Текст книги "Юридическая психология. Социальная юриспруденция. 2 том"

«Детектив – это интеллектуальный жанр, основанный на фантастическом допущении того, что в раскрытии преступления главное не доносы предателей или промахи преступника, а способность мыслить…»

(Хорхе Луис Борхес. «Детектив»)

Филология не один раз подводила Зигмунда Фрейда. Великий психоаналитик недооценивал значение слов. Смысл вербализованных переживаний, постоянно вытесняемых из сознания и появляющихся там вновь и вновь, благодаря психологическому механизму, подобному ленте Мёбиуса, понял лишь Жак Лакан. Это дало ему основание объявить себя единственным ортодоксальным фрейдистом. «Sacra»» – святой и гнусный имеет амбивалентный смысл, как и все мертвые слова. Амбивалентность живых слов, также довольно таки часто встречаемое явление. Она отражает или двойственность предмета, который одет в слово. To put in the word. Или становление самого слова, которое никак не может догнать свой предмет. Преступник – дважды амбивалентное слово. Как и преступление. Но, по иной причине, чем «мертвое» слово святой. «Предмет», который содержит в себе слово преступник (как и преступление), постоянно ускользает. И смысл, и значение терминов «преступник» и «преступление» не первичны. Они зависят от иных терминов. Ближайшими в группе смыслов являются закон и норма. С термином «преступник», постоянно происходит то, что, до относительно недавней поры происходило, например, с термином «болезнь». Люди болели всегда, и лечились всегда. Но, понятие болезни потеряло свою амбивалентность лишь в эпоху Возрождения. Уильям Гарвей и после своей смерти подвергался гонениям не только церковниками, но и коллегами, за то, что дал понятию болезнь имманентно психосоматическое содержание. Болезнь потеряла свою амбивалентность, а врачи приобрели юридическую ответственность и профессиональную деонтологии за свое лечение. За что канонизировали Галена – не известно. Но врач, курирующий больного, согласно амбивалентных представлений римского врача о болезни, никогда не отвечал ни за врачебную ошибку, ни за смерть больного, которая наступала по причине лечения. Так как ни первое, ни второе доказать из-за амбивалентности понятия «болезнь» было нельзя. А ведь Гален, если внимательно почитать его труды, не знал только двух вещей, чтобы превратить абстрактный галенизм в строгую науку и конкретную практику. 1. Болезнь суть преступление «границ» здоровья. 2. «Все живое происходит из яйца».

Только со второй половины шестнадцатого века понятие «болезнь» обрела свой предмет. Врачи стали руководствоваться не амбивалентной и абстрактной моралью, а кодексом долга – деонтологией. Они стали, как и все граждане, подсудными. Правда, и в 2002 году, еще сильна тенденция, отождествлять боль и смерть с болезнью, на чем базировался галенизм. И это несмотря на то, что самые тяжелые и безусловно смертельные болезни третьего тысячелетия, например, рак или СПИД, никогда не начинаются с боли. А современные люди, в большинстве своем умирают не от болезней.

Пенитенциарному психологу важно знать, чтобы правильно мыслить, что его клиенты могут и не быть преступниками, как не были ими осужденные по доносу, без вины виноватые. Но, если преступление доказано, то пенитенциарному психологу нужно найти в своем клиенте, совершившем данное преступление те психосоматические или пространственно-временные параметры, в пределах которых его клиент совершил преступление. И решить при этом, весьма сложную задачу: в каком модусе врожденном или приобретенном, клиент совершил преступление.

Здесь вновь можно для наглядности сопоставить болезнь и преступление. Так, если при болезни важно, каков патогенез синдрома – наследственный (эндогенный), или приобретенный (экзогенный), и какую роль в его развитии сыграли пространственно-временные параметры, в которых появилась болезнь. То при преступлении важно, каков модус личности, совершившей преступление – наследственный (эндогенный) или приобретенный (социогенный). В обоих случаях важны и пространственно-временные параметры совершенного преступления. Если пространственно-временные параметры лишь оформляют болезнь или преступление, не являясь их внутренней структурой, то при иных пространственно-временных параметрах, в обоих случаях, рецидива не будет. Это не исключает ни другого заболевания, ни другого преступления. Но, исключает важный, «внутренний» механизм болезни или преступления. А, именно, серийность.

Понятие «серийность», еще в должной степени не осмыслено ни юридически, ни психологически. В наше время серийных убийц, подчас повторное убийство, совершаемое в иных, чем предыдущее, пространственно-временных параметрах, или даже модусах личности, принимается за продолжение серийности. При этом, педофилию, которая по всем параметрам является серийным преступлением, рассматривают как одно модальное преступление. Даже, если с медицинской точки зрения личность, занимающаяся педофилией, является перверсной.

Но, для прояснения излагаемого здесь материала, совершим небольшой экскурс в нашу историю. Отметим некоторые моменты становления понятий преступление и преступник в истории России. Сразу подчеркнем, что в России, данные понятия потеряли свой амбивалентный смысл примерно на сто пятьдесят лет позже, чем в остальной Европе. Только после юридической реформы, включающей в себя и радикальное изменение пенитенциарной системы, осуществленной Петром Великим, «преступник» и «преступление», (точно также, «тюрьма», «острог», «яма», «каторга», «ссылка»), приобрели однозначный смысл, сохранившийся и поныне.

«Соловки» и «Сибирь» – настолько «заряжены» пенитенциарностью, для всего цивилизованного мира вот уже несколько веков, что в них трудно даже заподозрить амбивалентный смысл. А, до Великого Раскола 17-го века и Соловки, и Сибирь, играли значительную роль в хозяйственном освоении – Поморья (Соловецкий мужской монастырь, скиты, жилища делового люда). Казачьи отряды Ермака осваивали Сибирь в конце 16-го века. Но и тогда, как в Соловках в монастыре, скитах, на свободном поселении, так и у Ермака на «дозорах», находили убежище люди со всей России, боясь мести не столько Государства, сколько частных лиц, в отношении которых они совершили преступление.

После Великого Раскола Православной Церкви, учиненного патриархом Никоном, старообрядцы, не принявшие его реформы, были объявлены вне закона, и бежали на Соловки и в Сибирь. Соловки и Сибирь стали местом укрытия от казни. Соловецкий монастырь, изрядно пополнили стрельцы, крестьяне, посадские люди и монахи, со всех концов России. А также солдаты и сподвижники, разбитого войска атамана Степана Тимофеевича Разина. Восемь лет царские полки, посланные на Соловки, чтобы расправиться с непокорными и непокоренными, нашедшими на Соловках убежище, не могли взять Соловецкую крепость. Этот период вошел в нашу историю, как «Соловецкое сидение». В годы Советской власти всемирной горькой известностью стали лагеря для политических заключенных – «СЛОН» и «СТОН». Сейчас там возрожден монастырь. Несколько десятков религиозных отшельников построили новые скиты. Построен и музей в память жертв репрессий советского периода.

Сибирь стала каторгой для декабристов, польских повстанцев и петрашевцев. Генерал-губернатор Сибири Николай Николаевич Муравьев-Амурский мечтал создать в Сибири независимое Государство, от Уральского Хребта, до берегов Тихого Океана. Его друг и помощник, владелец золотых приисков и фактический хозяин Байкала, автор первого проекта БАМа, создатель оригинального протеза ноги и дирижабля, составитель Айгунского Договора с Китаем, благодаря которому, после подписания, Н. Н. Муравьев получил приставку к своей фамилии «Амурский» и был «милостиво прощен» Николаем 1 за «вольнодумство», известный петрашевец, кровный родственник Грузинского царя Вахтанга V1, предок автора этого учебника, Рафаил Александрович Черносвитов, детально разработал «Конституцию» «Сибирской Руси». Взятый царем «под подозрение», отсидел в Кексгольмской Крепости 5 лет. Он называл Сибирь «Русским Эльдорадо»!

«Острог» и «тюрьма» – первые пенитенциарные образования на Руси, несколько сотен лет имели амбивалентный смысл. Сразу, как они появились, в них чаще добровольно скрывались люди, совершившие то или иное преступление, боясь мести родственников своей жертвы. Одновременно, туда сажали и по приговору преступников, для наказания и осознания, что свобода слаще неволи. Латинская autarkeia, по-русски, стала называться охотой. Так, «охота» приобрела разные смыслы, но, отнюдь, не амбивалентность.

«Охота пуще неволи!» – первое и исторически, и филологически, и психологически, озвучивание своего сокровенного мотива преступной личностью. Никто в истории, ни философ, ни психолог, ни криминолог, так точно не выразил движущего мотива преступной личности, как Василий Макарович Шукшин. Он создал чрезвычайно яркий, живой и психологически безукоризненный образ врожденного преступника, движимого по жизни автаркией, в рассказе, который так и назвал: «Охота жить!».

Первое, на что следует обратить внимание, как бы не логично это выглядело. Вот основные этапы становления понятий «преступник» и «преступление» в нашем Государстве. Преодоление их амбивалентности. Материал, подчеркиваем, рассматривается с позиций пенитенциарной психологии, а не юриспруденции.

В связи с изменением характера наказаний, менялся и взгляд на личность преступника и на то, что считать преступлением. Таким образом, со времен «Древнейшей Русской Правды», характер наказания имел к преступлению формальное отношение. Основной задачей наказания преступника была… его защита!

Возможно, острог возник как первый барьер на пути людей, желающих отомстить человеку, совершившему преступление. Он представлял собой частокол, то есть забор из заостренных наверху кольев. Острог – первое реальное ограничение наказание преступника. Защита его от мести, то есть, неограниченного наказания, которое также не считалась ни с личностью, совершившей преступление, ни с его мотивом, ни с серьезностью преступления. Человек всегда, после совершения преступления, оказывался один на один с толпой родственников, друзей и товарищей потерпевшего. При этом, в мщение включались даже дети. Поэтому месть была, как правило, более жестоким и мучительным наказанием, чем само преступление. Если преступнику мстили все, кто находился, в каком угодно отношении к пострадавшему, то за преступника, никогда и никто не заступался, даже родные и близкие. На Руси и после реформ Петра Великого, еще долго не приживались слова «преступник» и «преступление». Вместо них, в зависимости от преступления, которое квалифицировалось и называлось: «обидой», «мукой», «соромом», «протором». «пагубой». Преступник, следовательно, именовался «обидчиком», «мучителем», «срамником», «проторщиком», «пагубнщиком». Преступление на Руси традиционно, вплоть до «недавней» поры, в народе считалось позорным делом. Преступников на Руси всегда жалели, подспудно считая, что человек, совершающий преступление, делает это против своей воли. Берет на себя «муку» То есть, амбивалентное отношение к преступнику, да и к преступлению, изначально было амбивалентно. И эта амбивалентность не преодолена до сих пор. Вспомним, с какой мукой и болью, главный герой Василия Шукшина, Егор Прокудин («Калина красная»), в отчаянии признается своей невесте Любе Байкаловой: «Никем больше не могу быть на этой земле – только вором». Этот прямо фольклорный русский врожденный преступник, имел кличку – «Горе». Рудимент народного отношения к преступникам на Руси.

Второй попыткой защитить преступника от мстителей – введение денежного выкупа пострадавшему или его семье: 1) виры – штрафа за убийство, 2) головщины – также за убийство, 3) урок, протор, пагуба. Прежде, чем рассмотреть отношение к смертной казни на Руси, то есть, пагубу, подчеркнем, что никакая величина денежного выкупа потерпевшему или его семье, как отражено в разной «Русской Правде», никогда их «не успокаивала». От преступника всегда требовалась покора. Смиренное признание своей вины и личная просьба помилования.

Месть преступнику, как показывает история России, в генетической программе русского человека. Там ее «больше», чем в горячей крови итальянцев. Но, русичи, ни потерпевший, ни члены его фамилии, никогда не мстили ни родственникам, ни детям «обидчика». В России, среди славянского населения, никогда не могли появиться «Монтекки» и «Капулетти»! Даже во время Гражданской войны.

Третьей, и последней попыткой Государства «оградить» преступника от жестокой мести потерпевшего или членов его семьи, было регламентирование мести. То есть, свыше указывалось: 1) какое время, после совершения преступления, потерпевшему или его родственникам разрешалось мстить (например, два года или один месяц, в зависимости от характера преступления); 2) в пределах какой территории разрешалось мстить: на территории всего Государства, или родного города, где проживал потерпевший, или – в какой-то части этого города, или – в отведенном специально для мести месте; 4) в каком объеме могла быть осуществлена месть (на Руси никогда не действовал ветхозаветный принцип: «око за око»); этот объем имел чрезвычайно широкий диапазон: от четвертования до легкого укола острием меча или ножа, что могло быть поручено ребенку. Нарушивший данные предписания сам становился преступником.

Непонятная жалость к уголовному преступнику на Руси, сохранившаяся в глубинах психики и современного славянина, настолько в древние века была велика, что стирала сословные различия. То, что преступника укрывали церкви и монастыри, уже, по меньшей мере, странно. Получалось, что уголовное преступление, в том числе и убийство с целью ограбления, и изнасилование с последующим убийством, Богу угодное дело! Или, Церковь ставила себя в положение, по ту сторону морали и нравственности. Но то, что холоп, совершивший преступление, находил убежище у бояр, прячась от мести жертвы или ее родных, (если при этом помнить, что холоп не мог заговорить с представителем высшего сословия, и должен был вставать на колени, или, по крайней мере, низко склонять голову и снимать шапку, при случайной встрече с ним), выглядит явно иррационально! Уголовное преступление в древней Руси начисто стирало сословные порядки и законы. Почти с полной уверенность можно утверждать, что пенитенциарная система на Руси возникла и формировалась как средство защиты уголовного преступника Государством от мести частных лиц. Все меры наказания за уголовное преступление были по существу, мерами защиты уголовного преступника.

Здесь нужно, наконец, отметить главное: все, выше изложенное о преступлении, принявшее форму стойкой народной традиции на Руси, имеет отношение только к уголовному преступлению. Также следует повторить, что представитель власти, вплоть до Великого Князя, никогда сам не вмешивался в течение уголовного дела. И, когда к нему обращались представители потерпевшей стороны, отделывался неопределенной санкцией, типа: «учинить наказание, согласно вине», «взять пеню, согласно сорому», «уладить дело покором».

Совершенно иное дело, когда преступление совершалось против Государства (измена, предательство, разглашение государственной тайны, сговор с врагами, моральный или материальный ущерб государственной казне, уклонение от государственных обязанностей и т.д., и т.п.) или против Армии (уклонение от воинской обязанности, предательство, шпионство в пользу врага, измена, дезертирство и т.д., и т.п.). Государственные и военные преступники всегда карались жестокими пытками и смертью, не зависимо, к какому сословию они принадлежали, и являлись кровными родственниками (детьми) Государя или полководца. Святослав Хоробрый отрекся от всех своих родных, в том числе от матери, считая принятие христианства и истребление древлян Ольгой – государственной изменой. По сохранившимся скудным источникам, по приказу Святослава, Ольга была казнена. Святослав носил перстень, на котором на исконном русском языке было написано: «Сам себе род». Илья Ефимович Репин знал, что писал, когда создавал картину «Иван Грозный и сын его Иван» (1885 г.). Петр Великий казнил своего сына за государственную измену. Сталин, подписавший известный приказ о военнопленных, отказался от своего сына Якова. Все знают, что сказал казацкий атаман Тарас Бульба, когда узнал о предательстве своего младшего сына: «Я тебя породил, и я тебя убью!».

Несколько слов об отношении Великих князей и царей к смертной казни. Известно, что большое давление оказывалось Великого князя Владимира, крестившего Русь и Великого князя Ярослава мудрого, чтобы они отменили смертную казнь. Также известен ответ Владимира: «Бог казнил и мне велел казнить!». Ярослав мудрый не отменил ни одной смертной казни. Владимир Мономах – единственный из великих князей, кто временно отменял смертную казнь.

Итак, пенитенциарному психологу, повторяем, необходимо иметь концептуальное знание о становлении и амбивалентности понятий «преступник» и «преступление», включающее в себя историю проблемы. Особенно важно знать направление, традицию и народность в становлении краеугольных понятий пенитенциарности.

Литература

А. Богдановский. «Развитие понятий о преступлении и наказании в русском праве». Москва. 1857 год.

В. Сергеевский. «Наказание в русском праве». Москва.1888 год

Н. Таганцев. «Лекции по русскому уголовному праву». Москва. 1887—1902.

В. Фойницкий. «Учение о наказании в связи с тюрьмоведением». Москва. 1898 г.

Н. Кузьмин-Караваев. «Характеристика уложения и воинский устав о наказаниях». Москва.1890 год.

Б. А. Рыбаков. «Культура Древней Руси». М., 1956

«Вначале было число»

(Барух Спиноза. «Пропедевтика этики»

«Совесть нужно доказывать, как теорему»

(Готфрид Вильгельм Лейбниц. «Новые опыты о человеческом разуме». 1704)

Здесь необходимо напомнить, что Гиппократ, несмотря на обширный врачебный, педагогический и научный опыт, считал, что характер присущ только женщинам, страдающим «бешенством матки» (Hysteria). Мужчины, согласно Гиппократу, характера не имели.

Теофраст, заложивший основы этики и описавший криминальные характеры, не дал дефиниции понятия «характер».

Только в начале Х1Х века, благодаря немецкому психиатру и психологу Эрнсту Кречмеру, характер стал медико-психологическим термином. Кроме того, огромной заслугой Кречмера явилась гениальная попытка связать характер с особенностями строения человека. Он сказал: «Строение тела и характер» (E. Kretschmer. «Medizinische Psychologie, ein Leitfaden fur Studium und Praxis». Leipzig. 1922), и стал классиком психиатрии. Судя по его выделенным и описанным характерам, он был плохим психопатологом. Ни один его характер в природе вещей и духов не существует. Таким же плохим этнопсихологом (см. «Пластическая анатомия», атлас). В настоящее время нет ни одного, уважающего психолога или психиатра, который не предложил бы свою характерологию. Несмотря на бесконечное разнообразие «характеров», описание их совпадает, и имеет прототипы среди пациентов пограничных или психосоматических клиник во всех развитых странах. Если же вернуться ко временам Гиппократа и внимательно перечитать в подлиннике «Характеры» Теофраста, то возникает очень сильное предположение, что в конце языческой эры, человечество поголовно мутировало. Результатом этой мутации стал характер, как неотъемлимая составляющая человека всех времен и народов. При этом, Теофраст оказывается предвидел эту мутацию, ибо никто из его друзей-философов его не понял.

Вторая половина ХХ-го века находилась под «знаком» патологического характера, или психопатии. Во всех странах и континентах появилась огромная армия людей, у которых никогда в жизни не было синдромов психических расстройств, но которые, благодаря своему поведению, преступающему все нормы, стандарты и законы человеческого общежития, не могла считаться, тем не менее, психически здоровой.

Эти «новые люди», где бы они ни жили, В СССР, США, Европе, В Африке или Азии, какой бы расе они ни принадлежали, обладали весьма одинаковыми личностными свойствами, определяющими их modus vivendi – способ существования. Вся эта огромная масса людей, если оценивать ее количество глобально, характеризовалась двумя формами жизни: асоциальностью или антисоциальностью. Была между этими двумя основными группами прослойка – типы, modus morbi. Это люди, существование которых определялось сущностью жить в болезни. Литература о пограничных типах (а речь идет именно о них), на всех языках чрезвычайно обширна и разнообразна. Поэтому мы рассмотрим данную категорию лиц, как они «обретали себя» в СССР. Заметим, что разнообразные попытки разобраться в пограничных «конституциях», осуществленные социологами, психологами, криминологами и философами, не увенчались успехом. Поэтому, волей не волей, ими занялись психиатры. Кстати, обвинение советских психиатров, что они «прячут в психиатрических больницах инакомыслящих» и исключение их за это из WPA, соответствовало истинному положению вещей, в котором сами психиатры были, без вины виноватыми. Потом, когда наши психиатры были «реабилитированы» и восстановлены в WPA, появились публикации ряда Европейских стран, Канады, Мексики, США и Японии, согласно которым в закрытых психиатрических больницах этих стран, собственных диссидентов было намного больше, чем во всех психиатрических больницах, вместе с институтом им. В. П. Сербского («пугалом» западного обывателя).

Другое дело, что в «демократических открытых социумах» у «пограничных» субъектов было гораздо больше возможностей жить, соответственно своему «модусу» и не досаждать законопослушным гражданам. Это положение, нужно подчеркнуть, принципиально изменилось в конце ХХ-го века. Частично, потому, что «рухнул» железный занавес. Частично потому, что рухнула не зыблемая свобода личности западного обывателя. «Открытое общество», задолго до событий «11 сентября», обнаружило всю свою эфемерность. Оно, как оказалось, давно скрывало в себе: 1) мусульманский монолит, 2) огромную, враждебную открытому обществу и его нормам общежития, армию «зеленых», 3) «сексуальных меньшинств», которые стремительно стали трансформироваться в могущественный глобальный клан «голубых и розовых», 4) нищих «антиглобалистов», которые также стремительно превращались в хорошо организованную и финансируемую армию. В «открытом обществе» к третьему тысячелетию появились те же самые проблемы, которые сыграли далеко не последнюю роль в исчезновении в небытие могущественной супердержавы СССР. И «носителями» этих проблем, оказались, еще не в далеком прошлом, социально безопасные для «открытого общества» пограничные типы.

В СССР пограничная психиатрия давно считалась самым трудным и непонятным разделом общей психопатологии и частной психиатрии. «Клиенты» пограничной психиатрии в СССР давно были гражданами, с которыми ни психиатры, ни психологи, ни социологии, ни МВД и КГБ, по существу не знали, что делать. Они не подлежали лечению, ибо, как известно, горбатого могила исправит. А, если говорить медицинским языком, то лечить можно все, что угодно, кроме характера. А пограничные личности отличались от всех других сограждан, именно и только характером. Но, так как, во-первых, характеров, как известно, много. (Это множество увеличивается в № степень раз, если принять во внимание, многочисленные «личностные особенности», объединяемые термином «характер» – смотри ниже). А, во-вторых, среди пограничных личностей было не мало личностей, творчески одаренных. При чем, в разных областях науки, литературы и искусства. Они приносили и пользу, и славу своему Отечеству, законы и нормы которого попирали. Даже диссиденты все, как один были гении.

Сознавая свою инаковость, многие «пограничники», не сговариваясь, объединились в сюрреалистическое общество советскому народу. Представители это «общества», как правило из среды интеллигентов, так и называли себя – бывший интеллигентный человек – БИЧ. Огромная армия «бичей» двинулась в 80-х годах на Дальний Восток и Крайний Север. Те же «пограничники», которые не нашли в себе моральных и физических сил сорваться с родимых мест, стали заполнять пограничные отделения и спец. психиатрические отделения, приобретая пожизненно «клеймо» «СО» – социально опасный. Одновременно с этим на психиатрических съездах и конференциях, которые проходили в СССР, «ломались копья», по поводу пограничных типов: называть ли их «психопатами» или «психогениями», или «невротиками»? «Социопат» – это слово было в СССР запрещено. Его не встретишь даже в энциклопедических справочниках. Если перечитать сейчас все, что было напечатано о «пограничных личностях» во второй половине ХХ-го века, то поразишься богатейшей фантазией советских светил психиатрии, их изощренной словесной эквилибристики, проявляющихся в постановке диагноза пограничным субъектам. И поразишься, как же все они при этом не замечали, что самое главное, что требовалось знать по логике вещей, было – лечение, если пограничные субъекты объявлялись a priori, пациентами психиатров. А, этот вопрос совершенно не интересовал корифеев психиатрии.

Примерно в таком же положении находилась и проблема этиологии (происхождения) психопатий. Не решив этой проблемы, психиатры, тем не менее, широко обсуждали патогенез, то есть, развитие заболевания. Как и дефиниции пограничных состояний, по поводу патогенеза ломались копья в словесных баталиях. Справедливости ради, нужно сказать, что в отношении психопатических личностей, у коллег, находившихся за «железным занавесом», положение дел было не лучше. (См. К. Ясперс. «Общая психопатология»).

Понятие пограничная личность в свое время спасло не одну тысячу психических больных, когда Гитлер стал яростно «очищать» немецкую расу «от всякого рода выродков». Немецкие психиатры, в том числе и К. Ясперс, не мешкая, «перевели» психических больных, находившихся на учете в диспансерах, из графы «больные психозами», в графу «личности с пограничными состояниями». А фюреру на стол легла «Записка» ведущих психиатров Третьего Рейха (в числе подписавших ее был и Карл Ясперс), в которой доходчиво объяснялось, что «Все гении – субъекты пограничного характера». В этом документе, спасшем тысячи жизней (о нем следовало бы поставить фильм, а не о мифическом «Списке Шидлера»), был длинный перечень имен гениев всех времен и народов, которые представляли собой «яркие пограничные типы», в том числе Аттила и Тамерлан – кумиры Гитлера. Еще в «Записке» был весьма прозрачный намек на характер самого фюрера, который он «словно унаследовал от непобедимого и великого Аттилы».

Понятие «пограничная личность», таким образом, широко вошло в психиатрический лексикон, благодаря отважным немецким врачам, в 1933 году. Оно быстро обрело пенетенциарное содержание. В настоящее время, в начале третьего тысячелетия, споры по поводу клинической расшифровки «пограничной личности», не утихают. Если в ХХ-ом веке эти споры имели чисто академический смысл, то в настоящее время – скорее формальный.

Психогенетика, совершенно не интересующаяся этиологией пограничных субъектов, лишний раз демонстрирует свою полную несостоятельность, как наука. Но, в силу именно генетических причин, пограничные личности в конце ХХ-го века, особенно сейчас, в первом десятилетии третьего тысячелетия, резко разделились на две качественно различных группы. Но, прежде, чем сказать об этом подробнее, следует перечислить все термины, которыми разные психиатры обозначали одни и те же пограничные типы цивилизованного человека в ХХ-ом веке, и продолжают, несмотря на явное изменение их социальных модальностей, обозначать.

Итак, пограничный субъект, то есть, человек, у которого нет психического заболевания, никогда его не было, и, в 99% случаев, не будет, это: 1) психопат; а. «ядерный», б. «краевой». 2) человек, который в силу негативных социальных причин, приобрел психогению (сейчас, вместо психогении, и в России можно говорить о социопатии). 3) невротическая личность. 4) акцентуированная личность. 5) развитие личности (К. Ясперс). 6) акцентуированный характер. 6) проявление резидуальной церебрально-органической недостаточности или человек с психо-органическим синдромом. 7) вялотекущая неврозоподобная шизофрения – гениальное изобретение академика А. В. Снежневского. Во второй половине ХХ-го века, ведущий советский психиатр, профессор, возглавлявший Институт психиатрии МЗ РСФСР, В. В. Ковалев, настойчиво пытался ввести в психиатрический оборот понятие, которое он сам, к сожалению, никак не мог раскрыть, чтобы оно стало ясным и его коллегам. Это – дизонтогенез. В. В. Ковалев много написал «туманного» о «дизонтогенезе». Поэтому, никто не обратил внимания на одну деталь, на которую профессор всегда указывал, пространно описывая, что такое дизонтогенез, и какое он имеет отношение к пограничным субъектам. Если бы профессору В. В. Ковалеву удалось бы раскрыть значение этой «детали» в структуре пограничных личностей! Тогда бы, его работы в настоящее время были бы бесценны. Разрабатывая околонаучное понятие «дизонтогенез», ничем не подтверждаемое и никаким методом не улавливаемое, В. В. Ковалев, опережая свое время, четко разделил всех «пограничных типов» на психологически понятных, и психологически непонятных личностей.

Вот основные характеристики «пограничных личностей», отмечаемые у них разными авторами, не зависимо, как автор называет пограничного субъекта. Это, прежде всего, модус жизни, или формы поведения. Пограничный субъект имеет лишь два модуса существования, то есть, две формы поведения. Это – асоциальный и антисоциальный модусы. В последнее время, после распада СССР, и в России эти модусы стали называть общеевропейскими терминами, образованными от латинских слов: deviatio et delinkventio. То есть: отклоняющееся от нормы поведение, и преступное поведение. В СССР асоциальные типы сводились лишь к одному определению: «тунеядец». Так, Иосиф Бродский был тунеядцем. Антисоциальные типы имели много делинквентных форм поведения. Проститутка и гомосексуал, вор и убийца, диссидент и организатор подпольных цехов по производству «американских» джинсов, – все это делинквенты.

«Казус» 9.

Вадим Козин был преступником, и не мог покидать пределы Магадана. По признанию Е. В. Черносвитову, Вадим Алексеевич был осужден по статье «гомосексуализм», и сослан в Магадан Лаврентием Берия, ибо они оба «безумно любили» знаменитую летчицу Марину Михайловну Раскову. Сталин не раз, инкогнито, привозил Козина в Москву, ибо очень любил его песни. Вождь всех народов также не раз «упрашивал» Берия «простить Козина, и реабилитировать его». Однако, Берия был непреклонен. Кстати, Ив Монтан специально приезжал в СССР, чтобы упросить советское правительство реабилитировать Вадима Козина. Но, генсек Брежнев также побоялся нарушить «табу», наложенное на Козина Берия и отказал в просьбе о реабилитации Козина Ив Монтану. Вернувшись в Париж, Ив Монтан написал яркую антисоветскую статью и стал последовательным врагом советского режима. (См. Е. В. Черносвитов. «В гостях у Вадима Козина». «Литературная Россия». №5. 1982).