Текст книги "Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 2. Колхоз"

23

– Ой! Что это за розовый поросёнок, – воскликнула Катя, когда с неё сняли целлофан и полотенце.

– При чём тут я? Вообще-то краска называлась «красное дерево», – огрызнулась Кашина. Плохо прокрашенные русые пряди Глушко превратились в розовые всполохи.

– И что мне теперь делать? – испуганно спросила Катя у подруг. Спросить-то она спросила, а вот ответа не получила до сего дня. Ночью она не спала, утром на завтрак пошла в косынке, теперь, сидя на крыльце без неё, хотелось побриться наголо. Но представив, как она будет выглядеть: высокая, широкая и плоская, как баржа, с длинными лопастями вместо рук, тощими ногами, тонкой шеей, курносым носом и с совершенно голым черепом, Катя разревелась.

– Мне бы ещё зелёненького добавить, и панк из меня вышел бы прекрасный. Как считаешь? – второкурсница силилась улыбнуться. Время близилось к обеду, ребята из похода пока не вернулись и около первого барака было относительно пусто и тихо. На крыльцо вышла Николина. Попросив волейболистку подвинуться, села рядом и подставила лицо яркому солнцу. Николина усмехнулась:

– Катя, ты зря расстраиваешься? Считаю, что бывает и хуже.

– А лучше бывает?

Высотница на сарказм не ответила, а спросила о конкурсе: никак не хватало идей для его проведения. Хотелось, чтобы Попинко запомнил праздник.

– Не всегда же человеку выпадает такая удача – отпраздновать день рождения со всеми друзьями. Я родилась летом. Обычно все на каникулах. Тоска.

– Ну да. В этом плане у Андрея – настоящее везение, – вздохнула волейболистка и спросила: – А что, если предложить задания на время: команде ребят, например, за минуту запеленать младенца – вместо него можно взять маленькое бревнышко – или вдеть нитку в иголку, а команде девушек – повязать галстук?

Из-за угла вывернули Стальнов и Галицкий.

– Может, ещё и пионерский костёр разведём? – рассмеялся Володя затее. Его день рождения Володи всегда сливался с майскими праздниками, поэтому вся эта помпезность вокруг столь незначительного события казалась ему напускной.

– Зря ты так, – вдруг произнёс за спиной девушек Игнат. – Андрей очень старается, чтобы всем угодить. И кстати, идея о костре – не худшая. Видели, сколько ящиков валяется за баней? – В них из Астапово привозили овощи и другие продукты и бросали в кучу.

– Ага, разведём костёр и напечём картошки; её-то точно давно никто не ел, – Володя желчно усмехнулся, но тут же прислушался: Юра предложил в роли младенца использовать небольшую рогатину, а Игнат сказал, что шею для галстука можно «позаимствовать» у Поповича – она у штангиста была как у быка.

– Ну, что скажешь, Катерина? Нравится тебе такая постановка? – обратился Галицкий к волейболистке.

– Почему мне? – растерялась Глушко.

– Потому что раз это ты придумала конкурсы, тебе их и вести, – объяснил десятиборец, улыбаясь.

– Мне? – Катя замотала головой. – Нет. Нет, Юра. Я не могу, – извинившись, она заплакала и убежала в барак.

– Что это с ней? – спросил Андронов у Николиной.

– Это она из-за вчерашней покраски. Видел же, как её Кашина изуродовала?

– Ирка не нарочно, – объяснил Стальнов, так как все почему-то посмотрели на него. Галицкий покачал головой и тихо перебрал струны на гитаре:

– Не понимаю, как так получается, что всё, абсолютно всё, к чему бы ни прикоснулась эта… – он посмотрел на друга, сжимая губы от злости.

– Ну давай, давай, скажи, что хочешь, – понял его Володя.

– Не скажу, – осадил себя Галицкий, резко ударив по басам и виновато глядя на Лену. —

– Пошли! – Игнат потянул девушку за руку.

– К Андрею?

– Нет, пошли, я подстригу Катю так, что она станет первой дамой на деревне, – предложил высотник. Это было очень неожиданно.

– А ты, Игнат, стричь умеешь? – обрадовался Стальнов и, дождавшись положительного кивка, взмолился: – Слушай, подстриги и меня! Я был в июле у классного мастера, а теперь зарос так, что смотреть на себя не могу. – Володя пропустил пальцы в пряди с двух сторон. – Тут всего-то нужно, что убрать лишнюю длину, но оставить форму. Сможешь?

Игнат, осмотрев причёску старшекурсника, качнул головой с видом настоящего профессионала:

– Принцип понял. Сделаем. Надо только у Андрюхи ножницы взять.

– А чего их брать? Лежат в моей тумбочке, – сказал Попинко, появившись в дверях. – Слушайте, а что это Катя пробежала вся в слезах?

– Пошли! – теперь Николина потянула Игната за руку.

Катю она нашла в туалетной комнате. Обняв волейболистку, высотница стала уговаривать её согласиться на предложение Игната. Зубилина, стоя у окна, где наружный свет был ярче, чем в комнатах, накрытых козырьком террасы, подстригала ногти на руках.

– Хуже чем есть – не будет, – согласилась Лена-гимнастка с Леной-легкоатлеткой. Иногда прямолинейность старосты напрягала, но в данной ситуации именно она разрешила ситуацию.

А уже через полчаса в маленькое зеркальце от чьей-то пудреницы на Глушко смотрела счастливая мордаха. Волосы Кати взлетали в воздух беспечными прядями, расходясь на свету на концах красивыми розовыми огнями, как гирлянды на ёлке.

– Та-дам! – Игнат развёл руками, как это делают иллюзионисты, изумив публику фокусом, и взъерошил макушку девушки. – Катюша, ты теперь даже похожа на мою старшую сестрёнку. Кстати, её тоже зовут Катя, – добавил парень, любуясь.

– Игнат, ты – волшебник, – прошептала Николина.

Андронов раскланялся:

– Цените, мадам, пока я в вашем распоряжении.

Вертя в руках зеркальце, Глушко поймала лицо Юры. Десятиборец смотрел на неё так, как смотрят в фильмах актёры, когда предстоит сказать что-то важное.

– Ты чего? – обернулась волейболистка.

– Знаешь, Катюша, так и хочется теперь подержаться за твою шейку, как за гитару, – первое, что нашёлся сказать старшекурсник, показывая свои красивые пальцы. Это было настолько романтично! Николина выдохнула имя музыканта. Глушко закусила губу.

– Катя, не доверяйся. У Пана тяжёлая рука. – Голос Стальнова звучал прибито. Галицкий мягко качнул головой и посмотрел на друга, прощая ему в эту минуту все колкости.

– И именно потому цветы, посаженные мною, всходят и цветут, а твои вянут и склоняют голову, – продекламировал Юра, как стихи. Зная про их привычку подтрунивать друг над другом, все ждали продолжения. Стальнов, скроив другу гримасу, протянул руку и потрогал весёлые прядки на голове Глушко.

– Практично! – оценил он. – И ерошить удобно. Правильно я говорю, Игнат?

– Правильно, – ухватился Андронов за мысль: – Быть тебе, Катя, всё же ведущей конкурса!

Катя растроганно кивнула. Галицкий галантно подал ей руку, поднял со стула и без всякой музыки закружил в медленном танце:

– Ты у меня теперь, Катюша, самая красивая партнёрша! Игнат, а в тебе пропал талант парикмахера, – Кружась с одной девушкой, Галицкий смотрел на другую.

– Ладно, не расслабляйте мне парня перед ответственным делом! – наигранно проворчал Стальнов, усаживаясь на стул.

– Давай, Игнат, стриги Володю, чтобы не ходил как хухря, а мы пошли к нашему пестователю, – Попинко протянул полотенце, висевшее на спинке кровати спринтера. Стальнов выхватил его.

– Что бы не ходил как кто?

Попинко растерянно улыбнулся, покаянно приложил руку к груди и объяснил, что хухрями когда-то на Руси звали нечёсаных людей, а пестователем, то бишь воспитателем, он считает Бережного.

Стальнов повязал полотенце вокруг шеи и проворчал:

– Ещё один неизбитый оборот из лексикона пещерного человека! Андрюха, неужели ты не понимаешь, что с таким архаическим русским ты нелепо не соответствуешь современности?

– Нелепо не соответствую? – Андрей перестал улыбаться. – Ну да… наверное, так и есть. Но я же не виноват. У нас дома так все говорят.

– Да? – Володя даже развернулся. – А кто у тебя родители?

– Преподаватели.

– Древнерусской словесности?

– Нет, основ современного правового государства и психологии, – вступилась Николина, отвечая Стальнову. – А ты, хухря, – от обиды она сузила глаза, – действительно прекрасно смотришься в паре со своей подружкой Кашиной. Продолжай в том же духе, и люди к тебе потянутся.

От избытка эмоций голос Лены в последней фразе прозвучал надсадно. Галицкий бросил танцы и широко развёл руками перед обалдевшим Стальновым. Как только тот сорвал только что повязанное полотенце, Галицкий остановил его попытку встать со стула.

– Получил? И, заметь, это было мнение со стороны, – Юра забрал полотенце с кровати, куда его кинули.

– Да отвали, – отмахнулся Володя. – Идите к своему Рудику насчёт костра. И не надо меня благодарить за эту идею.

– Рудика нет, – предупредил Галицкий, снова повязывая полотенце вокруг шеи Стальнова, но с показной заботой и нежностью.

– Как нет? Он же на речку не пошёл.

– Он ушёл в посёлок, – Юра улыбнулся Лене. Он махал руками вокруг товарища, как птенчик: казалось, он вот-вот взлетит.

– Опять? – лицо Володи вытянулось. – Он уже туда ходил.

– В прошлые выходные, – соглашаясь, Николина посмотрела на Стальнова. Он кивнул. Незачем было сердиться на себя самого, а вот понять, почему блондинка с «глазами цвета рассерженного моря» постоянно избегает его, хотелось.

– И в позапрошлые тоже, – растерянно добавил Попинко, напоминая: три недели назад, когда Попович отдавил Горобовой ногу, Бережного не было в колхозе целых два дня. – Он тогда сказал, что был у фельдшера.

– Вот и теперь пошёл лечиться, не иначе, – Стальнов щёлкнул себя по горлу сбоку. Но Галицкий помотал головой и зацокал языком:

– Ошибаешься, Вовка. Рудик не пьёт вообще.

– А что ещё он «вообще» не делает? – Володя, потянувшись, взял с тумбочки светлый платок, который девочки приготовили для конкурса пеленания, и, изображая восточную красавицу, спрятал лицо до глаз за этой «чадрой». Катя хихикнула. Лена улыбнулась. Юра тут же выдернул лёгкую бязь у друга из рук.

– А вот это, Стан, вовсе не наше дело, – ответил он сразу всем.

– Да что нам вавакать? – оправдался Попинко. – Я только хронологию восстановил. Не более.

– Тем паче, – одобрил смирение ребят Галицкий в стиле самого Попинко. – А «вавакать» это что значит? – уточнил он на всякий случай – для общего развития себя и публики.

– В данном контексте – «говорить глупости», – проговорил Андрей еле слышно.

– Принимается, – согласился Галицкий и продолжил для первокурсников: – Главное для вас – знать то, что за начальство теперь остался Русанов. Так что дуйте к Николаю Николаевичу.

– А ты, Юра, разве не с нами? – Николиной очень хотелось «выбить» разрешение на костёр. Она уже представляла, как откусывает от дымящейся печёной картошки, по нёбу разливается вкус золы, а зажаренная корочка скрипит на зубах. И даже песни, задорные, пионерские, вдруг зазвучали для неё – где-то далеко, но вполне улавливаемо. Юра пожал плечами:

– Ну, если ты так хочешь… – неуверенно скомкав платок, Юра направился к открытой двери так быстро, что даже не успел поднять на шкаф гитару, как это делал обычно.

Стальнов, оставшись с Игнатом, скривил губы:

– Стартанул, как Муравьёв на первом этапе, – Володя говорил о победной эстафете четыре по сто метров на Олимпийских играх в Москве, где четвёрка советских бегунов завоевала золотые награды. Спринтер из Караганды Владимир Муравьёв так удачно пробежал первый этап и передал палочку москвичу Николаю Сидорову, что определил этим ведущее положение команды. Александр Аксинин и Андрей Прокофьев, оставаясь в лидерах на всей дистанции, уверенно закончили состязание. Тогда как фавориты кубинцы, во главе с великолепным капитаном Сильвио Леонардом, не справились с передачей палочки на последнем этапе.

Этот момент Олимпиады, как и сотни других, любой настоящий спортсмен, тем более легкоатлет, запомнил на всю жизнь. За своих, в отсутствие американцев, бойкотировавших игры в Москве, болели особо. Андронов охотно заговорил про Олимпиаду. Год с небольшим прошёл после её окончания, а имена и рекорды были у многих на слуху до сих пор. Но долго вести разговор про чемпионов не получилось – в окне показались ребята. Галицкий шёл рядом с Николиной.

– «Если ты так хочешь», – передразнил Володя тон Юры.

Игнат задвигал носом; белая полоска – след от очков, – что была у него на переносице до колхоза, сравнялась с общим цветом кожи, отчего нос казался ещё длиннее.

– Я бы тоже побежал за ней, если бы она позволила. А ты – разве нет? – спросил он, глядя в упор. Кадык на шее прыгуна ходил вверх-вниз. Прямолинейность первокурсника была обезоруживающей. Спрятав взгляд, чтобы не выдавать своего настроения, Володя ответил беспечным голосом:

– Стар я, Игнат, чтобы ускоряться. Мне бы что попроще.

– Позиция ясна, – ухмыльнулся Андронов и взялся за ножницы.

24

Маша услышала, как хлопнула дверь калитки. Поспешив навстречу, она остановилась у стеклянной двери кухни: к передней террасе шла Королёва. Девушки не виделись с начала сентября. Лариса постучала в стекло и сразу зашла.

– Не пугайтесь, гости дорогие, это моя лягушонка в коробчонке едет, – засмеялась она и набросилась с объятиями: – Машуня, как я тебя рада видеть! Как вы тут? Обосновались? Как ребята съездили в колхоз? Все вернулись живые? – она тараторила, одновременно шаря глазами по кухне и лестнице, ведущей на второй этаж.

– Никого нет. Послала добытчика на рынок за мамонтом, а он пропал. Ты нигде там по дороге Кранчевского не встретила? – Маша засмотрелась на новую причёску Ларисы: густые рыжие волосы были подстрижены под каре, выпрямлены и покрашены в тёмно-каштановый. Прочь, пухлая барынька, здравствуй, самодостаточная леди! Не обращая внимания на то, что Маша разглядывает её в упор, Лариса продолжала осматриваться: – А Витя один пошёл на рынок?

– Один, конечно. Да ты проходи! – пригласила Маша. – Расскажи, как лето провела. Загар у тебя, смотрю, заграничный. – Она сдержалась, чтобы не спросить напрямую, где так загорают и стригут. Хотелось такую же причёску, вместо косы, как у покорной крестьянки. «Правда, Виктору нравится», – подумала Кузнецова, продолжая смотреть на гостью с восторгом.

– Вот ещё скажешь! – довольно отмахнулась Лариса от комплимента. – Никакой не заграничный; в Паланге пеклась на пляже, не зная, чем себя занять.

– Прямо-таки не зная? – не поверила Маша, теперь разглядывая штанишки гостьи ниже колен и свитер в крупную сеточку, с нашитыми ромашками, под которым проглядывался топ телесного цвета.

Лариса закружилась, демонстрируя наряд:

– Нет, ну первые две недели было здорово, я там была… – она запнулась, схватилась за одну из ромашек, стала теребить её, продолжая: – с очень красивым молодым человеком.

– Вот молодец… – Курортный роман Ларисы никак не касался Маши, и поэтому не интересовал её. – А потом что?

– А потом он уехал – какие-то там обязательства перед родителями. Сама понимаешь… В общем, остаток месяца умирала от скуки. Представляешь, даже взбитые сливки не помогали.

Маша вздохнула:

– Представляю. – Взбитые сливки она ни разу ещё не ела, потому жалеть было не о чем. Гораздо больше ей сейчас хотелось поесть уже, наконец, картошки с огурцами.

– Так где все остальные? – прямо спросила Лариса. Весть о продлении срока сельхозпрактики заставила её сесть на лавку у стола: – Ну вот, а я думала, порадую вашего Стаса новой чашкой, – она вытащила из сумки бумажный пакет.

– Какой чашкой? – не поняла Маша.

– «Мадонной». Я ведь тоже в какой-то степени виновата в том, что Виктор разбил тогда любимую посудину Доброва. Вот я и заехала на Кузнецкий мост в антикварный магазин.

На кухонном столе девушка развернула тонкую и мягкую бумагу, достала из неё чашку и блюдце, завёрнутые отдельно. Это была часть настоящего сервиза «Мадонна», только здесь вместо трёх полуобнажённых красавиц, какие были на чашке Стаса, на тонком немецком фарфоре была нарисована античная пара влюблённых. Изящная позолота и нежнейшие тона перламутра в переливах голубого и розового не оставляли сомнения в подлинности изделия.

– Как думаешь, Стасу это понравится?

Маша пожала плечами:

– Как такое может не понравиться? Хотя, зная Доброва, вычтет он с тебя за отсутствие одного лишнего персонажа на рисунке. Как пить дать.

Лариса вытаращила глаза. Но когда Маша, не выдержав собственного розыгрыша, засмеялась, выдохнула:

– Фу, Маша! Ну у тебя и шутки! Меня и так Володя запугал. Стас в вашей компании, похоже, самый противный.

– Стас не противный, он очень… как бы поточнее сказать… разборчивый, вот! А ещё он терпеть не может, когда кто-то берёт его вещи, – поправила Маша гостью и понесла посуду к кухонному шкафу. Ценный набор для верности стоило поставить к задней стенке. Встав на цыпочки, Кузнецова принялась освобождать полку. Чашки, какими пользовались все другие жильцы, кроме Доброва, – обычные, глиняные, громоздкие, блёклые или, наоборот, кричаще-яркие, Лариса рассматривала с плохо скрываемым недоумением. Повертев в руках бокал Стальнова – низкий, пузатый и чистый, без единого пятнышка, она усмехнулась:

– Ну, Володя тоже за свои вещи может отчитать будь здоров. Я однажды вытерлась его полотенцем, так он его сразу в стирку бросил, а мне потом полдня выговаривал, что так не делается, – Лариса рассказывала беззаботно и весёлым тоном, но по мере того, как удлинялось лицо Маши, перешла с быстрого темпа на медленный, пока совсем не замолчала. Кузнецова, завершив работу в шкафу, плотно закрыла его и, повернувшись, близоруко сощурилась:

– Ты однажды вытерлась полотенцем Володи? – переспросила она, для важности отделяя слова одно от другого. – Я правильно поняла?

Вопрос предусматривал продолжение: где, когда, при каких обстоятельствах? Лариса потупила взгляд:

– Ой… кажется, я проболталась… Маша, честно, я не хотела. Тут такое дело… Ну, в общем… Володя просил никому про это не говорить, но, раз уж я такая дурочка, придётся тебе всё рассказать.

Покаяние Королёвой казалось искренним. Оглянувшись по сторонам, словно их могли подслушать, Кузнецова кивнула:

– Как хочешь, можешь не продолжать. – Маша взяла в руки бумагу, в которую был завёрнут принесённый комплект, и стала мять её в руках. Это помогало не выдавать раздражения. «Что я теперь Кристинке скажу? – подумала Кузнецова о соседке, с которой познакомила Стальнова не так давно. Теперь ей особенно хотелось, чтобы Кранчевский поскорее вернулся с базара. Позорные подозрения вызвали тошноту: – А что, если я зря так безоговорочно верю Вите, и он сейчас вовсе не на базаре?»

Ревность, как цепная реакция, может заразить любого.

Лариса стала прощаться. «Дурой нужно быть, чтобы потерять остаток дня из-за каких-то там недосоленных огурцов! Лучше вечером поехать на ВДНХ. Там народные гуляния, жарят шашлыки, танцуют на открытых площадках. А в павильонах, куда вход по пропускам, можно и вовсе встретить важных персон», – думала она, проверяя содержимое сумки в поиске пригласительных. Вообще-то, на выставку Королёва хотела позвать с собой Стальнова. «Но что поделать, если его нет. Развлечения у каждого свои: у него – собирать урожай для Родины, у меня – устраивать свою жизнь как мне хочется». Всего этого Лариса говорить, естественно, не стала, сослалась на семейное мероприятие.

Когда Кранчевский открыл входную дверь, он очень удивился, что Маша встретила его слезами и упрёками. Нервозность любимой, причиной которой могло быть возможное интересное положение, аспирант перенёс стойко. И против того, что бумага в антикварном мягче, чем та, которая висит у них в туалете, возражать не стал. И даже предположение о том, что он и Лариса ходят разными дорогами, раз не встретились друг другу на пути, тоже оставил без комментария. Виктора волновала определённая тема, и подойти к ней нужно было осторожно.

– Слушай, Машуня, с чего это тебя на солёненькое потянуло? – он приподнял сетку, в которой лежал целлофановый пакетик с огурцами, и только сейчас заметил в ней помидоры. Маша посмотрела на жениха с удивлением и растерянностью. Заметив её замешательство, Кранчевский лукаво улыбнулся: – А может, это как-то связано с луной? – намекнул он, указав на небо. Глянув на заходящее солнце, Маша пожала плечами:

– Не знаю, при чём тут луна, но есть я хочу как волк, это точно. У-у! Сейчас тебя съем!

– Лучше огурчики, – опять выставил сетку Кранчевский. Предположение бабули с рынка не отпускало, и Виктор решил-таки прояснить вопрос о возможных изменениях в их с Машей жизни – сразу после еды. Он и сам уже прилично проголодался.

25

Сразу после обеда Доброва вывернуло несколько раз подряд и началась головная боль. Лысков и Иванова собрали консилиум в комнате молодых преподавателей. Павел Константинович подтвердил опасения медсестры о возможном сотрясении мозга. Чтобы знать, так это или нет, Доброва необходимо везти в больницу на обследование. Блинов, вспомнив рассказы Матвея о мытарствах Николиной по местным дорогам, отговорил Русанова от немедленной поездки. Николай Николаевич никак не мог собраться с мыслями, да и принимать каких-либо решений без Бережного не хотел. Вот только когда Рудольф Александрович вернётся из деревни, он никому не сказал.

– Может, за ним сгоняет Матвей на мотоцикле? – обратился Русанов к Лыскову, частично перекладывая ответственность за происходящее на преподавателя по анатомии.

– Не сгоняет. Мотоцикл у него не на ходу, а лошади сегодня нет, – ответил Михайлов, опережая Павла Константиновича. Зайцева кивнула. Увидев студентов, вернувшихся из похода, Гера Андреевна и Михаил Михайлович пошли попросить Матвея о бане и сегодня. Кочегар, ссылаясь на занятость ремонтом мотоцикла, сначала пришёл в ярость. Но так как транспорт ему всё равно было не отремонтировать, после обеда всё же пошёл топить печь, ворча про барство и транжирство.

– Если до ужина баня, тогда после тихого часа предлагаю футбол, – сказал Соснихин в коридоре. Переживая за Стаса, студенты толкались у комнаты старшекурсников, согласные с тем, что больному нужен покой. Без игровых тренировок хоккеист Соснихин скучал не меньше, чем без своей таксы. Мишу поддержали все, кроме Попинко и Серика. Андрей играть не любил, Серик – не хотел. Но тут стали возмущаться девушки; им тоже хотелось поиграть, только не в футбол. Да и поля подходящего не было: пятачок между бараками казался мал, площадка возле парковки засыпана гравием, на нём мяч не пропнёшь, а ломать ноги на картофельном поле никто не хотел. Да ещё Добров, услыхав через закрытую дверь, о чём сыр-бор, разнервничался, что матч пройдёт без него. Стальнов тут же выскочил в коридор и попросил тишины.

Удаляясь из барака на улицу, ребята попросили Володю передать Стасу, что

заменят футбол на вышибалы: не кидаться за мячом, а, наоборот, уворачиваться от него интереснее. Правда площадка перед бараками слишком маленькая, но ведь можно пойти на асфальтированную перед столовой. Она, конечно, узковата, зато в длину её можно было задействовать от поля и до начала подъёма к бане. И подавать потерянный мяч играющим тоже проще, окружив их. Да и кричать никто не запретит. А начни играть возле бараков, непременно найдётся какой-нибудь ворчун, которому помешает шум. А то и не один.

Русанов поручил Михайлову организовать турнир сразу после полдника.

– А что с больным-то делать? – не унималась Иванова. – Вдруг у него от удара внутренняя гематома образовалась, и уже к вечеру будет ухудшение? Что тогда?

Столкнувшись со скептическим взглядом Лыскова, Николай Николаевич запустил пятерню в бороду и стал трепать её. Эх, жаль, что он не старик Хоттабыч, который может исполнить любое желание!

– Глуховицы, Глуховицы, – бормотал Русанов, раздражаясь, что даже телефона, чтобы сообщить о происшествии или посоветоваться с теми же Ветровым или Эрхардом, в лагере нет. – Вот загнали.

– Остаётся только одно: послать за Рудольфом кого-то из его бегунов, – предложила Михеева. Галина Петровна зашла в комнату к молодым преподавателям как раз вовремя, чтобы услышать важное. Бражник с Золотым пронырнули следом, стараясь быть незаметными, несмотря на тучность преподавателя и вертлявость собаки. Русанов недружелюбно сверкал глазами на всех пришедших.

– Как послать? – не понял Михайлов.

– Бегом, конечно же. Не словесно. Легенду про марафон знаешь?

Михаил Михайлович хлопнул себя по лбу. Любому школьнику хорошо была известна быль о том, как в 490 году до нашей эры древнегреческий воин пробежал от местечка Марафон до Афин дистанцию в 42 километра и 195 метров для того, чтобы сообщить своему повелителю о победе древних греков над персами. В память о Филиппиде, упавшем замертво, как только он выполнил поручение, и появился марафон.

Михайлов посмотрел стеклянным взглядом, как пойманный карп, жить которому осталось считанные минуты, и задышал так же. Панасу Михайловичу стало жаль его. Размеренным тоном он добавил:

– Вон у вас есть два Толика, их и отправьте. Они же носятся в Малаховке каждое утро вокруг озера, так чего бы им не сгонять пять километров до деревеньки и обратно? Жирок растрясут.

Какой уж там был жирок у худощавых Кириллова и Кирьянова, Михайлов мог бы поспорить, но в данной ситуации предложение показалось единственно возможным вариантом.

– Панас, а куда их послать? – спросил Русанов, бросив взгляд на Золотого. Собака высунула длинный язык и зевнула, словно не поняла вопрос. – Где пацанам искать Рудольфа в деревне? – дополнил свой вопрос Николай Николаевич. Золотой вышел из комнаты молодых преподавателей и пошёл в свою, откуда вернулся с кроссовкой Бережного.

– Умница, псина, какой же ты умница! Сразу понял, о ком речь. Вот что значит телепатия, – Бражник принялся трепать уши собаки. Михеева засмеялась и вытащила для кокера из кармана кофты маленький сухарик.

– Товарищи, – Михайлов радостно заблестел глазами, – нужно послать ребят к секретарше Ветрова. Эрхард говорил, что она живёт где-то рядом с правлением совхоза. Значит, сама на месте разыщет Бережного. Ей не привыкать. Так убьём двух зайцев, прости, Гера, – маленький преподаватель по лёгкой атлетике осторожно прикоснулся к руке Зайцевой, стоявшей рядом с ним, как гора, – и председателя оповестим, что у нас больной, и Рудольфа найдём.

– Точно, – вытянутое лицо женщины растянулось ещё и вширь. – Молодец, Миша.

– Миша? Гера? – удивлённо посмотрел на коллег Евгений Александрович Молотов. Зайцева, не ответив, отвернулась. Михайлов тут же перевёл разговор на более волнующую тему. Размахивая кроссовкой, которую Золотой положил к его ногам, заместитель Бережного поворачивался сразу ко всем, кто окружал его:

– Товарищи, у нас нестандартная ситуация. Нужно любой ценой сообщить о ней в посёлок. Если Татьяна Васильевна права, машина может понадобиться в любой момент. Да и Рудольф должен быть тут и сам распоряжаться.

Два Толика решили бежать не сразу после обеда и с полными животами. Поспав, перед полдником они спросили у Матвея, как найти в Астапово дом Зинаиды. Старик посоветовал ребятам поступить иначе.

– Бежите в самый первый дом от полей. Не ошибётесь – он один он такой нарядный на всю деревню, с клумбами во дворе. Там живёт немка. Она вам точно объяснит, как найти Зинку. А может, что и про вашего Рудольфа знает? – сощурился старикашка, попыхивая папироской. Заподозрив, что подобные хмыканья неспроста, третьей к ребятам напросилась Лиза.

– Отбей! – Кириллов подставил девушке ладонь. Он уже семенил на месте, разминаясь. – Ты, Лизунь, свой парень.

– А ты и рад, что такая хрупкая девушка попрёт с вами лишнюю десятку кэмэ, – проворчал Шумкин.

– Ты бы жалел её так на поле, Мишаня, – упрекнул десятиборца Кирьянов. – А то как на картошке ныть, так вы со Стасом первые. А тут Лизу стало жаль.

– Нечего меня жалеть, – возразила Воробьёва и посоветовала Шумкину лучше подготовиться к конкурсу «А ну-ка, парни!». Во время обеда отобрали две команды, и Миша был среди участников мужской.

– Лиза, я подготовлюсь к конкурсу, не переживай. Ты, главное, вовремя возвращайся! – крикнул Шумкин напоследок. Лиза, обернувшись, послала парню воздушный поцелуй, но, услышав буйный гул, смутилась и, махнув, побежала, больше не оборачиваясь.

– На позиции дееееевушка провожала бойцааааа, – пропела Кашина. – Шумкин, тебе платочек одолжить, чтобы уголки глаз промокнуть? – спросила она, надменно задрав голову, как обычно. Миша сжал губы и отвернулся. Высокая Ира встала на цыпочки, делая вид, что смотрит вдаль, где скрылись бегуны. – Лиза, возвращайся! – театрально крикнула она вслед уже скрывшимся ребятам и тихо добавила: – Не то ваш Михайло Потапыч без вас ложку изо рта выронит, когда будет воду таскать.

– Кашина, знаешь, почему тебя не взяли участвовать в конкурсе? – Шумкин смотрел исподлобья.

– Знаю – потому что я сама не хочу совать в рот всякую заразу!

– Зараза к заразе не пристанет – это раз, – огрызнулся Шумкин, раздувая ноздри. Для участия в предстоящем конкурсе кандидатуру Иры даже и не рассматривали. Цыганок объявила, что в таких мероприятиях могут участвовать только те, у кого есть «чувство локтя», Кашина же свои локти берегла исключительно для себя. – А во-вторых, чтобы ложку носить, тоже нужны и умение, и смекалка.

– У меня всего хватает: и умения, и разума, – ответила прыгунья в высоту и, мотнув косой, направилась к двери столовой. Попинко, выходя оттуда с тортом, осадил её самоуверенность:

– Ну да, твой разум Катя Глушко вчера оценила в полной мере. Да и Доброва ты, шибко умеючи, бросилась спасать сию же минуту, не ожидая, пока он в речке утонет.

Ткнув Андрею на вафельные коржи, пропитанные сгущёнкой и сливками, Ира посоветовала хрупкому коллеге по сектору крепче держать его ношу.