Текст книги "Юридическая психология. Социальная юриспруденция. 2 том"

Вопрос 1: Было ли в этом «казусе» совершено преступление? Несколько преступлений? Кто преступник (преступники)? Ответ должен быть дан с точки зрения пенитенциарного психолога.

Вопрос 2: Если в поселке было совершено преступление или несколько преступлений, как, с точки зрения пенитенциарного психолога нужно охарактеризовать ситуацию, которая сложилась в поселке? Когда и по какой причине она сложилась? Если было преступление (преступления), то было ли оно (они) неизбежным, если бы действовали другие личности, с другими характерами, преступления (преступлений) могло бы не быть?

Здесь необходимо сделать следующее пояснение. Пенитенциарный психолог должать уметь пользоваться различными методами «диагностики» в процессе беседы с клиентом, на всех этапах общения с ним. При этом, психолог выбирает вариант метода, в зависимости от того, что из себя представляет клиент, с какой проблемой или ситуацией он пришел на прием к пенитенциарному психологу. Одно дело, когда клиентом является одинокий пожилой человек, который хочет умереть и пришел к пенитенциарному психологу с просьбой об эвтаназии. Другое дело, когда клиентом является молодая женщина, страдающая бесплодием, и пришла к пенитенциарному психологу обсудить лучший (приемлемый) для нее вариант искусственного оплодотворения, чтобы после рождения ребенка, она и ее муж, могли бы относиться к нему, как к родному. Или, мужчина, всю жизнь проработавший на руководящих должностях, перед уходом на пенсию пришел к пенитенциарному психологу, чтобы «грамотно» перестроить себя и свой новый образ жизни. (Мировая статистика второй половины прошлого века, убедительно показывает, что мужчины такого рода деятельности, как руководящие работники, выйдя на пенсию, долго не живут). Перед каждым из них встает очень серьезная «проблема» – жить или не жить? – которая решается, в каждом отдельном случае, по-разному. Для одних, эта проблема имеет смысл: для чего, или – ради кого, жить? Для других – как жить?

Но, во всех случаях знакомства пенитенциарного психолога с клиентом, перед психологом сразу встает один и тот же вопрос: что, в действительности, привело этого конкретного человека в приемную общественного психолога? То есть, то, что клиент называет своей проблемой, из-за которой он пришел к психологу, не является ли неосознанной маскировкой истинной причины?

Как осознается проблема? Возникает сначала смутное беспокойство, чаще, беспричинное, которое может перерасти в тревогу, страхи (смотри Е. В. Черносвитов. «Социальные фобии». Москва-Лондон. 2006). Только потом человек начинает интерпретировать свои переживания, и начинает осознавать, что у него есть проблема, или, что он попал в ситуацию. В других случаях, проблема может миновать стадии аффективных предвестников и интерпретации. В обоих вариантах «кристаллизации» (Стендаль) проблемы, человек может глубоко ошибаться в том, что на самом деле является его проблемой. Нередко, бывает и так, что человек всю жизнь жил «без проблем», и вдруг заболел проблемой. Это бывает предвестниками глубоких психосоматических изменений, как правило, возрастного характера. Или даже – умирания. При этом, человек «обзаводится» собственной проблемой, или начинает переживать из-за «проблем» родных и близких.

И, конечно, в особом положении и всегда оказывается пенитенциарный психолог, ведь его «добровольным» или не добровольным клиентом является или личность, совершившая преступление, или – преступная личность. Для пенитенциарного психолога, только факт преступления и «связь» его с личностными особенностями клиента имеет значение. Все остальньое – возраст, пол, служебное и социальное положение, – все, не больше, чем «сопутствующие преступлению обстоятельства».

Любой разговор пенитенциарного психолога с клиентом есть исследование: 1) особенностей личности клиента, 2) сути его «дела». Это, соответствует этапам собирания 1) анамнеза жизни и заболевания, 2) постановки диагноза, – для лечащего врача. Каждый метод, который использует пенитенциарный психолог в работе с клиентом, исходит из того, что проблема или ситуация, да и сама личность клиента, никогда не даются в «чистом виде». Как больной человек никогда не знает, что собой представляет его болезнь (кроме названий распространенных болезней), так клиент пенитенциарного психолога никогда не знает, что является его проблемой. Даже опытные врачи предпочитают, когда заболевают, не заниматься самолечением. Карл Ясперс сравнивал беседу пенитенциарного психолога с клиентом, «работой следователя со свидетелем, который может стать, по мере собирания информации, и обвиняемым». Один из сновоположников гуманистической психологии Виктор Роджерс писал о необходимости пенитенциарному психологу «разоблачить клиента». Предполагаемые здесь методы работы пенитенциарного психолога с клиентом, также могут создать впечатление, что пенитенциарный психолог изначально не может доверять своему клиенту. На самом же деле, в этих методах заложено не недоверие, а преодоление психологической защиты, которая всегда встает между клиентом и психологом, когда речь заходит об актуальных и личностно значимых переживаниях клиента, и остается между ними до конца, пока выход из проблемной ситуации не будет найден. Так как клиенты – это разные по своим психосоматическим, возрастным, личностным и социальным качествам люди, то и методы работы с ними должны быть разные. В одних случаях, достаточно аудиовизуальной диагностики и подбора профиля клиента, чтобы вступить с ним в контакт и раскрыть суть его переживаний. В других случаях в процессе беседы с клиентом требуется осуществить поиск архетипа ситуации, в которой клиент находится. В третьих случаях (о чем будет речь идти ниже), необходимо определить тип вербализации актуальной и личностно-значимой проблемы. Именно на этом пути клиент пенитенциарного психолога обретает «свой» тип личности. Здесь необходимы некоторые пояснения.

Каждый взрослый человек имеет массу проблем, которые он может и не считать проблемами, принимая их за «неизбежные издержки» его образа жизни и социального или морального положения. Такой человек не пойдет к пенитенциарному психологу за помощью облегчить его существование. У человека могут быть и такие, например, «проблемы», как побольше заработать денег? Как получше обустроить свою жизнь, и жизнь родных и близких? Как интереснее провести отдых? И так далее, и тому подобное. С этими проблемами человек не пойдет к пенитенциарному психологу. Человек становится клиентом пенитенциарного психолога, когда он начинает подозревать, что ситуация, в которой он оказался, или проблема, с которой он столкнулся, могут угрожать его здоровью, или здоровью его близких. Или, наоборот, когда, переболев, или получив травму, человек, начинает осознавать, что, вместо утраченного здоровья, он приобрел проблему, или оказался в трудной ситуации. Вот тогда он обращается к пенитенциарному психологу, и, прежде всего для того, чтобы разобраться в новых для него обстоятельствах, и правильно к ним приспособиться.

Совершенно иное дело, когда человек, совершивший преступление и находящийся в заключении, обращается к пенитенциарному психологу. Он обращается за помощью в восстановлении его жизненного статуса, который может иметь различные «составляющие» – социальные, профессиональные, экономические, моральные. Реабилитация (от латинского – rehabilitatio) – не удачный термин, ибо несет в себе не нужный для больного человека, или инвалида, смысл – восстановление в правах. (Тем более, как показывает врачебный и психологический опыты, подавляющее большинство больных и инвалидов именно так и понимает врачей (психологов), когда им предлагают «реабилитацию» («стать полноценным гражданином»). В настоящее время, прежде всего в связи с развитием трансплантации органов и тканей, медицинский термин «реабилитация», как восстановление функций утраченного органа, должен быть пересмотрен. И совсем не допустимо, опять же с моральной точки зрения, говорить о «реабилитации личности», больным, перенесшим психическое, или любое другое заболевание, инвалидам, ослабленным старикам.

Пенитенциарный психолог занимается реабилитацией своего клиента, как раз восстанавливая истинное значение его актуальных и личностно значимых проблем, как социально значимых. То есть, прежде всего, когда определяет их тип вербализации. Это происходит во время ознакомительной беседы с клиентом, методом теста-интервью (который предлагал еще Фрэнсис Гальтон).

Прежде, чем перейти к описанию типов вербализации, приведем отрывок из стихотворения Владимира Высоцкого, который чутко уловил особенность само заблуждения в отношении того, что человеку, действительно, нужно.

У него это, правда, – «вселенский закон». Стихотворение так и называется «Дайте собакам мяса».

Дайте собакам мяса —

Может, они подерутся.

Дайте похмельным кваса —

Авось они перебьются.

Чтоб не жиреть воронам,

Ставьте побольше пугал.

Чтоб любить, влюбленным

Дайте укромный угол.

В землю бросайте зерна —

Может, появятся всходы.

Ладно, я буду покорным —

Дайте же мне свободу!

Псам мясные ошметки

Дали – а псы не подрались.

Дали пьяницам водки —

А они отказались.

Люди ворон пугают —

А воронье не боится.

Пары соединяют —

А им бы разъединиться.

Лили на землю воду —

Нету колосьев, – чудо!

Мне вчера дали свободу —

Что я с ней делать буду?!

(1967)

«Найти общий язык», – так это подмечено в народе

Итак, беседа пенитенциарного психолога с клиентом должна начинаться не со сбора паспортных и биографических (для это есть другой метод) данных, а прямо с сути его дела к психологу. Для этого психолог, без лишних слов, усаживает клиента в удобное кресло, и предлагает ему рассказать, что его привело в кабинет к пенитенциарному психологу. При этом, лучше избегать слов «проблема», «ситуация», чтобы невольно не настроить клиента на заданную тему. Врач должен предоставить клиенту возможность непроизвольного словоизлияния. Только тогда клиент обнаружит перед психологом свой тип вербализации переживаний. Если клиент будет подбирать слова, то он непременно (невольно) завуалирует актуальные и значимые для него переживания.

Выделяются четыре типа вербализации актуальных переживаний.

1 тип. Конкретно-чувственный. Это – когда вещи называются своими именами. Когда, даже интеллигентный человек, привыкший выражаться литературно, вдруг начинает говорить, употребляя слова просторечья, выражаться неграмотно, или даже употреблять нецензурные слова. «Без грамматической ошибки я русской речи не пойму!» – сказал А. С. Пушкин. Он, конечно, имел в виду, искреннюю речь. В. А. Даль, выражение «орать благим матом» объясняет, как звать на помощь (просить о спасении). Когда человек начинает изъясняться конкретно-чувственным образом, он вмиг сбрасывает маску. Лицо его приобретает простое выражение, мышцы лица расслабляются, морщины разглаживаются. Тип вербализации важного и сокровенного для человека, определяется не его воспитанием, образованием, социальной ролью, а – наследственностью. Это тоже архетип поведения, но поведения вербального, речевого. К конкретно-чувственному типу относились многие выдающиеся люди, в том числе, ораторы. Марк Туллий Цицерон, обучаясь ораторскому искусству, набирал морскую гальку в рот, и произносил длинные речи с камнями во рту, стараясь перекричать шум морских волн и галдеж чаек. На самом, таким образом, он вырабатывал у себя иной тип вербализации, чем тот, который ему был присущ. К конкретно-чувственному типу вербализации относился и В.И.Ленин. Не случайно он был блестящим оратором, которого хорошо понимали и матросы, и рабочие, и крестьяне. Второе «Полное собрание сочинений В. И. Ленина», редактированное Н. И. Бухариным, потом изъятое из библиотек и запрещенное, сохраняло «крепкие выражения» Ленина во многих его работах. Л. Н. Толстой и Ф. К. Сологуб, провозгласив в конце девятнадцатого века призыв к русской интеллигенции «Опростимся!», безуспешно пытались претворить этот призыв в жизнь. Но, как показал опыт Цицерона, овладеть иным типом речи практически невозможно. Можно только свой тип вербализации, спрятать, как и свое лицо, за маску приличия. О «живучести» собственного типа вербализации, прекрасно показано в рассказе В. М. Шукшина «Раскас». Все маски, в том числе и маска вербализации переживаний, спадают с человека, во время тяжелой болезни. (Смотри: Е. В. Черносвитов. «Клинико-психологический анализ жалоб больных с невротическими и неврозподобными состояниями. «Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова». 1984. №11, стр 35—49).

Конкретно-чувственный тип вербализации переживаний (актуальной и личностно-значимой проблемы) присущ экстравертированной, конвертированной и первертированной личностям. Хотя, может встречаться и у других типов личности.

2 тип. Эмоционально волевой. Экспрессия, обилие жестикуляции, речевой напор, яркая образность, широкое использование эпитетов и сравнений, аллюзии, живая и очень подвижная мимика, игра тонами речи, резкий переход от громкой речи, к тихой и даже шепоту, активные способы «захвата» внимания слушателя, – хватание за руки, колени, похлопывание по плечам, закладывание рук за спину, в карманы, цепкое удерживание взгляда слушателя, «работа» в «правом поле» слушателя, неоднократное срывание с места, и быстрое, хаотическое движение по комнате, с такой же хаотической жестикуляцией, использование в речи пословиц, поговорок, фольклора, – вот основные признаки эмоционально-волевого типа вербализации. Великие советские актеры, играющие Ленина, изображали его именно таким. Также изображали и генералиссимуса А. В. Суворова. Народный артист СССР Борис Андреевич Бабочкин, таким изобразил Василия Ивановича Чапаева в фильме «Чапаев».

Эмоционально-волевой тип вербализации присущ экстравертированным, первертированным, трансвертированныс личностям. Гораздо реже конвертированным и интровертированным личностям.

3. тип. Кронцептуализирующий. Люди этого типа вербализации свою боль, переживания, «сокровенное» вкладывают в понятия. То, что для них актуально и значимо, быстро превращается в концепцию, которая оказывается результатом самоанализа, анализа всех «причин» и «следствий» их актуальной проблемы. Они собирают из разных источников информацию об их проблеме, схватывают на лету терминологию, в том числе и медицинскую. Сами ставят себе диагноз, и «знают», что для них «полезно», что «вредно». Разговор с ними затруднителен, ибо он стараются быстро навязать собеседнику свою «точку зрения», и говорить на их языке. Их можно не убедить, а только переубедить, если обнаружить в их суждениях логическую ошибку, и показать им ее. Часто бывает так, что общественный врач становится вынужденным делать вид, что он соглашается с взглядами на проблему своего клиента. Доверительный контакт с такими клиентами не возможен. Авторитетов никаких они не признают, поэтому, по возможности, часто меняют своих врачей, как лечащих, так и социальных. Среди этой категории клиентов встречаются и личности, у которых такой тип вербализации является результатом их низкого интеллекта. Олигофрения 1 стадии дает очень много подобных субъектов. Жонглирования специальной терминологией и формальные, бессодержательные суждения и понятия, которыми они пользуются, отражают такое расстройство мышления, которое называется резонерством. Резонерство может быть результатом перенесенного приступа шизофрении или органического заболевания мозга. Иногда, свойством характера, эпилептоидной или педантичной личности. В крайних случаях, когда пенитенциарному психологу не удается подобрать ключ к таким клиентам, необходимо общаться с ними через родственников или подбирать метод психического воздействия. Такие личности, которые, резонерствуя, не могут раскрыть суть своей проблемы, бывают часто легко внушаемы. Особенно, императивными методами. Работа пенитенциарного психолога с ними может идти двумя разными путями. 1. Освоить их «язык» и говорить на нем, и под видом уточнения и выяснения деталей проблемы (переживаний) клиента, исподволь проводить суггестию. 2. Полностью игнорировать «взгляды» клиента, и работать с ним путем внушения, в бодрствующем или гипнотическом состоянии. Для того чтобы клиент согласился на такой вид общения, можно предварительно попросить его изложить письменно суть проблемы.

Таким образом, концептуализирующий тип вербализации переживаний, может быть: а) свойством характера, б) признаком невысокого интеллекта (олигофрения 1 стадии), в) результатом перенесенного психического заболевания или – болезни мозга. Только в первом и втором случаях психолог может попытаться найти «общий язык» со своим клиентом, имеется в виду и использование метода непрямой суггестии. В третьем случае для работы с клиентом, перенесшим психическое заболевание (возрастное слабоумие не дает такого рода изменения интеллекта), необходима помощь его родственников.

Порфирий Петрович, следователь из «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского – яркий пример концептуализирующего типа, характерологического свойства. Глеб Капустин, герой рассказа В. М. Шукшина «Срезал» – типичный резонерствующий олигофрен. Василий Макарович очень ярко и психологически точно, до нюансов, показывает, как Глеб Капустин, своим резонерством, «срезает» (то есть, ставит в тупик) двух кандидатов наук. Вот небольшой отрывок, прекрасно иллюстрирующий речь концептуализирующего типа (в данном случае, олигофрена Глеба Капустина). Он «срезает» кандидата наук.

Глеб начинает так. «Как сейчас философия определяет понятие невесомости?

Как всегда определяла. Почему – сейчас? (Это отвечает ему ученый. Е.С.)

Но явление-то открыто недавно. – Глеб улыбнулся прямо в глаза кандидату. – Поэтому я и спрашиваю. Натурфилософия, допустим, определит это так, стратегическая философия – совершенно иначе…

Да нет такой философии – стратегической! – заволновался кандидат. – Вы о чем вообще-то?

Да, но есть диалектика природы, – спокойно, при общем внимании продолжал Глеб. – А природу определяет философия. В качестве одного из элементов природы недавно обнаружена невесомость. Поэтому я и спрашиваю: растерянности не наблюдается среди философов?»

Концептуализирующий тип вербализации переживаний (проблемы) чаще встречается у интроверта, трансверта, конверта и перверта. Реже – у экстраверта.

4 тип. Ценностно-смысловой. Сразу нужно сказать, что такой способ вербализации переживаний может быть единственным симптомом вялотекущей или простой форм шизофрении. Это всегда должно настораживать пенитенциарного психолога. Такие больные шизофренией, когда еще только пострадало их мышление, становятся инакомыслящими, правдоискателями, создателями религиозных сект или обществ по выживанию. Среди них много людей, целью и смыслом которых является личная борьба с государством, официальной властью, судами, спец. органами за свободу (чаще всего – за свободу совести). Вместе с тем, среди великих исторических личностей, немало людей, подобного типа.

Особенностью данного типа вербализации переживаний (взглядов, проблем) является оперирование абстрактными понятиями, ценностно-смыслового характера. Такими, как «жизнь», «смерть», «смысл», «ценность», «бытие», «правда», «совесть», «долг», «нравственность», «любовь», «вера», «верность», «дружба», «враг», «народ», «родина», «судьба», «история», «Бог». «жертва», «искупление», «норма», «право», «закон», «порядок», «добро», «зло», «грех». «преступление», «наказание», «палач» и т.д, и т. п. Оперируя такими абстракциями, эти люди говорят, скорее не словами, а паузами. Их жесты крайне скупы и весомы. Любое движение, самое незначительное, как например, затушить сигарету, выполняется со значением и несет большую смысловую нагрузку. Точно также, их взгляды и мимика. В глаза собеседнику, в процессе общения они не смотрят. Они могут вообще выбрать своей точкой опоры какой-нибудь случайный предмет в кабинете, или – пуговицу на пиджаке врача. Очень быстро, они входят с собеседником в контакт, настраивая его на свою волну. Без труда, заставляя собеседника, понимать их без слов. Но, только в том случае, если они выберут вас для общения. У них всегда завышенная самооценка, они – абсолютисты. К людям относятся с повышенной требовательностью. С ними не возможна никакая дискуссия. Они, по-настоящему, понимают только себя. И то, через призму «общечеловеческих ценностей». Ни юридическое, ни социальное, ни экономическое, ни профессиональное положения, не играют никакой роли для этих людей. У них есть чутье на настоящего человека. Поэтому, только «настоящий человек» может быть их собеседником. Точно также, проблемы этих людей всегда проблемы общечеловеческие. Время, сиюминутная ситуация, или «халифы на час», для этих людей не существуют. Они живут и действуют, и страдают как бы вне исторического времени и реального пространства. В зависимости от того, какое все же социальное положение они занимают, они могут быть как вождями, так и юродивыми. В. М. Шукшин подобрал им очень удачный термин – чудик. (Подробно об этих личностях, смотри Е. В. Черносвитов. «Пройти по краю. Мысли о жизни, смерти и бессмертии» (М. «Современник». 1990). Ярким художественным образом данного типа, является Сталин, каким его представляют актеры не только отечественного, но и зарубежного кино. Он, решает судьбы тысячи людей, своей страны и пол мира, общается с руководителями великих держав, уделяя всему этому меньше внимания и усилий, чем раскуриванию своей трубки. Но, подобного рода отношения могут возникнуть в тяжелой ситуации между родными людьми, когда «все понятно без слов». Сейчас трудно сказать, какой личностью в действительности был Сталин. Но, люди с большой «моральной силой», кем бы они ни были, всегда подобного рода. Владимир Высоцкий, Василий Шукшин, Андрей Тарковский, – очень разные характеры, очень разные личности, но – один тип вербализации. Один – образ настоящего человека.

У Василия Макаровича Шукшина есть рассказ: «Как зайка летал на воздушных шариках» о тяжелой болезни маленькой девочки Верочки. Общение двух братьев, которые, может за всю совместную, и несовместную жизнь не сказали друг другу больше 100 слов, общаются, когда всю позади, кризис болезни миновал, и девочка стала поправляться. Это общение – двух настоящих мужчин. Пепел от выкуренной папиросы, аккуратно собираемый в ладошку, и раздавленная в крепком мужском кулаке хрустальная рюмка, – красноречивее всяких слов.

Пенитенциарные психологи, придерживающиеся гуманистической психологии, часто избегают клиентов ценностно-смыслового типа. Точно также, они опасаются быть свидетелями умирания этих людей. Ибо, «такие клиенты забирают душу», и «общение с ними может изменить экзистенцию, судьбу и жизнь врача». Специальной подготовки на настоящего человека, или тренировки моральной силы, нет. Эти качества передаются по наследству. Японские трехстишья – хокку – вот пример данного типа вербализации переживаний.

Тип вербализации переживаний, то есть, актуальной и значимой проблемы человека, его «боли» – такое же прочное (Гегель) качество человека, как и его характер и личность. Цивилизованный человек, тем не менее, может прожить всю свою жизнь, так и не поговорив на своем языке. Но, даже, если современный цивилизованный человек говорит свободно на нескольких языках, боль и наслаждение свои он, на любом языке будет выражать одним и тем же образом – свойственным ему типом вербализации. Вербализация – это также феноменальная сторона психальгии, и автаркии. Вернее, форма психологической защиты личности от преступления. Ведь, Анри Бергсон: то, что вербализуется, то не реализуется. Пенитенциарный психолог, знакомясь со своим клиентом и его проблемой в манере интервью, должен строить это интервью по типу вербализации переживаний клиента. Ибо, только таким путем он сможет его понять. Психологически непонятные, немотивированные, алогичные преступления, в диалоге, построенном по типу вербализации клиента, позволяют пенитенциарному психологу понять логику преступления. А, также предвидеть его новый стереотип. И, что немаловажно, в определенной степени предупредить рецидив.

Ниже мы предлагаем для самостоятельного освоения материала данной главы, подобрать интервью героям Эмиля Золя, членам семейства Ругон-Маккары. В каждом случае герой Золя является клиентом пенитенциарного психолога.