Текст книги "Юридическая психология. Социальная юриспруденция. 2 том"

5. Эпилептоидные (эпитимные) типы. П.Б.Ганнушкин написал монографию, посвященную эпилептоидным личностям (М.,1924). Маркиз де Сад – типичный представитель эпилептоида (по Ганнушкину). Эти типы отличаются прежде всего гиперсексуальностью, проявляющей себя (в норме!) сладострастием и жестокостью. Половое удовлетворение должно сопровождаться болью, которую эпилептоид сознательно или не сознательно причиняет партнеру. Оргазм стремится достигнуть наивысшей точки, слившись с агонией сексуальной жертвы. «Оргазм и агония» – в Древнем Востоке понимали родство этих состояний. Чувствуют это родство, вероятно, и эпилептоиды. В эпилептоидном типе скрыта амбивалентность (раздвоенность), которого если проявляет себя, то на уровне половых отправлений. Садизм здесь уживается с мазохизмом (последний термин по имени австрийского писателя Л. Захер-Мазоха, (1836—1895 гг.). Мазохизм – это половое удовлетворение, получаемое на фоне боли (физической, моральной). Подробнее – смотри у фон Краффта Эбинга в указанной книге. Захер-Мазох описал таких субъектов одновременно с русским писателем Иваном Алексеевичем Буниным. Бунин создал не менее ярким образ мазохиста, чем австрийский писатель, в рассказе «Я все молчу!». Кстати, в рассказах и романах Бунина, действуют почти одни эпилептоидные и истерические типы. («Деревня». «Листопад», «Суходол», «Господин из Сан-Франциско», «Жизнь Арсеньева» и другие).

Истерический тип и эпилептоидный тип имеют очень много внешне схожего – в поведении, манере вести себя и подавать окружающим, в экспрессивности, мотивировке поступков, если они диктуются характером и т. д. Многие отечественные и зарубежные психиатры (К. Ясперс, Е. Блейер, И.Б.Галант, П.Б.Ганнушкин и др.) даже выдвигали гипотезу, что нет раздельно истерии и эпилептоидного типа, а есть – истеро-эпилепсия. У клиницистов для этого есть серьезный аргумент – наличие у истерического типа и эпилептоида в состоянии декомпенсации или в качестве защитной (оборонительной) реакции – судорожного припадка. Здесь нужно сказать несколько слов о судорожном припадке.

Судорожный припадок – впечатляющая вещь. «Впечатляющая» – именно то слово. Не случайно на Руси (да и в других странах) эпилепсию считали «священной болезнью». Этого же мнения придерживался и Гиппократ, посвятивший эпилепсии отдельный труд. Юродивые, чьи имена остались в истории, все без исключения страдали судорожными припадками. Но, после тщательного изучения документов, сохранившихся об юродивых Руси, Литвы, Германии и Польши, автор пришла к выводу, что эпилептоидных типов (как и больных эпилепсией) среди них были единицы. Так, например, Василий Блаженный не был эпилептоидом, а представлял собой выраженный истерический тип, хотя судорожные припадки демонстрировал частенько, когда добивался от боярина царя или служивого конкретной цели. Характер Пушкинского Юродивого тоже истерический. Среди юродивых, похороненных в храме Василия Блаженного, эпилептиком был только Иван блаженный, погибший во время судорожного припадка от асфиксии.

Одним из дифференциальных диагностических моментов, отличающих истерический судорожный припадкок от эпилептического, является самопроизвольность истерического припадка. Эпилептический возникает непроизвольно и не зависит от воли человека. Это об истерике: «постелит соломку, где упадет». Эпилептик падает, где стоит и потому часто гибнет во время припадка от механических травм. И все же, каждый эпилептик может (наряду со спонтанными припадками), вызвать у себя и истерический судорожный припадок. Никакой другой тип личности не в состоянии вызвать у себя судорожный припадок.

(Судорожный синдром – это реакция головного мозга на различные травмирующие факторы: физическую травму, интоксикацию, инфекцию, кровопотерю, высокую температуру, сверхсильные слуховые и зрительные раздражители, особенно, переменного характера – мелькание, мерцание и т. д. В 1998 году в Японии во время просмотра по телевизору мультипликационного фильма, где была «картинка» с ярким, разноцветным, быстро мелькающим раздражителем, у 300 здоровых детей случился развернутый судорожный припадок).

Для пенитенциарного психолога наличие судорожного припадка у личности интересно постольку, поскольку с ним (с припадком) связаны целый ряд социальных проблем (ограничений по профессии, обучению, службе в армии, деторождению и т.д.). В другом отношении, безусловно важен биотип. Подчеркиваем, что морфологически эпилептоидный тип и истерический тип – различны. Это понимал еще Гиппократ.

Два великих полководца – Суворов и Наполеон. У обоих были судорожные припадки. Но один был истерическим типом – Суворов. А, другой, Наполеон, эпилептоидным типом. Совершенно разные характеры и способы достижения желаемых результатов. Чрезвычайно интересно рассматривать планы будущих сражений, составленные Суворовым (например, взятие Измаила) и Наполеоном (Бородинская битва). Уже по этим планам можно судить, какие разные по типу личности их составляли: демонстративно-импульсивный Суворов спланировал сражение за Измаил как большое театрализованное представление, в котором он был главным действующим лицом. Все строилось вокруг главного героя. Взяв Измаил, Суворов, как известно, воскликнул: «Слава Богу! Слава Нам! Крепость взята, и Я там!». Великий актер блестяще сыграл свою роль и завершил ее (как и полагается главному актеру), куплетом-концовкой. А Наполеон, когда Бородинская битва подходила к концу, и было уже понятно, что выиграть ее не возможно, педантично подсчитывал потери с обеих сторон, чтобы решить, кто же больше проиграл: он, или Кутузов. (Кстати, Михаил Илларионович Кутузов – типичный циклотимик. И, если бы не его гипотимное состояние перед Бородинским сражением и во время его, а было бы, противоположное, гипертимное состояние, то исход битвы мог быть бы другим, явным в нашу пользу). Но, это к вопросу о роли личности в Истории. Василий Иванович Чапаев тоже был циклотимиком. Это прекрасно показано в фильме «Чапаев» и сыграно Борисом Андреевичем Бабочкиным. Этот фильм может быть наглядной иллюстрацией к жизни и поступкам циклотимической личности. Каждая буквально сцена фильма показывает Чапаева или в гипотимии, или в гипертимии. Погибает он в гипотимном состоянии.

Есть в психиатрии понятие «вязкость». Оно относится ко всем, составляющим психическую структуру. К мышлению («тугодумство», обстоятельность), к эмоциям (если к отрицательным эмоциям, вызванным кем-то – злопамятство), к воле (способности принять решение, сделать выбор), вообще – к различным переживаниям. «Вязкость» – отличительная черта эпилептоидной личности, проявляющаяся в движении, мимике, жестах, манере говорить. В образе жизни вообще. Педантичность, утрированная привязанность к порядку, скрупулезность в делах, жизнь по принципу – «все должно быть на своем месте и в должном порядке» и многие другие, отличительные эпилептоидные черты, прямо вытекают из феномена «вязкости». Порфирий Петрович из «Преступление и наказание» – типичная эпилептоидная личность. Николай Олимпиевич Гриценко ярко и с психологической точностью создал и раскрыл образ эпилептоида в роли Каренина (в фильме «Анна Каренина»), во всех его ипостасях – мужа, отца, государственного деятеля. Эпилептоидные типы – законники. Им место в суде. Но они нередко становятся преступниками, благодаря своему нетерпимому к людским слабостям характеру. Чуть покосившиеся картина, висящая на стене, может привести их в бешенство. Один эпилептоид убил камнем мужчину, у которого неправильно был застегнут пиджак. Здесь нужно повторить, что поступок человека жестко не предопределен его биотипом (в противном случае люди имели бы большое сходство с животным, ибо руководствовались бы не разумом и свободной волей, а трансформированными в характер инстинктами). Каждый поступок – результат взаимоотношений разума (сознательного и бессознательного мотивов), эмоций, свободной воли и, самое главное, личности. Личность, хоть и скрывается за маской, является нравственным цензором творимой человеком жизни. Подробнее о личности, как творце добра и зла, мы рассмотрим в разделах «гений и безумие», «гений и злодейство», «безумие и злодейство». То есть, в «крайних» степенях существования человеческой персоны.

6. Ригидный или паранойяльный тип. Сталин и Гитлер – наиболее частые примеры паранойяльности. К сожалению, ученые, описывая паранойяльные типы (будь то реальных исторических личностей или литературных героев) не могут избегать оценочных суждений Пример: описание паранойяльных (параноических) личностей выше названным Карлом Леонгардом или современным психиатром А.Е.Личко (см. библиографию). При этом забывают, что типология личности (как и ее телесное строение) для профессионала-психолога должна находиться вне нравственных или каких-либо других оценочных суждений. Какой бы ни был характер – это «не плохо» и «не хорошо». Это – типологически реально. «Плохи» или «хорошо», «нравственны» или «безнравственны» бывают только поступки людей. А с этой точки зрения, нет ни одного человеческого характера (типологии), который не имел бы своих злодеев и героев. И ни какой тип не находится в этом отношении в преимуществе перед другими типами личности.

Повторяем, что поступок человека и его поведение в целом зависят от всех составляющих его психосоматическую структуру (см. выше).

Если основной чертой эпилептоидного типа была «вязкость», определяющая все его психические качества, то – паранойяльного типа – ригидность (в переводе с латинского: прямолинейность, строгость). Ригидность создает такие разновидности паранойяльного типа, как «борцов за справедливость», (в обыденной жизни они часто превращаются в сутяг и кверулянтов; прекрасный образ сутяги в «Сабака Баскервилей», Конан Дойля), «фанатов веры», (как иезуиты-инквизиторы, Никон и Аввакум), «борцов за идею», (великих революционеров, как Гарибальди и Робеспьер, Ленин и Мао Цзе – Дун), «ученых-первооткрывателей», (которые руководствуются одним принципом «А, все-таки она вертится!» и готовы идти за него на костер), «авторитарных правителей», (типа Цезаря, Карла I, Елизаветы, Ивана Грозного, Сталина), «великих ревнивцев», (убивающих из-за ревности своих горячо возлюбленных; Отелло, Евгений Арбенин «Маскарад» М.В Лермонтова, султан Оросман «Заира» Вольтера), «неподкупных судей», (великолепный образ алькальда в «Саламеи» Кальдерона), «великих скупых» («Скупой рыцарь» Пушкина, «Гобсек» и Гранде, «Евгения Гранде» Бальзака), «Дон Жуанов» всех времен и народов, «великих мистификаторов» (морочащих умы сотни лет, типа Нострадамуса), «великих реформаторов», (Мартина Лютера, Жана Кальвина, Алексея Андреевича Аракчеева и Петра Аркадьевича Столыпина).

Ригидность, определяющая, по сути дела тип паранойяльной личности, характеризует образ мышления человека. До всего они доходят своим умом, во всем ищут здравый смысл, «идею» или «концепцию», принимают только формально логические суждения (где для них главный закон – «исключение третьего»: «третьего не дано!»). Поэтому, мышление у паранойяльных личностей всего логически строго и последовательно, даже если оно беспредметно, как например, у резонеров. Они, обладая таким складом мышления, понимают, как правило, только себя, Некоррегируемы. Не понимают других людей, мыслящих иначе, чем они. Поэтому крайне нетерпимы к инакомыслящим. От непонимания других людей, они обладают характером подозрительным, недоверчивым. С другой стороны (со стороны их чувств и эмоций), они могут быть незащищенными и легко управляемыми людьми, которые ловко обходят их паранойяльную систему мышления. С этой же стороны некоторые из них чрезвычайно доступны внушению. Легко «зомбируются», поэтому часто совершают поступки, «вложенные» в них другими людьми, хотя за эти же самые поступки они других бы людей отправили на эшафот или в лагеря. Ригидность с годами делает этих субъектов нетерпимыми с окружающими, одинокими. Круг мышления их с возрастом также сужается, и, в конце концов останавливается на одной идеи, которая приобретает качества сверхценной идеи. А это уже начало психопатологии – бреда. Кстати, для таких личностей не суть важно – реализуются ли в жизни предметы, занимающие их умы. Важно, что они их до последнего считают главными. Цель и смысл жизни, и сама жизнь, для паранойяльных личностей, – производные их логических построений.

7. Аффективно-неустойчивый тип. Это люди шекспировских страстей: Гамлеты и Макбеты, и короли Лиры, и Ромео с Джульетами всех времен и народов. Страсть (аффект) – определяет и тип, и характер, и поступки, и всю жизнь этих людей. Бальзаковские герои и братья Карамазовы Достоевского, – тоже приближаются к аффективно-неустойчивым личностям. И все они очень разные: и по мировоззрению, и по мироощущению, и по нравственному сознанию, да и по многим другим человеческим параметрам. Объединяет их одно – они рабы страсти. В зависимости от того, какова эта страсть, каков ее «предмет», и на кого или на что она направлена, таков и человек.

В отличие от паранойяльных личностей, они, во-первых, упорно преследуют цель своей страсти ровно столько, сколько существует сама страсть. Но, страсть в любой момент может погаснуть, и ее «предмет» тут же теряет всякую привлекательность для аффективно – неустойчивой личности. Во-вторых, если для паранойяльного типа не важно, реализуются их идеи или нет (им даже не важно «заражать» своею правдой других людей, важно чтобы изначально они не были инакомыслящими), то для аффективно-неустойчивых типов чрезвычайно важно, чтобы страсть была удовлетворена (ибо без «предмета» страсть не может существовать). Если бы Отелло был бы ревнивцем по страсти, то он бы не развивал свою ревность в систему (этот процесс может идти подсознательно), а задушил бы Дездемону сразу. Только смерть могла объединить навечно Ромео и Джульету. Их любовь, имевшая форму страсти с обеих сторон, не могла бы быть продолжительной. Она могла бы преодолеть все преграды, кроме одной – времени. Никакая страсть не может длиться долго. Она быстро оборачивается полнейшим равнодушием к предмету страсти. Аффективно-неустойчивые личности часто совершают преступления в состоянии аффекта, в том числе и самоубийство. Аффект у этого типа явление спонтанное и может совершенно не быть согласованным с сознательными (нравственными) установками личности. «Сердцу не прикажешь!», «Любовь зла…», – это об аффективно-неустойчивых личностях. Последней яркой аффективно неустойчивой личностью, человеком, «раздираемым страстями», в русской литературе был Степан Разин В. М. Шукшина («Я пришел дать вам волю»). Вот он в аффекте разрубает пополам верного ему воина, вот он в аффекте стреляет в иконы в церкви (хотя, является глубоко верующим человеком). В аффективном состоянии он сжигает за смерть друга Стыря целый город со стариками, женщинами и малыми детьми, Камышин. Не слушая доводов разума, своего и своих советчиков, в аффективном состоянии он идет с войском на Москву и погибает. Многие герои рассказов Василия Шукшина – аффективно-неустойчивые личности.

«Пламенные революционеры» – была такая серия книг о выдающихся деятелях всех русских революций. Очень неудачное название! Пламенный революционер – это случайное лицо в революции. Ибо, служит ей по зову непостоянного своего сердца. Как батька Махно, воевавший то за «красных», то за «белых», предававший и тех и других, в зависимости, что у него на сердце. Личностью Махно был неординарной, а в историю вошел как фигура не симпатичная, именно благодаря своей аффективной неустойчивости. «Пламенный революционер» – это батька Махно. История знает немало таких личностей, и если они играли важные роли, то вошли в нее, скорее как «самодуры», «предатели», «ренегаты» и т. п. А были они всего лишь аффективно-неустойчивыми типами! «Хочу – казню, хочу – помилую!» – это тоже правило аффективно-неустойчивых личностей. Паранойяльные личности или казнили, даже если все говорило за то, что человек невиновен, (не считаясь ни с какими доводами и фактами), или – «миловали» (точно также ни с чем, и ни с кем не считаясь). «От любви до ненависти – один шаг!» – это тоже об аффективно-неустойчивых личностях. Паранойяльные личности любят до гроба, даже когда ревнуют. Юрий Визбор в одной из своих песен говорит: «Тебя люблю я до поворота, а дальше – как получится!» Это – о любви аффективно-неустойчивых типов.

8. Шизоидные типы. Наиболее спорные личности. Пушкин четко сформулировал проблему, над решением которой до сих пор бьются «знатоки человеческих душ»: «Гений и злодейство – совместимы ли в одном человеке?» («Моцарт и Сальери») (мы рассмотрим ее в отдельном разделе). Герои Кнута Гамсуна и Генрика Ибсена – сплошь шизоидные типы. Разве можно понять любовь и поступки Виктории («Виктория»), которая довела до самоубийства себя и своего единственного возлюбленного? Пер Гюнта и Сольвейг, Гедду Габлер, («Гедда Габлер») Ибсена? Разве можно с точки зрения здравого смысла «понять» картины Пикассо, Сальвадора Дали (Карл Юнг посмотрел выставку картин Сальвадора Дали и заключил: «Обыкновенная шизофрения»). Но, Дали не был психически больным, он был шизоидной личностью (как и Гамсун и Ибсен), и выражал себя в соответствующим его характеру и мироощущению образом. Процент шизоидов среди одаренных и гениальных людей чрезвычайно велик, что позволило Ц. Ломброзо создать теорию родства «Гениальности и помешательства» (см. подробнее в специальном разделе). Как у эпилептоидных и паранойльных типов, у шизоидов тоже все дело в особенностях мышления. Но, в данном случае имеет место феномен, который психиатры (со времен немецкого психиатра Эмиля Крепелина (1856 – 1926 гг.), называют «схизис», то есть, расщепление. Если у больных шизофренией схизис (отсюда, правильно, схизофрения) охватывает все психосоматические сферы, то у шизоидных личностей выступает лишь как особенность мышления. Отечественный психолог Александр Романович Лурия (1902—1977 гг.), хорошо описал, как работает схизисное мышление в «Маленькой книжке о большой памяти». Самоотстранение и самоостранение (от «странный») – два основных механизма шизоидного мышления. Мышление в норме (у все выше названных типов) «видит» предмет односторонне в момент направленности на него. То есть, нельзя одновременно видеть человека и спереди и сзади. Шизоидное мышление способно «видеть» предмет одновременно и «спереди» и «сзади», и вообще, со всех сторон сразу. Отсюда, необыкновенные свойства схизисного мышления – неординарность суждений о самом, казалось бы, очевидном. Способность к творческим «скачкам» мысли, не считающимся с логикой (особенно, с формальной; с точки зрения шизоидного мышления в законе исключения «третьего», именно «третий» оказывается искомой величиной, или одновременно и «А» и «Б», а не «А» или «Б»). «Наука Логики» Гегеля – пример шизоидного мышления (мы упускаем, конечно, собственно логическую суть данного произведения и отнюдь не вступаем с этой стороны в споры с логиками). Для шизоида два, взаимно исключающих друг друга суждения, могут быть одновременно верны. И часто именно это соответствует действительности. Например, в вопросе «зол или добр по природе своей человек?», только шизоид ответит правильно: «Человек по природе своей и добр, и зол одновременно». Умение видеть «две стороны луны сразу», что отличает шизоидную личность от всех других, есть феномен бидоминатности. Быть одновременно и доктором Джекиллом и мистером Хайдом _ феномен бимодальности. Одновременно выбирать и «А» и «Б» – феномен амбивалентности. Иметь одновременно две, взаимоисключающих тенденции – инь и ян – феномен амбитендентности. Таким образом, из одного схизиса мышления, шизоидный тип приобретает следующие свойства характера и личности: 1) бидоминатность, 2) бимодальность, 3) амбивалентность и, 4) амбитендентность. Эти свойства типа дают ему преимущества истерической и паранойяльной личностей, и делают его внешне схожим с этими типами (сексуальность шизоидных типов чрезвычайно нестандартна: гомосексуализм, педофилия, геронтофилия, скотоложество и прочие отклонения полового чувства, часто до патологических форм, присущи многим шизоидным типам). Микалоюс Константинас Константино Чюрленис (1875—1911 гг.) всесторонне одаренная личность (художник, скульптор, поэт, композитор, музыкант) был ярко выраженным шизоидным типом. Как, между прочим, многие другие гении. Стринберг и Ван Гог, Поль Верлен, В.М.Гаршин, Ф. Соллогуб, Н.В.Гоголь, Игнатий Федорович Стравинский и многие, многие другие. К этой теме мы еще вернемся. Если шизоидные типы – деятели науки, то они всегда опережают свое время. Всякий научный «предмет» дается ученому в строгих пространственно-временных параметрах. У шизоидной личности эти параметры всегда из будущего. Ясновидение, предвидение, и феномен deja vu (уже виденного) – обыденные явления переживаний шизоидной личности. У этого типа сон и явь часто меняются местами. Поэтому, они производят впечатления странных, погруженных в себя, отчужденных и некоммуникабельных людей. И на самом деле, они как бы живут в своем собственном мире (Леонгард путает шизоидов с юнговскими интровертами – см. ниже). Шизоидные личности суеверны, особенно (в силу выше сказанного о сне и яви), они придают большое значение своим «вещим» снам, «роковым» числам. И т. д. Они часто живут в «замках», которые строит их воображения, не считаясь с действительностью. Все они инакомыслящие. Поэтому при тоталитарных режимах их чаще всего можно встретить или в «закрытых» лабораториях, или в психиатрических больницах, или – в лагерях. В. Высоцкий о них спел: «Во все века сжигали люди на кострах».

9. Тревожно-мнительные типы. Научиться понимать тревожно – мнительную личность, значит научиться разбираться в «сокровенном» любого человека, к какому бы морфологическому типу он бы ни относился. «Боль» (как физическая, так и душевная), депрессия, страх, тревога, – какими бы разными причинами они не были бы вызваны, или являющиеся «беспричинно», так или иначе захватывают «ядро» личности, значимые для нее переживания. Это могут быть переживания, связанные с социальным статусом человека, с семейным положением (например, тревога о своих близких, или стрессовое состояние утраты близких), с здоровьем и, наконец, с возрастом и приближающейся смертью.

И все же у тревожно-мнительной личности переживания тревожного ряда несколько иного характера, чем у других типов. Прежде всего, потому, что, если у всех других людей они преходящи, то у тревожно-мнительных личностей, эти переживания постоянны, в течение всей их жизни. Они – глубинны, охватывают всю психосоматическую структуру человека, определяют его мировоззрение и мироощущение, его пребывание в мире (как говорят экзистенциалисты, чрезвычайно большое значение придающие феномену тревоги, от Кьеркегора до К. Ясперса).

«О, вещая душа моя!

О, сердце, полное тревоги!

О, как ты бьешься на пороге,

как бы двойного бытия».

Это написал Ф.М.Тютчев, самый «тревожный» из наших поэтов. Остановимся несколько подробнее на описании феномена тревоги в качестве стержневого явления психосоматической конституции тревожно-мнительного типа личности.

В психопатологии выделяется некий тревожный ряд, представленный феноменами, сменяющими друг друга по мере утяжеления субъективного состояния и соответствующим образом изменения поведения человека, от привычного (характерного), до невротического или даже психотического. Этот порядок в целом отражает и степени тревоги субъекта, и формы его активности. Так, в психотических, крайних состояниях, человек утрачивает свою активность (самопроизвольность) и оказывается в состоянии «овладения чуждой силой» («синдром Кандинского»; Кандинский Виктор Хрисанфович, 1849—1889 гг., руссский психиатр, описавший психотическое состояние путем наблюдения за самим собой).

Итак, тревожный ряд – состояния или переживания человека, где тревога является стержневым и постоянным феноменом. В ней, имплицитно, содержатся все другие явления этого ряда. Через тревогу в сознание человека входит и боль. До настоящего времени нет согласованного определения тревоги среди специалистов (психопатологов, психологов). По Крепелину, тревога (angst) не отражается ни одним чувством, и, вместе с тем, не отражает ни духовного, ни физического состояний человека. Она связана с самой психосоматической сущностью личности, ее витальными основами. Клиницисты, по Крепелину, имеют дело лишь с психическими или физическими последствиями переживания тревоги. Т. Берце относил тревогу к основной настроенности и определял, как неописуемое жуткое изменение во взаимосвязи «Я – мир», близкое к дереализации (потери чувства реальности). Тревога квалифицировалась этим психиатром, как боязливое напряжение, ожидание грозящей опасности, идущей из глубин бытия или «Я», с ощущение вселенского холода и пустоты бытия.

Е. Блейлеру принадлежит понятие свободно плавающая тревога. Он указывает на разлитой, заполняющий все пустоты бытия, трансцендентный для «Я» и принципиально не познаваемый характер тревоги. На отсутствие ясного и точного чувства, которое отвечало бы феномену тревоги, указывал и Ясперс. Отечественный психиатр О.В.Кербиков определял тревогу, как своеобразное самоощущение диффузного характера, которое входит в основу настроения человека.

Итак, феномен тревоги явление уникальное и, пожалуй, и – форма человеческой духовности, и психосоматическое ядро (у тревожно-мнительных личностей).

Боль связана с тревогой и частично входит в тревожный ряд. Не случайно еще Эпикур и Сенека, а вслед за ними Спиноза, рассматривали боль, как печаль, охватившую тот или иной участок тела. В словаре Российской академии в 1789 году, боль определяется, как «чувствование скорби в какой-нибудь части животного тела, от чрезмерного напряжения чувственных жил встречающееся». Тем не менее, следует говорить о самостоятельном болевом ряде (аналогичном тревожному ряду), по определению французского психиатра Рене Лериша (1949 г.)

У тревожно-мнительных личностей, тревога всегда беспредметна. Но, благодаря психологической защите, такие личности находятся в постоянном состоянии опредмечивания своих переживаний. Ибо, по тонкому замечанию писателя Макса Фриша: «Нельзя, кажется, долго жить, испытав тревогу, если испытанное остается без всякой истории» («Назову себя Гантенбайном»). Но если предмет тревоги оказывается не найденным, то возникает следующий феномен тревожного ряда – страх. Тревога и страх феноменологически (и психологически) заметно различаются друг от друга, хотя имеют общие психосоматические «корни». Как бы ни мучительна была бы тревога («несчастнейшее сознание» – назвал тревогу Кьеркегор), как би ни опустошала она бы личность, последняя стремится не к противоположному тревоги психическому состоянию – покою («И вечный бой. Покой нам только снится!»), а к опредмечиванию тревоги, по сути дела к ее психологическому оправданию. Именно эта тенденция у тревожно-мнительных личностей возводит тревогу в статус конституирующего личность феномена, в источник морфогенеза данного типа («тревога рождается вперед человека», – утверждали Жан Поль Сартр и Альбер Камю). А вот, неудержимое влечение к страху, что делает человека ананкастом (боязливым), – логика тревоги, не имеющей предмета.

Напряжение – еще один феномен тревожного ряда, иногда «первый», иногда «последний». Тревожно-мнительные личности, своеобразием своих переживаний и устремлениями как бы удваивать мир (как у Тютчева), напоминают шизоидные типы. Это – только внешне, ибо ни мышление тревожного человека, ни его самосознание ничего общего не имеют с шизоидной психологией. Но, самое характерное отличие тревожно-мнительного типа и шизоидного, это в феномене напряжения: тревожный человек почти постоянно (всю свою жизнь!) может быть в тревожном напряжении. Шизоид почти не знает, что это такое и даже понять не может. Тревожно-мнительная личность может напоминать и паранойяльную личность своей подозрительностью и прямолинейностью суждений. Но такое с ней бывает лишь в состоянии поиска предмета тревоги. «Дурные предчувствия», «враждебная настороженность», «прикованность внимания к своей соматической сфере» (последнее периодически делает тревожных субъектов ипохондриками, что, опять же, только внешне, сближает их с истериками) – основные явления напряжения. Любые внешние или внутренние импульсы могут усилить состояние напряжения до степени реальных «помех» мышлению. Так, психологически понятно, что всякое неприятное, пусть самое элементарное ощущение (например, зуд), нарушает ход мысли. Зубная боль может заставить даже волевого человека думать только о больном зубе.

Придавая важность феномену тревоги, перечислим ее основные формы (как и феноменов ее ряда).

1. «Тревожность как общее настроение» («свободно плавающая тревога»). 2. «Ипохондрическая настроенность» – соматизированная тревога, от чувства телесного дискомфорта, до подозрения о наличии скрытого заболевания. 3. «Тревожная ажитация» (часто в Форме психотического состояния) – речедвигательное беспокойство: человеку нужно высказаться, или двигательное беспокойство, человек не может усидеть на месте. 4. «Паническая атака» – беспричинная тревога, сильно похожая на страх; чаще всего в этом состоянии человек напряжен, боязлив и двигательно скован. 5. «Раптус» – психопатологический феномен; в этом состоянии человек не отпетственен за свои поступки (возможны акции разрушения, членовредительства, самоубийства и убийства; в раптусе больной нуждается в надзоре и стационарном лечении).

Состояние страха только в том случае нужно считать патологическим, когда страх возникает в связи с ситуациями и объектами, обычно его не вызывающими. Например, страх при виде красного яблока или при произношении слова «интеграл», или от дуновения теплого ветерка в лицо и т. п. Немотивированные страхи, то есть, когда страх предшествует своему предмету (например, остаться одному в квартире, или при виде похоронной процессии), – это все же тревога ананкаста (боязливо-мнительной личности, разновидность тревожно-мнительного типа). В основе немотивированных страхов тревожно-мнительной личности (а, мнительность есть прямой результат немотивированности неприятных переживаний) при глубоком психоанализе обнаруживается внутриличностный (интерперсональный) конфликт (основательный разлад с самим собой, как у гетевского Фауста:

«Две души во мне, и обе не в ладах друг с другом».

Или – разлад с «миром» (как у Тютчева), в котором исчез порядок: бытие становится «двойным». Но, в отличие от шизоидной личности это раздвоение или удвоение личности и мира у тревожно-мнительного человека никогда не завершается. Схизис не знает ни страха, ни тревоги, ни боли. У тревожно-мнительной личности есть лишь сильная угроза раздвоения, которая никогда не реализуется. Как ни странно, но страх, боль, напряжение и тревога удерживают правые и левые (инь и ян) половинки личности и бытия в функциональном единстве. Всегда, при любых обстоятельствах и формах. Тревожно-мнительная личность никогда не превращается в шизоидного субъекта (как и ни в какого иного).