Текст книги "Анатолийская мечеть XI–XV вв. Очерки истории архитектуры"

Безусловно, было бы преувеличением считать, что идея сельджукского «огосударствления» охватывала всю культовую мусульманскую архитектуру Анатолии. Далеко не все мечети, возводимые на подчиненных Сельджукам Рума землях, были включены в такую более или менее выраженную «государственную программу»: будучи направлена на прокламацию власти конийских султанов, она логично проявлялась прежде всего в крупных мечетях, возводимых или перестраиваемых в наиболее значимых в политическом или экономическом отношении центрах, где эта прокламация была актуальна.

На фоне памятников, соответствовавших султанскому заказу, существовало и значительное количество зданий мечетей, выполнявших культовую функцию и остававшихся вне политической идеологии. Так, упомянутая Алаеддин-джами в Анкаре, несмотря на принадлежность ее заказчика к семье Кылыч-Арслана II, обходится и без купола, и без открытой ячейки, никоим образом не претендует на следование какой-либо «типовой» модели или архитектурное цитирование какой-либо известной постройки, служа и по сей день рядовой квартальной мечетью в историческом центре современной турецкой столицы. Многие небольшие квартальные или базарные мечети (в турецкой историографии и быту они, как правило, обозначаются словом месджит в противовес большой пятничной джами) строились представителями вассальных династий или сельджукскими чиновниками, увековечивая их имена. Таковы, например, более-менее сохранившиеся Хаджи Феррах-месджит (Таш-месджит) (1215) и Эрдемшах-месджит (1220) в Конье, Акшебе Султан-месджит в цитадели Аланьи (1230), Гюдюк Минаре-месджит (1226) и Кючюк Айясофия-месджит в Акшехире (1235), – предпоследняя заказана Эминуддином Хаджи Хасаном ибн Мухтесибом, а последняя связывается с неким Шемседдином Хасаном, но само ее название («маленькая Св. София») указывает на происхождение от христианской постройки.[246]246
  Подробнее см.: Aslanapa. Op. cit. S. 66–71.


[Закрыть]

Практически все месджиты имеют одинаковую планировку, – квадратный в плане молитвенный зал, часто с входом в углу, перекрытый куполом на тромпах либо на «турецких треугольниках», иногда – небольшой сводчатый портик или пронаос в антах, в некоторых случаях, – дополнительное помещение гробницы заказчика. «Аполитичность» и ординарность подобных памятников позволила им избежать «идеологических» перестроек, а простота архитектуры уберегла от зачастую еще более разрушительных ремонтов. Укажу лишь, что появление в анатолийских городах небольших месджитов синхронно отмеченной А. Л. Якобсоном для восточно-христианской архитектуры тенденции к «уменьшению размеров храмов» и «созданию миниатюрных индивидуальных молелен», связываемой как с распространением светской культуры, так и с мистическим индивидуализмом исихазма;[247]247
  Якобсон. Закономерности… С. 225–226.


[Закрыть] однако применительно к месджитам речь должна идти лишь об оптимальных размерах культового здания для определенного количества регулярно пользующихся им молящихся.

Необходимо отметить, что мечети Сельджуков Рума берут на себя выполнение новой для мусульманских культовых построек функции. Большие городские мечети предыдущих столетий появлялись, как правило, внутри городской застройки, часто на месте христианских храмов (как это было, например, на Холме Коньи), «обслуживая» уже сложившееся поселение. Вновь строящиеся сельджукские «официальные» мечети, размеры которых зачастую превосходят старые улу-джами, в быстро растущих торговых городах выносятся за пределы цитаделей и становятся новыми «точками конденсации» мусульманского населения, организуя вокруг себя новые кварталы и зачастую предоставляя им необходимую инфраструктуру, – больницу в Дивриги, медресе в Малатье, полноценное куллие Хуанд-хатун с учебным заведением, имаретом и хамамом (а соответственно – и с налаженным водоснабжением) в Кайсери. Уместно вспомнить, что и маленькая «загородная» данишмендидская мечеть, позже получившая название Гюлюк-джами, после сельджукского завоевания Кайсери превращается в медресе Атсыз Элти-хатун, – кстати, как и комплекс Хуанд-хатун, тоже по частному заказу, осуществленному женщиной.

Тем самым мечети становятся для Сельджуков Рума не только инструментом политической риторики, средством прокламирования официальных ценностей и показателем «огосударствления культуры», но и действенной частью механизма решения градостроительных задач, – которые, правда, из-за монгольского нашествия окажутся в большинстве своем отложенными до возвышения Дома Османа.

XIII век: между Румом и монголами

Но туча, разделив небо пополам, продолжала свой путь на север, а на западе по-прежнему было светло и солнечно. И Джалалиддину примнилось, что туча эта подобна монгольскому нашествию, которое придавило его родную землю, а теперь двинулась на север, оставив солнце сиять лишь над державой сельджукских султанов. Надолго ли?

Р. Фиш. Джалалиддин Руми

После «золотого века» неминуем упадок, и для Сельджукского государства он наступил почти молниеносно. Правление Гиясаддина Кейхосрова II (1236–1246) оказалось рубежом могущества Сельджуков Рума как внутри собственной державы, так и во внешней политике. Продолжавшееся около двух лет (1239–1241) восстание Баба Исхака, имевшее сильную религиозную мотивацию и охватившее важные центры северо-востока и востока Конийского султаната, в т. ч. Малатью и Сивас, продемонстрировало наличие серьезной оппозиции центральной власти, несостоятельность «государственной идеи» и готовность к социальному взрыву, а победы восставших и трудности подавления бунта показали явную военную слабость преемника Алаеддина Кейкубада.[248]248
  См. подробнее: Cahen С. Pre-Ottoman Turkey. A general survey of the material and spiritual culture and history с 1071–1330. N. Y., 1968. P. 136 ff.


[Закрыть]

Этой слабостью не замедлили воспользоваться монголы. Выступив с территории завоеванного Закавказья, Байджу-нойон осадил и разграбил Эрзерум (1242), превратив его в плацдарм для дальнейшего похода. Султан Рума выступил к Эрзинджану, но, не дождавшись подхода войск, вступил в бой и потерпел сокрушительное поражение при Кёсе-даге (1243), открывшее монголам путь в Каппадокию так же, как ранее победа при Манцикерте привела в Анатолию сельджуков. Монголы овладели Дивриги и Сивасом, – вторым по значению городом султаната, разрушили и разграбили оказавший сопротивление Кайсери. Кейхосров II укрылся в Анкаре, согласился на выплату монголам огромной дани,[249]249
  Подробнее см.: Kolbas J. The Mongols in Iran: Chingiz Khan to Uljaytu, 1220–1309. Routledge, 2006. P. 120–122.


[Закрыть] однако, воспользовавшись разногласиями между монгольскими правителями и признав вассалитет по отношению к Бату (Батыю), хану Золотой Орды,[250]250
  Подробнее см.: Cahen. Op. cit. P. 269–270. Отмечу, что признание Румским султанатом сюзеренитета Золотой Орды произошло синхронно подчинению ей же русских княжеств.


[Закрыть] номинально сохранил султанат Сельджуков Рума к западу от р. Кызыл-Ырмак.[251]251
  Кызыл-Ырмак («Красная река») – древний Галис, считавшийся восточной границей Малой Азии (Каппадокии и Пафлагонии). По р. Галис некогда проходила граница между Ликией и Мидией, и, согласно известному двусмысленному предсказанию Дельфийского оракула, переход Креза через Галис привел к «разрушению великого царства» (Herod. I, 72–76).


[Закрыть]

Подробности установления правления монголов в Анатолии нас интересовать не будут: достаточно сказать, что управление «диким Западом»[252]252
  Melwille С. Anatolia under the Mongols // The Cambridge History of Turkey. Vol. I: Byzantium to Turkey, 1071–1453. P. 52. О правлении монголов в Анатолии см.: Ibid., Р. 51–57; Cahen. Op. cit. P. 269–279; Togan Z. V. Economic Conditions in Anatolia in the Mongol Period // Annales Islamologiques. 1991. № 25.


[Закрыть] владений наследников Чингис-хана, граничившим с «империей» Трапезунда, укреплявшимися армянскими царствами, тяготевшей к Сирии Верхней Месопотамией, и усмирение кочевых туркменских племен, «выдавленных» в Анатолию, монгольским ханам было удобнее осуществлять руками своего вассала, играя на внутридинастических распрях и выдавая ярлык на княжение, как это делалось и на Руси. От Сельджуков Рума требовались признание вассалитета, выплата дани и участие в монгольских военных операциях против Мамлюков;[253]253
  См. подробнее: Amitai-Preiss R. Mongols and Mamluks: The Mamluk-Ilkhanid War, 1260–1281. Cambridge, 1995.


[Закрыть] во внутренние же дела Анатолии монголы без очевидной необходимости не вмешивались.

После убийства Кейхосрова II своими же придворными земли Рума были разделены между его сыновьями, чьи интриги и борьба друг с другом – с помощью египетских Мамлюков и никейского императора, – за титул, территории и ханский ярлык зорко контролировались монголами. Соперничество братьев-соправителей – Иззеддина Кейкавуса II и Рукнеддина Кылыч-Арслана IV, – привело к практическому разделению султаната, формированию альтернативных центров в Конье и Сивасе и конкуренции администраций (в т. ч. в области архитектурного заказа). Именно на период междоусобиц (1246–1261) пришлись несколько событий, имевших важные последствия.

В 1258 г. в ходе ближневосточного похода монгольская армия Хулагу взяла и разграбила Багдад, положив конец халифату Аббасидов. Падение Багдада, истребление сотен тысяч его жителей, кощунственное уничтожение библиотек «Дома мудрости» означали конец «золотого века Ислама»;[254]254
  См.: Falagas М., Zarkadoulia Е., Samonis G. Arab science in the golden age (750–1258 C. E.) and today // The Journal of the Federation of American Societies for Experimental Biology. 2006. Vol. 20. № 10.


[Закрыть] гибель халифа аль-Мустасима и его семьи была воспринята не просто как прекращение династии, пятьсот лет управлявшей давно уже эфемерной мусульманской империей, но как потеря пусть номинального, но однозначного духовного лидера, в силу своего статуса олицетворявшего преемственность руководства уммой (мусульманской общиной), и крушение уверенности в незыблемости исламских ценностей и надежд на высшую защиту. Самого института халифата, возникшего сразу после смерти Пророка, а в последние столетия формально опиравшегося именно на Дом Сельджука, больше не существовало. Сельджуки Рума должны были воспринять падение Аббасидов и как лишение духовной поддержки, и как утрату важнейшей ценности, которую имело смысл защищать.

В 1261 г. великий хан Хубилай официально признал своего брата Хулагу ильханом – правителем завоеванных им западных земель; в свою очередь Хулагу признал Рукнеддина Кылыч-Арслана IV единственным султаном Анатолии, что подчиняло Конийский султанат более близкому, нежели Золотая Орда, ильханату и упорядочивало отношения Сельджуков Рума с монгольским сюзереном.[255]255
  Подробнее см.: Melwille. Op. cit. P. 57–64.


[Закрыть] Под номинальной властью слабеющих ильханов Конийский султанат формально просуществовал до начала XIV в., в свою очередь вынужденно признавая самостоятельность отделявшихся от него окраинных княжеств – бейликов, чья борьба друг с другом и подчинение Дому Османа станут едва ли не главным содержанием политической истории Анатолии в XIV в. Некоторые из этих бейликов, – прежде всего Караман, – не только быстро возвысились, но и казались реальной политической альтернативой и Конийскому султанату, и Османам. Ильханат наследников Хулагу пережил государство Сельджуков Рума лишь на несколько десятилетий.

Надежды на способность защитить достижения мусульманской цивилизации, возлагавшиеся на Сельджуков Рума Наджм ад-Дином ар-Рази и его персидскими и сирийскими современниками, были похоронены под Кёсе-дагом, разрушенным Кайсери и уничтоженным Багдадом. Очередное поражение сельджукского войска от нойона Байджу под Анкарой в 1256 г., вторжение мамлюков Бейбарса, в 1277 г. дошедших до Кайсери, взятие в том же году Коньи туркменским беем Мухаммадом ибн Караманом никак не способствовали возрождению этих надежд. Если в I половине XIII в. султанат Рума охотно принимал беженцев с Востока и мусульманская интеллигенция находила при дворе Гиясаддина Кейхосрова I и Алаеддина Кейкубада I радушный прием, пополняя и сельджукскую администрацию, и придворную «академию», то при их преемниках Анатолия стала не зоной иммиграции, а источником эмиграции, – очередная волна мусульманских переселенцев оказалась направлена уже из Анатолии на запад, в Византию, и на юг, в земли Мамлюков, вполне справедливо воспринимавшихся как сила, способная противостоять монголам, – и, в отличие от Сельджуков Рума, сумевших подтвердить эту способность.

Однако после политического подчинения территории Сельджуков ее экономическое и административное ослабление было монголам – и тем более ильханам, – совершенно не выгодно. Лишив Рум военной силы, разделив сферы влияния, укрепив новых вассальных правителей и назначив наместников, новые владыки Анатолии не ставили задачи разрушать административный аппарат Конийского султаната, созданный по понятной им персидской модели, унаследованный от эпохи расцвета Сельджуков Рума и продемонстрировавший свою эффективность, – просто потому, что исправное функционирование именно этого аппарата, не имевшего альтернативы, обеспечивало монголов данью. Достаточно было, приведя к власти наиболее удобного номинального султана (как это произошло с Кылыч-Арсланом IV), контролировать его с помощью преданных чиновников. Правда, этот механизм не всегда срабатывал, – примером тому служит бурная биография Муинеддина (Муин ад-Дина) Сулеймана Перване,[256]256
  См.: Cahen. Op. cit. P. 280–291; Melwille. Op. cit., P. 60ff. Титул «перване» («мотылек») первоначально обозначал наперсника, порученца; сейчас это слово используется в значении «пропеллер».


[Закрыть] зятя султана Рукнеддина Кылыч-Арслана IV и формального регента при малолетнем Кейхосрове III, почти два десятилетия лавировавшего между тюркскими князьями, ильханами и Мамлюками, создавшего удел с центром в Синопе (где его сыновья образовали местную династию Перванеоглу) и казненного монголами за предательство, или попытки создать свою династию потомками конкурента Перване, – Сахип Ата Фахреддина Али.[257]257
  Сахип Ата Фахреддин (Фахр ад-Дин) Али ибн аль-Хусейн ибн Абу Бакр (ум. 1289) – быстро возвысившийся после Кесе-дага сельджукский администратор, великий визирь султаната Рума (после смерти Перване), прославленный покровитель торговли и образования, меценат; его сыновья попытались создать независимый удж в Афьоне, подчинившийся бейлику Гермиян; см.: Wolper E. S. Understanding the public face of piety: philanthropy and architecture in late Seljuk Anatolia // Mesogeios. 2005. V. 25–26. P. 312–315; Brend. Op. cit. P. 360–382; Crane. Op. cit. P. 3–57; Ugur M., Ferit K., Mesut M. Selçuk veziri Sahip Ata ile Oğullannin hayat ve eserleri. Istanbul, 1934; Caner Ç., Şimşek Kuran G. Searching Traces of a Donor: Sahip Ata in Seljuk Architecture // Proc. 1st International CIB Endorsed METU Postgraduate Conference, Middle East Technical University, Faculty of Architecture. Ankara, 2006.


[Закрыть] Именно сложившиеся в правление амбициозных временщиков уделы тюркских племен, своеобразные пограничные марки,[258]258
  Turan O. Anatolia in the period of the Seljuks and the beyliks // The Cambridge History of Islam. Vol. la. Cambridge, 2008. P. 263.


[Закрыть] стали основой будущих бейликов.

* * *

Понятно, что в условиях ослабления правящей династии архитектура Анатолии не могла достигнуть той унификации, какую демонстрировала в эпоху расцвета Конийского султаната. Описанная выше модель «официальной сельджукской мечети», призванная визуализировать идеологию «государственного ислама» и отразившая процесс «огосударствления культуры», надолго перестала быть актуальной в связи с явной девальвацией представления о государственной идее, способной подпитывать и вдохновлять культурные процессы. Безусловно, идея эта исчезла не сразу и, как показывают памятники, не полностью; однако архитектурное выражение сильной центральной власти султаната, сколь бы слабой эта власть ни была на самом деле, вынужденно ограничивается унифицированными архитектурными деталями, – прежде всего узнаваемыми анатолийскими порталами.

Установление власти монголов в Анатолии привело к изменению сложившейся системы архитектурного патроната. Во второй половине XIII в. династия Сельджуков Рума перестала быть крупнейшим патроном крупных архитектурных проектов, каковым она являлась предыдущие полстолетия, в т. ч. заказчиком культовых зданий, в первую очередь из-за отсутствия средств.[259]259
  См.: Ögel S. The Seljuk Face of Anatolia: Aspects of the Social and Intellectual History of Seljuk Architecture // Foundation for Science, Technology and Civilization. Ankara, 2008. № 842. P. 5.


[Закрыть] Мечети, возводимые самими султанами или членами их семей, – например, Улу-джами в Девели около Кайсери (1282) или Ахмет-паша-джами в Токате (1287), – не «госзаказ», а плод личной инициативы и личного же финансирования, они уже не носят характера какого-либо «норматива» и теряются среди других построек. Между тем мусульманское культовое строительство не только не прерывается, но становится политически актуальным, – как символ сохранения власти мусульманских правителей, мусульманской культуры и ценностей в условиях монгольского сюзеренитета.[260]260
  См.: Hayes K. The wooden hypostyle mosques of Anatolia. Mosque – and State-building under Mongol suzerainty. METU Graduate School of social sciences thesis. Ankara, 2010. P. 2–3, там же библ.


[Закрыть]

Место султанов Рума в архитектурном патронате занял новый круг заказчиков, – верхушка сельджукской и монгольской администрации. Правда, поколение Каратая,[261]261
  Джелаледдин (Джалал ад-Дин) Каратай ибн Абдаллах (ум. 1254) – грек по происхождению, вольноотпущенник Алаеддина Кейкубада I, великий визирь Гиясаддина Кейхосрова П. После признания вассалитета Сельджуков Рума в период борьбы за престол и в начале правления Иззеддина Кейкавуса II был фактическим правителем султаната; см.: Cahen. Op. cit. P. 134 ff.


[Закрыть] Фахреддина Али и Перване оказалось последними крупными заказчиками архитектурных сооружений, – у их преемников так же не оказалось ни средств, ни амбиций, которые имело бы смысл выражать этими средствами.[262]262
  CM.:Melwille. Op.cit. P. 65–66.


[Закрыть] Некоторые ильханы и высшие чиновники ильханата (например, принявший ислам ильхан Ахмед Текудер и великий визирь Шемседдин Джувейни[263]263
  Шемседдин (Шамс ад-Дин) Джувейни два десятка лет был главным визирем (сахиб-диван) ильханов, а с 1278 г. – фактическим наместником Анатолии. Прославился как меценат; ему, в частности, посвящал стихи Саади. Неоднократно обвинялся в казнокрадстве; в 1284 г. казнен по подозрению в государственной измене.


[Закрыть]) были заинтересованы в укреплении мусульманской общины (часто в противовес христианам и иудеям), но их интересы были сосредоточены в первую очередь в Иране и Азербайджане,[264]264
  Подробнее см.: Петрушевский И. П. Иран и Азербайджан под властью Хулагуидов (1256–1353 гг.) // Татаро-монголы в Азии и Европе. М., 1977. С. 228–259.


[Закрыть] и их строительные усилия, отраженные, например, в медресе восточной и северо-восточной Анатолии, мало повлияли на эволюцию анатолийской мечети (чего нельзя сказать о медресе Центральной Анатолии, построенных по заказу сельджукских визирей).

Другую группу заказчиков новых мечетей, активизировавшуюся к концу XIII в., составили правители-бейлербеи, то прокламировавшие вассалитет по отношению к султанату, то демонстрировавшие независимость своей власти, но использовавшие и в одном, и в другом случае инструменты, унаследованные от Сельджуков Рума, – не только административную систему, но и монументальные средства политической риторики.[265]265
  См.: Turan. Op. cit., P. 251.


[Закрыть] Сюда же можно отнести представителей местной аристократии, чья активность возросла в период политического вакуума рубежа XIII–XIV вв. (например, наследников Перване и Сахип Ата). И для старой, и для новой знати строительная активность являлась маркером престижа и демонстрацией поддержки мусульманской общины; правда, их заказ принимал формы не больших городских мечетей, а компактных медресе, дервишеских обителей либо благотворительных сооружений (больниц, имаретов, ханов), чьи недостаточные размеры и строительное несовершенство обычно быстро вызывали необходимость перестроек, перепланировок и изменения первоначальных функций. Кроме того, перепланировка и функциональная переориентация зданий могли быть вызваны и развитием самого города, – так, некогда пригородные караван-сараи (ханы), попадая при расширении застройки внутрь новых городских стен, лишались роли укрытия, защиты для караванов, и перестраивались для иных целей.

Важную группу памятников культовой архитектуры второй половины XIII в. составляют здания, построенные по «инициативе снизу», на деньги самих мусульманских общин или их отдельных представителей (провинциальной знати, купеческих гильдий, ремесленных объединений), неожиданно оказавшихся весьма активными заказчиками. Речь идет не только о строительстве небольших квартальных мечетей-месджитов, обычно возводившихся по частному благотворительному заказу кого-либо из окрестных жителей, часто с целью увековечивания памяти о местночтимом религиозном авторитете либо о самом заказчике.

Ослабление центральной власти и идеологии «государственного ислама» привело к усилению влияния различного рода религиозных организаций, – суфийских тарикатов, дервишеских общин, религиозно-ремесленных объединений. Анатолия по-прежнему являлась территорией, куда из Ирана, Сирии и Египта устремлялись проповедники (баба) самых разных идей, как исключительно мистико-теологических, так и социально-реформаторских, неминуемо приобретавших религиозную окраску. Эти идеи легко находили приверженцев и последователей как среди жителей сельджукских городов с их развитой духовной культурой, так и среди недавних тюркских переселенцев, сохранявших кочевые обычаи и дополнявших суфийские и шиитские идеи народными верованиями.[266]266
  См.:Turan. Op. cit.,P. 252.


[Закрыть] Разнообразие и активность интеллектуально-религиозных поисков в Анатолии XIII в. продемонстрировали и восстания самозваного халифа Баба Исхака, и распространение идей Хаджи Бекташа, и популярность движения каландаров,[267]267
  См. подробнее: Кныш. Мусульманский мистицизм. С. 313–319; Melikoff I. L'ordre des Bektachis et les groupes relevant de Hadji Bektach // Bektachiyya / ed. A. Popovic, G. Veinstein. Istanbul, 1995; Аверьянов Ю. А. Хаджи Бекташ и каландары. Странствующие дервиши на землях Османского государства.// Иран-наме. 2009. № 3; Аверьянов Ю. А. Хаджи Бекташ Вели и суфийское братство бекташийа. М., 2011.


[Закрыть] и, безусловно, мистическая поэзия Джелаледдина Руми, благодаря которому Конья, по некоторым оценкам, ненадолго превратилась в один из интеллектуальных центров мира.[268]268
  См.: Wolper. Cities. P. 18. См. также: Cahen. Op. cit. P. 350–354.


[Закрыть]

Важное место среди подобных объединений, способных проявлять и реализовывать «инициативу снизу», занимало Ахийат аль-Фитйан (тур. Ахилик – «Братство молодых»), или ахи. Ячейки ахи выросли из гильдий специализированных ремесленников, срослись с дервишескими орденами и под влиянием проповедей о социальном переустройстве превратились в замкнутые группы, которые можно определить как религиозно-воинские братства, со своими идеологией, иерархией, организационной структурой и – в условиях явной слабости официальных властей на рубеже XIII–XIV вв., – взятыми на себя административными, контрольными и милицейскими функциями. Оставаясь подмастерьями-«цеховиками», члены ахи обучались владению оружием и оказались способны к обороне городов от туркменских набегов, после чего, показав себя организованной силой, с которой приходилось считаться, в ряде случаев могли осуществлять городское самоуправление, в т. ч. контроль за торговыми операциями, распределение миграционных потоков, выстраивание отношений с немусульманским населением и строительство культовых сооружений.[269]269
  Подробнее см.: Кныш. Ук. соч. С. 178 сл.; Гордлевский В. А. Из жизни цехов в Турции. К истории ахи // Гордлевский В. А. Избр. соч. Т. 1. М., 1960; Дилекчи И. Молодежь и образование в системе «Ахи» // Беларуская думка. 2012. № 4; Cahen. Op. cit., P. 335–341; Arnakis G. Futuwwa Traditions in the Ottoman Empire: Akhiş Bektashi Dervishes and Craftsmen // Journal of Near Eastern Studies. 1953. Vol. 12. №. 4. P. 232–247; Baer G. The Administrative, Economic and Social Functions of Turkish Guilds // International Journal of Middle East Studies. 1970. Vol. 1. № 1; Taeschner F. Beitrage zur Geschichte der Achis in Anatolia (14–15 Jhdt) auf Grund neuer Quelle // Islamica. 1929. № 11.


[Закрыть]

В суфийской антологии «Манакиб аль-арифин» («Жития дервишей») приводится вошедший во все биографии Руми рассказ о том, как некогда султан Алаеддин Кейкубад приглашал прибывшего в Конью Бахауддина Валада остановиться в своем дворце, но тот отказался, сославшись на установленный порядок, согласно которому дворцы предназначены для султанов, имамы должны пребывать в мечетях, шейхам же прилично находиться в ханаках, улемам – в медресе, дервишам – в завие, купцам – в ханах, а странникам – на постоялых дворах.[270]270
  См.: Wolper. Cities. P. 20; Джан Ш. Мевляна Джалаледдин Руми – жизнь, личность, мысли. М., 2008. С. 81–82; Hayes. Op. cit. P. 62–63.


[Закрыть] Данная антология составлена Шамс ад-Дином Афлаки уже в XIV в., когда, вероятно, можно было действительно говорить о том, что плоды архитектурной практики находили своего стратифицированного потребителя. Во II половине XIII в. на волне почитания вероучителей и в связи с уменьшением масштабов построек в городах Анатолии появляется своеобразный тип «неспециализированной мечети», – мечети-обители, текке.

Единого термина для обозначения функции таких построек и их планировочного своеобразия так и не сложилось: в литературе в зависимости от региона, вместительности построек и дополнительных их функций практически равноправно используются арабские, персидские, турецкие термины макам (стоянка[271]271
  Макам – араб. «место стояния» (ср.: Макам аль-Ибрахим – «место Ибрагима (Авраама)» на территории Масджид аль-Харам в Мекке), остановочный пункт каравана (это значение дало название литературному жанру «бесед»: см.: Борисов В. М., Долинина А. А. Абу Мухаммед аль-Харири и его Макамы // Аль-Харири Абу Мухаммед аль-Касим. Макамы. Арабские средневековые плутовские новеллы. М., 1987. С. 3–4). В суфизме «макамами» стали называть ступени духовного развития (так, ар-Рази обозначил разделы своей книги именно как «макамы»: Наджм ад-Дин Дайа ар-Рази. Лестница в Небо: Наука для влюбленных. М., 2008).


[Закрыть]), ханака, завие, текке (дерге, текие, такья – дервишеские обители), имара ('imara – трапезная), бука ((buq’a), аситана, переводимые как «обитель», «приют» (lodge, hostel) и даже «монастырь» (convent, monastery).[272]272
  См.: Стародуб Т. Х. Средневековая архитектура, связанная с суфизмом: ханака, завия, такия // Суфизм в контексте мусульманской культуры. М., 1989. С. 268–278; Wolper. Cities. P. XIV, 4, 63, 70, 99; Али-заде А. Исламский энциклопедический словарь. М., 2007. С. 112, 312; Petersen A. Dictionary of Islamic Architecture. L.-NY., 2002. P. 147, 279.


[Закрыть] Формально такие обители строились как резиденции почитаемого духовного лица (завие как индивидуальная келья) или группы лиц, например суфиев, принадлежащих к определенному тарикату (ордену) (текке, аситана), штаб-квартиры местных ячеек ахи и места собраний членов братств, однако служили не только жилищем или гостевым домом (хан). Здесь могли проводиться ритуальные церемонии (зикр, сема), религиозные диспуты, занятия с духовными учителями (тем самым обители брали на себя функции медресе), раздача пожертвований (что сближает текке с имаретами), и, безусловно, коллективные молитвы, в которых принимали участие не только размещавшиеся в обителях суфии и/или дервиши, но и жители окружавшего квартала и купцы из соседних лавок и бедестенов (крытых рынков), – и тем самым текке легко брали на себя выполнение функций квартальных (месджит) и даже городских мечетей (джами) как центров религиозной и социальной активности.

По мнению Э. С. Вольпер, подробно исследовавшей функционирование дервишеских «приютов», именно маленькие текке, на первый взгляд остававшиеся вне «официального» ислама, имели важнейшее консолидирующее значение в пестрой религиозной, социальной, этнической палитре Анатолии II половины XIII – начала XIV в., связывая духовных лидеров, странствующих дервишей, местную элиту, ахи, торговцев, горожан, иммигрантов.[273]273
  Wolper. Cities. P. 11.


[Закрыть] Строительство текке оказывалось для патронов, – как правило, представителей провинциальной знати или торговой элиты, реже – правительственных чиновников, – не только вполне доступной возможностью почтить уважаемых религиозных лидеров, продемонстрировать благочестие и увековечить свое имя на портале культового здания: возведение и содержание небольших «приютов» обходилось намного дешевле, чем крупных городских мечетей или медресе, а «дивиденды» от поддержки влиятельных групп суфиев или дервишей, к которым прислушивались горожане и купцы, были для политически амбициозных заказчиков неизмеримо выше, чем от проповедей имамов в мечетях или подготовки учеников медресе.[274]274
  Подробнее см.: Wolper E. S. The Politics of Patronage: Political Change and the Construction of Dervish Lodges in Sivas // Muqarnas. 1995. Vol. XII. P. 39–41.


[Закрыть]

Кроме того, содержание обители, при всех династиях и политических режимах расценивавшееся как несомненно богоугодное дело, позволяло защитить имущество от возможных посягательств государства и переводить часть собственности в специально основанный вакф[275]275
  Вакф – неотчуждаемое имущество (земли, постройки, учреждения), переданное на благотворительные цели. В Исламе передача имущества по вакуфному договору (вакфия) расценивается как одно из наиболее богоугодных деяний и заслуга перед Богом, которая не прекращается и после смерти учредившего вакф лица (вакифа) до тех пор, пока вакф служит оговоренным целям. См., в частности: Rogers М. Waqf and patronage in Seljuk Anatolia: the epigraphic evidence //Anatolian Studies. 1976. № 26.


[Закрыть] (выражаясь современным языком, укрывать активы от налогообложения), что превращало мусульманскую благотворительность в финансово выгодное предприятие.[276]276
  Wolper. Cities. P. 25–27, 35–36.


[Закрыть] Более того – инкорпорация текке в базарные кварталы способствовала установлению тесных контактов дервишей и торговцев, становившихся новыми спонсорами религиозных общин, тем самым не только экономя средства патронам и вакуфным фондам, но и облегчая при необходимости сближение провинциальной аристократии и представителей торгового сословия.

На примере трех анатолийских городов – Сиваса, Токата и Амасьи, – Э. Вольпер показала, что, несмотря на небольшие размеры, ограниченную вместительность и предельную архитектурную простоту, дервишеские обители весьма успешно выполняли и градостроительную функцию. Города Сельджуков Рума имели, как правило, один четко фиксированный центр, – цитадель с находящимися внутри (как в Кайсери) или в непосредственной близости от нее (как в Конье и Эрзеруме) дворцом, большой мечетью и медресе; таким образом, административный, религиозный и интеллектуальный центры города совпадали, а вся остальная застройка оказывалась периферией по отношению к цитадели. В условиях ослабления султаната именно текке оказались новыми точками социальной консолидации, «низовой» альтернативой «государственному исламу» и официальным медресе, – они, в отличие от караван-сараев, располагались внутри городских стен, но в отдалении от цитадели, чаще всего вблизи базаров, на полпути от городских ворот к историческому центру, потерявшему свое значение. К концу XIII в. небольшие текке каппадокийских городов, дополняемые целым рядом помещений и даже отдельных зданий, превращаясь в многофункциональные комплексы и формируя вокруг себя необходимую инфраструктуру,[277]277
  См.: Wolper. Cities. P. 48, 52, 57–59, 97–100.


[Закрыть] децентрализовали сельджукские города и в качестве градостроительных ячеек оказались предтечами османских куллие.

Токат. Текке Шамс ад-Дин ибн Хусейн. План

Расширение обителей привело к их полной перестройке в XIV–XV вв. в более вместительные мечети и медресе, так что первоначальная планировка этих зданий оказалась полностью искажена, частично сохранились лишь фрагменты фасадов и декорации. Э. Вольпер сделала попытку обозначить некую типологию и архитектурную эволюцию зданий «дервишеских приютов», однако географическая ограниченность привлеченного материала и его плохая сохранность не делают ее обобщения и выводы о неких «особых отношениях между интерьером и окружающим пространством»[278]278
  Wolper. Cities. P. 60–66.


[Закрыть] убедительными. Кроме того, сама исследовательница признает, что очень часто трудно типологически различить текке и медресе (особенно учитывая, что и те, и другие могли быть перестроены из зданий церквей), ханаки и ханы, индивидуальные завие и здания мавзолеев. Тем не менее на основании реконструкций можно заключить, что непременным элементом всех обителей был квадратный зал, перекрытый куполом, использовавшийся для всех публичных мероприятий – коллективных молитв, зикров, сема, диспутов и занятий с учениками-мюридами. Именно купольный зал, вокруг которого формировались жилые комнаты, хозяйственные помещения и в который открывались имеющиеся в некоторых комплексах сводчатые айваны, роднит планировку текке с квартальными мечетями (месджит). Следует отметить, что симметричное расположение боковых келий относительно центральной оси в некоторых обителях, – например, в текке Шамс ад-Дин ибн Хусейн в Токате, – близко к планировке раннеосманских мечетей «типа Бурсы» и должно было облегчать выбор образца при последующей перестройке обителей в городские мечети.

* * *

Уже через несколько лет после поражения Сельджуков Рума при Кёседаге (1243) в Кайсери возобновляется культовое строительство. Город не только восстанавливается после разорительного похода Байджу, но и расширяется: новый комплекс Хаджи Кылыч-джами[279]279
  См.: Oney G. Haci Kiliç Cami ve Medresesi // Belleten. 1966. vol. XXX.


[Закрыть] (1249–50) строится к северу от разрушенного монголами Старого города, – очевидно, здесь возникают новые жилые кварталы, нуждавшиеся в мечети. Заказчиком от имени Иззеддина Кейкавуса II выступил сельджукский наместник Абулькасим ибн Али ат-Туси, продолжая линию официального патроната Сельджуков Рума.

Нетрудно заметить, что инерция сельджукского заказа проявляется и в явном продолжении типологии большой сельджукской мечети. Выражается это не только в значительных размерах новой постройки, – 52×37 м, что значительно превосходит обычные размеры квартальных месджитов и, вероятно, нужды жителей северного квартала Кайсери, использовавших здание только для молитвы. Планировка новой мечети оказывается логичным развитием Хуанд-хатун-джами, – находящийся в нескольких сотнях метров последний большой комплекс эпохи могущества Сельджуков Рума остается образцом для местной культовой архитектуры. Правда, возможно, что речь идет не о сознательной ретроспекции в отношении памятника славного прошлого, а лишь о продолжении сельджукского архитектурного патроната в сложившихся формах «официальной мечети», – династия Сельджуков Рума продолжает существование, разгром при Кёсе-даге ощущается лишь как досадный эпизод недавнего прошлого, а не как непоправимая катастрофа и тем более исторический водораздел между домонгольским «золотым веком» и периодом упадка, Кайсери возрождается после похода Байджу…

Хаджи Кылыч-джами неоднократно поновлялась (своды ее переложены, кладка стен местами оказалась очень грубой с включением сполий) и была значительно перестроена в XVII в., но сохранила первоначальную планировку (во всяком случае, в южной части).[280]280
  Ток О. Kayseri Haci Kilic camii’ine tahsis Edilen Huseyin Bey vakfi’nin H. 1080–1090 (M. 1670–1680) yillarina ait muhasebesi // Turkish Studies. International Periodical for the Languages, Literature and History of Turkish or Turkic. 2014. Vol. 9/4.


[Закрыть] Ее почти квадратный молитвенный зал разделен на пять продольных нефов, перекрытых продольно же ориентированными сводами, образованными стрельчатыми арками, опирающимися на квадратные в сечении столбы. Средний неф шире боковых; прилегающий к стене киблы поперечный неф также немного шире остальных, однако из-за направления его сводов параллельно михрабной оси и одинаковой высоты перекрытий интерьер остается зальным без явного выделения Т-образно пересекающихся осей. Как и во всех «официальных сельджукских мечетях», основным мотивом интерьера остаются низкие и широкие стрельчатые арки, на которые опираются сводчатые перекрытия нефов с подчеркнутыми щелыгами.

Кайсери. Хаджи Кылыч-джами. Вид с юга

Михрабная ячейка перекрыта куполом на парусах, причем нижние углы парусов опущены очень низко, как это было сделано в Хуанд-хатун-джами. Купол опирается на профилированные Г-образные столбы и соответствующие им выступы в стене киблы, превращающие пространство купольной ячейки в аналог выделенной максуры, как это делалось в более ранних анатолийских мечетях Конийского султаната и, как мы видели, в их иранских «прототипах». Неглубокая михрабная ниша снаружи закрыта не соответствующим ей четырехугольным выступом. С соседней сельджукской мечетью рассматриваемую постройку роднит и выделение в качестве главного входа в молитвенный зал прохода в восточной стене здания во второй от стены киблы травее, оформленного выступающим из плоскости перспективным порталом (пристроенный к порталу минарет – более поздний).

Кайсери. Хаджи Кылыч-джами. План

Соответствие планировки молитвенного зала Хаджи Кылыч-джами модели «официальной мечети» выражено и в том, что в северной части здания сделан двор-сахн, в настоящее время соответствующий по размерам четырем ячейкам интерьера и закрытый стеклом, но очевидно занимавший большее пространство. Таким образом, в планировку мечети возвращается полноценный двор, окруженный галереей-реваком. Двор опоясан квадратными в сечении столбами, постановка которых вдоль боковых сторон не соответствует нефному членению молитвенного зала. Первоначальную композицию двора в плане мечети несложно реконструировать, если учесть позднейшую перестройку здания и изменение его функций.