Текст книги "История с продолжением"

Ехали долго. Когда выехали, наконец, из промзоны, окружавшей Москву, Пятый и думать забыл о разных мелочах, типа непонятно зачем нужной второй “Волги”. Перед ним открывались такие виды, что у него перехватило дыхание от радости. Полтора десятилетия его окружали лишь серые бетонные стены предприятия, а при редких побегах – такие же серые стены подвала, из которого они почти не решались выходить днём. А тут! Боже ты мой, ради такого стоило потерпеть и пулю в голове… а голова, кстати, почему-то начинает кружиться. Он прикрыл глаза и откинулся на спину, отдыхая. Лин продолжал не отрываясь смотреть в окно.

– Уже подъезжаем, – сообщил Юра, и, обратившись к Лину, добавил, – и если ты попробуешь удрать, мы с Колей устроим охоту на специальных зайцев. С такими длинными рыжими патлами…

Лин, не поворачиваясь, показал ему фигу и снова уставился в окно. Он был тоже очарован открывшимся видом – пологие сухие холмы, покрытые лесом со свежей молодой майской листвой, небольшие сосновые рощи, речушка с песчаным обрывом, высокое светлое небо… Миновав ограждение и пропускной пункт (тут-то и выяснилось, что в первой “Волге” ехал сопровождающий со всеми документами), они въехали, наконец, на территорию базы отдыха. Охрана с недоверием покосилась на странных пассажиров второй машины, но вопросов задавать не стала. Вскоре “Волги” подошли к кирпичному двухэтажному коттеджу, стоящему за отдельной оградой, надсмотрщики вынесли вещи, Лин смотрел вслед отъезжающим машинам и примерился было сделать им ручкой, но Валентина его вовремя остановила.

По приезде Пятого сразу же отвели в комнату на втором этаже. Он очень устал, поэтому, с трудом дойдя до кровати, упал на неё, как подкошенный. Глаза его закрылись сами собой, едва он донёс голову до подушки. Валентина отыскала в шкафу одеяло, укрыла его, устроила поудобнее, задернула штору и потихоньку вышла – пусть спит. Ну, попустит обед. И что с того? Зато отдохнёт.

На пороге комнаты она нос к носу столкнулась с Лином, который явно намеривался немедленно пройти в комнату. Валентина остановила его приказала не шуметь.

– Ты это что? – с упрёком спросила она. – Тебе вожжа под хвост попала? Угомонись немного, пойди отдохни и дай ему полежать с дороги. Или ты решил, что раз ты тут, так тебе всё можно?

– Я не хотел… просто здесь так здорово!… А чей это дом? – полушепотом поинтересовался Лин.

– Правительственная дача-кляча, – ответила Валентина, – кого-то из среднего звена. Не знаю, чья именно, у этих домов почти каждый год хозяева меняются. А зачем тебе это?

– Просто интересно. Я немного обалдел – до ближайшего забора не меньше трёхсот метров, да и то… не разглядишь даже, где этот самый забор… А сосны какие!… А воздух!… Боже, какой дрянью мы дышим в городе…

– Легенду знаешь? – Лин отрицательно покачал головой. – Мы – команда уборщиков, готовим дом и участок к приезду хозяина. Тебе и Пятому показываться людям на глаза настоятельно не рекомендуется, рабочий по ремонту помещений в крайней степени дистрофии – явление, которое трудно объяснить. Понял? Впрочем, насколько я знаю, тут на пять километров вокруг нет ни одной живой души, зона отдыха с того года стоит на карантине, да и охраняется она получше, чем наше предприятие.

– Всё понял, – Лин улыбнулся, – учту. А где мне можно отдохнуть?

– Посмотрим сейчас, – пообещала Валентина. – Я, между прочим, мужу хотела позвонить. Ты там телефона не видел?

– Видел. В столовой, – ответил Лин, – наши конвоиры, кстати, уже где-то нашли пиво и к вечеру они у нас будут совсем хорошие, если вы их не остановите… Пока я смотрел, что на улице, они обнаружили холодильник. А что Пятый?

– Спит, я же говорила. Может, мы слишком рано решили ехать, ты так не думаешь? – с сомнением спросила Валентина. – По-моему, он пока ещё слишком слаб для подобного…

– Всё будет в порядке, – заверил её Лин. Он посмотрел на закрытую дверь и лицо его на мгновенье изменилось – на нем проступил след горя, но лишь на мгновение, не более. Лин, слишком живой по натуре, не мог долго грустить, когда вокруг в живописном беспорядке было расположено столько соблазнов – от леса на горизонте, до холодильника прямо под носом. Вместе с Валентиной они спустились в столовую.

– Чтоб я так жил! – поприветствовал их Юра, держа в правой руке банку с пивом, а в левой – пакетик с жареным арахисом. – Во лафа! Рыжий, ты посмотри, как пиво-то называется… перевести могёшь?

– “Золотой фазан”, – перевёл Лин, – Юра, по-моему, тут сплошные консерванты, так по крайней мере, написано на банке…

– Да иди ты, зануда, – отмахнулся Юра, – Валентина Николаевна, желаете баночку? Мы это мигом устроим.

– Позже, Юра. Вначале дело, а пиво можно и вечером попить…

– А кроме пива там что-нибудь есть? – поинтересовался Лин. – А то жрать охота… Отдай орехи, тебе нельзя, ты растолстеешь… нет? Вот прямо и нет? А там ещё осталось? Правда? Ну, я пошел, – и он сделал пару шагов вслед за Юрой в сторону кладовки.

– Лин, аппетит перебьёшь, – предостерегла Валентина.

– Ну и шут с ним, – парировал Лин, – я орехов хочу, я их десять лет не ел, между прочим… И Пятому пакетик не худо бы заныкать от этих гавриков…

– Ну ладно, так и быть, – смилостивилась Валентина, – но не очень увлекайся, хорошо?

– Не знаю, – с сомнением произнёс Лин, – мне это сделать очень трудно, вы же в курсе. Вот только аппетит у меня всегда хороший. Был бы такой характер… хороший, а?

– Не дури. Предупреди ребят, что обедать через полчаса будем, и скажи… Нет, про пиво я им сама напомню.

– …Слушай, вот бы так всегда! – с чувством произнёс Коля, когда Валентина ушла, наконец, на кухню. Лин и Юра с удобством расположились в креслах, Юра продолжал потягивать пиво, Лин грыз орехи.

– Ага, – откликнулся Лин. – А то ты только ногами машешь, от тебя и слова-то человеческого не дождешься.

– Ты пойми, рыжий, я же это не со зла. По-моему, вы с Пятым – дураки, каких мало. Рассказали бы всё, что им нужно, да и жили бы себе припеваючи, на такой вот даче, да с пивом, да с бабами… забыл уже, небось, как баба безо всего выглядит?… И какого рожна вы упрямитесь? На этот раз повезло, выжил он. А вдруг на следующий – хана? Тогда что? А мы ведь работаем, мы вас не хотим специально для понта… как это сказать…?

– Калечить, – услужливо подсказал Лин.

– А хоть бы и калечить, – агрессивно продолжил Коля, – не можем мы вас в покое оставить, понимаешь ты это, башка садовая?

– А мы и не просим, – спокойно ответил Лин, – сейчас, конечно, если кто из вас к Пятому ближе, чем на полметра подойдёт – будет иметь дело со мной…

– Одурел, что ли? – возмутился Юра. – За кого ты нас держишь? За фашистов каких?

– Слушай, а может, и вправду нам его стоит немного поколачивать, чтоб медленнее поправлялся, а? Уж больно пиво хорошее, даже жалко будет потом уезжать… – хохотнул Коля.

Лин вскочил.

– Не стоит, рыжий. Он подал хорошую мысль, мне тоже хочется остаться здесь подольше, – раздался негромкий голос. Лин поднял голову. Пятый стоял в дверном проеме, прислонясь к косяку.

– Ты зачем встал? – упрекнул его Лин, – Тебе же лежать надо, после дороги…

– Я уже отдохнул. А что у вас тут происходит? – поинтересовался Пятый.

– Садись, – пригласил Юра, – мы тут пиво пьём… Да не стой ты в дверях, я же вижу, тебя ноги не держат. Лин, помоги ему.

– Я могу и сам дойти, Лин. Вы уже ели?

– Нет пока, – оживился Лин, – а что?

– А то, что Валентина зовёт всех обедать, вот что. И просит вас, ребята, перестать наливаться пивом. Идемте, а то неудобно…

Пообедав, все разошлись по дому, который обыкновенным советским людям показался бы просто огромным. Юра с Колей, не смотря на Валентинин запрет, пошли дальше дегустировать “Золотого фазана”, Лин и Пятый набрали из библиотеки, которую неугомонный Лин уже успел отыскать, кучу книг и выбрались на террасу – почитать и поболтать, а Валентина, убедившись, что в доме есть все мыслимые удобства и прелести, завалилась на диван перед видаком. Вечером поужинали и разошлись спать.

Ночью Валентина проснулась от постороннего звука – то ли стона, то ли крика, она толком и не разобрала. Накинув халат, она прошла в комнату, где спали Лин и Пятый. Её взору предстала такая картина – Пятый сидел на кровати и, держа непослушными руками кружку с водой, жадно пил. Вода проливалась ему на подбородок и на грудь. Лин сидел рядом с ним и с тревогой следил за тем, как он пьёт.

– Что случилось? – спросила она.

– Ничего, – откликнулся Лин, – просто сон. Да, Пятый?

– Да, – чуть помедлив, ответил тот, – ничего страшного…

– Ты уверен? Эй, а что это у тебя на руке? Ободрался, что ли?

– Я… не помню. Наверное…

– Спать ляжешь? – поинтересовалась Валентина, отмечая про себя, что он бледен, что руки у него трясутся, а взгляд стал вдруг таким же затравленным, как бывал временами в самые худшие дни на предприятии. – Подожди ложиться, я сейчас… Лин, последи пока, я кое-что принесу.

Валентина вышла. Она направилась в свою комнату, взяла чемоданчик с лекарствами и достала из него транквилизатор и шприц. Сейчас они в один голос примутся утверждать, что это не нужно. Но она-то знает, что ещё как нужно. Подумав секунду, она прибавила к лекарствам ещё и йод с ватой. Где он успел так приложить руку? Во сне махнул, что ли? Вообще, это безобразие надо прекращать. Один укол на ночь – и все дела. Валентина вздохнула и направилась обратно.

– Валентина Николаевна, это лишнее, совсем не надо… – начал было Лин, едва завидев в её руке шприц, но осёкся – Пятый просто посмотрел на него. Без укоризны, без злости. Вообще без каких бы то ни было эмоций. Но Лин смолк.

– Спасибо, Валентина Николаевна, – сказал Пятый, – боюсь, мне сегодня без этого не уснуть. Лин, а ты не хочешь присоединиться? Ты ведь тоже… плохо спишь. Если это можно так назвать – спишь…

Пятый перенёс процедуру молча. Потом так же молча он вытянулся на кровати. Лин же, видя, что Валентина не спешит уходить, улёгся на соседнюю. Валентина сделала укол и ему. Пятый уже засыпал, на его лице выражение только что перенесенного кошмара сменило спокойствие и умиротворение.

– И всё-таки я против таких сильных средств, – сонно пробормотал Лин, – потом весь день как варёный ходишь…

– Это хорошее лекарство, рыжий, – заверила его Валентина, – не придумывай всякие глупости.

Остаток ночи прошел на удивление спокойно. Однако на следующую ночь всё повторилось, с той лишь разницей, что на этот раз Лин перебудил всех окружающих своими криками. И на следующую – тоже. Пришлось Валентине в срочном порядке запрашивать консультанта из города. Какого же было её удивление, когда к ним приехал тот самый пожилой хирург, который оперировал Пятого. Первым делом Валентина полюбопытствовала, почему приехал именно он, как же так вышло?

– Честно говоря, я напросился сам, – ответил тот, – помните про ту бутылку шампанского, которую я по неосторожности вам обещал? Вот я и выполняю обещанное, причём, смею заметить, с некоторым избытком. У меня в багажнике имеется бутылка хорошего коньяка, а для ваших орлов – три бутылки водки. Ну как?

– Честно говоря, от вас я такого не ожидала, – призналась Валентина, – я думала, что вы…

– Этакий сморчок, – хитро улыбнулся хирург, – ошибались, девушка. Я у вас до завтра погощу, если позволите. Кстати, не надо меня по имени-отчеству каждый раз величать. Вы же язык сломаете, произнося каждую минуту “Эдуард Гершелевич”. Достаточно Эдика.

– Лину это понравится, – пообещала Валентина, – вы ему дадите отличный повод поострить в своё удовольствие.

– Как у него дела? Всё так же психует или уже нет?

– Вроде нет… Кстати, что он там вытворял у вас, почему вы решили, что он помешанный? Простите, что я об этом спрашиваю, но когда мы войдём в дом, нормально говорить станет невозможно – Лин повсюду сует свой нос, от него не спрячешься…

– Как я понимаю, это был аффект с элементами психоза. Он, к примеру, начинал биться головой о стену. В прямом смысле. Кусал себя за руку, уж про губы и молчу – он их просто сожрал, кровь лила, не переставая. Нам он, правда, не мешал, только плакал… но когда ты оперируешь и знаешь, что у тебя за спиной сидит друг того, кого ты работаешь, становится не по себе. И ещё… Я чувствовал, что если пациент умрёт у меня под ножом, я легко могу отправиться вслед за ним. Лину бы просто никто не сумел бы помешать. Не успели бы. Страшновато было, признаюсь. А как Пятый? Ведь, если память мне не изменяет, вы вызвали меня из-за него…

– Пятый… – Валентина немного подумала. Они стояли перед входом, на широком кирпичном крыльце, в доме слышались приглушенные расстоянием голоса – Лин в чем-то убеждал Юру, смеялся Коля. – Он, конечно, пока не оправился, ходит еле-еле, хотя, конечно, старается в этом никому не признаваться. Я-то вижу, насколько он слаб, но остальные… Эти идиоты ничего не понимают… Физически он окрепнет месяца за два, два с половиной… но в душе у него, по-моему, твориться что-то страшное. И не ранение тому виной, а если и виной, то косвенно. Я это за ним замечала и раньше, но не в такой степени. Что-то его мучает, он заторможенный какой-то, даже на улицу боится выходить… по-моему, боится…

– Это плохо. Гоните его на воздух при первой же возможности. А теперь пойдемте, не гоже так долго оставаться здесь, а то они ещё поймут, что мы тут с вами секретничали. Сейчас я сделаю то, зачем приехал, а уж вечерком мы с вами посидим. И, думаю, коньячок пятнадцатилетней выдержки очень кстати окажется, а? Повод есть, так сказать, второе рождение… Кстати, они пьют?

– Не знаю, – замялась Валентина, – они говорили что-то о плохой реакции на алкоголь, но это было довольно давно. Пока что я не замечала за ними подобного.

– Ладно, спрошу сам. – Эдуард Гершелевич закрыл машину и проследовал за Валентиной в дом.

– Пятый! – позвала Валентина. – Иди сюда, к тебе приехали!

– Иду, – откликнулся тот, – а кто?

– Врач.

– Опять? – обречено спросил он, спускаясь со второго этажа.

– Не опять, а снова, – парировала Валентина, отступая и пропуская старого хирурга.

– Здравствуй, дружок, – негромко произнёс тот, подходя, – вот мы и встретились. Не ожидал мня увидеть, скажи честно?

– Нет, – помедлив ответил Пятый, – если вы хотели меня удивить, то можете считать, что добились успеха. Но вы так сильно изменились…

– Старею, старею. Это ваши годы идут медленно, наши же летят… Пойдём, немного посидим на кухне, ты мне расскажешь, что с тобой твориться, авось, чего и надумаем вместе.

Они прошли на кухню и Пятый плотно закрыл дверь.

– Это, конечно, сюрприз, – тихо сказал он, – я и не думал, что вы ещё… практикуете…

– Вот ещё! А кто, по-твоему, оперировал тебя?

– Вы? – несказанно удивился Пятый. – Я всю жизнь думал, что вы – патолога анатом.

– Я – всё сразу. И того немножко, и этого чуть-чуть. Что, скажешь – плохо получилось? По моему, вполне прилично.

– Господи, да о чём вы… Спасибо вам огромное, я даже не знаю, как вас…

– Не меня благодари, а Лина, – отмахнулся хирург, – это он тебя спас, а не я. Я только сделал то, что от меня зависело. И не более того. Ладно, Бог с этим всем, давай по делу. В чём проблема-то?

Пятый пожал плечами и нахмурился.

– Я… это трудно объяснить, но я… словом, когда ложусь спать, начинает сниться всякая дрянь. Но не совсем как сон, скорее, это в большей степени явь. Слишком реально, слишком правдиво. Кстати, у Лина тоже самое, правда, с некоторыми вариациями. – Пятый потер ладонями лицо. – Вот и все причины.

– Ничего, это дело поправимое, – заверил его хирург. – Всё будет хорошо, я тебе это обещаю.

* * *

Ю зиен лефепс фа ин ски Ты забери меня с собой

Эн спере со ин Я этого хочу,

Эн сихес ду ар орт[3]3
  “Хи сефес ду ар орт”… в другом варианте: “Эн сефес ду ар орт”. Слова “хи” и “эн” обозначают одно – тождество. На русский язык фраза не переводится, вернее, перевод затруднён тем, что нет слова, эквивалентного слову “сихес”. Можно условно перевести как “святые”. Перевод всей песни в первозданном варианте был невозможен, существует лишь приблизительный перевод, сходство с оригиналом в нём – настроение самой песни и некоторые интонационные и мелодические ходы.


[Закрыть]Я не противлюсь, нет…

Ю ипро та а нелси ас Но угасает свет,

Ин фа а сигеф тро Я слышу голоса,

Эн сивет то сие хос… Зовущие вперёд…

На столе стояла полупустая бутылка водки, бутылка коньяку, несколько тарелок с разнообразной закуской, большой противень, полный горячей жареной картошки с мясом, три бутылки нарзана и пепельница, полная окурков. Вся честная компания расположилась вокруг стола и на данный момент слушала Лина. Тот играл на фортепиано, стоявшем в углу гостиной, она же столовая, и, надо признать, играл хорошо. Он нашел инструмент ещё днём и, немного попрактиковавшись, освоил его на вполне приемлемом уровне. Валентина, заставшая его на первом этапе экспериментов с клавиатурой, со смехом сказала, что этому делу люди учатся годами, да и то не всегда выучиваются. На этот выпад Лин, тоже со смехом, ответствовал, что он и не на таком играл в своей жизни, что не велика наука, и что если у него не выйдет, то его, Лина, можно будет со спокойной совестью сдавать в утиль. Оказалось, что в утиль рыжему ещё рановато. Даже надсмотрщики, и те на время перестали жевать и принялись слушать. Голос у Лина был приятный. Конечно, до профессионалов ему было далеко, но недостатки вокала полностью растворялись в эмоциональном напряжение, излучаемом песней, которую он пел. Сначала он спел эту песню на каком-то совершенно непонятом языке, Валентина и Эдуард Гершелевич стали переглядываться в полном недоумении, затем, не останавливаясь, перешел на русский. Когда он закончил петь, Пятый, секунду помолчав, сказал:

– Я и не знал, что ты её перевел… спасибо.

– Неплохо получилось? Правда?

– По-моему, хорошо, – согласился Пятый, – спасибо, рыжий. Перевод часто разрушает песню, но, мне кажется, тут этого не произошло.

– Может, чего повеселей знаешь? – спросил до сих пор молчавший Коля. – “Мурку” можешь?

– Напой немного, сейчас сделаем, – откликнулся Лин.

…Идею этой вечеринки подал Эдуард Гершелевич. Осуществление идеи взвалила на свои плечи Валентина, Пятый, увидев, что она трудится, принялся ей помогать, Лин, бросив фортепианные упражнения, присоединился к ним. За готовкой они разговорились.

– Вы, Валентина Николаевна, наверное думаете, что нам придется только смотреть, как вы пьёте? – вкрадчиво спросил Лин.

– Думаю, что да. Я ещё не забыла, как тебя напоили водкой и как я тебя потом откачивала…

– Мы тут подумали и я решил, что сегодня мы пьём с вами, – твердо произнёс Лин, – механизм прост до одури – алкоголь понижает давление, это нечто типа вашего кодирования, нам его в своё время сделали. Можно давление поднять каким-нибудь препаратом, заранее… и через пару часов мы будем в очень пьяном и счастливом виде.

– Дозировку на сульфокамфакаин я рассчитал, – добавил Пятый, – всё нормально получиться, Валентина Николаевна, не сомневайтесь.

Валентина с удивление поглядела на него.

– Ну, ты даешь! – со смехом сказала она. – И это мой скромный Пятый, который всех наставляет, предостерегает и всем старается показать, каким честным нужно быть, чтобы помереть пораньше. Я тебя не узнаю, ей Богу…

– Я тоже человек и мне тоже хочется водки. Иногда. Очень редко. Я же не пью её каждый день, верно? Мы лет пятнадцать спиртного в рот не брали, понятно, что хочется… вспомнить… как это бывает.

Валентина готова была поклясться, что он вот сейчас улыбнется, но этого не произошло, Пятый остался серьёзен, как всегда.

Кошки

Пятый

Весенняя ночь, мартовская, холодная, стояла над Москвой. Тёмная улица была тиха, машины проезжали по ней редко, в остальное же время тишина властвовала безраздельно. Ни малейшего шума не доносилось с улицы – ни шагов, ни голосов, ни движения. Это было неправильно, ведь Лин давно уже должен был вернуться. Что-то случилось, Пятый это чувствовал, но ничего поделать не мог – просто-напросто не было сил. Оставалось одно – сидеть и ждать. Тишина. Только еле слышный шум воды, бегущей по трубам, да редкие шорохи, непонятно откуда идущие. Он ждал…

* * *

На этот раз они сбежали крайне неудачно. Вышли плохо, пришлось драться не только с надсмотрщиками, что были в “тиме”, но и с охраной, что наверху. Ребята там подобрались, как на зло, на редкость крепкие, и Пятый, когда они с Лином в конце концов прорвались и вышли, сказал:

– Нет, рыжий, уволь… это в последний раз… хватит на сегодня.

Однако всё ещё только начиналось. До города они добирались пешком – стащить ключи от машины не удалось, поймать попутку – тоже. Когда они попытались забраться в кузов какого-то грузовика, стоявшего на обочине, их заметил водитель этого самого грузовика. Пришлось спешно сматываться – перспектива получить по многострадальным рёбрам монтировкой не прельщала. Посчастливилось им только тогда, когда они, уже совершенно вымотанные, добрались до остановки рейсового автобуса, идущего в город, пройдя километров двадцать – шли больше пяти часов. Автобус подошёл почти что сразу. Уже совсем стемнело, когда они, промёрзшие до костей, избитые и голодные, доковыляли, едва не падая с ног, до своего подвала. Лин кое-как открыл дверь, они вошли. Первым делом сели поближе к трубам, стараясь хоть немного согреться, довольно долго молчали. Затем Лин сказал:

– Чтоб я ещё раз так вышел!… Ты есть хочешь?

– Не знаю… хочу, наверное, – Пятый тяжело вздохнул, – а ты?

– Если не пожру – скопычусь этой же ночью, – горько ответил Лин. – Слушай, эта фраза вызывает у меня какие-то странные реминисценции…

– Ты повторил ту самую фразу, которую говорил в прошлый раз, – ответил Пятый. – Кто пойдёт?

– Давай я, – вызвался Лин. – Деньги у нас есть?

– Тридцать копеек, – Пятый вытащил из-за трубы монетки и взвесил их на ладони. – Не густо, что и говорить…

– На батон хлеба хватит, – Лин отобрал у Пятого деньги, – пойду, пока совсем хреново не стало… Дойти бы…

– Может, не стоит? – Пятый с трудом поднялся на ноги и вытащил из за труб телогрейку. – Не боишься?

– Не очень, но есть… Я соскучился по воле, хоть воздухом подышу…

Лин врал – не до воздуха ему было. Свернув за угол дома он остановился, привалился плечом к стене и опустил голову. Хреново – это очень мягко сказано. Лин даже не был уверен, что у него хватит сил дойти до булочной, но посылать за хлебом Пятого – это будет равносильно убийству, совершённому с особой жестокостью. Тот вообще на ногах не стоит. Полдороги падал, брёл, как деревянный – ноги еле переставлял, куда шёл – толком не смотрел… Нет уж, пусть сидит, отдыхает… Бог с ним.

До булочной Лин, однако, добрался. Но в самой булочной, когда он стоял в очереди, ему стало совсем уже скверно. Сознания он не терял, просто вдруг подогнулись колени, монетки, зажатые до того в кулаке, посыпались на вниз и Лин осел, как подкошенный, на пол. От него шарахнулись в разные стороны какие-то бабы, стоящие в очереди, а кассирша завопила:

– Надь, вызывай милицию! Пьяный!…

Лин ничего не смог толком объяснить людям в форме, они же поняли, что Лин трезв, но отпускать его не стали, отвезли в КПЗ. Кто-то обратил внимание на ткань, из которой была сделана Линова одежда, а ещё кто-то, видимо совсем умный, решил, что Лин, видимо, смылся из какой-то части, и самоволка подзатянулась… Лин очутился в “обезьяннике”, за решёткой, не сумев толком осознать, что происходит. Прежде, чем он смог как-то поправить положение, прошло больше суток. Кто-то из временных сокамерников сказал ему, что, если долго упрашивать ментов, они могут позволить позвонить. Лин канючил телефон несколько часов подряд, потом, под вечер, ему, наконец, дал-таки позвонить какой-то молоденький милиционер. “Ну будьте дома!” – молился про себя Лин. Ему повезло – Валентина оказалась на месте.

– Валентина Николаевна, заберите меня отсюда! – выпалил Лин, едва та взяла трубку.

– Откуда? – не поняла Валентина. – Вы разве не в подвале?

– Пятый в подвале, а я – в милиции, – сообщил Лин. – Не ел четверо суток. Пошёл в булочную, а тут…

– Понятно, не продолжай. Номер отделения скажи… всё, записала… жди.

Через полтора часа Лин и Валентина уже ехали к подвалу – забирать Пятого. Скандал, который закатила Валентина в злосчастном отделении, был выше всякой критики.

– Лин, ты придурок, – говорила Валентина по дороге. – Нужно было сразу звонить мне. Сразу! А вы…

– Имеем мы право хоть немного пожить в относительном покое? – спросил Лин.

– Имеете! Только не таким дурацким образом.

До подвала они добрались быстро, и Лин, войдя первым, начал озираться в поисках друга. Темнота скрывала предметы, поэтому Лин шёл фактически на ощупь, спотыкаясь, обходя почти не видимые в темноте препятствия. Валентина шла за ним следом, тихо, но очень выразительно ругаясь. Пятый оказался там, где его оставил Лин сутки назад. На том же самом месте. В той же самой позе – сидел, прислонившись к трубам. Это-то и напугало Лина. Он со страхом посмотрел на Валентину.

– Ты что? – в голосе Валентины звучало недоумение. – Рыжий, в чём дело?

– Он так и… он что… Пятый, что такое?… – Лин присел рядом с другом и потряс того за плечо. Пятый стал медленно заваливаться на бок, Валентина и Лин уложили его на пол.

– Спит, что ли? – спросила Валентина.

– Вторые сутки?… Вы что?

– Поехали к Вадиму, – со вздохом произнесла Валентина. – Доигрались – подвал, подвал… Самостоятельные больно выискались… идиоты!…

* * *

Гаяровский, на их счастье, оказался на месте. Пятого, который так и не очнулся, уложили на железную каталку и увезли в смотровую, а Валентина и Лин принялись бродить по больничному коридору. Прошло больше часа, и лишь потом Вадим Алексеевич выше к ним – выдалась минутка.

– Вадь, ну что? – спросила Валентина. – Что с ним такое?

– Ты дура, Валюша. Это не смешно – бросить парня на сутки одного в таком состоянии…

– В каком? – не поняла Валентина.

– Валя, у него двусторонняя пневмония и шок. Фактически, он в коме. Где были твои глаза? На затылке? Ты когда-нибудь в своей жизни держала в руках стетоскоп?… Или ты даже не знаешь, что это такое?

– Да ты что…

– Ничего. Из комы выведем, думаю, антибиотики проколем… но нельзя же запускать, ей Богу. Это же глупо – потом приходится возиться вдвое дольше обычного… Это ты понимаешь?

– Прости, Вадим. Посидеть с ним можно?

– Хоть всю ночь. Мы ему, конечно, поможем, но выхаживать и возиться – это чисто твоя прерогатива. Ясно?

– Хорошо… Вадим, я только рыжего домой заброшу – и сразу вернусь. Я быстро. Ну, и для Пятого кое-что из дома привезу. Ладно?

– Да езжай, чего отпрашиваешься, словно школьница… Валь, мы его, наверное, пока всё-таки в реанимацию сунем, а то мало ли что. Он, конечно, слабоват, да ещё сколько времени пробудет в коме – неизвестно…

– Ты сам как думаешь, долго?

– Обычно, если всё идёт, как положено – то очнётся быстро… Что говорить, милая моя, что сделано, то сделано, будем вытаскивать… Езжай, я пока послежу.

Вернулась Валентина через пару часов, было уже девять вечера. Пятого к тому времени определили, Валентина с ног сбилась, разыскивая нужное отделение. К счастью, Гаяровский пришёл ей на помощь, и Валентина заняла свой пост, сев на стул рядом с койкой. “В какой уж раз, – с тоской подумала она, устраиваясь поудобнее, сидеть здесь предстояло ещё ой как долго. – Когда это всё кончится?” Пятого поместили в двухместный бокс в самом конце коридора – в реанимации его не приняли, сказали, что лёгкий, не стоит.

– Вадь, опять в палату для умирающих? – с раздражением спросила Валентина, входя. – Ну зачем? Коек, что ли, не было?

– Что было, то и дали, – отмахнулся Гаяровский. – Зато никто мешать не будет. Всё, я пошёл. Если что – позовёшь.

Ночь уже давно вступила в свои права, когда Пятый очнулся. Несколько минут он лежал, тихонечко приходя в себя, не открывая глаз. Плохо, очень плохо. Дышать тяжело. Знобит. Он, наконец, открыл глаза. Валентина это сразу заметила.

– Привет, – тихонько сказала она, – ты как?

– Не повезло, – прошептал он в ответ, – опять не повезло… а где?…

– В больнице, у Вадима, – Валентина подвинула свой стул поближе к кровати, – пить хочешь?

– Нет, – ответил он.

– А что хочешь?

– Поговорить, если можно… – Пятый попытался лечь немного поудобнее, и Валентина поправила ему подушку.

– О чём? – спросила Валентина.

– Просто… поговорить… очень редко хочется, но всё же… – Пятый дышал тяжело, часто. – Я понимаю, что ночь… что поздно… но…

– Ничего, Пятый. И плевать, что ночь. Что ты хочешь сказать?

– Подвал… – Пятый пристально посмотрел на Валентину, от этого взгляда, хоть и еле различимого в темноте, у неё по коже пробежали мурашки, – там темно… очень темно… и запах… вы там были?…

– Да, – ответила Валентина, – мы же приехали за тобой…

– Где рыжий?…

– У меня дома, где ещё. Его забрали в милицию, он там просидел больше суток. А потом…

– Я понял… – Пятый закашлялся и виновато, непонимающе посмотрел на Валентину. – Что-то я… совсем дошёл…

– Ты болен, – объяснила Валентина. Пятый кивнул.

– Я знаю… пневмония… вот только где?… Ведь там же тепло…

– Где? – не поняла Валентина. Ирреальная картина – два перекрещивающихся слабых световых квадрата, один – из приоткрытой широкой двери, ведущей в коридор, второй – из окна, от стоящего на некотором расстоянии фонаря… и темнота, скрывавшая подлинное выражение живых лиц. Только слабенький ночник над кроватью вносил некое подобие ощущения реальности.

– Около труб… в подвале… и ещё… там кошки… худые, голодные, грязные… их много, больше десятка… и они боятся. Боятся и прячутся… только глаза видно… а знаете, – на долю секунды Валентине показалось, что он ухмыльнулся, – у них такие же глаза… как у меня… я там сидел и думал… – Пятый облизнул сухие губы, – может, всем, у кого… такие глаза… место только в подвалах?… Может так быть… или нет?… Валентина Николаевна?…

Валентина тихонько взяла его за руку, сжала худую холодную ладонь между своими… Пятый дышал часто, тяжело, Валентина слышала, как сильно он хрипел при каждом вдохе. Блуждающий, больной взгляд, вялая рука…

– Нет, – ответила Валентина. – И не думай даже.

– Запах… – снова сказал Пятый. – Знаете, так пахнет… смерть… кошки, они ведь не так уж и долго живут?… Верно?… – Валентина кивнула. – Так и есть… я так и думал… я там сидел, и думал… ещё давно, очень давно… – он закашлялся, и Валентина помогла ему сесть повыше, – много лет назад… я подарил… своей начальнице… там, ещё дома… подарил кошку… смешно… перевод тоже рифмуется… немного по-другому, но… похоже… – он говорил всё неразборчивей и тише.

– Что, Пятый? Что – похоже? – Валентина наклонилась поближе, чтобы лучше слышать.

– Кошка… на шести ножках… – Пятый поморщился, – Лин так… сказал… правильно… рыжий прав…

– Кошка на шести ножках? – с удивлением спросила Валентина, подумав про себя: “Бредит”.

– Да… это не сложно… изменение кода, реконструкция… правда, без права… селекции вида… иногда такие курьёзы… делают… смеха ради… только я… не для смеха, а чтобы… дать понять, каково это… я даже… заплатил сам, чтобы ей… не платить… это дорого… ведь мы же… с Лином… тоже в своём роде… курьёз… уродцы… это она нас… создала… а я – кошку… смешно, правда?…

– Слушай, не надо, – попросила Валентина, стараясь говорить по возможности мягко, – ты устал, только-только очнулся, и прямо вот так сразу… не стоит. Отдохни, ладно?…