Текст книги "Черный дракон"

VIII. Подземный город: экстремальные радости

13 января 2000 года американские полярники, настраивая аппаратуру метеостанции, увидели в стереотрубу странный столб из серого тумана. Предположили, что это зарождающийся смерч, и запустили метеозонд. В капсуле находился точнейший хронометр. Через час зонд вернули. На шкале хронометра значилось… 27 января 1967 года, а не 13 января 2000-го. На станции имелся большой запас хронометров. Один за другим их запускали в небо. Но все они упрямо показывали 27 января 1967 года.

«Если осколок материального мира – хронометр – ранил прошлое, – заметил известный американский физик Мариан Маклейн, – все наши учебники истории, возможно, попадут на свалку, потому что окружающий мир станет качественно иным, как только мы научимся проникать в прошлое и корректировать события».

Маклейн признал вероятность создания машины времени. Его поддержал и лауреат Нобелевской премии Стивен Хокинг: «Мы уже сегодня располагаем туннелями, ведущими в другие времена, и их во Вселенной невообразимо много».

Из глубин Интернета

– Ириночка!

Слава богу, мама…

– Ма-ма…

Прохладная рука – на раскалённую голову.

– Как ты, доченька?

Мама Светлина никогда не называла Рину так. Всегда – только по имени. И от Рины требовала, чтобы та звала её Ветой. И безо всякой мамы. Что же случилось, чтобы Вета ощутила себя матерью, а Рину – дочкой? У Веты же нервы стальные – она и по горам лазает, и с парашютом прыгает, и на байдарках сплавляется.

Рина разлепила глаза. Голова трещит. Не болит, а именно трещит. И ещё гудит. Внутри головы гудит что-то. И видится странное. Ведь Ринка лежит на кровати и смотрит вверх. Значит, наверху потолок. Он всегда белый. Но тут – какой-то темный свод. Камни? Цемент? Плитка? Рина не может различить.

– Где мы, мама?

Светлина снова гладит её по голове. Как маленькую.

– Ты можешь встать, доченька? Как ты? Если плохо, то лежи. Я уж и тому рада, что ты пришла в себя.

Голос еле живой. Да её ли это мама, всегда полная оптимизма, готовая сорваться куда угодно? Егоза шебутная, как говаривала бабушка.

Ринка рывком села на кровати. Как страшно, когда твоя мать-экстремалка говорит таким еле живым голосом!

– Что случилось? – выдохнула девушка. – Почему мы тут?

И вдруг вспомнила. Всё и сразу. Звонок мобильника. Голос мамы. Голос похитителя. «Бауманская». Гранатик. Спартаковская улица. Дверь в квартиру. И опять звонок. На этот раз в дверь.

– От звонка до звонка… – проговорила Рина и мрачно уставилась на мать. – Ну, рассказывай, Вета! Как ты докатилась до жизни такой?

Мать тоненько вздохнула и прошептала голоском кающейся Марии Магдалины:

– Я не знаю, доченька… Мы махнули с Лёнчиком в Прагу. Я же тебе говорила. Он сам всё устроил. Он умеет устраивать. Думали, попадём на католическое Рождество. Прикольно же…

Словечко юношеского жаргона впилось в Ринку. Ну, мать-экстремалка! Всё воображает, что ей шестнадцать! А ей, между прочим, скоро пятьдесят будет.

– Так вас что, из Праги похитили? – нетерпеливо спросила дочь.

– Нет. До Праги мы не добрались. Лёнчик сказал, что мы на минуточку заскочим к его приятелю. Тот хотел передать что-то своим друзьям в Старой Праге. А те обещали нас поводить за это по Старому городу. Типа бесплатная экскурсия…

– И как – поводили? – Ринка уже почти понимала, что случится дальше.

– Говорю же, ни в какую Прагу мы не попали! – обиженно произнесла Вета. – Едва мы подъехали к какому-то подмосковному дому, Лёнчик вышел и пропал. А потом меня какой-то ужасный тип выволок из машины. Я от страха даже сознание потеряла. Ведь ужас какой! Не знаю, куда попал Лёнчик, но меня бросили в подвал! – Мама всхлипнула.

У Рины сердце упало. Да она ни разу не видела Вету в плохом настроении. А теперь вдруг всхлип – почти слёзы.

Ринка прикинула – если считать от того числа, когда Вета должна была улететь в Прагу, получалось, она здесь уже три дня.

– Тебя кормили? Били? Как же ты тут в холоде? Что они вообще хотят? – выдала она водопад вопросов.

– Еду дают. И не бьют, – прошептала мать. – И не холодно здесь – вот эта стена отапливается. Только всё время требуют, чтобы я отдала им какой-то параграф.

– Что?! – Ринка вскочила с постели. Оказалось, она лежала вовсе не на постели, а на каком-то грубо сколоченном топчане, куда было брошено старое одеяло. – От тебя требовали, чтобы ты назвала какой-то параграф?!

– Нет, это не тот параграф, который номер, – пробормотала мать. – Я так поняла, это какая-то вещь. И ударение на последний слог – пара-граф. Ты лучше должна знать!

Она так поглядела на Ринку, словно из них двоих именно Рина была взрослой, обязанной объяснить, растолковать и защитить. «Господи, да она же смертельно напугана, как дитя!» – поняла Рина.

– Они хотят не параграф, а аграф! – мрачно сказала девушка. – Ты просто не поняла. Я-то ещё думала, как странно ты сказала про него по телефону.

– Ах, да какое мне дело?! – обиженно взвизгнула мать. – Параграф, аграф! Я даже не знаю, что это такое!

– Это такая старинная заколка в виде брошки, – буркнула Рина. – Бабушкина.

Мать всплеснула руками:

– Так и думала, что это её проклятые тайны! Это она во всём виновата. Это она втянула меня…

– Прекрати! – оборвала её Рина. – Бабушка умерла. А вот если бы ты сидела дома, как и полагается после смерти матери, а не понеслась со своим Лёнчиком чёрт-те куда, ничего бы не случилось!

– Как же – не случилось?! – взвыла Вета. – Да всё равно случилось бы. Не сейчас, так через месяц. Через год. На кой чёрт ей понадобилось ввязываться в какие-то там тайные секты?! Она и меня хотела втянуть. Но я отказалась. Наотрез! И тогда она взялась за тебя. Уж ты-то должна знать, что это за пара-граф или как его называют? Немедленно отдай им эту брошку! Или заколку! Что там ещё было припрятано у Варвары? Всё отдай!

Рина выпрямилась. Что это – истерика? Дикий страх за свою жизнь? Но ведь её не морили голодом, не били. Может, она боится за дочь? Может, наконец, в ней проснулся материнский инстинкт?

Отдать. Перед глазами возникло лицо Доминика. Что он говорил, сейчас не вспомнишь, но суть сводилась к одному – если аграф попадёт в недобрые руки, всему этому миру вообще может прийти конец. Распад Времён. Как у Гамлета: «Распалась связь времён…»

Но мама?! Её держат в подвале. Она напугана. Того и гляди зарыдает от ужаса. И теперь она боится уже за двоих.

Вета схватила дочь за руку и зашептала умоляюще:

– Бабка тебе доверяла. Ты знаешь, где эта брошка! Отдай им! Иначе…

– Что? Они убьют нас?

– Убьют меня? – На лице матери появилось паническое выражение. – Но обо мне речь не шла!

Рина похолодела:

– Значит, речь изначально шла обо мне? Они хотели меня?

– Да при чём тут ты! – завизжала Вета. – Они сказали, что кастрируют Лёнчика!

– Кого? – Ринка чуть не грохнулась на свой топчан. – Твоего любовника?! И это для тебя самая страшная кара?

– Конечно! Это и ужасно! – как в безумии, зашептала Вета. – Он же такой славненький. Но какой сильный – может по часу не кончать. Да у меня никогда такого мужика не было! Представляешь, какая любовь?!

Боже, боже! Ринка схватилась за голову. О чём она толкует?! Она же с пеной у рта всегда доказывала им с бабушкой, что главное в её сердце – экстрим. Что она жить не может без походов, восхождений, парашютов и байдарок! Что ей надо сплавляться, спускаться, лезть и летать. И всё это было блефом?! Или просто вся романтика походов, полётов и лазаний в итоге сводилась к тому, что после похода-полёта-сплава можно было потрахаться вволю?

Может рваться связь времён, может вообще заканчиваться время, мир может катиться в тартарары, а Ветке необходимо одно – мужчина, который часами занимался бы с ней любовью. Хотя о какой любви речь?!

– Мама! – вскричала дочь. – Он же моложе тебя на двадцать лет!

– Что за глупости? – ахнула Вета. – Ему около пятидесяти. Да разве может какой-то двадцатилетний мальчишка так любить?! Да юнцы годятся на месяц, а Лён-чик подходит мне на всю оставшуюся жизнь. Деточка! Доченька! – Вета снова вцепилась в руку дочки. – Умоляю! Хочешь, на колени встану?

Рина поёжилась. Её мать-экстремалка, гордившаяся своим невероятным мужеством и выносливостью, в обычной жизни сломалась на раз. Она и вправду готова плюхнуться на колени из-за какого-то идиота. Который и сам попал в западню, и ей ничем не помог.

– Отдай ты им эту брошку! – голосила мать.

– И тогда они уж точно нас убьют! – пробормотала Рина.

– Нет, нет! Они не убийцы. Им просто нужен этот старинный параграф. Они обещали нас отпустить. Они слово мне дали!

«Как дали, так и заберут обратно, – мрачно подумала Рина. – Они же хозяева своему слову…»

Но вслух сказала другое:

– Мы должны знать, что имеем! У тебя есть с собой хоть что-то? Телефон, айфон, планшетник? Браслет – помнишь, у тебя был браслет-телефон?

– Ничего, всё осталось в машине, – откликнулась мать.

– А меня с чем сюда принесли? Как я вообще тут оказалась? Я ведь шла в квартиру на Спартаковской.

– Я ничего не знаю, – пробормотала Вета. – Тебя принесли на простыне. Ты спала. Такая бледная, что я даже испугалась. Вдруг ты не очнёшься? И где я возьму то, что они хотят?!

– Меня усыпили чем-то. А вещи? Где мои вещи? Сумочка, телефон?

– Вещей не было.

– Но ты мне звонила! По какому телефону?

– Сюда спустился какой-то мужчина. Принёс еду. А потом дал мне телефон. Велел позвонить тебе и уговорить, чтобы ты пришла куда-то. Адрес он потом говорил тебе сам. Я не запомнила.

– А с Лёней своим ты виделась? Его тоже взяли в заложники?

– Конечно взяли! Бедный мой ягнёночек! Уж если нас посадили в подвал, можно только догадываться, в какую жуть бросили его. А он же такой нежный…

Рина зажала уши:

– Прекрати! – Она грохнулась на свой топчан и проговорила: – Мне надо подумать. Не трогай меня!

Вета замолкла. Уселась на свой топчан. Обиженно засопела. Рина вдруг увидела прямо перед собой лицо Доминика. Услышала его взволнованный голос:

– Адрес!

Он кричал не ей. Кому-то другому. Рина краем глаза (своего? его?) увидела часть гостиничной стойки. Значит, Доминик нашёл гостиницу, в которую они приехали ночью с Глебом. В голове Рины вдруг взорвался дикий звук – это Доминик стукнул по пластмассовой стойке так сильно, что пластик треснул.

«И что я медлил?! Эту идиотку надо было сразу убить!» – прочла вдруг девушка мысли Дракона – чёрные и засасывающие, как сам Чёрный Дракон.

Итак, её хотят убить. Все. И Доминик. И похитители. Вряд ли можно поверить, что, забрав аграф, они оставят её в живых.

Глеб! Последняя надежда. Если она смогла дотянуться мыслями до Доминика, это может получиться и с Глебом.

– Прекрати сопеть! – зло сказала она матери. – Мне нужна тишина.

Та замолкла, а Рина закрыла глаза. Когда-то бабушка говорила, что самое лучшее окно – чёрный квадрат. Как у Малевича. Может, художник потому и нарисовал его. Может, потому эта картина и стала великой. Мистическая картина, о возможностях которой некто не знает. Рина представила себе чёрный квадрат. Внесла в него образ Глеба. Чёрные волосы, как у Доминика. Чёрная рубашка, как у… Стоп! Так она опять увидит Дракона.

Глеб! Рина написала в чёрном квадрате четыре огненные буквы его имени. Буквы вспыхнули, и чернота квадрата пропала. Рина увидела картинку. Не глазами Глеба – своими. Крошечная палата больницы. Всё белое.

Глеб лежит тоже на чём-то белом и приподнятом. Над ним врач в белом халате. Вот он вынимает шприц и какую-то крохотную ампулу.

Обычно врачи ломают кончик ампул на раз, не боясь. А этот, не сумев отломить стекло пальцами, опасливо обернул ампулу тряпочкой и стукнул чем-то тяжёлым. Ну неумёха! Первый раз, что ли? Да и набирать в шприц содержимое для укола этот врач начинает как-то неуклюже. Или это не врач?!

Рина мысленно проводит рукой над уже почти набранным шприцем – какой ужасный дух. Она не ощущает аромата, но внутренне чувствует запах смерти. Так этот гад собирается убить Глеба?!

Изо всех сил Рина пихает «врача» как раз под руку со шприцем. И происходит невероятное – игла вонзается в руку самого «врача», а Ринка безжалостно нажимает на шприц. Сделано! Если это безвредный укол, ничего не случится. Но если этот гад и правда хотел убить Глеба, так ему и надо! Ринка смотрит, как «врач» складывается пополам, видит его широко раскрытый рот.

Вынырнув в свою реальность, Рина понимает: от Глеба помощи ждать нечего. Глеб и сам лежит в больнице брёвнышком. И что теперь?

Но тут раздаётся чей-то голос. Чужой. Мужской.

– Вставай!

Мужчина потрепал её по плечу. Рина пошевелилась.

– Вставай скоренько! И за мной! Ну?

Последнее словечко прозвучало угрожающе. Рина поднялась – не надо злить. Она взглянула на своего захватчика – на лицо у того было что-то наброшено, а снизу, кажется, свисала борода.

– Куда? – запричитала мать. – Куда вы её ведёте? Ведь бабка могла ей и не сказать ничего. Отпустите нас, и мы поищем этот параграф!

Мужчина не стал слушать. Он просто толкнул Ринку, и она вылетела из помещения. Дверь оказалась незакрытой. И тут только Рина повернулась к своему захватчику. Хотела разглядеть лицо! Но ничего не вышло. При более ярком, чем в подвальном помещении, свете она поняла, что на лице мужчины маска с прорезями для глаз и рта. Похожая на обычную косметическую маску, которую женщины налепляют на своё лицо, чтобы омолодиться. Последнее, ясно, ещё никому не удалось, но вот напугать такая маска вполне может. И никакой бороды нет – это внизу бумага, рассечённая специальными насечками, чтобы можно было уложить маску внизу подбородка.

И что это значит? Думай, Ринка!

«Раз он прячет лицо, значит, либо я его уже знаю, либо потом могу где-то с ним пересечься. Дальше. Балаклавку или маску, как у омоновцев, надо сделать. А этот не сделал. Получается, у него не было времени. Маску просто купили в ближайшей аптеке или супермаркете. Хотя эта маска даёт надежду на то, что убивать нас он не собирается. Если бы хотел, не стал бы скрывать лицо. Но почему этот тип не хочет убивать? Он столь человеколюбив? Или…» – Опять выплыло лицо Доминика. Слова ускользают, но смысл вспоминается. – «Он сказал, что установил на меня защиту. Будто я – компьютер… Не важно. Важно другое – мне не могут причинить зла. Так говорила и бабушка. Да и маме не могут. Получается, выйдет себе дороже. Может, зло, направленное на меня, вернётся к владельцу? Ладно, берём за рабочую гипотезу, что мне нельзя причинять зла. И маме тоже. Меня охраняет заклинание Дракона. Её – ещё что-то. Но тогда, выходит, этот тип знает, что нам нельзя вредить. Но ему нужен аграф – и он пугает нас. Хотя если ОЧЕНЬ нужен, то может и перестать пугать. Стукнет пару раз по голове и зароет где-нибудь в этом подвале. Хорошо рассуждать про магические заморочки, а удар простой лопатой – и прощай, магия!»

И тут мужчина заговорил:

– Тебе, Каретникова, велено было привезти аграф. А ты чего? Приехала и фисиастирион тут нам изображаешь? Невинную жертву, так сказать.

– Какую жертву?

– Кончай кобениться. Давай аграф! В твоей сумке его нет. Значит, на тебе. Давай!

– Меня ноги не держат после вашего снотворного. И холодно очень! – выпалила Ринка.

– Тебе, Каретникова, отдыха на Гавайях никто и не обещал. А холодно – так заходи сюда! – И мужчина подтолкнул её к другой двери подвала.

Туда вело несколько ступенек. И, войдя, Рина с облегчением увидела дневной свет. Это был полуподвал, под потолком которого виднелось крошечное оконце.

– Ну, будем беседовать, Каретникова! – подытожил мужчина. – Давай аграф, потом перекинемся парой-тройкой слов, и тебя вместе с мамашей отправят обратно в город.

Ринка вдруг поняла: этот мужчина разговаривает как типичный школьный учитель. Однако такой строй речи даётся ему уже нелегко. Теперь он привык к другой речи, более культурной, когда собеседникам уже не тыкают, а называют на «вы». Значит, он бывший учитель, решивший вспомнить прежнее общение с хулиганами-учениками. Интересно, кто он теперь? Завотделом в учреждении культуры, или педагог в институте, или… издатель? Почему вспомнился издатель? Потому что всё время вокруг вертится Орлов. Невидимый, но существующий, даже заплативший огромные деньги за перевод пары страниц. Вот только прочтя их, Катенька умерла, бедняжка. Но голос? Ринка же слышала голос Орлова. Нет, это точно не Орлов. У того голос простого обаятельного дядьки. А это красивый голос человека себе на уме, знающего свои возможности. И ещё Катенька говорила, что Орлов – импозантный высокий мужчина. Этот же, может, и станет импозантным в хорошем костюме, а не в этом потрёпанном, но высоким ему уж точно не стать, даже если он залезет на котурны.

– Ну давай, Каретникова, колись! – шутканул её тюремщик, старательно подделываясь под учителя-недоучку. – Где там у тебя аграф спрятан? В кармане аль на поясе? Али… – мужик хихикнул, – в лифчике? Вы, бабы, всё в лифчик суёте! – И мужчина протянул руку.

Ринка отскочила. И в этот миг зазвонил телефон.

– Вот чёрт! – выругался тюремщик, но на кнопку приёма нажал. – Слушаю! Да, я! Я сто лет Гера и тебя слушаю!

Ринка неприметно вздохнула. Значит, этот тип – Гера. Редкое имя. Хотя так могут звать и Георгия, и Германа, и ещё многих.

– Что? Повтори ещё раз! – выдохнул тюремщик.

А дальше Рина увидела, как мгновенно может побледнеть человек, даже если его лицо закрыто маской. Масочка же оставляла открытыми кое-какие участки лица. Узнать – невозможно, но понять, что человек ошарашен известием до предела, – можно вполне.

Тюремщик вдруг заговорил, не опасаясь, что Рина слушает его разговор:

– Спокойно, Лёха! Какой ещё фисиастирион к чёрту? Слушай меня! Всё будет хорошо! Поднеси телефон к солнечному сплетению и держи там! А ты, – он схватил девушку за руку, – передай ему свою Силу! Очисти от яда!

– Но я не умею! – пискнула Рина.

– Тогда повторяй за мной!

И он начал говорить нечто несусветное. Рина не понимала ни слова. И в это время его телефон отключился. Кончилась зарядка? Мужчина чертыхнулся, на секунду замер, потом подскочил к самодельному стенному шкафу и, выхватив оттуда Ринкину сумку, начал торопливо рыться в ней.

– Вот! – Он вытащил Ринкин мобильник, набрал номер и прижал телефон к её рту: – Повторяй, или башку сверну! Быстро!

И Рина дрожащим голосом начала повторять. Это были не слова, а просто какой-то набор созвучий, слогов. И только чуть не через каждое «предложение» звучало понятное Ринке: «Я – Рина!»

То ли от непривычного набора звуков, то ли от испуга у Ринки вдруг что-то щёлкнуло в голове. Глаза заволокло зеленью, из которой к Ринке протянулся жёлто-оранжево-алый След – то ли паутинка, то ли проводок. Машинально Рина мысленно ухватила его и…

Почти чёрное лицо Доминика с запавшими глазами глядело прямо на неё.

– Где ты? – прозвучал голос.

Ещё один поиск. Ещё одна угроза. Но ведь лучше он, чем ЭТОТ. Рина судорожно вздохнула. Видение пропало. Но След – тёплый, прочный– остался где-то в голове. На макушке – там, где, как учила её когда-то бабушка, раскрывается чакра Кундалини.

– Что замолчала?! – рявкнул тюремщик.

И Рина вдруг поняла, что надо сделать.

– Мои слова не проходят к вашему другу, – твёрдо проговорила она. – Он не чувствует, где я. Скажите адрес.

– Ещё чего!

– Хотя бы ориентиры, чтобы он понял.

– Ладно. Говори ему: дом Беллы Шишловской.

И Рина снова заговорила в трубку, повторяя подсказки тюремщика. Ещё предложение. Ещё. Всё! Конец.

Мужчина поднёс мобильник к своему уху и спросил у собеседника:

– Ну как, подействовало?

Видно, да. Потому что он ещё пару минут слушал «умирающего», переставшего умирать после общения с

Риной. Тюремщик обернулся к девушке и даже наградил неким подобием улыбки.

– И что теперь? – хмуро поинтересовалась Рина.

Она прислонилась к холодной стене подвала. Ей было

не по себе. Заклинание выбрало из неё почти все силы.

Тюремщик понял это.

– Тебе надо поспать! – И он втащил девушку в комнату к матери.

Ветка кинулась к ним:

– Ну что, мы можем уже идти?! Я слышала, вы что-то говорили.

– Отстань! – Тюремщик смахнул её, как муху.

Ветка испуганно отскочила и обиженно уставилась на

него:

– Она не отдала брошку?

– Отстань! – снова рявкнул мужчина. – Она должна поспать. – И он аккуратно, почти бережно уложил Ринку на топчан.

Поднявшись наверх, он стал думать о чудовищном случае с ядом. Что бы там ни было, он был благодарен этой девчонке. Дурачок Лёха чуть не отправил сам себя на тот свет. А всё потому, что легкомыслен во всём. Порхает по жизни. Одни бабы на уме. И всё гордится – кого женщины любят, тот беды не знает. Зато вот Герка беды с ним хлебнул. Утром этот порхающий хмырь не смог так сбить картины в гостинице, чтобы точно попасть в лежащих Ринку и Глеба. Теперь вот вместо Глеба вколол яд себе. Это с каких пьяных глаз такое учудить можно?! И ведь от этого яда никто уже не смог бы Лёху спасти. Только девчонка со своей Силой, о которой она, кажется, и сама не знает. Не сказала бабка-то. Ну, Варвара, намудрила! Все женщины идиотки! И как только Лёха может с ними связываться?

Ладно, сейчас пусть Ринка поднаберётся сил. Попозже, через пару часиков, он узнает, где аграф. Но если действительно Варька не сказала ни дочке, ни внучке, тогда надежда только на то, что сам Дракон найдёт аграф. Ну а Дракона этого найдёт Глеб. Получается даже хорошо, что Лёха не сумел его отравить. Ничего не скажешь – живучий эмпат оказался. И это можно использовать – повернуть в свою пользу.

А вот от Лёхи, скорее всего, придётся отказаться. Ну и от всяких там дурных мечтаний по поводу Нового Времени всеобщего счастья. Нет уж, ему нужно только ЕГО время. И даже без Лёхи! Хотя к Лёхе он, конечно, привык. Но одно дело, когда Леха был молодой, заводной, весёлый и податливый на разные авантюры, и совсем иное, когда он зациклился на своих бабах да ещё и возмечтал о потерянной сцене. Тоже мне актёр погорелого театра. Его за профнепригодность попёрли, а он всё из себя непризнанного гения изображает. До того размечтался о своём собственном театре, что решил, будто кто-то станет ему помогать в его приобретении. Нет уж! У всех свои дела есть. И свои Мечты. Вот ему, Герке, не нужны ни слава, ни власть. Пусть другие властвуют. Другие – дураки. Ни один диктатор и не жил всласть – все они только и делали, что боролись с врагами и боялись всю жизнь. Да и жизнь их была короткой. Но Гера хочет ЖИТЬ. И жить долго. У него будет самое главное – бессмертие. На кой чёрт ему великие идеи и всякие Новые Времена?! Бессмертному всё равно – что, как и где. Он будет идти из века в век. Перешагивать через народы и государства, переживать всех властителей. Наслаждаться поэзией и музыкой всех эпох. Воочию сравнивать архитектурные новинки всех стилей. Смотреть фильмы и театральные постановки всех времён. Он не станет больше изучать историю – он будет впитывать её, как Дракон кровь. Он сам станет историей и сможет, не выдумывая, а реально, сравнивать и указывать – что было, где, когда и как. Ради этого стоит рискнуть. Стоит! Тем более что он знает, как рискнуть – и выиграть!

Но что делать с этими двумя – Веткой и Ринкой? Убить нельзя. На них защита. Конечно, можно попытаться её пробить. Но на такие эксперименты он всё-таки не отважится. Себе дороже. Однако выход есть. Их просто надо оставить в этом подвале. Запереть дверь и уехать. Получится, никто их не трогал – сами умерли. Но можно и по-иному. Полить бензинчику. Чиркнуть спичечкой. И всё само сгорит.