Текст книги "Арфа королей"
Автор книги: Джульет Марильер
Жанр: Зарубежное фэнтези, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)
Тропинка мне больше не нужна, теперь можно идти на звуки музыки. Перехожу вброд ручей, набрав воды в ботинки, и иду туда, где лес становится все гуще. Продираюсь через подлесок, а когда он остается позади, оказываюсь у гигантского каменного выступа, который выглядит почти как стена. Куда ни глянь, скала кажется нерушимой. Без веревок на нее не взобраться. Я иду вдоль нее на звук, но свирель вдруг смолкает. Останавливаюсь. Может, Ливаун лишь взяла паузу, чтобы отдышаться? Только бы она оказалась здесь. Только бы я ее нашел. Наступает полная тишина, затихают даже птицы.
Но вот девушка начинает петь. Ее голос, глубокий и теплый в этом безмолвии, набирает силу. Она поет о влюбленных, которых разлучили время и судьба, хотя они когда-то поклялись никогда друг друга не покидать. Мне эта баллада всегда казалась сентиментальным бредом. Но сегодня от нее по коже ползут мурашки, и колотится сердце. Ориентируясь на звук, я иду вдоль стены и выхожу на небольшую поляну. Там, у ограды, на плоском камне, скрестив ноги, сидит Ливаун. Рядом лежат плащ, бурдюк и свирель, а еще сверток, вероятно с провизией. Она смотрит на меня распахнутыми от изумления глазами, но продолжает петь. Когда я начинаю говорить – здесь, где рядом, судя по всему, нет ни одной живой души, пользоваться голосом наверняка безопасно, – она прикладывает к губам палец, призывая меня к молчанию. Но сама даже не думает умолкать и продолжает выводить свою песнь. Я подхожу ближе, снимаю с плеча сумку и только теперь чувствую, что ботинки насквозь промокли, и в них хлюпает вода. Почему Ливаун поет? Может, этой музыкой она маскирует какой-то другой звук, не желая, чтобы его услышали? Так можно использовать шум водопада, гогот гусей или ленивое блеяние овец.
Я прибегаю к жестам – Ты идешь со мной? Пора возвращаться обратно. Ливаун окидывает меня сердитым взглядом, что совершенно не мешает ей нежно выводить очередной куплет. Я пойду с тобой куда угодно. Если я думал, что она, увидев меня, обрадуется, то это было ошибкой. Вот тебе и прекрасный принц.
Допев до конца, она берет в руки свирель и тут же начинает играть следующую мелодию, на этот раз медленную. Выглядит изможденной. Бледное лицо и мрачное выражение лица говорят об одном – что бы она сейчас ни делала, это не веселая интерлюдия во время приятной прогулки погожим днем, но нечто сродни сражению. Или вызову, который ей пришлось принять. Но почему? Чего этим можно добиться? Все это настолько выходит за рамки моего понимания, что я даже не догадываюсь, чем можно помочь. Расстилаю плащ, сажусь на него и пью из своего бурдюка. Подумываю снять башмаки, но прихожу к выводу, что это небезопасно, по крайней мере, пока не станет ясно, что происходит. Сражаться с врагом или преодолеть весь обратный путь босиком у меня вряд ли получится.
Мы сидим долго. Очень долго. Ливаун то поет, то играет на свирели, то опять поет, то снова играет. Время от времени умолкает глотнуть воды. Я возвращаюсь к ручью и наполняю ее бурдюк, не забыв оставить свой у нее под рукой. Мне очень хочется, чтобы она сделала перерыв и объяснила мне, ради всех богов, что происходит. Она собирается продолжать в том же духе, пока не рухнет без сил от изнеможения? Ее голос, глубокий и мощный, поистине великолепен. Но теперь он ее подводит. Я слышу в шелковых нотах хрипотцу, у нее то и дело перехватывает дыхание. Когда она в очередной раз умолкает попить, я шепчу:
– Ливаун, хватит.
Я жду, что она ответит мне яростным жестом, тряхнет головой или ничего не ответит, но ее реакция меня удивляет. Она протягивает мне свирель, словно предлагая продолжить за нее. Хотя знает, что я не умею играть.
– Ты что, издеваешься?
Слова слетают с губ еще до того, как мне удается их сдержать. Ливаун показывает на каменную стену.
– Надо продолжать, – говорит она измученным хриплым голосом, – музыка – это ключ, только с ее помощью можно попасть внутрь.
Интересно, она может сейчас упасть в обморок? Судя по виду, да. Ливаун. Воительница. Бесстрашная.
– Как в сказке, Дау. Помоги. Пожалуйста.
Я начинаю петь. Мне достаточно часто приходилось слушать их песни, чтобы неплохо запомнить несколько. Всех слов я, правда, не помню, поэтому довольно часто пою просто «ла-ла-ла». Голос у меня отнюдь не музыкальный. Голосом человека, который обожает петь, занимаясь повседневными делами, его тоже не назовешь. Это, скорее, жалкое подобие, позабытое и заброшенное. Однако сейчас даже от него есть польза, поэтому я пою песню, которую слышал в исполнении Ливаун, – о корабле, плывущем по коварному океану, о его команде, встречающей на своем пути самых разных морских чудовищ и сталкивающейся с другими странными явлениями. Мои грубые интонации больше подходят для нее, чем, к примеру, для баллады об утратах и любви. Стараюсь не смотреть в глаза Ливаун. Представить выражение ее лица можно без труда – либо жалость, либо злость, причем, что из них хуже – сказать трудно. Краешком глаза я вижу, что она встает, потягивается, делает из бурдюка большой глоток, подходит к каменной стене и проводит по ней руками, словно пытаясь что-то найти. Закончив одну песню, я тут же запеваю другую – о женщине, задравшей юбку, чтобы соблазнить мужчину, и о том, как тот был потрясен, увидев, что именно она представляет собой под одеждой. Эти слова вспомнить гораздо легче. Если не можешь говорить, то, сидя в зале, учишься пользоваться слухом. Именно музыка частенько не позволяла мне погрузиться в трясину мрачных мыслей.
Я поднимаю глаза. Ливаун смотрит на меня. На ее лице нет ни жалости, ни злости, одна лишь улыбка, вызванная, похоже, неподдельным весельем.
– У тебя получается петь, – шепчет она одними губами.
Я пожимаю плечами. Может быть. Немного. Хотя мой хриплый голос лишь напоминает мне, сколь прекрасны ее собственные трели. Ну и, разумеется, Брокка. Он поет как человек из другого мира.
Когда я заканчиваю петь очередной куплет, Ливаун прикладывает к губам палец. Тсс. И неподвижно замирает. Затем прочищает горло, делает вдох и вновь принимается петь. Ту же жалобную песнь о разлученных влюбленных. И хотя голос у нее почти совсем сел, доводит ее почти до конца. «Я не могу пойти за тобой, куда пойдешь ты, я не могу быть с тобой и в радости, и в горе», – поет она, умолкает и ждет.
В этот момент откуда-то – откуда именно я сказать не могу – доносится еще один голос, который и заканчивает куплет: «Но буду поблизости, пусть и невидимый тебе, и буду любить тебя и охранять, пока мы не свидимся в божественном свете». Брокк. Это его голос. Другого такого попросту нет. Но где он? Здесь лишь каменная стена, простирающийся во все стороны лес, а теперь и тишина.
– Где… – начинаю я, но Ливаун опять на меня цыкает.
– Погоди, – шепчет она.
В стене за ее спиной появляется трещина. Проклятье Дагды! Да эта махина сейчас рухнет и погребет нас под собой! Но нет. Ни рушащихся обломков, ни грохота крушения, вместо этого… нечто совершенно невозможное. Теперь в стене открывается аккуратная расщелина шириной, достаточной для того, чтобы через нее мог пройти человек с такой фигурой, как у Ливаун. Что она наверняка и собирается сделать. Глупость, риск и безумие, нарушение всех правил. Как в какой-нибудь балладе о великанах и чудовищах. В жизни такого быть не может. Это, должно быть, сон. Но нет, она здесь, прямо у меня перед глазами. Я стою, разинув от изумления рот. Ливаун берет свою сумку, бурдюк и идет к расщелине. Еще миг, и она исчезнет.
Я открываю рот, чтобы остановить ее, но тут же закрываю, так ничего и не сказав. Там Брокк, что бы это «там» ни означало. Мы его слышали. Она пришла сюда найти брата. А меня послали привести их обоих обратно. Я хватаю свои вещи и бросаюсь за ней.
Ливаун останавливается.
– Нет, Дау, – говорит она, не поворачиваясь, – я готова рискнуть своей жизнью, но не твоей. К тому же, кому-то придется отправиться в обратный путь и все объяснить, если… Ты не можешь подождать нас здесь? Чтобы вернуть Брокка ко двору, мне может понадобиться помощь. Если не хочешь, я пойму. Я сама ввязалась в это дело, мне же из него и выпутываться.
Не успеваю я проронить ни звука, как она исчезает в расщелине, которая через миг смыкается за ее спиной, образуя поверхность без единой трещинки. Музыки больше не слышно. Ни единой ноты.
24. Брокк
День выдался самый что ни на есть странный: печальный, пугающий, опасный и удивительный. Я чувствую себя старой тряпкой, которую долго терли о камни, полоскали в ручье, а потом выжали из нее жизнь – всю до последней капли. Но когда Эрнья уходит, я не уступаю порыву прилечь и дать волю мыслям. Песня, которая ей от меня нужна, сама себя не сочинит. Я дал обещание и должен его выполнить.
Сажусь за работу, перебираю струны старой арфы, наигрывая мелодии, пробую фразы, шепчу обрывки куплетов, все еще не способных меня до конца удовлетворить. Гостей приходит мало. После гибели малышки подданные Эрньи притихли. Не думаю, что кто-то из них придет сегодня рассказать мне свою историю. Над опушками и полянами, над прудом и ручьем воцаряется тишина. Когда я записываю на листе из ивовой коры большую часть куплета, тишину нарушают. На подоконник садится крохотная птичка, поворачивает головку и чирикает, словно задавая мне вопрос. Вскоре после этого я слышу, как кто-то начинает петь и играть на свирели. Бросаю перо и вскакиваю на ноги. Это Ливаун! Больше никто не может играть «Скачущего Артагана» в таком невероятном темпе. Она здесь! Она пришла и нашла меня! Я настолько погрузился в работу, меня настолько расстроили и потрясли сегодняшние события, что я совершенно забыл о том, что могло происходить при дворе.
Я выскакиваю в дверь и тут же сталкиваюсь с Эрньей, едва не сбивая ее с ног. Хватаю ее за руки, не давая упасть, и тут же отпускаю.
– Прости… мне жаль… это играет моя сестра! Она, должно быть, здесь, где-то рядом…
– Я слышу ее мелодию. Она еще и пела, там, по ту сторону стены. Твоя сестра – великолепный музыкант.
– Не пускай ее сюда! То есть… Эрнья… миледи… Ей не стоит переступать порог твоего королевства. Но мне надо ее увидеть. Поговорить, объяснить… У меня нет ни малейшего желания подвергать Ливаун опасности. Но я обязан объяснить ей, что происходит.
– Она пришла тебя у нас украсть. Забрать обратно еще до того, как ты сочинишь песнь. Иначе зачем ей было проделывать такой путь?
Свирель смолкает. Становится тихо, но через несколько мгновений я слышу, как поет другой человек, на этот раз мужчина. Голос явно не музыкальный. Поет песню, которую я написал. Кто же это?
– Ступай за мной, – говорит Эрнья.
Пока я шагаю с ней по тропинке к месту общих сходок, невидимый исполнитель, допев одну песню, заводит следующую, совершенно дурацкую – о монстре в платье. Неужели Дау? Когда он заканчивает, его сменяет Ливаун.
Мы с Эрньей выходим на поляну, где под деревьями по-прежнему толпятся ее подданные, а над стеной плывет печальная мелодия «Прощания». Я бросаю взгляд на королеву. До этого она говорила безжалостно и сурово. Но что бы теперь ни читалось на моем лице, его выражение ее явно тронуло – она поднимает руку и гладит меня по щеке, почти как возлюбленная.
– Погоди, – едва слышно просит она.
Ливаун – человек сильный, один из самых сильных из всех, кого я знаю. Но она устала, у нее все чаще перехватывает дыхание, а интонации совсем не те глубокие и яркие, которые так для нее характерны. Прекрасно понимая, что она делает, я хочу к ней присоединиться, чтобы ее сюда пропустили. И она, и я знаем сказки, в которых люди могут попасть в Колдовской мир с помощью магии музыки. В одной легенде даже говорится о той игре ритма, которую мы с Эрньей устроили, когда я сюда пришел. В другой крохотные создания, такие как Шапочка-Крохотка и Травка-Мотылек не могут вспомнить конец песни, и пастух, случайно их услышав, заканчивает куплет за них, получая за это удивительный дар – волшебную свирель.
Я знаю, что сейчас слышу. Это голос человека, который никогда в жизни не сдастся. Человека, который будет продолжать до тех пор, пока не рухнет в изнеможении. В ее голосе слышится непоколебимая воля воительницы с Лебяжьего острова. Ливаун явилась сюда по собственной воле, и что бы ни входило в ее планы, не мне отговаривать ее. Когда ей остается спеть всего несколько тактов, она останавливается перевести дух, и я подхватываю куплет, доводя его до конца: «Но буду поблизости, пусть и невидимый тебе, и буду любить тебя и охранять, пока мы не свидимся в божественном свете».
Над поляной плывет общий вздох собравшихся на поляне подданных Эрньи. Некоторые смахивают слезы. Ливаун даже не знает, насколько уместна эта песнь сегодня, когда они потеряли свою малышку.
– Брокк, как мне, по-твоему, следует поступить? – спрашивает Эрнья. – Ты пообещал остаться, пока не сочинишь песнь. За стену я тебя не пущу, потому что вижу по твоему лицу, что сестра обладает огромной властью над тобой. Если я позволю ей сюда войти, она поможет нам или станет помехой и воспрепятствует нашим планам? От этого зависит будущее Брефны. От тебя. От твоей баллады.
– Мне надо с ней поговорить. Но вы должны гарантировать ей возможность беспрепятственно отсюда уйти.
Я прекрасно понимаю, как звучат мои слова. Рябинник выглядит так, словно с величайшей радостью отпустил бы и меня.
– Простите, мне следовало сказать иначе… Я почтительно прошу вас разрешить ей покинуть пределы вашего королевства, как только мы с ней поговорим. И еще… когда моя сестра будет здесь, мне хотелось бы, чтобы вы самым подробным образом объяснили, чего хотите от этой песни. Рассказали, как она может изменить ход событий в Брефне. Это… может оказаться полезным. Как ей, так и мне.
– А она сможет сохранить все в тайне? Ведь это, Брокк, вопросы чрезвычайно секретные. Вопросы, в которые мы не посвящаем людей.
– Да, моя сестра действительно человек, и в ее жилах нет ни капли колдовской крови, – говорю я, – но она дочь знахарки, а наш отец человек в высшей степени великодушный. Они оба с уважением и пониманием относятся к вашему племени, насколько это вообще под силу человеку. Поэтому она, конечно же, сохранит все в тайне. Если хотите, чтобы она вам в этом поклялась, просите ее, не меня.
– Правдивка! – зовет Эрнья, и оживший камень выступает вперед, поскрипывая на ходу суставами. – Открой врата.
Через несколько мгновений портал открывается и сразу смыкается обратно, и вот Ливаун уже стоит среди Маленького народца с сумкой за спиной и плащом на руке. Держится прямо, хотя лицо смертельно побледнело от усталости, а коса расплелась и рассыпалась сотней непослушных прядей.
– Не самое лучшее исполнение, – с вымученной улыбкой говорит она.
Не подбегает меня обнять. Полностью превратившись в воительницу с Лебяжьего острова, она внимательно изучает каждую деталь, хотя, казалось бы, даже не поворачивает головы.
– Миледи, это моя сестра…
Я застываю в нерешительности, не зная, как ее представить.
– Меня зовут Ливаун.
Ее голос тверд. Потрясение от того, что она оказалась в волшебном мире, никоим образом не поколебало ее храбрости.
– Но в качестве бродячего музыканта здесь, в Брефне, выступаю под именем Кира.
– Тогда добро пожаловать в мое королевство, Кира.
Эрнья не достает Ливаун даже до плеча. Но ее манеры недвусмысленно говорят о том, кто здесь правит.
– Я Эрнья, королева Маленького народца в Брефне. Твой брат наделен редким музыкальным талантом. По моей просьбе он взялся выполнить одну задачу, важность и значимость которой поистине невозможно переоценить. Чтобы ее реализовать, Брокку на какое-то время придется остаться у нас.
Когда Ливаун собирается запротестовать, Эрнья поднимает руку, призывая ее к молчанию.
– Погоди. До Дня летнего солнцестояния остается несколько дней. Вполне достаточно, чтобы действовать взвешенно и мудро, чтобы каждый мог сыграть свою роль. Рябинник, давай проводим наших гостей в шатер, я хотела бы поговорить с ними наедине. Ночная Тень, ты к нам присоединишься?
Эрнья поворачивается к остальным и добавляет:
– Сегодня, мой горячо любимый народ, больше никаких песен. Но не падайте духом, славные мои. Завтра Брокк вам снова сыграет, споет и в наших сердцах опять поселится радость.
– Но… – начинает Ливаун и тут же умолкает.
Когда мы идем вслед за Эрньей по узкой тропке под ивами прочь от места общих сходок, сестра бросает на меня взгляд, полный ярости. Чтобы понять ее мысли, ей не обязательно говорить вслух. О боги, что ты делаешь? Ты хоть понимаешь, сколько создал проблем? Что теперь будет с нашей миссией? Я трус и поэтому отвожу взгляд.
Дальше тропинка змеится меж кустов, чем-то напоминающих падубы, с такими же острыми листьями, но покрытых небольшими ярко-голубыми цветами с пятью лепестками. С ветки на ветку прыгают крохотные птички. Может, зяблики? Нет, у этих перья сверкают как драгоценности.
Рябинник шагает бок о бок с королевой, мы с Ливаун идем за ними, замыкает шествие Ночная Тень. Каждый молчит, погрузившись в собственные мысли.
В конце тропы стоит хрупкий, сплетенный из ивовой лозы шалаш. По нему вьется плющ, листья которого образуют роскошный зеленый полог, стены покрывает мох. Внутри стоит похожий на пьедестал стол, а на нем широкая, полая чаша. Рядом – кувшин воды и свеча, которую кто-то уже успел зажечь.
Внутрь Эрнья не входит, лишь садится на ступеньки, ведущие в шалаш, и жестом предлагает нам с Ливаун присесть рядом. Ночная Тень стоит в стороне, Рябинник принимает позу стража.
– Сначала я хочу спросить тебя, Кира, что тебя сюда привело. Подумай, прежде чем ответить.
– Я пришла сюда, потому что беспокоилась за брата. Подумала, что сказительница, Хозяюшка Джунипер, может знать, куда он ушел.
По плющу, гоняясь за насекомыми, прыгают птички. Я вспоминаю, где видел их раньше. Они были в доме сказительницы. А еще… в неметонах. Одна из них села на ногу Фелану. Меня охватывает какое-то странное чувство.
– И что же, она в самом деле это знала? – спрашивает Эрнья.
– Да, они действительно виделись. Почти ничего мне не рассказав, она направила меня по верному пути.
– А ты при этом знала, как попасть в мое королевство. Это меня удивило, ведь вы с братом – не одно и то же.
– Но мы оба музыканты, – отвечает Ливаун и в ее голосе слышится сталь, – и оба выросли в доме знахарки. Оба знаем старые сказки.
– В том числе и легенду об Арфе Королей, так, Кира?
Ливаун напрягается.
– Да, мне действительно доводилось ее слышать.
Она смотрит на меня, вопросительно подняв бровь. Я лишен возможности сообщить ей, что ни словом не обмолвился Эрнье о пропаже арфы, или что королева, как мне кажется, и так все знает. А может даже приложила руку к краже инструмента из неметонов. Я незаметно качаю головой, надеясь, что она воспримет это как предупреждение.
– Я столкнулась с серьезными трудностями, – говорит Эрнья, – моих подданных осталось совсем немного, к тому же, у меня нет наследника. Думаю, что в случае моей смерти мой клан обречен на скорое вымирание. Сегодня мы потеряли нашу малышку, которая стала жертвой Вороньего племени, и если бы не замечательные таланты твоего брата, погибли бы и другие.
– Вороньего племени… – шепчет Ливаун. – Значит, они убивают даже здесь, в Колдовском мире?
– Ты с ними сталкивалась? – спрашивает Эрнья.
– Сама нет. Но прошлой ночью они напали на людей регента. Не в его замке, а к северу, довольно далеко от него. Судя по всему, винить надо именно этих тварей. Их очень боятся. Думаю, что враг, которого никто не может понять, сильнее повергает в ужас. Справиться с нашествием обычных ворон было бы куда проще. – Сестра нерешительно умолкает. – Многие отказываются признавать, что они могут оказаться существами из иного мира, что довольно странно, если учесть, что буквально у ворот резиденции короля Брефны обосновалась община друидов. Хотя с другой стороны, братья покидают неметоны редко, и обычные люди с ними почти не общаются.
– Твое племя больше не помнит старых добрых дней, – говорит Эрнья, – вы забыли, насколько важны сказки, забыли мудрость прошлого, забыли силы, исходящие от деревьев, камней и ручьев. Вы позабыли узы, соединяющие оба наших мира. Именно в такие периоды неверия и разлада восстают темные силы, наподобие этих, и затмевают собой мир.
– Говорить так обо всех людях несправедливо и жестоко, – отвечает Ливаун, – нас с Брокком, равно как и многих других, учили уважительно относиться ко всему, что вы упомянули. Дома нашу общину нередко посещают странствующие друиды, с которыми мы с удовольствием обмениваемся легендами. Знаю, в Брефне все обстоит иначе. С учетом этого довольно странно, что ритуал в День летнего солнцестояния до сих пор считается таким значимым. Я имею в виду обычай играть на арфе в знак одобрения нового короля.
Не очень тонко, но все равно умно. Она быстро перевела разговор в интересующее ее русло.
– Перед тем, как продолжить, – говорит Эрнья, и в ее голосе звучат какие-то новые нотки, – я должна объяснить, что мои решения и действия в этом отношении, как и в любых других, требующих контактов с миром людей, моих личных или моего народа, продиктованы древними законами. Поскольку вы музыканты и знаете легенду об Арфе Королей, вам не составит труда понять, что я имею в виду. Мне нельзя напрямую вмешиваться в человеческие дела, даже если они идут вразрез с интересами моего народа. Я не могу просто так прийти в ваш мир и направить события в то или иное русло. Живи я лет сто-двести назад, Брефной, вероятно, правил бы король или королева из числа людей, с которыми можно было бы говорить открыто. Я могла бы созвать совет наподобие того, какой в свое время устроила с человеческим правителем Бевин. Но когда люди Брефны, включая их предводителей, проявляют к нам неуважение, это невозможно. По правде говоря, сегодня под вопросом само наше существование. В былые времена друиды играли гораздо более важную роль. Когда они давали королю советы, он прислушивался к голосу их мудрости. Но это доверие очень ослабло, и я боюсь, что для нас действительно начинается мрачная эпоха.
Ливаун сидит совершенно неподвижно, крепко сцепив руки на коленях. Меня переполняет ожидание, я едва могу дышать. Эрнья, похоже, вот-вот прольет свет на какую-то истину, может даже на ту, к которой я стремился, отправляясь сюда. Мне не терпится прямо спросить ее об Арфе Королей. Не удивительно, что я нарушил столько правил миссии. Но вопрос о том, не по этой ли причине похитили арфу, так и не задаю. Если Эрнья не может напрямую вмешиваться в дела людей, то ответственность за это наверняка лежит не на ней. Я прикусываю язык и жду.
– Поэтому, – продолжает королева, – я опасаюсь за будущее. Вариант решения у меня есть, но для его реализации требуется высокая степень доверия, которое мы с моим народом не можем оказать в одностороннем порядке. Тебя, Брокк, тебя, Кира, а возможно и тех, кто приехал в Брефну вместе с вами, я считаю посланцами добрых сил. Но принимать во всем этом участия я не могу, в моих силах лишь слегка разворошить этот клубок. Подтолкнуть развитие событий в нужном направлении. Вы же принадлежите миру людей и вполне можете действовать. Но для того, чтобы верно поставить цель и достичь ее, вам надо поверить в старых богов. И довериться мне.
– Откуда вы знаете, кто приехал с нами в Брефну? Почему решили, что нам можно верить, если почти совсем нас не знаете? – Ливаун яростным жестом отбрасывает волосы со лба. – И если вы стремитесь к сотрудничеству, то зачем было так долго держать меня по ту сторону стены?
– Всему свое время, – абсолютно спокойно отвечает Эрнья. – Цель вашего прибытия в Брефну выходит за рамки музыки, так? В тебе Кира, виден не только бард, но и нечто большее; в Брокке тоже присутствует боевой дух.
– Мы связаны обещанием. – Ливаун едва сдерживает гнев. – И не можем вам всего рассказать. Вы говорили о проведении советов для разрешения конфликтов, однако даже во время таких заседаний о многом умалчивается.
– Совершенно верно, – улыбается Эрнья. – Но я не требую от вас слепого доверия. Что же до сотрудничества, то Брокк уже согласился сделать то, что мне от него нужно. Песнь. Он сочинит ее и споет. Больше мне от него ничего не надо.
– Вечером я должна вернуться ко двору, – говорит Ливаун, – к ужину. Поверьте, для этого есть очень веские причины. Что же до Брокка, то вы предложили ему остаться еще на ночь, а то и дольше. Из-за этого у нас могут возникнуть проблемы. Очень серьезные.
Она смотрит на небо, пытаясь понять, насколько уже поздно, и спрашивает:
– Что, по-вашему, могу сделать для вас я?
– От тебя, Кира, мне не нужна песня. Мне нужен союзник при дворе Брефны. Человек храбрый и сообразительный. Человек, для которого будущее этой славной земли превыше всего. Человек, неизменно выбирающий для себя путь мудрости и справедливости. Ты была права, когда поставила под сомнение мой выбор. Обращаясь к тебе с такой просьбой, я оказываю огромное доверие той, кого знаю только со слов других.
– Других? Кого именно? – спрашивает Ливаун. Она совершенно не выглядит польщенной.
– У нас есть соглядатаи во многих местах. Создания небольшие, но умные. В основном умные. Некоторые из них порой решают взять все в свои руки. Но речь не о них.
– Мы явились ко двору с некоей миссией. И должны завершить ее ко Дню летнего солнцестояния. Что если это противоречит тем целям, которые преследуете вы? – спрашивает Ливаун.
– Тогда, полагаю, мы пойдем по пути справедливости и мудрости, – говорю я, немного стесняясь манер сестры, хотя ничего другого от нее ожидать не приходится.
– Мне этого мало, – отвечает Ливаун, – замалчивайте сведения сколько хотите, но я не могу быть бардом, не играя танцев и не исполняя песен. И если в моем распоряжении одна лишь… философия, то вашим союзником в борьбе у меня стать не получится. Мне, по меньшей мере, нужно знать о том, чего именно от меня хотят. Идея, которую можно применить на практике.
Эрнья поднимается на ноги, то же самое делаем и мы. Рябинник с Ночной Тенью не произнесли ни слова, но когда королева ведет нас в шатер, они следуют за нами. Ночная Тень жестом велит нам подойти к пьедесталу и встать рядом с Эрньей. Рябинник стоит в стороне, чтобы с одной стороны приглядывать за нами, с другой – за ведущей сюда дорожкой.
– Друзья, – говорит королева, – мы должны верить богам, не терять присутствия духа и, кроме того, действовать быстро. Мою задачу также следует выполнить до окончания Дня летнего солнцестояния. Что же касается противоречия между моей и вашей миссиями, то будем надеяться, что его можно разрешить. Для этого нужны мудрость и справедливость. А еще сила воли. Огромная сила.
Эрнья смотрит на меня сияющими глазами; от их взгляда меня пробирает дрожь. Это не страх, по крайней мере, не только страх. Это ощущение, что ставки в игре поистине колоссальны: жизни, королевства, грядущие поколения. Как я только мог вообразить Эрнью деревенской девушкой, с которой можно повстречаться на деревенском балу? Она поворачивается, смотрит на Ливаун, и та отвечает ей взглядом, полным решимости.
– Вы покажете нам? – спрашивает сестра.
Неглубокий сосуд на пьедестале – магическая чаша для гадания. Похожей пользуется и наша мама, только у нее она сделана из обычной глины, а эта вырезана из какого-то тонкого, блестящего материала, то ли из раковины, то ли из кости.
– Ради этого вам придется помолчать, – говорит Эрнья, – вопросы приберегите до того момента, когда все закончится. Хотя лучше будет вообще их не задавать. Вместо этого подумайте, не торопясь, об увиденном и самостоятельно найдите ответы. Запомните – говорить ничего нельзя, в противном случае я могу выйти из транса, и тогда образ для нас будет потерян.
Она берет кувшин, наливает воды и над чашей поднимается то ли дым, то ли туман, который рассеивается в тиши этого маленького убежища. Причем все это происходит не только в моем воображении.
Ливаун застыла в такой неподвижности, будто даже перестала дышать. У меня в груди гулко бьется сердце; я и сам толком не знаю, чего ожидать. Может, мы увидим образ арфы? Или подсказку о том, где она сейчас находится?
Эрнья закрывает глаза и дышит все медленнее. Она поднимает над чашей изящные руки и чертит в воздухе какие-то узоры. Проходит всего несколько мгновений, и вот на воде уже танцуют силуэты и тени, порожденные не мерцанием свечи или игрой солнечного света над деревьями, но вышедшие откуда-то из глубин. Какую же замечательную балладу можно об этом сочинить! Но я никогда ее не напишу. Это что-то очень глубокое, мистическое и наверняка тайное.
– А теперь смотрите, – шепчет Ночная Тень.
Я смотрю. И от того, что вижу, меня до мозга костей пробирает дрожь. Ливаун тихонько вскрикивает от потрясения и волнения, но тут же смолкает. Мы видим в воде разрушенную Брефну. Повсюду кровь, пожары и то, что когда-то выглядело прекрасным, безвозвратно уничтожено. За этой картиной наблюдает король. Родан. Хотя здесь он старше, седовлас, его лицо избороздили морщины, а тело загрубело от вседозволенности. Прекрасный лес, в котором мы сейчас стоим, превратился в пустырь. Не осталось ни одного высокого дерева. Склоны холма изуродованы оползнями, лесной дороги больше нет. Картина в воде все меняется и меняется, с каждым разом все глубже раня мое сердце. Вот кого-то бьют и выволакивают из собственных домов. Вот мужчин посылают воевать с соседним королевством, одни погибают на поле брани, другие ковыляют домой, израненные и отчаявшиеся, чтобы столкнуться с яростью короля, которому не хватило мужества встать с ними бок о бок в бою. Сожженные жилища. Голодный, забытый, брошенный скот. Запуганные, искалеченные, плачущие дети. А где же народ Эрньи? Изгнан со своей земли? Уничтожен? Или прячется, ожидая окончания мрачных времен?
Вода еще раз покрывается рябью и успокаивается. Что Эрнья пытается нам сказать? Что если Родана коронуют, Брефну ждет катастрофа? Мы с Ливаун явились сюда отыскать арфу и вернуть ее, чтобы именно этот человек стал королем. Зачем нам показывать это предвестие бед, если мы бессильны их предотвратить?
Мы с сестрой обмениваемся взглядами. Она потрясена, лицо покрылось смертельной бледностью. Я, наверное, выгляжу не лучше. И как нам рассказать об этом Арку?
Вода опять идет рябью, Эрнья протяжно вздыхает. Ночная Тень подходит ближе, чтобы тоже увидеть отражение на поверхности. Приближается даже Рябинник.
Королева еще раз взмахивает над чашей руками, вода проясняется, будто от прикосновения полуденного солнца, хотя падающий на нас свет иначе как пестрым не назовешь. Такой же чередой образов, как до этого, нам опять является Брефна. Однако на этот раз все идет, как положено. Зеленеют поля, глинобитные стены в отличном состоянии, овцы и коровы ухожены, здоровы и довольны. Кто-то работает в поле, заботясь об урожае и стадах, кто-то едет по дорогам на телегах, останавливаясь поговорить с соседями. Вот нашим взглядам является несколько стариков, устроившихся на скамье в тени дуба, и опирающийся на посох друид в мантии, который с ними болтает. На холме горделиво возвышаются древние деревья того самого леса, где мы сейчас стоим, их окружает новая поросль – тянет ветви в летнем наряде всех оттенков зеленого. Поют птицы, жужжат насекомые, на берегах ручья квакают лягушки, в воде, настолько прозрачной и чистой, что в ней можно разглядеть узоры на голышах, устилающих его дно, плавают рыбки. Кому придет в голову сомневаться, что народ Эрньи в столь прекрасном месте живет и процветает?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.