Текст книги "Анатолийская мечеть XI–XV вв. Очерки истории архитектуры"

Вероятно, открытые лестницы вдоль фасадов следует считать особенностью местного зодчества, повторенной в ряде сохранившихся памятников, в т. ч. в Улу-джами (Ахмет Гази-джами, 1378), – здесь подъем на площадку для муэдзина (в настоящее время оформленную в виде небольшого павильона) пересекает по диагонали правую часть северного фасада, проходя над входным порталом. Здание мечети сложено из фрагментов мраморных блоков, взятых из античных построек (в т. ч. с фрагментами резьбы), со вставками плинфовой кладки. Зал мечети разделен восемью массивными столбами на три продольных нефа, на которые опираются поперечно ориентированные стрельчатые подпружные арки. Центральный и западный нефы перекрыты переложенными кирпичными продольно ориентированными цилиндрическими сводами, восточный – крестовыми сводами. Михрабная ячейка образована слиянием двух травей, обеспечивающих шесть точек опоры для купола на тромпах, и в таком слиянии можно увидеть сходство с выделением подкупольного пространства с 6-ю опорами в сельджукских мечетях (Мардин, Дунайсыр, Малатья); кроме того, в планировке Ахмет Гази-джами выявляется сходство с целым рядом более поздних сельджукских культовых построек.[546]546
  Erincin Ö, Erat B. Milas Ulu Camii ile İlgili Çalışmalar // Vakıf Haftası Dergisi. 1987. № 5. S. 107–126.


[Закрыть] К телу здания на всех четырех фасадах пристроены стенки-контрфорсы, кладка которых аналогична переложенным верхним частям стен (и, вероятно, перекрытиям), причем на старых фотографиях видно, что такие же контрфорсы поддерживали и южную стену и только во второй половине XX в. в них был сделан проход: контрфорсы превратились в аркбутаны, упирающиеся в постройки на другой стороне переулка.

Милас. Ахмет Гази-джами. Северный фасад

Милас. Ахмет Гази-джами. План

Сразу после завоевания бейлика Ментеше Баязидом в Миласе по заказу османского наместника архитектором Хасаном ибн Абдаллахом строится Фируз-бей-джами (она же Куршунлу-джами, 1394), – яркое монументальное свидетельство османского присутствия, резко контрастирующее с местными нефными постройками и представляющее собой мечеть «типа Бурсы», перенесенную на провинциальную почву.[547]547
  О. Асланапа в качестве первоисточников мечети Миласа указал Орхание-джами в Бурсе и имарет Нилуфер-хатун в Изнике: см.: Aslanapa. Op. cit. S. 226–228. Г. Гудвин считал данный памятник «частной мечетью губернатора» (которым и являлся Хаджи Фируз-ага), построенной по образцу султанских заказов в Бурсе: Goodwin. Op. cit. P. 73–75.


[Закрыть] Однако, несмотря на выраженную Т-образную планировку, айваны, в т. ч. южный, заменяются изолированными помещениями, а обычная для данного типа в его османском варианте северная «дворовая» ячейка превращается в пониженный вестибюль-«колодец», перекрытый вспарушенным сводом; из-за своей тесноты, широкой лестницы южного айвана и освещенности только из южной части здания эта ячейка выполняет явно вспомогательную роль пронаоса и практически исключена из предназначенного для молитвы пространства здания. На месте южного айвана оказывается квадратный молитвенный зал, поднятый над вестибюлем на три ступени и перекрытый 8,5-метровым куполом на закрытых сталактитами тромпах (покрытых излишне яркой раскраской); в северной части зал имеет простенки и открывается в пониженную ячейку «вестибюля» арочным проемом с широким перспективным мраморным архивольтом.

Милас. Ахмет Гази-джами. Контрфорсы южной стены

Милас. Ахмет Гази-джами. Купол

Милас. Фируз-бей-джами. Вид с юго-запада

Милас. Фируз-бей-джами. Купол южного айвана

Милас. Фируз-бей-джами. План

Ячейки по обе стороны вестибюля, также поднятые на три ступени, превращаются в изолированные квадратные двусветные помещения со стороной ок. 7 м, лишенные михрабных ниш; купольное перекрытие на парусах имеет только восточная комната. Хотя боковые айваны Фируз-бей-джами оказываются намного больше, чем привычные для мечетей «типа Бурсы» маленькие табхана, небольшие размеры мечети и изоляция ее айванов не позволяли данной постройке служить квартальной мечетью; в то время как в османских зданиях, – предшественниках и современниках миласского памятника, – предпринимались последовательные попытки к объединению пространств при Т-образной планировке помещений, эта провинциальная мечеть более соответствует представлению о текке, доступ в которое ограничен небольшой группой молящихся.

Необычным для раннеосманской архитектуры является портик миласской мечети, снаружи выглядящий как уже привычная аркада из пяти стрельчатых арок, но в действительности разделенный только на три ячейки, центральная из которых перекрыта зонтичным сводом на «турецких треугольниках», а боковые – цилиндрическими сводами, параллельными фасаду. Отдаленный аналог такому слиянию ячеек можно увидеть в реконструируемом портике изникской Хаджи Озбек-джами. Цилиндрическое перекрытие крыльев портика четко выявлено на боковых фасадах постройки. Крылья портика повышены на две ступени, арки в нижней части закрыты резными каменными панелями, отделяющими место для молитвы «последней общины», торцы заложены на всю высоту и имеют по два световых проема. Центр портика оформлен как портальный вход повышенной рамой, над которой на консолях нависает значительно выступающий поздний карниз со скошенными углами.

Милас. Фируз-бей-джами. Портик

Особенностью оформления портика Фируз-бей-джами является декорация внутренних сводов соседних с входом арок фестонами и выделение трех центральных арок двойными зигзагообразными архивольтами, опирающимися на сталактитовые импосты; импосты повышенной входной арки превращены в установленные один на другой кронштейны, сужающие верхнюю часть пролета и придающие входу стреловидные очертания. Однако мраморная облицовка фасадов мечети, выступающий над входом карниз, резные панели баллюстрад и оформление люнетов полуциркульных сводов на торцах портика ступенчатым карнизом выдают позднейшую османскую работу.[548]548
  Г. Гудвин считал Фируз-бей-джами в Миласе образцом пропорционирования в раннеосманской архитектуре, «великолепным примером совершенного круга, вписанного в совершенный квадрат», и в качестве параллелей декоративным мотивам балюстрады указал мавзолей Мехмеда I (Йешил тюрбе) в Бурсе, возводившийся двумя десятилетиями позже: Goodwin. Op. cit. P. 75.


[Закрыть]

Балат. Ильяс-бей-джами. Вид с севера

Балат. Ильяс-бей-джами. План

Если мечеть Фируз-бей следует рассматривать как непосредственно османский памятник на территории Ментеше, то последняя по времени сохранившаяся мечеть бейлика построена уже после восстановления княжества Тимуром и передачи власти Ильясу Музаффареддину Ментешеоглу. Ильяс-бей-джами возведена вернувшимся правителем в 1404 г. как часть небольшого куллие, включавшего также медресе и мавзолей, на северо-западе владений, в Балате,[549]549
  Как и Айясолук (Сельчук) для Айдына, Балат был главным эгейским портом Ментеше, но потерял свое значение из-за изменения береговой линии. После восстановления бейлика Балат стал его столицей.


[Закрыть] в южной части развалин античного Милета (и из его мраморов), недалеко от римских терм. План мечети представляет собой почти квадрат (18×18,5 м), образованный стенами двухметровой толщины, несущими купол, поднятый на 8-гранный барабан. В интерьере тромпы, создающие переход от мраморного четверика к кирпичному восьмерику, оригинально образованному опирающимися друг на друга арками, декорированы кирпичными же сталактитами.

На первый взгляд план и конструкция мечети Ильяс-бей возвращаются к предельной простоте, с которой начиналась османская культовая архитектура, и напоминают постройки времени Орхана, – Хаджи Озбек-джами в Изнике и Алаеддин-джами в Бурсе; однако диаметр поднятого на почти 18-метровую высоту (с барабаном) кирпичного купола балатской мечети – 14 м, что делает его самым крупным из современных ему анатолийских купольных перекрытий, и уже этого достаточно, чтобы наглядно продемонстрировать и интерес к купольным перекрытиям, и технические возможности их возведения не только столичной османской архитектуры, но и зодчества «провинциальных» бейликов. Мечеть имела и кирпичный минарет, расположенный над северо-западным углом здания, вход в который находился в толще стены (разрушен землетрясением в середине XX в.).

Балат. Ильяс-бей-джами. Северный фасад

Балат. Ильяс-бей-джами. Портик

В Ильяс-бей-джами обращает на себя внимание и уникальный северный фасад, выдвинутый за пределы основного кубического объема и вызывающий ассоциации если не с римскими триумфальными арками, то с парадными входами в византийские храмы. Он выполнен в виде мощного облицованного мрамором арочного портала, образованного широкой стрельчатой аркой, опирающейся на выделенные архитектурными профилями цоколи, и подчеркнутого по внешнему периметру и над цоколями линией декоративных углублений-зубцов, близких по очертаниям к овам, использованным в декорациях соседнего Милета. В арку портала вписана тройная аркада из лучковых арок, опирающихся на сталактитовые капители разделяющих пролеты двух мраморных колонн; их мощные дуги образованы волнисто обрезанными цветными клиньями (светлыми, темно-серыми и коричневыми), создающими чередующиеся вертикальные полосы и вызывающими воспоминания о полосатых арках интерьера молитвенного зала далекой кордовской Джами аль-Кабир (хотя подобные полосатые декоративные арки можно обнаружить и в более близкой византийской архитектуре).

Невольные ассоциации со знаменитым омейядским памятником усиливаются еще и тем, что арки мечети Балата двойные – в тимпанах над полосатыми дугами расположены резные панно (каллиграфия, содержащая датировку памятника (806 г.х.) в центре, орнаментальные над боковыми арками), ограниченные сверху выступающими архивольтами (полуциркульными над боковыми арками и двухцентровым над центральным проемом) с поднятыми замковыми камнями, подчеркнутыми изломанными архитектурными профилями. Входом в мечеть служила лишь центральная арка, в которой сохранилась каменная дверная рама и перед которой приподнятый над землей уровень пола мечети имеет ступени; боковые пролеты аркады закрыты деревянными решетками. Аналогичные каменные арабесковые решетки, заключенные в резные рамы, закрывают световые проемы верхнего яруса двусветного зала; окна нижнего яруса снаружи декорированы каменными панно с резной каллиграфией,[550]550
  По словам Г. Крейна, именно каменная резьба, а не масштаб, превращает мечеть Балата в «выдающийся памятник архитектуры периода бейликов»: Crane. Op. cit. P. 281.


[Закрыть] причем световые проемы стены киблы по обе стороны огромного мраморного михраба[551]551
  Рассмотрение знаменитого михраба балатской Ильяс-бей выходит за рамки данного очерка, благо ему при описании данного памятника уделил внимание Г. Гудвин; см.: Goodwin. Op.cit. P. 31–32, там же отсылки к специальной литературе.


[Закрыть] несколько больше, чем на других стенах.

* * *

В данном очерке часто использовалось определение «архаичный». Оно ни в коем случае не характеризует какую-либо «отсталость» архитектуры анатолийских бейликов, – во-первых, по ограниченному количеству памятников культового зодчества, тем более в значительной степени перестроенных, об «отсталости» или «прогрессивности» архитектуры какого-либо анатолийского региона судить сложно; во-вторых, такая качественная оценка подразумевает сравнение имеющегося материала с некоей моделью, которую априорно следует признать более «прогрессивной», но такой модели в XIV – первой половине XV в. в турецкой архитектуре нет. На фоне разрозненных памятников бейликов османское зодчество выглядит «мэйнстримом» лишь в силу последующего подчинения княжеств Малой Азии как в политическом, так и в культурном отношении, что и привело к его лучшей сохранности и изученности. Однако в начале XIV столетия Османский бейлик являлся лишь одной из провинциальных территорий постсельджукской Анатолии, имевшей больше возможностей для экстенсивного развития и в силу ряда обстоятельств сумевшей этими возможностями воспользоваться.

Основа, на которую опиралось культовое зодчество бейликов, – как восточных, так и западных (в т. ч. Османов), – была общей: наработки позднесельджукской архитектуры и отработанные в пределах Конийского султаната модели зданий («официальная сельджукская мечеть», месджит, текке, айванное и купольное медресе). Но если в результате патронажа Сельджуков Рума появился относительно гомогенный архитектурный стиль, ставший отражением государственной идеи и ее составной частью,[552]552
  Ср.: Crane. Op. cit. P. 266.


[Закрыть] то различия бейликов в географическом положении, строительных возможностях, активности контактов с соседями и в степени «сельджукизации», – инкорпорированности в Конийский султанат и наличия сельджукских памятников, которые могли служить образцами, – привели если не к возникновению локальных архитектурных школ, то к формированию собственных требований к культовым зданиям и предпочтений в выборе источников развития мусульманской архитектуры.

В данном контексте «архаичность» некоторых решений стала результатом ретроспективности ориентированных на имевшиеся образцы поисков моделей, оптимальных для условий и задач конкретных бейликов. Многие элементы архитектуры бейликов XIV–XV вв. встречались в более ранних памятниках мусульманских стран Средиземноморья, но в архитектуре Конийского султаната востребованы не были.[553]553
  См., например: Ibid. Р. 290.


[Закрыть] Именно в этой ретроспективности и проявилась «анатолийская альтернатива» османской архитектуре, сильнее трансформировавшейся по сравнению с сельджукскими первоисточниками в силу активного освоения византийского наследия, расширения «территории ислама» и соответственно большей потребности в новых мечетях, а также благодаря рано сформировавшейся придворной культуре, вдохновлявшейся западными образцами.

В то время как османская мечеть на первом этапе заимствовала конструкцию сельджукских купольных месджитов и византийские приемы возведения перекрытий, мастера бейликов обратились к другим доступным источникам. Нет ничего удивительного в том, что, например, архитектура Джандаридов разрабатывала локальный вариант сельджукской улу-джами, опираясь на близкие и хронологически, и географически памятники Конийского султаната, – мечети в Анкаре и Бейшехире, имевшие деревянные конструкции перекрытий, при этом обогащая гипостильную композицию многоярусными галереями в северной части зала (Махмуд-бей-джами в Касабакёе и описанная Ибн Баттутой мечеть в Кастамону). Архитектура Карамана демонстрирует живость сирийско-артукидской планировки мечети с поперечными нефами на стрельчатых аркадах, но с плоскими деревянными перекрытиями (Улу-джами в Эрменеке, старая часть Юнус Эмре-джами, мечети Хаджи бейлер и Дикбасан в Карамане), и такая «ретроспекция» также может объясняться географической близостью образцов. Как показывает пример ильханидского медресе Якутие в Эрзеруме, поиски образца могли сокращаться до пределов одного города, и новый памятник цитирует сельджукское Чифте минаре-медресе и в композиции частей, и в оформлении портала, в свою очередь «делясь» с предшественником декорацией светового колодца. В ильханидской Сунгур-бей-джами в Нигде заимствуется композиция местной же сельджукской мечети Алаеддина и элементы архитектурной декорации христианских построек. Использование поперечных нефов с поднятым купольным «трансептом» на оси михраба в айдынской мечети Иса-бей в Сельчуке должно напрямую связываться с работой приглашенного из Дамаска мастера.

Ориентация на существовавшие образцы – как сельджукские, так и сирийские, – не препятствовала архитектуре бейликов экспериментировать с уже имевшимися типами мусульманских зданий: так, в эрзерумском Якутие привычная айваная планировка сочетается с характерным для купольных медресе перекрытием двора, в Ибн Наджар-джами в Кастамону композиция месджита соединяется с портиком текке, создатели Актекке в Карамане совмещают под одним куполом мечеть, мавзолей и завие, но выносят за пределы здания жилые помещения-табхана.

Архитекторы всех регионов Анатолии отдают дань и купольным перекрытиям зданий, и невозможно сказать, было ли это влиянием османской архитектуры, уверенно шедшей к созданию зально-купольной мечети, или же закономерным продолжением развития куполов, перекрывавших сельджукские месджиты, текке и полуизолированные михрабные ячейки «официальных мечетей». Небольшие квадратные помещения, в которых основания куполов опирались на тромпы и передавались на толстые стены, стали «стартовой чертой» развития купольных мечетей для всех территорий Малой Азии, но, например, джандаридская Ибн Наджар-джами с опозданием лишь повторяет конструкцию раннеосманских мечетей, Ильяс-бей-джами в Ментеше воспроизводит эту же композицию с опозданием на полвека, зато диаметр купола достигает уже 14 м, а в караманском Актекке раньше, чем на османских территориях, создается зально-купольная композиция, в которой распор 13-метрового купола на парусах передается на угловые контрфорсы.

Архитекторы запада Малой Азии, включенного в «территорию ислама» лишь в конце XIII-начале XIV в. и не имевшего ни традиций возведения мечетей, ни образцов мусульманского зодчества, вынуждены были проявлять большую изобретательность в выборе наиболее перспективных вариантов и приспособлении их к местным условиям и строительным задачам. Планировка Улу-джами в Манисе оказывается близка к артукидской модели мечети с поперечным 4-нефным залом, увеличенной купольной ячейкой перед михрабом и окруженным галереями двором. Однако архитекторы Сарухана предлагают оригинальное решение купольного зала, подчинив интерьер подкупольному пространству, а также сделав открытую часть двора равной михрабной ячейке.

Следует отметить, что зодчество османских территорий и малоазийских тюркских княжеств не развивалось в изоляции друг от друга, и уже пример Юч Шерефели-джами в Эдирне, новации которой опирались на опыт архитекторов памятника Манисы, демонстрирует внимание османских мастеров к наследию бейликов. Предварение молитвенных залов мечетей Центральной Анатолии купольно-сводчатыми портиками с повышенным уровнем боковых частей, используемых как дополнительное место для молитвы, заимствовано культовой архитектурой Центральной Анатолии из практики раннеосманских мемориальных мечетей-текке. Гипостильный зал Улу-джами в Бурсе становится примером для возведения Караманидами городской мечети в Аксарае, вплоть до размещения бокового входа.

В то же время, исходя из общей сельджукской типологии, мусульманская архитектура Османов и бейликов в ряде случаев приходит к принципиально разным решениям: например, и в раннеосманских, и в караманидских медресе происходит отказ от боковых айванов, однако в П-образно спланированном Сулеймание-медресе в Изнике отсутствует и центральный айван, тогда как в медресе Хатуние в Карамане, Ак-медресе в Нигде и других учебных заведениях Караманидов сохраняется приверженность сельджукской дворовой планировке с сохранением южного айвана, фланкированного угловыми купольными помещениями. Если в османских мечетях «типа Бурсы», оказывающихся развитием позднесельджукских текке с Т-образной планировкой, происходило последовательное объединение пространства айванов с центральной ячейкой, то в караманской Имарет-джами, также восходящей к текке, боковые айваны сокращаются в размерах, сдвигаются с поперечной оси центрального подкупольного зала и фактически превращаются в глубокие узкие ниши; логика айванной композиции нарушается, но ни архитектора, ни его заказчика это не смущает.

Таким образом, архитектура анатолийских бейликов, как восточных, так и западных, исходившая из разработанной в Конийском султанате типологии, опиравшаяся на имевшиеся образцы сельджукского зодчества, использовавшая планировочные и композиционные модели средиземноморского мусульманского зодчества и мастеров, далеких от византийских традиций (как это показывают примеры ильханидов и Айдына), действительно оказалась способна составить альтернативу тем решениям, которые появлялись на османских землях. Даже медресе, построенное в Карамане под патронатом османской принцессы, следует местному типу, а не образцам Изника и Бурсы. Конструктивные решения, на которые отважились мастера бейликов, порой оказывались смелее, чем позволяли себе их османские коллеги (купола Актекке, Ильяс-бей-джами в Балате, планировка и конструкция Улу-джами Манисы).

Однако политическое влияние крепнущего Османского государства сделало привлекательной для анатолийских беев и османскую политическую риторику, проявлявшуюся в т. ч. в воспроизведении в бейликах знаковых форм османской архитектуры (Ибн Наджар-джами в Кастамону, Улу-джами в Аксарае, позже – Имарет-джами в Карамане). Следующим этапом «османизации» архитектуры бейликов стал прямой османский заказ на присоединенных малоазийских территориях (наиболее показательный пример – Фируз-бей-джами в Миласе), а затем и османская перестройка монументальных свидетельств «последнего века независимости Анатолии».

Заключение

За почти четыре века, разделяющие победу тюрков в битве при Манцикерте и взятие турками Константинополя, мусульманская государственность в Анатолии прошла путь от созданных полководцами Великих Сельджуков вассальных эмиратов до перенесения «центра власти» в Конью и подчинения местных династий Сельджукам Рума, в свою очередь ставших вассалами монгольских ильханов, а затем, после распада Конийского султаната, – через раздробленность княжеств-бейликов к новому собиранию земель под властью Дома Османа. Менее чем за столетие северо-западная пограничная марка превратилась в державу на двух континентах, преодолев конкуренцию также стремившихся в Европу соседей и постоянно расширяя свою территорию за их счет. В процессе тюркской экспансии некогда могущественная Восточная Римская империя стала фактически еще одним бейликом,[554]554
  См.: The Cambridge History of Turkey. Vol.1. Byzantium to Turkey 1071–1453. P. 128.


[Закрыть] ликвидация которого была лишь вопросом времени. Даже политический кризис «османского междуцарствия» и восстановление бейликов после Ангорской битвы лишь способствовали консолидации сил Османов перед окончательным подчинением Восточной Анатолии, открывшим новой империи путь на арабский Восток.[555]555
  Подробнее см: Мустафаев Ш. М. Восточная Анатолия от Ак-Коюнлу к Османской империи. М., 1994. С. 3.


[Закрыть]

На протяжении этих четырех столетий мусульманская архитектура Анатолии отражала все этапы истории турецкой государственности, изменения политических устремлений, влияния и выбор образцов для подражания. На только что присоединенных к Халифату землях тюркские мусульманские правители должны были позиционировать ценности ислама, на давно исламизированных территориях – декларировать преемственность правления. Методов визуальной политической риторики было лишь два: либо воспроизведение имевшихся авторитетных образцов, свидетельствовавшее о незыблемости и преемственности ценностей (ретроспекция), либо создание новых образцов, на которые должны были ориентироваться вассалы, декларируя верность сюзерену (проспекция). Архитектура, тем более культовая, наряду с нумизматикой и эпиграфикой[556]556
  Ср.: Шукуров P. M. Формулы самоидентификации анатолийских тюрков и византийская традиция (XII–XIII вв.) // Причерноморье в Средние века. Вып. 5. 2001. С. 151; Creswell К. А. С. Mardin and Diyarbekr // Muqarnas. 1998. Vol. XV. P. 2–8. См. также: Быков A. A. Пережитки античности на монетах Зенгидов и Ортокидов // Труды ГИМ. Вып. XXVI. Нумизматический сборник. Ч. П. М, 1957; Настич В. Н. Художественное оформление мусульманских монет: нарушение запрета? // Городская художественная культура Востока. М., 1990; Whelan J. E. The Public Figure. Political iconography in Medieval Mesopotamia. L., 2006; Гончаров Е. Ю. Античные и византийские заимствования на монетах Анатолии и Северной Месопотамии XI–XIII вв. // Оригинал и повторение: Подлинник, реплика, имитация в искусстве Востока (Искусство Востока. Вып. 5). М., 2014. С. 94–97.


[Закрыть] стала одним из действенных инструментов прокламации политических ориентиров, – уже сами факты закладки мечетей на завоеванных территориях, отраженные мусульманскими историографами,[557]557
  См., например: Садр ад-Дин ал-Хусайни. Ахбар ад-даулат ас-сельджукийа (Сообщения о Сельджукском государстве. Сливки летописей, сообщающих о сельджукских эмирах и государях). М., 1980. С. 52.


[Закрыть] работали как средство политической риторики, закрепляя образы правителей, радеющих о распространении ислама.

До второй половины XI в. говорить о каких-то особых традициях собственно сельджукской архитектуры не приходится. Не удивительно, что история анатолийской мечети была начата Великими Сельджуками с «цитирования» памятников Омейядов, но показательно, что одним из последних сооружений периода бейликов также стала вольная реплика Большой мечети Дамаска, – образ-образец, в котором соединились арабская и византийская традиции, всегда оставался «за кадром» анатолийского зодчества, в значительной степени повлияв на формирование артукидской модели мечети (одновременно заимствовавшей иранские купола). При этом, активно используя сирийские и иранские планировочные и конструктивные наработки, архитектура Анатолии уже в XII в. выработала собственные решения, во многом определившие дальнейшее развитие сельджукского зодчества (приоритет изолированного молитвенного зала, переориентация базиликального пространства вдоль михрабной оси, уменьшение значения двора и замена его световой ячейкой в интерьере) и приведшие к появлению нового типа зального культового здания, дополнившего уже существовавшие типы арабской дворовой и иранской айванной мечети. Как было сказано выше, этот шаг является принципиальным турецким вкладом в архитектуру ислама.

После вхождения большей части эмиратов Центральной Анатолии в состав Конийского султаната на базе региональных моделей зальной мечети и, вероятно, в ходе их перестройки сформировалась «официальная мечеть» Сельджуков Рума. В крупных городах султаната (Конья, Нигде, Дивриги, Малатья, Кайсери) появились репрезентативные здания улу-джами, демонстрирующие единство планировочных решений, конструктивных приемов и декоративных элементов, и эта общность позволяет сделать вывод о программном архитектурном «госзаказе», визуализировавшем именно в иконографии большой городской мечети идеи единства и мощи мусульманского государства.

Проспективная инерция «огосударствления культуры» проявилась и после монгольского вторжения в Анатолию в середине XIII в., однако ослабевшие султаны Рума уступили лидирующую роль в архитектурном заказе новым группам патронов (индивидуальных и коллективных), прежде всего верхушке администрации как сельджукской, так и монгольской.[558]558
  См.: Кононенко Е. И. «Благодеяния происходят из строительства»: круг заказчиков сельджукской мусульманской архитектуры Анатолии // Исламоведение. 2016. № 4; его же. Архитектурный заказ Сельджуков Рума как инструмент политической риторики // Вестник СПбГУКИ. 2016. № 2.


[Закрыть] Визуальные элементы унифицированной «государственной парадигмы», закрепленные в памятниках Сельджуков Рума, сохранялись в позднесельджукской архитектуре до конца XIII столетия, свидетельствуя о результативности политической риторики султанов Коньи, но вместе с тем в силу слабости официального заказа тип улу-джами будет конструктивно упрощен, а затем на столетие исчезнет из анатолийской мусульманской архитектуры.

Новые заказчики сосредоточились на патронате медресе и мечетей-текке. В пределах типа айванного медресе, заимствованного из Ирана и представленного во многих сельджукских городах, велись вариативные поиски пространственных, конструктивных и композиционных решений, отвечавших задачам организации обучения. В Конье айванный тип медресе был дополнен моделью маленького учебного заведения с перекрытым куполом двором, превращаемым в центральный зал; появление подобной модели, восходящей к небольшим купольным квартальным месджитам, аналогично созданию в Анатолии зальной мечети со световой ячейкой. Здания текке (дервишеских обителей), воспроизводя композицию купольных медресе, повлияли на формирование раннеосманской мечети «типа Бурсы».

Различные условия, в которых оказались возникшие после распада султаната Сельджуков Рума анатолийские бейлики, привели к выбору разных источников развития архитектуры, переоценке возможных образцов и формированию разных подходов к типологии мечети и решению архитектурных задач. Наиболее результативным в политическом, а затем и в культурном отношении оказался бейлик Османа, сумевший не только направить силы тюркских гази в Европу, но и подчинить себе сначала соседей, а затем и отдаленные территории бывшего Конийского султаната, в т. ч. навязав свои архитектурные вкусы. Однако, отталкиваясь от сельджукских образцов и опираясь на уже отработанные «ретроспективные» модели, архитектура малоазийских бейликов в XIV в. могла предложить альтернативу османскому зодчеству, и при этом некоторые конструктивные решения, использованные в памятниках бейликов, – размеры куполов, октагональное расположение подкупольных опор, пропорции частей здания, – предвосхитили поиски османских мастеров следующего столетия.

В то время как архитектура Центральной Анатолии продолжала позднесельджукские традиции и развивала уже существовавшие модели мечети (например, улу-джами с деревянными перекрытиями, купольные месджиты) и айванного медресе, зодчество приэгейских бейликов, не имевших мусульманских образцов, получило возможность свободно выбирать казавшиеся наиболее перспективными с точки зрения условий и задач варианты культовой архитектуры. Такими вариантами, в частности, оказались прямое цитирование омейядских памятников и возвращение к артукидской планировке гипостильно-купольной мечети, восходившей к сирийским образцам, но использованной в качестве основы для создания зально-купольного пространства, – т. е. для решения той же задачи, которая в османской мечети будет решаться на основе византийской купольной конструкции. Кроме того, зодчие бейликов возвращают в планировку большой зальной мечети открытый двор, от которого отказались их сельджукские предшественники, и именно такая композиция в XV в. будет заимствована османскими мастерами.

Развитие архитектуры Османского бейлика также отталкивалось от позднесельджукских моделей, однако мусульманское зодчество северо-запада Анатолии, а затем и Румелии активно осваивало византийское наследие и довольно рано пришло к самостоятельным планировочно-конструктивным решениям, не в последнюю очередь вызванным придворной культурой, вдохновлявшейся западными образцами. Планировка сельджукских текке и купольного медресе, а также византийская конструкция, дополненная собственно османскими решениями, стали основой для формирования айванно-купольной мечети «типа Бурсы», – наиболее многочисленной группы османских памятников II половины XIV–I половины XV в., внутри которой сформировалась и султанская мемориальная мечеть. Видимо, в рамках этой же планировочной модели раннеосманской мечети можно говорить (на примере изникской Йешил-джами) о попытках расширения внутреннего пространства с помощью архитектурной конструкции. Ограничение размеров зданий шло параллельно поискам новых пространственных решений, выражавшихся в развитии планов и разнообразии конструкций перекрытий, этажности, расширении пространства за счет вестибюлей, портиков и галерей.

В раннесельджукской архитектуре складывается особый тип мусульманского благотворительного комплекса – куллие, которые, подобно «официальным мечетям» Сельджуков Рума, вынесенным за пределы цитаделей, становятся организационными центрами новых кварталов и, создавая необходимую инфраструктуру, используются Османами для направления застройки и превращаются в важнейший градостроительный фактор.

Накопив идеи и осознав свои возможности, уже на рубеже XIV–XV вв. османская архитектура оказывается способна на кристаллизацию найденных решений, как планировочных (мемориальные мечети Йилдырым и Йешил в Бурсе), так и конструктивных (Эски-джами в Эдирне). В это же время произошло возвращение в турецкую архитектуру типа улу-джами, – почти одновременно большие городские мечети возводятся в анатолийской и румелийской столицах. Слияние отдельных планировочных ячеек и создание в османской архитектуре огромного зального пространства нашло отклик и за пределами Османского государства, – в архитектуре Карамана (Улу-джами Бурсы и Аксарая).

Однако в «эпоху Эдирне» отчетливо заметно и освоение и переосмысление османскими мастерами достижений архитектуры эгейских бейликов, включенных в состав Османской державы: планировка, конструкция и композиция Улу-джами в Манисе использованы при возведении мечети Юч Шерефели, сохранившей поперечную ориентацию молитвенного зала, но продемонстрировавшей собирание воедино всех элементов будущей «большой османской мечети» и новый, «имперский» масштаб культовой архитектуры.

Этот новый масштаб нуждался в достойной его строительной площадке, равно как для окончательного сложения имперской идеологии, соответствовавшей размерам раскинувшегося в двухчастях света Османского государства, требовалось знаковое событие. Таким событием стало взятие в 1453 г. находившегося едва ли не в центре турецких владений и всего в 250 км от румелийской столицы Османов Константинополя и ликвидация Византии, сократившейся до города-государства, но сохранявшей формальный статус тысячелетней христианской Восточной Римской империи. Собственно, падение великого Города давно было предсказано Пророком,[559]559
  В «Муснад» Ахмада ибн Ханбаля приводится хадис: «Посланник Аллаха говорил: „Однажды Константинополь, несомненно, будет покорен. Завоевавший его командующий – очень хороший командующий, завоевавшая его армия – очень хорошая армия“» (Ахмад. Муснад. IV, 335).


[Закрыть] предрешено всем развитием византийско-тюркских отношений, и символический эффект в данном случае безусловно превалировал над политическим:[560]560
  Ср: Рансимен С. Падение Константинополя в 1453 году. М., 1983. С. 6–10. См. также: Кроули Р. Константинополь. Последняя осада. 1453. М., 2008; Шукуров Ш. М. Византия и Ислам. Преодоление чуждости. Формирование цивилизационных отношений // Искусство Востока: Вып. 3. Сравнительное изучение традиций. М., 2008. С. 106.


[Закрыть] османы не только исполнили предначертанное, но и получили все основания считать себя наследниками Второго Рима, тем более перенеся столицу своей мировой Империи в Константиние.