытекало всеобщее право просить. Я хочу сказать, что наличие права просить не подразумевает возможности влиять на получателя просьбы, то есть наличия авторитета. Напротив, право командовать подразумевает возможность влиять на получателя команды. Просьба человека, который вправе ее высказывать, является для получателя имеющей силу, на первый взгляд (prima facie), причиной. Аналогичным образом команда человека, который вправе командовать, имеет силу. Если мы скажем лишь, что имеющая силу команда (valid command) является для ее получателя причиной, то не объясним различия между командой и просьбой и причину, по которой только право командовать подразумевает обладание авторитетом. Одновременно неверно и недостаточно объяснять разграничение, связанное не только со степенью обоснованности, тем, что имеющая силу команда является более весомой причиной, чем имеющая силу просьба.

Первое возражение базировалось на следующей аргументации: если авторитет – это способность изменять причины путем определенных высказываний, то тогда высказывание авторитета – это больше, чем причины prima facie, но меньше, чем абсолютные причины, которые вообще невозможны. Второе возражение основано на аргументе о том, что высказывания (законного) авторитета, хотя зачастую и служат основаниями для действий, не всегда являются таковыми. Оно взывает к нашей интуиции, опираясь на контрпример. Рассмотрим следующую ситуацию. Я веду свой автомобиль в равнинной местности в условиях идеальной видимости, и вокруг меня на километры – ни единого человека, животного или автомобиля. Доезжаю до светофора, где горит красный сигнал. Есть ли у меня причины, чтобы остановиться? Я не создаю ни для кого опасности, и, что бы я ни сделал, об этом никто не узнает и это не повлияет на мои собственные установки, чувства или убеждения, относящиеся к авторитету, в будущем. Многие скажут, что у меня нет ни малейшей причины останавливаться на красный свет в подобных обстоятельствах[25]25
  Чтобы доказать, что я знаю, что у меня нет причины останавливаться, требуются дополнительные допущения. Мне здесь достаточно установить, что у меня действительно нет причины останавливаться. Но во многих ситуациях эти дополнительные допущения действуют, а также верно то, что, насколько мне известно, причин останавливаться нет.


[Закрыть]. Они настаивают, что это никоим образом не противоречит признанию ими законного авторитета тех, кто создал правила дорожного движения. Этот пример кажется достаточно убедительным, чтобы считать в этом или аналогичном случае высказывания авторитета законными, но не считать их создающими причины для действия.

Я думаю, что этих возражений достаточно, чтобы поставить под сомнение упрощенное объяснение, но все же основная идея упрощенного объяснения – о том, что авторитет представляет собой способность изменять причины для совершения действий, – верна. И упрощенное объяснение, и возражения против него основаны на чрезмерно суженном представлении о причинах для совершения действий. Я докажу, что если мы рассматриваем авторитет как способность менять определенный вид причин, то возражения легко опровергнуть.

Рассмотрим любую ситуацию, в которой авторитетное лицо велит подчиненному лицу следовать указаниям другого лица, чей авторитет не вытекает из авторитета первого лица. Примером такой ситуации служит отец, который велит своему сыну слушаться мать. Это отличается от ситуации, когда отец велит сыну слушаться няню, поскольку авторитет няни вытекает из авторитета родителей. Указание слушаться няню, как мы можем предположить, для нее является единственным источником авторитета. Указания матери в любом случае являются авторитетными. Для сына они служат причинами для действий. Так же обстоит дело и с указаниями отца. Поэтому его указание слушаться мать является причиной для причинно-обусловленного действия. Оно служит причиной делать то, что велит мать, а это само по себе уже является причиной. Я буду называть причину для причинно-обусловленного действия позитивной причиной второго порядка. Существуют и негативные причины второго порядка, то есть причины, чтобы воздерживаться от причинно-обусловленного действия. Я буду называть негативные причины второго порядка исключающими причинами (exclusionary reasons). Чтобы привести пример исключающей причины, нам нужно лишь «перевернуть» указание отца и предположить, что он велит своему сыну не слушаться распоряжений матери[26]26
  Я исхожу из того, что он вправе дать такое распоряжение, – это спорный вопрос, но мы не должны тратить здесь на это время.


[Закрыть]. Теперь у сына есть причина не совершать причинно-обусловленное действие.

О причинах второго порядка следует помнить важную вещь: они являются причинами для действий, причем под действием понимается как совершение, так и несовершение причинно-обусловленного действия. Если P – это причина, чтобы φ-ть, то совершение действия по причине P – это φ-ние по причине P. Несовершение действия по причине P – это неφ-ние по причине P. Это совместимо с φ-нием по каким-то другим причинам, а также с неφ-нием в принципе. Я не хочу сказать, что, когда кто-то не совершает причинно-обусловленное действие, он обязательно делает это намеренно. Человек может не совершать причинно-обусловленное действие просто потому, что не знает о существовании причины. Из этих уточнений понятно, что в данных примерах я исхожу из того, что если отец велит своему сыну слушаться мать, то он говорит ему не только делать то, что она велит, но и делать это по причине, что она велит ему так делать. Аналогичным образом я предполагаю, что когда отец велит своему сыну не слушаться мать, это не означает, что он велит ему никогда не делать того, что велит ему делать мать: он просто велит никогда не считать ее указания причинами для действия.

Иногда у человека может иметься причина для совершения действия, а также причина для несовершения действия из-за определенных причин, направленных против именно этого действия. В нашем примере сын может знать, что его единственное пальто неказисто. Это причина, чтобы его не носить. Это вступает в противоречие с указанием его матери надевать пальто, когда он вечером идет гулять. Но причину не надевать пальто косвенным образом усиливает приказ отца игнорировать распоряжения матери. В этом и многих других случаях тот факт, который является причиной (приказ отца), чтобы игнорировать определенные причины (распоряжения матери) для φ-ния (ношения пальто), отличается от любого факта, являющегося причиной (неказистость пальто) для неφ-ния. Но иногда один и тот же факт одновременно служит причиной для того или иного действия и (исключающей) причиной для игнорирования причин, направленных против этого действия. Я буду называть такие факты защищенными причинами (protected reasons) для действия.

Я определю нормативную власть как способность изменять защищенные причины. Точнее, человек обладает нормативной властью, если он может своим действием реализовать нормативную власть. Действие представляет собой реализацию нормативной власти, если существует достаточная причина, чтобы считать его либо защищенной причиной, либо действием, аннулирующим защищенные причины, и если причина, чтобы считать его таковыми, заключается в его желательности для обеспечения людям возможности менять защищенные причины посредством таких действий, если они этого пожелают[27]27
  Ср.: Joseph Raz, ‘Voluntary Obligations and Normative Powers’, Proceedings of the Aristotelian Society, Supp. Vol. 46 (1972), 79–102, и раздел 3.2 моей книги, где это понятие раскрывается более полно и где ему дается более общее определение: Joseph Raz, Practical Reason and Norms (2nd ed, Oxford, 1999). Однако в этой книге я ошибся, предположив, что нормативная власть – это способность изменять исключающие причины. Замечания, высказанные Филиппой Фут, заставили меня осознать, что это – способность изменять защищенные причины (или исключающие разрешения). Все императивные нормы являются защищенными причинами.


[Закрыть].

Я исхожу из того, что власть используют посредством так называемых «властных высказываний» (power-utterances). Обладатели власти могут изменять защищенные причины тремя способами, которые важны для рассматриваемого нами вопроса. Первый способ – это исключающее распоряжение (exclusionary instruction), то есть использование власти для того, чтобы велеть человеку φ-ть; властное высказывание – это причина для этого человека, чтобы φ-ть, а также причина второго порядка для игнорирования (всех или некоторых) причин для того, чтобы не φ-ть. Таким образом, исключающие распоряжения представляют собой защищенные причины. Второй способ реализовать власть – это властное высказывание, дающее разрешение на совершение действия, ранее запрещенного исключающим распоряжением. Я буду называть такие разрешения «аннулирующими разрешениями» (cancelling permissions), поскольку они отменяют исключающие причины. Третья форма использования власти – наделить властью того или иного человека. Это само по себе не изменяет защищенные причины, но позволяет кому-либо их изменить. Власть, которую имеет человек, можно ограничить множеством способов – с точки зрения того, каким образом она реализуется, на кого распространяется, в отношении каких действий обладатель власти может произносить властные высказывания и т. д.

С учетом этих пояснений тесная связь между нормативной властью и авторитетом очевидна. Если использовать упрощенное объяснение авторитета, власть – это особый случай авторитета. Авторитет – это способность изменять причины. Власть – это способность изменять особый вид причин, а именно защищенные причины. Тем не менее в свете возражений на упрощенное объяснение нам следует воспринимать авторитет как разновидность власти. Для того чтобы в полной мере отстоять эту точку зрения, необходимо доказать, что правила и команды – это защищенные причины и что все авторитетные высказывания являются властными высказываниями. Это не та задача, которую можно решить в рамках данного эссе. Вместо этого я попытаюсь привести убедительную аргументацию, доказывающую, что, во-первых, оба возражения в контексте этой точки зрения нежизнеспособны и что, во-вторых, она может объяснить все парадоксы.

Нам следует различать авторитет как контроль над людьми (have authority over persons) и авторитет как полномочия на совершение определенных действий (have authority to perform certain actions). Они пересекаются, но представляют собой самостоятельные понятия. Каждый, кто является авторитетом (be an authority), обладает контролем над людьми, но не каждый, кто обладает полномочиями (have authority), является авторитетом. Это различие не очень значимо с точки зрения философии, но, если его игнорировать, может стать источником бесконечной путаницы. Человек является авторитетом, если он обладает относительно постоянным и тотальным контролем над людьми, то есть либо авторитетом у большой группы людей или авторитетом в различных сферах деятельности, либо и тем и другим.

Поскольку власть (power) – это способность изменять защищенные причины для действия, а причины для действия – это причины для тех или иных людей, мы можем разграничить власть над собой и власть над другими. Самой важной разновидностью власти над собой является власть принимать на себя добровольные обязательства. Власть над другими – это контроль над ними (авторитет у других). Из этой характеристики существует одно исключение. Иногда мы говорим, что человек сам себе авторитет. Это вырожденный случай авторитета: расширение по аналогии центральных случаев авторитета у других. Любопытно отметить, что, когда мы говорим, что некто сам себе авторитет, мы всегда имеем в виду его власть предоставлять себе разрешения или полномочия. То есть мы никогда не имеем в виду его способность принимать на себя добровольные обязательства.

Одна из основных помех для анализа авторитета заключается в том, что часто невозможно различить авторитет как полномочия на совершение действия и контроль над людьми[28]28
  Это смешение дискредитирует значительную часть анализа, проводимого в: Richard Tuck, ‘Why Is Authority Such a Problem?’.


[Закрыть]. Человек обладает полномочиями на совершение действия, если ему разрешил или поручил совершить это действие некто, кто уполномочен это делать. Таким образом, я уполномочен вскрывать ваши письма, если цензор разрешил мне это делать, при допущении, что он обладает соответствующими полномочиями.

Мои полномочия просматривать ваши письма не дают мне контроля над вами. Я никак не могу изменить вашу нормативную ситуацию, хотя цензор изменил ее, дав мне полномочия вскрывать вашу почту и тем самым умалив ваше право на неприкосновенность частной жизни (right to privacy). Также я могу быть уполномочен выписывать чеки от вашего имени, а это – власть, которую я имею, потому что вы мне ее дали. Этот последний пример показывает, что источник полномочий человека на совершение того или иного действия должен обладать властью для передачи этих полномочий, но ему необязательно контролировать человека, которому он передает полномочия. Чтобы дать мне полномочия выписывать чеки от вашего имени, вам нужна власть, но из наличия у вас этой власти не следует, что вы меня контролируете. Вполне возможно, что это не так.

Однако полномочия действовать тесно связаны с контролем над людьми, хотя и несколько менее прямым образом. Если рассматривать случаи, когда нам дают разрешения или полномочия, очевидно, что не все из них можно назвать полномочиями на совершение действий. Лишь когда действие затрагивает интересы другого человека, мы действительно называем его «авторизованным». Но это не является достаточным условием. Мне дали разрешение на открытие супермаркета, что приведет кого-то к банкротству, но все же нельзя считать, что в данном случае меня уполномочили открыть супермаркет. Мне разрешили это сделать просто потому, что не установлено и никогда не будет установлено никаких запретов на это. Человек уполномочен делать лишь те вещи, которые ему разрешил сделать кто-то, кто обладает контролем над тем, чьи интересы затронуты.

Теперь мы можем дать выражению «X авторизован/уполномочен φ-ть» следующее определение: существуют некто Y и некто Z, такие что:

(1) Y разрешил X φ-ть или дал ему полномочия это сделать,

(2) Y обладает необходимой для этого властью,

(3) φ-ние X затронет интересы Z, а Y контролирует Z[29]29
  В общем случае X, Y и Z – это разные люди. Однако человек может уполномочить другого человека затронуть свои собственные интересы или уполномочить себя затронуть интересы другого человека.


[Закрыть].

Различия между понятиями «быть авторитетом» и «обладать авторитетом» и между авторитетом как полномочиями на совершение действий и авторитетом как контролем над людьми не имеют прямого отношения к моему тезису о том, что авторитет как контроль над людьми – главное из указанных трех понятий – является разновидностью нормативной власти. Эти различия необходимо учитывать в любом анализе авторитета. Преимущество анализа авторитета через власть заключается в том, что он успешно справляется с возражением на упрощенное объяснение и устраняет парадоксы авторитета.

Рассмотрим сначала первое возражение. В чем разница между приказами и просьбами? Авторитет как контроль над людьми – это способность изменять защищенные причины для их действий. В большинстве обсуждений понятия «авторитет» внимание сосредоточено на даче приказов и установлении правил как стандартных проявлениях власти. Действительно, это стандартные случаи намеренного обращения к авторитету. Однако следует обратить внимание на то, что авторитетом можно пользоваться без наличия y лица, обладающего авторитетом, намерения прибегнуть к нему. Это справедливо как для политического, так и для прочих видов авторитета и служит очень важным каналом для восприятия влияния авторитета. Я бы назвал хорошей иллюстрацией совет, данный авторитетным лицом.

Совет, каковы бы ни были надежды советчика, дается с намерением, чтобы его высказывание было воспринято как причина для веры, а не для действия[30]30
  Совет отличается от остальных случаев передачи информации в основном тем, что дается в убеждении, что он имеет или может иметь значимость для фактического или гипотетического вопроса, с которым сталкивается получатель, по его собственной оценке или по мнению советчика, и тем, что, согласно намерениям советчика или ожиданиям получателя, его следует принять во внимание при решении этой практической проблемы.


[Закрыть]. Но получатель совета может счесть его одновременно причиной для действия и исключающей причиной для игнорирования противоположных причин. Рассмотрим обычные основания для обращения за советом. Они, как правило, заключаются в сборе информации, значимой для разрешения той или иной практической проблемы, с которой человек столкнулся, или в сравнении собственной оценки веса и значимости различных факторов с оценками других людей в качестве средства проверки собственных взглядов и расчетов. Но иногда совета просят совсем по другим причинам. Человек может столкнуться с проблемой, имеющей такие аспекты, о которых он мало знает или которые плохо понимает. Он может обратиться к эксперту – авторитету – за советом, хотя он не в состоянии оценить причины, названные авторитетом, в сравнении с другими противоположными причинами (conflicting reasons), о которых он может быть осведомлен. Возможно, он решит последовать данному совету, не пытаясь разобраться, указывает ли он на причины, которые перевешивают все остальные. Если человек поступает таким образом, он фактически исключает из своих соображений все противоположные причины, о которых осведомлен. Он воспринимает совет как причину одновременно для совершения действий, которые ему посоветовали, и для игнорирования противоположных причин. Человек может обоснованно считать данный ему совет защищенной причиной, даже если совет дается без намерения, чтобы его воспринимали защищенной причиной.

Приказы, напротив, даются с намерением, чтобы их получатели воспринимали их как защищенные причины. Многие люди могут отдавать приказы, будучи неуполномоченными на это. Они уполномочены отдавать приказы, только если они обладают контролем (властью) над получателем применительно к предмету приказа. Приказ может быть имеющей силу причиной первого порядка для совершения действия, даже если он не является имеющей силой исключающей причиной не реагировать на противоположные причины, и он может быть и той и другой причиной, даже несмотря на отсутствие у лица, отдавшего приказ, соответствующих полномочий. Но он всегда является имеющей силу причиной первого порядка и исключающей причиной, когда у этого лица есть полномочия давать такой приказ.

Исключающие причины могут исключать действие по всем или лишь некоторым видам противоположных причин. Исключающие причины различаются по охвату, то есть степени, в которой они исключают различные виды противоположных причин. Таким образом, утверждение о том, что приказы представляют собой одновременно причины первого порядка и исключающие причины, не равносильно утверждению о том, что они являются абсолютными причинами. Они могут не исключать определенные противоположные причины, и, когда это так, необходимо решать, что делать с результатами взвешивания не исключенных причин первого порядка, в том числе с самим приказом как очевидной причиной для совершения действия, которое приказали совершить.

В чем же тогда заключается разница между исключающей причиной и причиной первого порядка, имеющей вес, достаточный для того, чтобы перечеркнуть все противоположные причины, устраняемые исключающей причиной, и никакие другие? На этот важнейший вопрос есть два ответа. Во-первых, исключающие причины исключают по виду, а не по весу. Они могут исключать все причины определенного вида (например, соображения, касающиеся экономического благополучия), в том числе весьма весомые причины, и при этом не исключать даже тривиальные соображения, принадлежащие к другому виду (например, соображения чести). Во-вторых, вне зависимости от различного воздействия исключающих и весомых причин на то, что надлежит сделать, они также различаются с точки зрения того, как мы их воспринимаем. Некоторые факты являются весомыми причинами, преобладающими над противоположными причинами. Их воздействие заключается не в изменении результатов взвешивания причин, а в исключении действия по результатам взвешивания причин.

Эта разница в функциях, вне зависимости от любой возможной разницы в том, что надлежит сделать, с учетом всех обстоятельств, объясняет различие между приказами и просьбами. Имеющие силу приказы (valid orders) необязательно являются более весомыми или важными причинами, чем имеющие силу просьбы (valid requests). Могут существовать приказы, которые исключают лишь некоторые противоположные соображения, но не исключают определенные просьбы и могут быть ими перечеркнуты. Просьба может оказаться достаточно весомой причиной для того, чтобы оправдать принесение в жертву собственной жизни. Различие состоит не в значимости, а в принципе действия. Просьба высказывается с намерением, чтобы ее восприняли как причину для действия и согласились ее выполнить лишь в том случае, если она перевешивает все прочие факторы. Приказы даются с намерением, чтобы они в определенных обстоятельствах имели преобладающую силу, даже если они не перевешивают все остальные соображения. Приказы претендуют на то, чтобы их воспринимали как причины для исключения некоторых прочих доводов против совершения соответствующего действия.

Выразим это иначе. Для каждого приказа, если нам известно, какой исход всех возможных практических конфликтов, в которые может быть вовлечен отдавший приказ, он считает правильным, мы можем приписать ему убеждение, что его приказ имеет именно тот вес, который оправдает все эти последствия. Но при этом мы ничуть не продвинулись в объяснении различия между приказами и просьбами в целом. Это можно сделать, если существует определенный постоянный вес или диапазон весов, который свойственен всем приказам и отличает их от просьб. Но фактически и приказы, и просьбы охватывают весь диапазон возможных весов как с точки зрения того, от кого они исходят, так и с точки зрения остальных. Предположив, что разница между ними лежит в их практических последствиях, я утверждаю, что она состоит в том, что именно приказы, а не просьбы являются защищенными причинами.

Есть некий минимум, который должен исключать приказ, чтобы быть приказом. Он должен исключать по крайней мере факторы, определяющие текущие желания получателя. Зачастую приказы исключают намного больше, чем только это, но никогда не исключают меньше. В надлежащих обстоятельствах невыполнение приказа можно оправдать тем, что приказ был отдан не применительно к данному случаю. Можно утверждать, что никто не предполагал необходимости слушаться приказа, даже если нашлась сильная моральная причина этого не делать или если его выполнение серьезно повредит интересам получателя либо будет незаконным[31]31
  Это не всегда является приемлемым оправданием. Многие юридические распоряжения, например, даются с намерением, чтобы их выполняли, несмотря на убедительные моральные аргументы против совершения требуемого действия. Возможно, что эти приказы никогда не следует воспринимать как обязательные к выполнению или что никто не имеет законных полномочий выпускать подобные приказы. Но это никак не влияет на мою мысль о том, что такие приказы зачастую даются. Согласно намерениям человека, дающего такой приказ, его нужно воспринимать как исключающий даже моральные соображения.


[Закрыть]. Когда такие аргументы равносильны оправданию и приводят к тому, что агент не выполняет приказ, нельзя сказать, что он его выполнил, но он и не нарушил его. Не предполагалось, что он должен следовать приказу в данных обстоятельствах. Однако наличие у агента каких-либо желаний, несовместимых с выполнением приказа, сколь бы сильны они ни были, никогда его не оправдывает. Приказы многих родителей приближаются к минимальному исключению, так как их целью является лишь исключить рассмотрение сиюминутных желаний ребенка, чтобы избежать споров о том, что лучше, учитывая его сильное желание совершить или не совершить то или иное действие. Но родительские приказы часто исключают рассмотрение собственных интересов ребенка и могут исключать многое другое сверх этого.

Это объясняет то, почему более самонадеянно приказывать, чем просить. Если вы просите, вы подчиняетесь решению адресата, вынесенному по итогам взвешивания причин, одновременно пытаясь добавить причину на одну чашу этих весов. Но тот, кто командует, не просто пытается изменить баланс, добавляя причину для действия. Он также пытается создать ситуацию, в которой адресат неправильно поступит, если будет действовать, взвесив все причины. Он подменяет решение адресата по итогам взвешивания причин своим авторитетом.

Сходные аргументы опровергают и второе возражение, отрицающее, что указания авторитета всегда являются причинами для действия. Есть ощущение, что если кто-то признает законность авторитета, то он обязан слепо ему подчиняться. Можно очень остерегаться превышения полномочий и учитывать наличие неисключаемых факторов. Но, помимо этих возможностей, надлежит подчиняться авторитету вне зависимости от собственного взгляда на существо вопроса (то есть вслепую). Можно сформировать свой взгляд на обстоятельства дела, но пока вы подчиняетесь авторитету, в этом академическом упражнении нет практического смысла. Мы можем пойти дальше и сказать, что иногда сами причины, которые оправдывают установление авторитета, также оправдывают и слепое ему подчинение в более строгом смысле – то есть подчинение ему даже без попытки сформировать собственное суждение об обстоятельствах дела. Так происходит, например, с некоторыми правилами дорожного движения. Нам всем известны преимущества регулирования наших действий светофором по сравнению с совершением действий на основе собственного суждения. Но мы обычно забываем, что значительная часть преимуществ связана с тем, что мы отказываемся от попыток сформировать собственное суждение. Когда я подъезжаю к красному сигналу светофора, я останавливаюсь, не пытаясь разобраться, существует ли, в данных обстоятельствах, какая-либо причина для остановки. С нашей выигрышной точки зрения, мы изобрели пример, когда вопрос не возникает, потому что ответ (нет причин) очевиден. Но у человека в нашем примере вопрос все же возник; ему нужно выяснить, действительно ли нет причин для остановки. А если ему нужно это выяснить в данном случае, то нужно выяснять и во многих других случаях. Для нас абсурдно слышать, как он говорит: «Я обязан подчиняться авторитету независимо от обстоятельств конкретного дела», ведь мы заранее знаем, каковы эти обстоятельства, и забываем, что ему приходится их выяснять, и не только сейчас, но и во многих других случаях. Лишь когда предотвращение этого оправданно, оправданно и признание соответствующего авторитета, даже если периодически мы из-за этого нелепо выглядим в глазах Всевышнего.