Текст книги "Плутовка"

Глава 8

Ужинали они в тишине. Данфорд сделал ей комплимент по поводу нового желтого платья, но дальше этого разговор не пошел. Закончив десерт, он собрался было удалиться в свою комнату, прихватив бутылку виски, но передумал. Генри была необычайно грустна в тот вечер, и он решил, что должен сломать стену отчуждения, возникшую между ними. Отложив салфетку в сторону, он прокашлялся и сказал:

– Сейчас я не отказался бы от бокала портвейна. Поскольку здесь нет дам, с которыми тебе следовало бы удалиться, я буду очень рад, если ты согласишься составить мне компанию.

Генри внимательно посмотрела на него. Не имеет же он в виду, что относится к ней как к мужчине?

– Я никогда не пила портвейн. Не уверена, что он у нас есть.

– Наверняка есть. Он есть в каждом доме.

Она не отрывала от него глаз, когда он подошел к ней и помог выйти из-за стола. До чего же он красив! На какую-то долю секунды она действительно поверила, что нравится ему. По крайней мере тогда он вел себя так, что трудно было не поверить. Теперь же… Теперь она не знала, что и думать. Поднявшись из-за стола и увидев его ожидающий взгляд, Генри спохватилась.

– Я никогда не видела его здесь, – сказала она, думая, что Данфорд ждет ее ответа относительно портвейна.

– Карлайл совсем не пил?

– Довольно редко. А что?

Он с любопытством посмотрел на нее:

– После ужина дамы обычно удаляются в гостиную, а мужчины пьют портвейн.

– Ах так.

– Признайся, ты знала об этом.

Генри залилась румянцем, ей было стыдно признаться, как слабо она разбирается в вопросах светского этикета.

– Я не знала об этом. Наверное, я казалась тебе очень невоспитанной, когда всякий раз после ужина оставалась с тобой. Я уже ухожу. – Она направилась к двери, но Данфорд взял ее за руку.

– Генри, – сказал он, – Если бы мне не нравилась твоя компания, я бы дал тебе это понять. Заговорив о портвейне, я имел в виду только то, что хорошо бы нам выпить его вместе.

– А что же пьют дамы?

– Как тебе сказать? – он был сбит с толку ее вопросом.

– Ну, когда они удаляются в гостиную? – объяснила Генри. – Что они пьют?

Он беспомощно пожал плечами.

– Не имею ни малейшего понятия. Вряд ли они вообще что-либо пьют.

– Тогда это ужасно несправедливо.

Он улыбнулся. Она все больше становилась похожа на ту Генри, которая так нравилась ему.

– Ты, возможно, изменишь свое мнение, когда попробуешь портвейн.

– Если он такой ужасный, зачем тогда мужчины пьют его?

– Он вовсе не ужасный. Просто к нему надо привыкнуть.

Генри задумалась на минуту.

– И все равно я думаю, что это несправедливо, даже если у портвейна вкус пойла.

– Генри! – Он удивился собственному голосу. В нем послышались интонации его матери.

Она пожала плечами.

– Пожалуйста, прости меня за грубость. Меня учили быть воспитанной только с чужими, а ты к ним больше не относишься.

Теперь Данфорд еле сдерживал смех.

– Но что касается портвейна, – продолжала она, – вы, мужчины, хорошо устроились. Выпроводив дам, вы обсуждаете их, вино и другие интересные вещи.

– Более интересные, чем вино и женщины? – поддразнил он ее.

– На мой взгляд, существует много вещей, которые более интересны, чем вино и женщины…

– Он с удивлением отметил про себя, что для него нет сейчас ничего более интересного, чем эта женщина.

– Возьмем, к примеру, политику. Я стараюсь быть в курсе происходящего, но я не настолько глупа, чтобы не понимать, что в газете пишут не обо всем.

– Генри?

Она подняла голову:

– Какое это имеет отношение к портвейну?

– Ах, да. Я всего лишь удивилась тому, что, пока вы, мужчины, великолепно проводите время, дамы вынуждены сидеть в запертой, душной комнате и беседовать о вышивках.

– Я не знаю, о чем беседуют дамы в гостиной, – чуть улыбаясь, произнес Данфорд, но мне почему-то кажется, что они не беседуют о вышивках.

Она недоверчиво посмотрела на него. Он вздохнул и поднял руки вверх, показывая, что сдается.

– Вот я и пытаюсь исправить эту несправедливость, приглашая тебя составить мне компанию и выпить со мной немного портвейна. – Он посмотрел по сторонам. – Если, конечно, нам удастся найти его.

– В столовой его точно нет, – сказала Генри, – в этом я уверена.

Быть может, он в гостиной вместе с другими напитками.

– Пойдем посмотрим.

Он пропустил ее вперед, с удовольствием отметив, как хорошо сидит на ней платье. Слишком хорошо. Он нахмурился. У Генри была красивая фигура, и ему как-то не хотелось, чтобы и другие знали об этом.

Они вошли в гостиную, и Генри склонилась над буфетом.

– Его здесь нет, – сказала она, – хотя я не знаю, что ищу. Я никогда не видела, как выглядит портвейн.

– Тогда позволь, я посмотрю. – Она встала, чтобы пропустить его, при этом случайно ее грудь коснулась его руки. Данфорд с трудом сдержал стон. Это было похоже на злую шутку. Генри сама того не ведая искушала его. В эту минуту он больше всего на свете хотел взять ее на руки и отнести в свою комнату.

Он негромко прокашлялся, чтобы скрыть свое смущение, и склонился над буфетом. Портвейна не было.

– Что ж, полагаю, бренди тоже подойдет.

– Надеюсь, ты не очень расстроился. Он сурово посмотрел на нее.

– Я не настолько увлечен спиртными напитками, чтобы расстраиваться из-за бокала портвейна.

– Конечно, нет, – поспешила сказать Генри, – я вовсе не это имела в виду. Хотя…

– Хотя что? – потребовал Данфорд. Состояние постоянного возбуждения делало его очень вспыльчивым.

– Хотя именно тем, кто увлекается спиртными напитками, все равно, что пить, – сказала она задумчиво.

Он лишь вздохнул в ответ.

Генри подошла к дивану и присела на него. Теперь она чувствовала себя лучше, чем за ужином. Тишина была невыносимой. Стоило ему снова заговорить, ей сразу стало легче. Теперь они были на своей территории – смеялись и безжалостно подшучивали друг над другом. Она почувствовала, как вновь обретает уверенность в себе.

Данфорд разлил бренди и протянул ей бокал.

– Генри… – Он прокашлялся и продолжил: – Что касается сегодняшнего утра…

Она так сильно сжала в руке бокал, что он чуть не треснул. С большим трудом ей наконец удалось произнести:

– Да?

Данфорд прокашлялся.

– Мне не следовало так поступать. Я… я поступил дурно и прошу прощения.

– Не думай об этом, – сказала она как можно беззаботнее, – я уже забыла.

Он нахмурился. Конечно, он виноват и чувствует себя подлецом, однако ему было очень обидно, что она так легко решила забыть обо всем.

– Ну и хорошо. – Он снова прокашлялся. – И покончим с этим.

– У тебя болит горло? У Симпи есть чудесное домашнее средство. Думаю, она…

– С моим горлом все нормально. Просто мне несколько… – он не мог найти подходящего слова, – несколько не по себе.

Она улыбнулась. Насколько приятнее было бы поговорить с ним просто так, чем выслушивать рассуждения о том, как он разочарован их поцелуем. А может быть, он был разочарован тем, что она не пошла у него на поводу? Генри нахмурилась. Не думает же он, что… Она даже не смогла закончить мысль и взволнованно посмотрела на него.

– Да, ты прав. Лучше все забыть. Мне вовсе не хотелось бы, чтобы ты думал, что я… что я отношусь к тем женщинам, которые…

– Я не думаю ничего подобного, – отрезал он.

Из ее груди вырвался вздох облегчения:

– Вот и хорошо. Не знаю, что это нашло на меня.

Данфорд отлично понимал, что вина за происшедшее целиком лежала на нем.

– Генри, не беспокойся…

– Нет, я беспокоюсь. Понимаешь, я не хочу, чтобы наша дружба разрушилась. Мы ведь друзья, не так ли?

– Конечно. – Он даже немного обиделся.

– Я понимаю, это может показаться нескромным, но я не хочу тебя терять. Дело в том, что… – она вымученно улыбнулась, – дело в том, что ты, пожалуй, единственный мой друг, кроме Симпи. А это, согласись, не совсем одно и то же, и…

– Достаточно! – Он больше не мог слышать ее измученного голоса, тоску, сквозившую в каждом слове.

Генри привыкла думать, что живет полноценной жизнью в Стэннедж-Парке, она много раз говорила об этом. Ей как-то не приходило в голову, что за границами поместья существует другой мир, мир, в котором есть светские рауты, танцы и… дружеские отношения.

Данфорд поставил бокал на стол и подошел к ней, желая успокоить.

– Не говори так, – сказал он, сам удивляясь твердости своего голоса. Он нежно обнял ее. – Я всегда буду твоим другом, Генри. Что бы ни произошло.

– Честно?

– Честно. Почему нет?

– Не знаю. – Она подняла голову, чтобы видеть его лицо. – У многих находятся причины.

– Генри, ты такая смешная, но именно такой ты мне и нравишься.

Она скорчила гримасу:

– Хорошо сказано.

Он громко рассмеялся, отпуская ее:

– Я старался.

Данфорд уже собирался лечь спать, когда в его дверь постучался Йейтс. Слугам было разрешено не стучаться, но Данфорда это всегда коробило, особенно если дело касалось спальни. Поэтому он изменил этот порядок.

– Войдите, – отозвался Данфорд, и появился Йейтс с увесистым пакетом в руках.

– Это пришло из Лондона сегодня утром, мой господин. Я оставил его на столе в вашем кабинете.

– Но я не был сегодня в кабинете, – закончил за него Данфорд. – Спасибо, что занесли. Полагаю, это завещание лорда Стэннеджа. Я очень ждал его.

Йейтс поклонился и вышел.

Лень вставать и искать нож. Данфорд просунул палец под край конверта и сломал печать. Да, как он и ожидал, это было завещание Карлайла. Он пробежал глазами по документу. Сейчас его интересовало, как Карлайл позаботился о своей подопечной. Остальное он прочтет завтра.

«Мисс Генриетта Баррет» попалась ему лишь на третьей странице. Затем, к своему изумлению, он увидел свое имя. От удивления Данфорд открыл рот. Он становился опекуном Генри. Генри была под его опекой. Это означало, что он… Боже правый, это означало, что он – один из тех, кто воспользовался своим положением опекуна. В свете ходили сплетни о развратных опекунах, которые либо совращали своих подопечных, либо продавали тем, кто заплатит больше. Он стыдился своего поведения сегодня утром, но сейчас оно казалось ему просто ужасным.

– О Боже, – прошептал он. – О Боже! Но почему она не сказала ему?

– Генри! – вскричал Данфорд вне себя от гнева. Он вскочил и схватил свой халат. – Генри!

Почему она ему не сказала?

Когда он выбежал в коридор, Генри уже стояла у своих дверей в выцветшей ночной рубашке.

– Данфорд! – встревожено спросила она, – что случилось?

Вот это, – он чуть было не ткнул бумаги ей в лицо, – вот это!

– Что? Что это? Данфорд, я не могу понять, что это за бумага.

– Это завещание Карлайла, мисс Баррет, – выпалил он. – Завещание, в котором я назначаюсь твоим опекуном.

Генри недоумевала:

– Ну и что?

– Это означает, что ты находишься под моей опекой.

Генри уставилась на него.

– Я знаю, – спокойно сказала она, – обычное дело.

– Почему же ты не сказала мне?

– О чем не сказала? – Генри огляделась по сторонам. – Послушай, Данфорд, может, не стоит продолжать этот разговор посреди холла?

Он ворвался в ее комнату. Она поторопилась за ним, хотя и не была вполне уверена, что ей прилично оставаться наедине с мужчиной в спальне. Но иначе он поднял бы крик в холле, а этого она допустить не могла.

Он решительно закрыл дверь и повернулся к ней.

– Почему, – начал он, едва сдерживая свой гнев, – ты не сказала мне, что я – твой опекун?

– Я думала, ты знаешь.

– Ты думала, я знаю?

– Неужели ты не знал?

Он в недоумении смотрел на нее. Она была права. Почему он не знал?

– Ты должна была сказать мне, – прошептал он.

– Я не предполагала, что тебе это неизвестно.

– О Генри, – простонал он. – Генри, это катастрофа.

– Не вижу ничего страшного.

Он раздраженно посмотрел на нее:

– Генри, ведь я целовал тебя сегодня утром. Целовал тебя. Ты понимаешь, что это значит?

Она в недоумении уставилась на него:

– Это значит, что ты целовал меня.

Он схватил ее за плечи и потряс.

– Это значит, что… о Господи, это все равно, что кровосмешение.

Она принялась наматывать прядь волос на палец, пытаясь сосредоточиться, но рука похолодела и стала словно ватная.

– Не думаю, что это можно назвать кровосмешением. Не так уж это грешно, на мой взгляд. И мы ведь договорились, что это больше не повторится…

– Проклятие, Генри! Прошу тебя, помолчи. Я пытаюсь думать. – Он взъерошил рукой волосы.

Она замолчала, обидевшись, и сделала шаг назад.

– Неужели ты не понимаешь, Генри? Теперь я несу за тебя ответственность. – Он с неприязнью произнес это слово.

– Ты слишком добр, – проворчала она, – мне ничего не нужно, если уж ты заговорил о своей ответственности.

– Да не в этом же дело. Это означает… Черт, это означает… – Он горько рассмеялся.

Всего несколько часов назад он мечтал о том, как хорошо было бы взять ее в Лондон, познакомить со своими друзьями и показать ей, что за пределами Стэннедж-Парка существует другая жизнь. Теперь он просто вынужден будет сделать это. Он должен ввести ее в свет и найти для нее мужа. Ему необходимо подыскать кого-нибудь, кто сможет научить ее светским манерам. Он взглянул на девушку. Похоже, она все еще сердится. Данфорд очень надеялся, что светское воспитание не затронет присущую ей непосредственность. Но сейчас следовало подумать о том, чтобы держаться от нее подальше. Ее репутация будет погублена, если в обществе узнают, что они жили в Стэннедж-Парке под одной крышей. Данфорд глубоко вздохнул:

– Черт возьми, что же нам делать?

Этот вопрос был риторическим, но Генри все-таки решила ответить на него.

– Не знаю, что будешь делать ты, – сказала она, сложив руки на груди, – но лично я ничего не собираюсь менять и буду делать то, что делала раньше. Ты сам сказал, что я – вполне квалифицированный управляющий.

Она ничего не поняла!

– Генри, вдвоем мы больше не можем оставаться в поместье.

– Это еще почему?

– Это считается неприличным. – Он невольно поморщился от своих слов. С каких это пор он стал таким ярым сторонником приличий?

– Наплевать мне на приличия. Я не придаю им значения, если ты еще не успел заметить.

– Я заметил.

– Послушай, что я тебе скажу. Ты – владелец поместья и поэтому не должен уезжать, а я – управляющий и поэтому тоже не могу уехать.

– Генри, твоя репутация…

Это слово, похоже, вызвало у нее приступ буйного веселья.

– Данфорд, – задыхаясь от смеха и вытирая глаза от выступивших слез, сказала Генри, – какая репутация?

– Что-то не так с твоей репутацией?

– Данфорд, у меня ее просто-напросто нет. Ни плохой, ни хорошей. Я, по мнению людей, настолько странная, что им и этого вполне достаточно для обсуждения, мои взаимоотношения с мужчинами их не волнуют, да их и не существует.

– Что бы ты ни говорила, я обязан подумать о соблюдении приличий, и я завтра же сниму комнату в местной гостинице.

– Глупости! Тебе было наплевать на приличия всю эту неделю. Что же теперь произошло с тобой?

– Сейчас, – он начинал терять терпение, – я отвечаю за тебя.

– У тебя просто ослиное упрямство, по моему мнению…

– Тебе не кажется, что пора уже забыть о своем мнении.

От возмущения Генри открыла рот:

– Ну, знаешь ли!

Данфорд начал шагать по комнате.

– Это не может больше продолжаться. Пора перестать быть мальчишкой-сорванцом. Кто-то должен научить тебя манерам.

– Какой же ты лицемерный! – вырвалось у нее. – Я вполне устраивала тебя как знакомая, будучи деревенской дурнушкой, но теперь, когда у тебя появились обязательства передо мной…

Она не успела закончить предложения, поскольку Данфорд схватил ее за плечи и припер к стене.

– Если еще хотя бы раз ты назовешь себя дурнушкой, – его голос звучал угрожающе, – я не отвечаю за свои действия.

В бликах свечей она увидела, что он едва сдерживает ярость, и не на шутку испугалась, но, будучи по своей природе упрямой, продолжала уже более спокойным голосом:

– То, что моя репутация до этого момента совсем не волновала тебя, не говорит о твоей порядочности. Или твоя забота распространяется только на твоих подопечных, а на просто знакомых тебе наплевать?

– Генри, – сдержанно произнес он, вена на его шее вздулась, – лучше бы тебе помолчать.

– Это приказ, мой дорогой опекун?

Перед тем как ответить, он глубоко вздохнул:

– Конечно, существует разница между опекуном и другом, но я постараюсь быть для тебя и тем и другим.

– Ты нравился мне гораздо больше, когда был просто другом, – продолжала она упрямо.

– Надеюсь остаться им.

– Надеюсь остаться им, – передразнила она его, совсем не пытаясь скрыть своего раздражения.

Данфорд окинул взглядом комнату, желая найти что-нибудь вроде кляпа. Его взгляд остановился на ее кровати. Он даже поморщился. Как глупо должны были звучать все его рассуждения о приличиях не где-нибудь, а в ее спальне! Посмотрев, на Генри, он только теперь увидел, что на ней была ночная рубашка, заношенная местами до дыр и обнажавшая большую часть ноги. Сдержав стон, Данфорд перевел глаза на ее лицо. Он увидел враждебно сжатый рот и в этот момент понял, что хочет припасть к нему губами и слиться с ней в поцелуе – страстном и долгом. Его сердце билось в бешеном темпе, впервые в жизни он ощутил, насколько тонка может быть грань между яростью и желанием. Он хотел, чтобы она принадлежала ему. Ненавидя самого себя, он повернулся на каблуках, подошел к двери и повернул ручку. Надо как можно скорее выбраться из этого дома. Широко открыв дверь, он повернулся к Генри:

– Мы обсудим это утром.

– Непременно.

Уже поздно ночью ей пришло в голову, что он вовремя ушел из комнаты, не выслушав ее до конца. Вряд ли ему понравилось бы услышанное.

Глава 9

Утром привезли новые платья, но Генри из вредности надела бриджи и рубашку.

– Глупец, – проворчала она, поправляя на себе одежду. Вообразил, что ему удастся изменить ее, превратить в неженку! Неужели он хочет, чтобы она коротала время за акварелями, жеманно хлопая ресницами? – Ха! – вырвалось у нее. Легко она не сдастся! Она не желает да и не сможет научиться этому.

В животе заурчало, и, надев сапоги, она поспешила в столовую. Генри удивилась, увидев там Данфорда. В это утро она поднялась раньше обычного, и то, что он опередил ее, казалось невероятным.

Он окинул взглядом ее одежду, но выражение его лица при этом не изменилось. Генри так и не смогла понять, что скрывалось в глубине этих карих глаз.

– Хлеб? – любезно предложил он, протягивая тарелку.

Она взяла ломтик и положила перед собой.

– Джем? – Он пододвинул банку с джемом.

«Малиновый, – рассеянно отметила про себя Генри, – или смородиновый. Впрочем, все равно». И принялась намазывать его на хлеб.

– Яичницу?

Отложив в сторону нож, она положила немного яичницы на тарелку.

– Чай?

– Прекрати, пожалуйста, – не выдержала она.

– Я просто хочу казаться вежливым, – негромко произнес он, аккуратно вытирая салфеткой уголки губ.

– Я в состоянии позаботиться о себе, мой господин, – проворчала она и, приподнявшись со стула, неловко потянулась через весь стол за блюдом с ветчиной.

Он улыбнулся и продолжил свой завтрак, отметив про себя, что ему очень нравится подтрунивать над ней. Она сердится. Ей не по душе его покровительственный тон. Данфорд сомневался, чтобы кто-нибудь учил ее поведению за столом. Карлайл, пожалуй, предоставлял ей слишком много свободы. И тем не менее Генри было немного обидно, что он только сейчас подумал о ее репутации. Данфорд понимал это и чувствовал свою вину. Он был так увлечен своим новым поместьем, да и Генри вела себя настолько странно, что ему и в голову не пришло подумать о щекотливости сложившейся ситуации. Размышляя над этим, Данфорд рассеянно постукивал вилкой по столу. Он не заметил бы этого, если бы Генри не взглянула на него так, словно была убеждена, что он делает это с намерением досадить ей.

– Генри, – как можно любезнее постарался сказать он, – все это время я думал.

– Это тебя не очень утомило?

– Генри… – В его голосе слышались предупреждающие нотки.

Но она продолжила:

– Чрезвычайно почтенное занятие.

– Все это время я думал… – Он помолчал, ожидая, что она снова прервет его. На этот раз она благоразумно молчала, и он продолжал: – Я собираюсь вернуться в Лондон. Сегодня же.

Генри почувствовала, как сжалось ее сердце. Он уезжает? Конечно, она сердилась, она даже злилась на него, но совсем не хотела, чтобы он уезжал. Она уже привыкла к тому, что он всегда был рядом.

– Ты едешь со мной.

Выражение ее лица поразило Данфорда. Это было ни шоком, ни ужасом, ни гневом. Этому не было названия. Наконец она прошипела:

– Ты – сумасшедший?

– Возможно.

– Я не поеду в Лондон.

– А я говорю, поедешь.

– Что мне делать в Лондоне? – Она развела руками. – И главное, кто останется здесь вместо меня?

– Я уверен, мы кого-нибудь подыщем. В Стэннедж-Парке полно хороших слуг. В конце концов, ты сама вышколила их.

Генри решила проигнорировать комплимент:

– Я не поеду в Лондон.

– У тебя нет выбора, – как можно мягче постарался сказать он.

– С каких это пор?

– С тех пор, как я стал твоим опекуном.

Она злобно смотрела на него.

Данфорд взял со стола чашку кофе и сделал глоток, продолжая смотреть на нее из-за края чашки.

– В поездку советую тебе надеть какое-нибудь из твоих новых платьев.

– Я уже сказала, что не поеду.

– Не дави на меня, Генри.

– Это ты не дави на меня! – вырвалось у нее. – Зачем тебе тащить меня в Лондон?! Я не хочу уезжать. Мои желания что-нибудь значат?

– Генри, ты ведь никогда не была в Лондоне.

– Миллионы людей на этой планете живут счастливо, мой господин, ни разу не посетив столицу. Уверяю тебя, я – одна из них.

– Если тебе не понравится, ты вернешься.

Она не верила ему. Сейчас он мог наобещать что угодно, лишь бы добиться ее согласия. Генри решила изменить тактику.

– Если я поеду в Лондон с тобой, моей репутации несдобровать, – произнесла она спокойно. – Самый простой выход – оставить меня здесь. Все будет, как прежде, до твоего приезда.

Данфорд вздохнул:

– Генри, скажи, почему ты не хочешь ехать в Лондон?

– У меня и здесь много дел.

– А если честно?

Она прикусила нижнюю губу.

– Просто мне не по душе званые вечера, балы и тому подобные развлечения. Это не для меня.

– Откуда ты знаешь? Ты ни разу не была на них.

– Посмотри на меня! – воскликнула она. – Ты только посмотри на меня! – Она встала перед ним. – Да меня засмеют в первой же гостиной.

– Ну это поправимо. Разве сегодня утром не привезли новые платья?

– Не издевайся надо мной. Дело не только в одежде, Данфорд. Дело во мне! – Раздосадованная, она пнула стул и подошла к окну. Сделав несколько глубоких вдохов, она попыталась успокоиться, но это не помогло. Наконец она тихо спросила:

– Ты хочешь, чтобы дурнушка развлекла твоих лондонских друзей? Ведь так? Я не хочу становиться всеобщим посмешищем. Ты собираешься…

Он подошел неслышно. Она даже не успела понять, что произошло, пока не почувствовала его прикосновение. Данфорд повернул ее к себе лицом. – Помнится, вчера вечером я просил не называть себя дурнушкой.

– Но ведь это правда! – Генри ужаснулась своему голосу, слезам, катившимся по щекам, и попыталась вырваться из его рук. Он видит, как ей плохо, почему же не оставит ее в покое?

Но Данфорд держал ее крепко.

– Неужели ты не понимаешь, Генри? – ласково сказал он. – Именно поэтому я и беру тебя в Лондон. Я хочу доказать тебе, что ты вовсе не дурнушка, а красивая и желанная женщина, которую любой мужчина посчитает за честь назвать своей.

Она молча смотрела на него не в состоянии поверить тому, что услышала.

– И любая женщина, – продолжил он тихо, – с гордостью назовет тебя другом.

– Я не могу, – еле слышно сказала она.

– Нет, можешь. – Он улыбнулся. – Иногда мне кажется, что ты все можешь.

Она покачала головой и тихо произнесла:

– Нет.

Данфорд разжал руки и отошел к соседнему окну. Он был поражен тем, насколько не безразлична стала ему Генри, ему очень сильно хотелось вернуть ей уверенность в себе. Неужели это говорит та самая девушка, которая взяла на себя управление поместьем и сделала его одним из лучших? Та, которая хвасталась, что может оседлать любую лошадь в Корнуолле? Та, что отняла у него десять лет жизни, забравшись в улей к диким пчелам? Ему трудно поверить, что Лондон может ее испугать.

– Это – совсем другое, – чуть слышно сказала она.

– Вовсе нет.

Она молчала.

– Мне казалось, ты – самая хладнокровная девушка на свете.

– Сам видишь, что нет, – сказала она, всхлипывая.

– Скажи-ка, Генри, если ты справляешься с двумя дюжинами слуг, управляешь фермой и строишь хлев, то с чего ты взяла, будто не сможешь выдержать лондонские приемы?

– Все, что ты перечислил, мне под силу! – вырвалось у нее. – Я знаю, как оседлать лошадь, знаю, как построить хлев и управлять фермой. Но не знаю, как быть женщиной!

Данфорд не проронил ни слова, пораженный тем, как она это сказала.

– Я не люблю делать то, что не умею делать хорошо.

– Мне кажется, – начал он задумчиво, – тебе просто нужно немного практики.

Она недоверчиво посмотрела на него:

– Не надо успокаивать меня.

– Я и не успокаиваю. Признаюсь, я сомневался, сможешь ли ты носить платья, но то, желтое, сидит на тебе великолепно. Оно сразу понравилось тебе, а это свидетельствует о твоем прекрасном вкусе. Да и те два платья ты выбрала сама. Они просто чудесные, а я понимаю кое-что в женской моде.

– Я не умею танцевать, – продолжала она упрямо, скрестив на груди руки. – Я понятия не имею, как флиртовать, не знаю, кто где сидит на званом ужине, и… и я никогда не слышала даже о портвейне!

Она выбежала из комнаты, прежде чем Данфорд успел удержать ее.

Данфорд все-таки перенес отъезд на день. Настаивать, видя ее состояние, он не решился, на душе у него было неспокойно, и несколько раз он тайком подходил к ее двери послушать, не плачет ли она. Но в комнате было тихо. За все время оттуда не донеслось ни звука.

Он удивился, когда Генри не спустилась к обеду. Она не жаловалась на плохой аппетит и должна была очень проголодаться к этому времени – за завтраком ей не удалось поесть. Он пошел на кухню, чтобы узнать, не просила ли Генри отнести еду к ней в комнату. Получив отрицательный ответ, Данфорд лишь покачал головой. Если она не спустится и к ужину, ему придется применить силу.

Однако столь решительные меры не понадобились. Генри вышла к чаю с покрасневшими, но сухими глазами. Данфорд встал и отодвинул для нее стул. Она благодарно улыбнулась ему.

– Я прошу прощения за свое поведение во время завтрака, – сказала она. – Обещаю, что готова выслушать тебя, как и подобает взрослому воспитанному человеку. Надеюсь, мы все обсудим.

Он усмехнулся про себя. Этим-то она и нравилась ему, что не была похожа на взрослых воспитанных людей. Но ее явно заранее подготовленная и приглаженная речь насторожила его. Не будет ли ошибкой ее поездка в Лондон? А что, если, вращаясь в обществе, она потеряет свою непосредственность и наивность? Данфорд вздохнул. Ну уж нет, он постарается, чтобы этого не случилось. Ее блеск не потускнеет. Несомненно, ее самобытность засверкает новыми гранями. Он посмотрел на неё. Похоже, Генри нервничает. И ждет чего-то.

– Да? – спросил он, слегка наклонив голову.

Она прокашлялась.

– Я думаю… я думаю, тебе следует объяснить, зачем ты решил взять меня в Лондон. – Надеешься, что мои объяснения помогут тебе найти более убедительные причины для отказа?

– Да, что-то в этом роде, – призналась она, чуть-чуть улыбнувшись.

Ее прямота и сияющие глаза совершенно обезоружили его. Он улыбнулся ей и был вознагражден, когда вслед за этим и ее губы дрогнули.

– Сядь, пожалуйста, – он предложил ей стул. – Скажи, что ты хочешь знать.

– Ну, начнем с… – Она замолчала, глубоко задумавшись. – Не смотри на меня так.

– Как?

– Как будто… как будто… – О Господи, она чуть не сказала, «как будто ты собираешься съесть меня».

– Не важно. – Он прикрыл свой рот рукой, делая вид, что закашлялся. – Продолжай.

– Так вот. – Она посмотрела ему в лицо, но тут же пожалела об этом: как же красив он был! Его глаза весело блестели и…

– Так ты говорила… – продолжил он за нее.

Генри вернулась к реальности.

– Да, я говорила… я говорила, что хочу знать, чего конкретно ты хочешь добиться, приглашая меня в Лондон.

– Понимаю.

Он замолчал, чем сильно разозлил Генри, и в конце концов она напомнила ему о себе:

– Итак?

Данфорд использовал паузу, чтобы лучше подобрать слова.

– Я надеюсь добиться этим многого. Прежде всего, чтобы ты немного отдохнула.

– Но я и здесь…

– Пожалуйста, – он поднял руку, – позволь мне продолжить, наступит и твоя очередь.

Генри снисходительно кивнула и приготовилась слушать.

– Итак, я хочу, чтобы ты отдохнула. Полагаю, ты получишь удовольствие от знакомства со светом. Тебе нужно обновить гардероб; и, пожалуйста, не спорь, я знаю, что говорю. – Он замолчал.

– Это все?

Он не смог сдержать улыбки. Ей так хотелось поспорить с ним.

– Нет, – произнес он, – я остановился, чтобы перевести дух. – Она никак не отреагировала на это замечание, и он добавил: – Время от времени мне приходится делать это.

Она хмуро посмотрела на него.

– Ну ладно, – сдался он. – Сначала я выслушаю твои возражения и потом продолжу.

– Хорошо. Во-первых, я могу отдохнуть и здесь, в Корнуолле. Не вижу причин, по которым мне необходимо ехать через всю страну за каким-то весельем. Я считаю это бессмысленным.

– Так, продолжай.

– И не смейся, – предупредила она.

– Не буду, – пообещал он.

– Здесь я на своем месте, у меня есть определенные обязанности, а беззаботной жизни я не ищу. Для меня существуют более важные вещи, чем пустая трата времени.

– Да, конечно.

Она пристально посмотрела на него, пытаясь уловить сарказм в его репликах, но его голос прозвучал вполне искренне.

– У тебя есть другие возражения? – поинтересовался он вежливо.

– Да. Я не буду спорить с тобой, что мне нужен новый гардероб, но ты забыл об одной важной детали, У меня нет денег. Если здесь, в Корнуолле, я не могла купить новые платья, не понимаю, как я это сделаю в Лондоне, где все гораздо дороже.

– Я заплачу за них.

– Даже я понимаю, что это неприлично, Данфорд.

– Быть может, так оно и было на прошлой неделе, когда мы ездили в Труро, – согласился он, пожав плечами. – Теперь же выяснилось, что я – твой опекун, и подобные заботы входят в мои обязанности.

– Но я не хочу, чтобы ты тратил свои деньги на меня.

– А я хочу.

– Это неправильно.

– Думаю, мне лучше знать, что делать, – отрезал он. Если тебе так хочется потратить деньги, вложи их лучше в Стэннедж-Парк. Нам нужен еще один работник на конюшне, и потом, я давно уже присматриваюсь к соседнему участку земли, к югу от нас…

– Пока это не входит в мои планы.

Генри скрестила руки на груди и сомкнула губы, исчерпав свои доводы. Увидев выражение ее лица, Данфорд пришел к выводу, что она дает слово ему.

– Позволь мне продолжить… Так на чем я остановился? Отдых, гардероб… Ах да! Тебе не помешало бы научиться светскому этикету. Даже, – поторопился сказать он, заметив, что она раскрыла рот, – если у тебя и не возникнет желания снова посещать Лондон. Полезно уметь правильно держаться с разными людьми, и со снобами в том числе. Но прежде этому следует научиться, чтобы избежать казусов, как в случае с портвейном.