Текст книги "Черный дракон"

– Сейчас муж проследит за установкой фейерверка и присоединится к нам! – проговорила прелестная Белла и, обернувшись к новым гостям, застыла на месте. – Это что за… наряды… – просипела она почти в ужасе.

Ринка окинула свою группу взглядом со стороны. Неудивительно, что Белла потеряла дар речи. Сняв дублёнку и шубу, она и мать остались в джинсах и джемперах. Виктория одета, конечно, поприличнее, в костюме, но ведь тоже в брючном. А брюки, как известно, в XIX веке женщины вообще не носили. Дама в брюках – это был вызов обществу. Скандал в благородном семействе!

И что делать? Как выкрутиться? Эдак их примут за сумасшедших, явившихся в неприличном виде и запершихся к тому же в подвале. И что о них подумают? Что они феминистки, или как тогда называли борцов женщин за свои права? Или вообще – розовые подруги?!

– Это новые костюмы, говорящие о борьбе за права угнетённых народов Америки! – выпалила вдруг Ветка. Недаром же она слыла экстремалкой. Вот и нашла выход. – Сейчас так одеваются даже на маскарадах в Зимнем дворце, чтобы поддержать политику нашего государя по отношению к угнетаемому миру.

– Разве в Зимнем дают маскарады? – поинтересовался какой-то мужчина преклонных лет. – Это ж до чего мы докатились! В сердце самодержавия…

– Ах, Тотий Львович! Вечно вы со своими старомодными взглядами!

Дамы ринулись к вновь прибывшим. Закрутили Ринку из стороны в сторону, к более взрослым дамам они не посмели отнестись столь игриво. Зато Ринкины джинсы рассмотрели со всех сторон.

А Вета комментировала:

– Это одежда рабов на плантациях в Америке. Видите, какая толстая и прочная материя. Джинса называется.

Дамы зашептали:

– Джи-и-нса…

И только Тотий Львович талдычил своё:

– Какие рабы? Рабство в Америке отменили.

Но в суматохе его никто не слушал. Хотя Ринка подумала: а ведь он похож на кого-то. Но в это время на веранду вбежал юноша.

– Дорогая! – воскликнул он, обращаясь к Белле. – Всё проверил. Сейчас начнётся фейерверк!

Он обернулся в сторону Рины и застыл. Ещё бы! Перед ним возникла девушка в восхитительно обтягивающих мужских брюках. Тех, что ничего, собственно, не скрывали, а только подчёркивали. Немыслимо! И в таком наряде она пришла на маскарад! Интересно, кого она изображает?!

– Гера! – окрикнула его Белла, почуявшая слишком большое внимание к незнакомке, невесть как затесавшейся со своими спутницами в их почти домашнюю компанию.

На её возглас оба Геры – старый и юный – повернули голову.

И только заметивший недовольство Беллы трагик Орлинский прошептал бородатому Гере:

– Говорил же, не надо называть сына как себя. Вечная путаница!

– В нашем роду уже два века всех мужчин зовут Герасимами, – отбился бородач.

Орлинский вздохнул. Надо будет потом намекнуть мальчику Гере, что нельзя давать повод его жене к ревности. Деньги Беллы обеспечивают всем им роскошную жизнь. Как же он радовался, когда два года назад Белла положила глаз на тогда ещё шестнадцатилетнего гимназиста Герочку. Конечно, хорош мальчик. Кудри чёрные как смоль. Глаза голубые как сапфир. Редчайшее сочетание. И взгляд нагловатый, что так привлекает женщин. Конечно, Белла клюнула. Ей ведь уже под тридцать. Критический возраст для женщины.

Зато теперь она может наслаждаться молодостью Герочки. А Гера-старший может спокойно, ни о чём не заботясь, писать свои исторические труды. И ему наплевать, что их никто не печатает. Ну а заодно с ними и он, Орлинский, может не колесить по гастролям с провинциальными театрами ради денег, а спокойно играть в небольшом петербургском театрике. Через пару лет его талант заметят и на императорской сцене. И Леонид Орлинский станет непревзойдённым Гамлетом. Ну а если сегодня всё произойдёт так, как он распланировал, ему нечего будет торопиться и с возрастными ролями. Да, он станет Гамлетом на все времена!

– Ах! – вырвался восторженный возглас у дам.

Над рекой метрах в пятидесяти от дома рассыпались первые волны фейерверка.

– Да, отлично! – прошёл шепоток и похвальбы кавалеров.

В небо взлетели новые огненные цветы.

– Сейчас, сейчас! – вскрикнул Герочка и протиснулся к Орлинскому. – Правда, красиво, дядя Лёня?

– Ах, сколько говорено, не зови меня дядей! Это старит, – откликнулся задравший в небо голову трагик. – Для тебя я – Лёня.

– Лёня! – мягко и чуть сконфуженно проговорил восемнадцатилетний Гера и, прижавшись, обнял Орлинского.

Тот недоуменно поглядел с высоты своего роста, но не отстранился. Мальчик нежный – не хочется неожиданно чем-нибудь обидеть.

Рина глядела на происходящее, как смотрят на плёнку старого фильма, улавливая мельчайшие детали. Она увидела, как сзади к застывшим Гере и Леониду подошёл мальчик лет десяти. В тёмно-синей бархатной курточке и таких же широких бархатных брючках, стянутых резинками на щиколотках, отчего мальчик казался качающимся колокольчиком.

– Вы чего – обнимаетесь, что ли? – проговорил он тоненьким голоском. – Я тоже хочу! Поцелуй меня, папочка!

Мальчик влез между отцом и Герой, и они оба одномоментно потрепали его по волосам. Орлинский предложил:

– Давай взберёмся на крышу, сынок! Оттуда лучше видно! Давай, Стёпочка?

Мальчик заулыбался и побежал с отцом наперегонки куда-то в глубь дома. Гера помялся и тоже пошёл за ними.

Пару минут ничего не происходило. Но потом кто-то из тех, что вышел на снег с веранды, крикнул:

– Слезайте! Зачем вы залезли туда?

– Здесь лучше видно! – ответил хорошо поставленный актёрский голос Орлинского. – Идите к нам!

Рина сбежала с веранды и запрокинула голову на забравшихся на крышу.

– Смотри, смотри, папочка! – восторженно завизжал мальчик.

– Красиво! – прогудел Орлинский.

– Папочка, мы как на небе! Гляди, их же можно ловить руками! – не унимался мальчик, вытягиваясь навстречу фейерверочным залпам. Его бархатная одёжка трепетала на ветру. Но он не унимался.

– Осторожно, Стёпка! – гаркнул Орлинский.

Но сын, не слушая его, уже прыгал вовсю на скате крыши.

– Папа! Поймаю! – Тоненький голосок мальчика взвился вверх вместе с его тоненьким тельцем.

Отец попытался угомонить сына. Но мальчик вдруг споткнулся и покатился вниз. Орлинский успел ухватить его за руку. Ужасный долгий миг он, упав на скат, держал ребёнка за руку, но та выскользнула, и мальчик, взвизгнув от ужаса, полетел вниз.

Пару секунд все оторопело молчали. И враз закричали. От ужаса. От непонятности и ещё неосознанности случившегося. Но крик Орлинского перекрывал всё. Отчаянный крик отца, вмиг потерявшего сына.

– Врача! – кричали одни.

– Полицию! – вопили другие.

Вета протиснулась вперёд.

– Я умею оказывать первую помощь! – закричала она.

Люди в помятых масках и ставших нелепыми маскарадных костюмах расступились. Вета бросилась к мальчику. Но её опередил уже спустившийся Орлинский. Он обнял сына и прижал к себе.

Вета чертыхнулась:

– Не трогайте! Это ещё больше повредит ему!

Она забрала у Орлинского ребёнка и осторожно попыталась ощупать его. Вытирая слёзы, Орлинский отошёл в тень дома.

Рина глядела не на мальчика. Она сразу поняла, что он мёртв. Вспомнился диалог Орлинского и уже повзрослевшего Геры там, в подземелье ЧК. Тогда Гера упоминал, что много лет хранит тайну смерти сына Орлинского. Но какая тайна? Рина же только что видела, как мальчик сорвался с крыши, а Орлинский чуть ума не лишился, стараясь удержать его на скате. Или?

Рина повернулась к трагику. Орлинский, скрывающийся в тени, был уверен, что все теперь смотрят только на жертву ужасной трагедии, и потому быстро вынул из-за пазухи нечто, сверкнувшее алым светом в ночи. Рина скорее учуяла, чем увидела, – Ал-Наг.

– Вот – свежая кровь невинного младенца! – прошептал актёр. – Теперь ты отдашь мне его непрожитые годы? Мне нужна молодость. У меня есть новая трактовка Гамлета, и мне хочется сыграть Ромео.

И Орлинский обтёр кольцо руками, на которых была кровь только что погибшего сына.

Рину прошиб холодный пот. Стало плохо. Дурно. Отец обменял сына на возможность сыграть Ромео и Гамлета. Это что же творится?! Никакая самая величайшая роль не стоит жизни человека, тем паче ребёнка! Да никакая самая творческая мечта не стоит того, чтобы ТАК играть со временем! И они ещё смеют говорить, что Дракон усеивает мир трупами?! Они, готовые заставить Ал-Наг и аграф творить самые богомерзкие дела на свете?! Да этот

Орлинский, сохранивший потом молодость ещё на четверть века, достоин того, чтобы Убийца врагов революции не просто застрелил его, как это, вероятно, должно было случиться потом, но четвертовал, рубил по кусочку!

Да уж верно говорят – каждый сам создаёт своё будущее.

– Дядя Лёня! – услышала вдруг Рина тихий шепоток Геры, неожиданно возникшего позади Орлинского. – Не бойся, я никому и никогда не скажу. Но я видел, Лёнечка! Там, на крыше, ты подставил ему подножку. И это не мальчик – это ты разжал руку!

Рина закрыла уши. Не видеть. Не слышать. Все действующие лица этой истории стоят друг друга. Все они, рвущиеся ко Времени, – монстры. Чудовища. И у них одна Красавица. Она – Рина. Хранительница аграфа. Что же они сделают с ней?!

– Мама! – закричала она. – Мама!

Вета оторвалась от тела ребёнка.

– Я ничего не могу сделать… – прошептала она и заплакала. – Он умер сразу же. Позвоночник сломан, и череп пробит.

– Ринка! – Виктория схватила её. – Ветка! Скорей в дом за шубами! Сейчас будет полиция. И что мы скажем? Кто мы? Откуда? У нас же нет документов!

– Да, надо уходить! – всхлипнула Вета. У неё руки были в крови. Волосы разметались. – Нам тут не место. Хотя бы уйдём из этого проклятого дома!

Они проскользнули на веранду. Там не было даже слуг. Все выбежали во двор. Вета побоялась трогать окровавленными руками шубы. Но их похватала Виктория. Свою, белую, прижала к себе. Светлинину шубу и Ринкину дублёнку ловко накинула на подруг по несчастью. И в эту секунду Рина подумала: «Лучше вернуться обратно!»

И…

Всё вокруг закружилось. Запищали надрывно комары в голове. Воздух сгустился, кажется, до того, что его можно было резать ножом. Ринка охнула, хватаясь за горло. Дышать стало нечем. Она хватала воздух. Но во рту появился странный, ни на что не похожий вкус. Ринка попыталась выковырять это нечто пальцами. Пыль? Труха? Зола?

Боже! В каком-то обрывке света она увидела, что вытаскивает изо рта и выплевывает землю. Её что, похоронили заживо? Где-то рядом услышала отхаркивание мамы и Виктории. Значит, они всё-таки живы? Но где они?

Это был не их уже ставший привычным подвал. Там – современный бетон, а здесь – старинные плиты, земляной пол. Столбы пыли кругом, будто тут только что вытрясли сотни мешков с землёй. Ну просто склеп какой-то! А может, так и есть – древний каменный мешок, о котором никто и не знает?! Но тогда и им отсюда не выбраться…

Мать застонала, и Рина кинулась к ней. Краем глаза увидела, как Виктория поднялась на карачки, пытаясь встать.

– Моя шуба! – простонала она.

Рина выплюнула остаток земли. Что творится? Они погибают, похороненные где-то заживо, а начальница убивается о своей белой шубе! Хотя теперь, конечно, не белой.

Вета уже перестала стонать и поглядела вполне осмысленно.

– Доченька, – прошептала она. – Доченька моя!

Мать прильнула к Рине. Господи! Неужели это возможно?! Неужели мама наконец всерьёз осознала, что у неё есть дочь? Или это просто испуг? Или ей что-то опять надо? Она же никогда не обнимала, не целовала Ринку, отмахиваясь: «Это телячьи нежности!» Да если бы Рина, уже став взрослой, не узнала, что Вета заводит любовников, она бы ни за что не поверила, что та способна обниматься и целоваться.

Но сейчас руки у мамы дрожали, когда она судорожно и неумело гладила Рину:

– Я как увидела того мальчика, как представила, что ты, моя девочка, можешь вот так, в одночасье, уйти от меня, так и поняла: ничего мне не надо в этой жизни – только чтобы ты была жива-здорова!

– Мама! – Рина не знала, что и сказать.

Всю жизнь она прожила с бабушкой и теперь испытывала абсолютно неприличное чувство радости оттого, что мама гладит её по плечу. Но ведь это ужасно – мамино чувство возникло из-за смерти того несчастного мальчика. Выходит, чьё-то несчастье даёт возможность для чьего-то счастья. И вот хотя сейчас они где-то погребены чуть не заживо, Рина улыбается. Кошмар! И Рина зарыдала.

Тогда бразды правления взяла Виктория:

– Прекратите лить слёзы! Надо выбираться. Не знаю, где мы, но лучше бы не здесь!

– А всё ты! – всхлипнула Вета. – Ты втравила нас в эту жуть. Мы сейчас выйдем! Освободимся! Как же! Вышли!

– Не кричи, – урезонила её Виктория. – Лучше подумаем, почему мы всё время попадаем куда-то не туда! Ал-Наг у меня на пальце. Но я ничего ему не говорила ни в прошлый раз, ни теперь. Он переносит нас сам. Но кто-то же отдаёт ему команды!

Ринка вспомнила. Когда они оказались рядом с пленником ЧК, она подумала: «Домой!» И куда они попали? В тот же дом Беллы, но только к хозяйке, звавшей всех: «Домой, домой!» То есть они попали на оклик Беллы в другом веке.

Второй раз испуганная Рина подумала: «Лучше вернуться обратно». И снова всё исполнилось? Выходит, они вернулись в тот же подвал – обратно. Но в какое время?!

– Думаю, перстень слышит наши мысли, – осторожно сказала Рина. – Я подумала: лучше вернуться обратно. А вы?

– Я подумала то же, – прошептала Вета.

– И я! – пробормотала Виктория.

– Так, может, перстень ни при чём? – бухнула Вета.

– Как ни при чём? – рявкнула Виктория. – Сама погляди – мы же видим друг друга, а сидим явно под землёй. Кто же освещает? Он – Ал-Наг!

И Виктория вытянула руку. Действительно, перстень на пальце давал тусклый свет, которого вполне хватало, чтобы видеть ближайшее окружение. Но Вета не согласилась:

– Может, он и светится, но наше тройное совпадение мыслей – это же явная цыганская магия! – Она повернулась к Ринке: – Уж ты-то должна знать! Неужели бабушка не говорила?

Ринка помотала головой. Виктория вскипела. Кажется, обиделась за кольцо.

– Говори толком! Я в магиях не копенгаген!

– Как же так? – съязвила Вета. – Ты же Хранительница магического кольца!

– Мама, говори короче! – взмолилась Ринка. – Мы можем задохнуться!

– Короче, есть такое цыганское поверье: если трое, не сговариваясь, пожелают в один миг одно и то же, их желание исполнится. Вот мы и пожелали.

– Так давайте пожелаем выбраться отсюда! – Виктория схватила всех за руки. – Раз! Два! Желаем!

– Не получится! – оборвала её Вета. – Желания должны возникнуть спонтанно. Сговариваться нельзя.

Виктория отпустила их руки и завалилась на землю. Кажется, этот всплеск энтузиазма отнял у неё последние силы. Мать снова обняла Ринку:

– Помнишь, бабушка всегда говорила, что с нами ничего не случится? И точно! Я попадала в такие переплёты – но вот, видишь, живая. Мы выберемся. И ещё помянем бабушку.

Ринка вздрогнула. С ней ничего не случится – но так говорила не только бабушка, но и Доминик. Какая же она идиотка! Как могла она поверить Глебу, что Доминик напал на неё?! Он же сказал: никогда не обидит, даже не рассердится. Хотя, впрочем, чего сердиться на дуру? Забрать у неё нужный аграф – и дело с концом. Ну а потом зачем обижать? Убить, как он сказал, и всё.

– Доченька! Викуша! – Вета ухватила одной рукой дочку, а второй подругу по несчастью. – Давайте помолимся! Позовём того, кому верим. Кому можем вручить свои жизни. Кто верит в Бога, прочтёт «Отче наш». Я вот не верю, но позову того, кого сердце зовёт в трудную минуту. Да-да! – Она посмотрела на дочь. – Позову Лёнчика. И ты позови, Иринушка, кого всегда зовёшь на помощь! Есть же и у тебя кто-то.

Ринка втянула остатки воздуха. Есть… В глазах защипало. Есть! И из последних сил она прошептала про себя: «Доминик!»

Что-то тёплое полилось по лицу. Или это были слёзы? Что-то огненное взорвалось в голове. Или это был позабытый След? Чёрный квадрат перед глазами осветился яркими немыслимыми цветами.

«Доминик!»

«Боренька!»

«Лёнчик!»

Женщины звали своих мужчин.

Но откликнулся только один.

– Где ты? – произнёс Доминик. Рина услышала его сквозь толщу земли, сквозь времена и преграды. – Где ты?

– Меня услышали! – воскликнула девушка.

– А меня – нет, – отозвалась Вета.

– И меня – нет… – прошептала Виктория.

– Тише! – Рина испугалась, что Зов прервётся. – Я же не знаю магии. Я только пробую!

«Доминик! – вновь позвала мысленно Рина. – Я где-то глубоко под землёй».

«Я чувствую тебя! – пришёл ответ. – Я стою над бывшим домом Беллы».

«Почему бывшим?»

«Его спалили. Заметали следы».

«В каком ты времени?»

«В том, где мы встретились вчера. Ты тоже здесь. Я держу След. Но ты очень глубоко. Ал-Наг мог бы перенести тебя в другое время. Но с такой глубиной ему не справиться».

«Что же делать?»

«Главное – не бояться. Я что-нибудь придумаю. Я вытащу тебя!»

«Я не одна. Тут мама и моя бывшая начальница по работе».

«Трое?! – Голос Доминика дрогнул. – Это хуже. Но не бойся. Я справлюсь. Скажи другое. Я ощущаю волну ненависти. Неужели это твоё чувство ко мне?»

– Нет! Нет! – вслух закричала Рина. – Это не я!

Она вскочила. Но, больно стукнувшись головой о невысокий потолок склепа, упала, постанывая и обхватив голову руками. Может, это последний шанс? Он говорит, что вытащит их. Но кто знает, удастся ли? Тогда случится самое худшее из всего в её жизни – она умрёт и так и не скажет Дракону.

«Я люблю тебя, Доминик! – мысленно произнесла она. Ей не хотелось, чтобы кто-то, даже мама, слышали её слова. – Я всегда тебя любила. И я согласна на всё, что ты сделаешь…»

Она хотела сказать, что подслушала, как он в гостинице проговорился, что должен убить её, но в этот миг в голове её возник ужасный гул. Связь прервалась. Ринка закрыла глаза. Боже, как больно! Ноги и руки за-гор елись, словно их сунули в огонь. Ринка разлепила веки – нет, с ней всё как было. Мать обнимала её, шепча что-то. С другой стороны её лихорадочно схватила Виктория:

– Что ты узнала? Я чувствую, ты говорила с кем-то мысленно. Как нам выбраться?

– Отстань! – отстранила её Вета. – Видишь, ребёнку плохо!

– Как отстань?! Не слышишь, что ли, наверху что-то взорвалось!

Так вот что случилось… Ринка застонала. Там что-то взорвалось на пожарище. Это была не её боль, а Дракона. Он попал в огонь.

«Моя Сила! – Ринка вспомнила нечто немыслимое. – Они все говорили – у меня есть Сила. Пусть она перейдёт к Доминику! Пусть он останется жив! Пусть возьмёт всё!»

Вета с ужасом увидела, как от её дочки отделилось какое-то зелёное пятно и поплыло вверх, с шипением вгрызаясь в толщу земли.

Виктория заломила руки:

– Так у неё была Сила? И она молчала?! Не помогла нам выбраться?!

Облачное пятно в последний раз осветило склеп ровным зелёным светом и пропало в толще свода.

– Ты кретинка! – завопила Виктория, бросаясь на Рину. – Отдала свою Силу кому-то?! Оставила нас умирать тут?!

И в это мгновение свод над ними закачался. То ли зелёный шар, проходя вверх, нарушил баланс, то ли взрыв, произошедший наверху, дошёл до склепа.

– Конец! – выдохнула Виктория и, поднеся своё кольцо к лицу, начала что-то лихорадочно шептать ему. Перстень вспыхнул так ярко, что на секунду стало светло. Виктория обернулась к спутницам: – Он называет имя – Анубис. И ещё – пёс Анубиса. Но я не знаю, что это? И к чему. – Виктория заплакала.

Рина смотрела на свою железную начальницу и думала невпопад: «Как раскрываются люди в опасности… Мама никогда не целовала меня, а теперь обнимает. Виктория Викторовна никогда не теряла выдержки, а сейчас плачет…»

– Анубис – бог древних египтян, – прошептала начитанная Светлина. – Но он – бог мёртвых. А его пёс проводит души умерших в подземное царство. Это нам не поможет. Мы и так под землёй.

Подземный пёс… Рина вспомнила, как торопилась к матери, но всё же встретилась на станции метро «Площадь Революции» с учительницей Евгенией Михайловной. И та приложила её руку к блестящему бронзовому псу – скульптуре, по преданию исполняющей желание. Рина тогда попросила собаку: «Пусть нам удастся выбраться из этой передряги живыми и невредимыми! И пусть ты будешь моим защитником, бронзовый пёс!»

Ах! Ринка словно услышала голос учительницы, давным-давно рассказавшей ей про этого пса. Тогда она сказала, что египтологи первыми заметили, что у пса странная морда – удлинённая, вытянутая, таинственно-мистическая. Такие собаки не служили в пограничных отрядах, хотя этот пёс стоит рядом с пограничником. Да и порода собаки вообще странная, непонятная. Зато пёс очень похож на собак, изображённых на древних египетских рисунках. Именно такая удлинённая голова с грациозно вытянутой пастью у самого бога Анубиса. Ведь у него голова собаки. И по преданию, именно сам бог обращается в чёрного огромного пса, когда надо проводить очередного прибывшего с земли человека в его подземное царство.

А впрочем, какая разница, кого звать в последней надежде – Анубиса или его пса? Хотя это рисковая затея. А ну как он просто утащит их в подземное царство? Проще говоря, обрушит свод, и они умрут…

Ринка отодвинулась от мамы. Прошептала:

– Не подходите!

Отползла в самый дальний угол. Если свод обрушится, то, может, только на неё?..

Нет, нет и нет! Этого не может быть! Бабушка говорила, что с ними не может случиться ничего плохого! И Евгения Михайловна сказала, что подземный пёс станции метро исполняет желания. Он спасёт их под землёй – и здесь. Он сумеет пройти. Он поможет!

Рина напряглась, вспоминая бронзового пса. Вот его отполированный за десятилетия нос, ведь все кладут на него руку. Рина тоже положила. Погладила и произнесла: «Помоги нам выбраться отсюда! Помоги нам!»

Рина не видела, как в старой крошечной московской квартирке её учительница встаёт, берёт ножницы и делает одно из самых страшных деяний своей жизни – срезает прядь за прядью свои шикарные, хоть уже и убелённые, но всё ещё длинные, почти до пят волосы, которыми гордилась всю жизнь.

Щёлк – ножницы отсекли последнюю прядь. Взмах – волосы полетели на железный поднос. Чирк – зажглась спичка.

Волосы вспыхнули.

– Во имя девочки приношу свою самую большую жертву! – проговорила Евгения Михайловна.

А в вестибюле метро на станции «Площадь Революции» какой-то студент в испуге отскочил от бронзового пса, которого он, как и полагается у всех студентов, хотел погладить по носу. Рука студента прошла сквозь пса и упёрлась в холодную бронзу пограничника. И студент увидел, что тот один. Никакого пса не было.

«Наверное, унесли на реставрацию, – подумал студент. – А мне чёрт-те что кажется. Не стоило мешать пиво с водкой, как вчера на вечеринке. А то и зелёные человечки привидятся…»

И студент пошёл к другой скульптуре пограничника с собакой. Ведь все скульптуры на станции повторяются по четыре раза. Но вот невезуха – ни одной собаки рядом с пограничниками не оказалось.

«Не сдам завтра экзамен! – сокрушённо подумал студент. – Вот судьба – дрянь!»

А прямо посреди пепелища, ещё пару часов назад бывшего домом Беллы, в снегу и чёрном пепле стоял на коленях Доминик. Одной рукой он вжимал в грудь Ал-Наг, второй пытался стереть пот, катившийся по лицу и смешивающийся с чёрной гарью, носившейся в воздухе. Ещё когда он рвался к дому, за километр до усадьбы ощутил магическое кольцо, вернее, купол, закрывший дом от окружающего мира. И этот купол был настолько силён, что мог продержаться несколько часов, пока горит дом. И никто не увидел бы зарева пожара, не ощутил бы гари, а значит, и не вызвал бы пожарных. Конечно, потом магический купол развеялся бы. Но тогда было бы уже поздно тушить постройки или спасать кого-то.

Доминик всё же сумел пробиться. Сумел настроиться на Рину и ухватить След. Сумел даже поговорить с ней. Наверное, это и было ошибкой. Потому что его заметили. Где находился противник, у Доминика уже не было сил выяснять. Невидимые магические снаряды полетели с неба тучей. Земля заколыхалась под ногами. И Доминик понял, что ещё пара минут – и склеп, в котором укрылась Рина, не выдержав, рухнет. И тогда Дракон принял единственно возможное решение – приказал Ал-Нагу развернуть одно из колец и уносить магические удары в Прошлое. Конечно, это истощало силу перстня, но не вредило Времени. Доминик знал, что где-то в конце 1921 года дом Беллы один раз уже был разрушен.

Однако последний магический удар был страшен. И он был направлен уже не против дома Беллы. Против него – Доминика! Под ногами загорелся… снег. Пламя мгновенно перекинулось на пальто. Доминик сорвал его, пытаясь хоть как-то уберечь руки. Но искра потянулась по его чёрным волосам. Чёрт! Бывают же безволосые мужики, а он зарос, как орангутанг! И как только Рина прикасалась…

Пламя подскочило выше. Боги – глаза! И он даже не может защитить их руками – руки тоже в пламени. Боль – жутчайшая боль – пронзила тело. Это конец! Его переиграли. Что ж, каждый Хранитель перстня должен быть готов к тому, что это случится…

И вдруг из земли хлынул фонтан. Поток! Зелёные струи вмиг сбили пламя. Вот тогда-то пошатывающийся Дракон и рухнул на колени. Казалось, кожа лопается, идёт волдырями. Кровь кипит. И вмиг… всё пропало. Магическое нападение отступило так же внезапно, как началось. Пламя ещё попыталось фыркать и расползаться, но струи зелёной воды усмирили его навсегда.

Тёмной от копоти рукой Доминик попытался стереть с лица сажу, размазавшуюся в поту. Он знал, что всё прошло. Вряд ли у кого хватит сил начать вторую магическую атаку. Он понимал, что огненная лавина, прокатившаяся по его телу, принесла только фантомную боль. В реальности, наверное, и кожа цела. И волосы тоже. Но у него не было сил проверять. Как подкошенный, Доминик свалился в чёрный снег.

Пять минут… Ему нужно всего пять минут, чтобы снова, как вчера, послать сигнал о помощи, а потом, получив её, прийти в себя. Но теперь… Дракон дополз до скинутого пальто, сунул руку в карман и отдёрнул от реальной боли. Он обжёгся о свой расплавившийся мобильник.

Придётся звать самому. Ближайший участник его команды – друг-историк Сим Симыч. Доминик мысленно кинул ему сигнал о помощи и расслабился. Сейчас пойдёт энергия, и он сможет подняться. Надо вытаскивать Рину! Но прошла минута, другая – ничего. Сим Симыч не слышал его. Почему? Неужели и с ним что-то случилось? Доминик раскинул руки, увеличивая площадь контакта, и послал сигнал не в Москву, а в Тверь. Он не знал того человека лично, только по контактам. И потому не очень надеялся на быстроту реакции. Но сигнал был принят. И тонкая энергетическая нить принесла Дракону крупицу энергии. Он застонал и провалился в спасительное забытьё. Но и там он чувствовал, как устремляются к нему нити энергетических подпиток. Хранитель из Твери связал Дракона с другими. «Пять минут – и я встану! – подумал Дракон. – Но почему не отозвался Сим Симыч? И как Рина?!»

И вдруг он увидел стаю громадных узких псов, вынырнувших невесть откуда. Сил сопротивляться почти не было. Но Дракон всё же пошевелил рукой. Если он погибнет, умрёт Рина. Рина! И, словно услышав это имя, один из псов резко развернулся и кинулся к Доминику. Три других понеслись куда-то вниз в подземелье пепелища. Дракон ещё успел уловить тяжёлое уставшее дыхание фантастического пса и… отключился.

Новый толчок заставил женщин в склепе ужаснуться. Это был даже не толчок. Им показалось, что стадо огромных мамонтов несётся где-то над ними, спускается всё ближе и ближе. Сейчас всё развалится и их самих разнесёт в щепки. Внезапно прямо в каменной стене загорелись странные суженные глаза, голубоватое пламя блеснуло кругом, и из стены, рыча и фыркая, пробилась узкая вытянутая морда. Миг – и прямо на Рину выскочил огромный странный пёс. Издал жуткий протяжный вой, на который вслед за ним из плит выскочили ещё две собаки. Тёмные, почти бесшерстные, с блестящими боками и переливающимися под кожей стальными мышцами. Женщины заорали от животного ужаса. Но первый пёс ткнулся узкой мордой в Ринку, не причинив никакого вреда.

Виктория очнулась.

– Пёс Анубиса? – ошалело проговорила она. – Как сказал Ал-Наг!..

– Три пса… – прошептала Вета, на всякий случай пытаясь загородить дочь.

Ринка была так тронута этой маминой охраной, что не сразу поняла…

– Моя собака! – закричала она, не скрывая невероятной радости. – Мой пёс! Мой бронзовый!

Пёс ткнулся ей в руку и вдруг облизал, тоже не скрывая своего восторга.

Он словно говорил всем – нашёл! Я нашёл!

В мозгу Рины вспыхнул её черный квадрат – пёс пытался дать ей инструкции. Девушка поняла.

– Взбирайтесь на собак! – закричала она. – Не бойтесь, вы не упадёте. Но обязательно закройте глаза! Мы не должны видеть, как выбираемся сквозь землю.

Рина вспрыгнула на своего пса, как на небольшую лошадь, и повторила:

– Ни при каких обстоятельствах не открывайте глаза!

Впрочем, это оказалось не так трудно. Едва Рина уселась на пса, её тело словно прилипло к нему, а глаза подёрнулись будто клейкой лентой. Наверное, то же произошло и с мамой, и с Викторией, потому что Рина слышала, что две собаки тяжело бегут справа и слева от её пса. В голове начался гул. Рину мотало из стороны в сторону, но упасть с собаки или открыть глаза она просто не могла. Лапы псов производили странные звуки, и Рина поняла, что когда они проходят сквозь камни, то скрипят, раздирая их. От земли слышалось просто шуршание. Страшнее всего зазвучало преодоление современного бетона у самого верха. Звук был такой, словно пила визжала по стеклу.

И вдруг клейкая лента на глазах исчезла. Рина открыла глаза и увидела, что все три пса выбрались из-под земли наружу. Увидела чёрный снег и поняла, о каком жутком пожаре говорил Доминик. Она по-прежнему не могла соскочить со своего пса, но краем глаза увидела, что рядом с ним бежит уже четвёртая собака. А на ней лежит Доминик. Рина похолодела – ей показалось, что у Дракона нет головы – одно только чёрное месиво. Но вот собака приблизилась, и Рина, отчаянно напрягая зрение, увидела, что просто у Доминика всё лицо в саже. Чёрное лицо Чёрного Дракона.

И тут на её глаза снова упала невидимая полоска. И Рина поняла, что псы опять устремились под землю. Там была их естественная среда обитания. Туда они и понесли своих четверых спасённых. Но куда вынесут?..