Текст книги "Биографический метод в социологии"

Фрагментация рассказов, как мы видели на приведенных примерах, – нарративные следствия травматичного жизненного опыта, нарушенного чувства целостности, непрерывности. Пережитая жизненная история фрагментирует, разрывает сознание этих людей и взаимосвязь между различными фазами жизни. Целые этапы жизни тонут в непроговоренности. Нарратив блокируется. Структура изображения изламывается: сначала рассказывается о начале войны, описывается само травматичное время, а затем – освобождение, жизнь после войны выглядит нарративно бессобытийно. Но умолчание может касаться и времени «перед», «во время» травмы либо «после» нее. Трудности рассказа о детстве и ситуации до травмы обусловлены сложностью их интеграции в биографию, поскольку весь предыдущий жизненный путь изломан. Если формулировать эту ситуацию в гештальте: фигура жизни до войны больше не интегрируема в фигуру после войны, нет связующих линий. Другая причина потери полного рассказа о жизни – идеализация того времени до травмы и населяющих его персонажей, а также искажение всех связанных с ними чувств, поступков, мыслей [Rosenthal, 1995]. Идеализация счастливого времени или нежных любящих родителей, братьев-сестер может вести к тому, что пережившие травму станут избегать рассказов, которые могут разрушить эту идеализацию. Но в нашем массиве 30 интервью о предвоенном советском детстве, особенно в крестьянской среде, идеализация преломляется в сюжет хорошо функционирующего домохозяйства, достатка, труда на себя.

Из интервью с Н.В. Даниловой:

«…Нас было шестеро детей, вот… Родители очень хорошие были, особенно папа и мама, вот… И вообще, очень хорошие родители… Дом у нас очень хороший был. Пятистенка. Было у нас девять детей, трое умерли. Потому что некогда было ухаживать. Детей же много было, и дома надо было много делать. Делали всё, всё заставляли делать. Стирать заставляли, всё делали… В общем, детство мое особенно нельзя… И вот вечером, что нам дадут родители, сделаем – значит, мы имеем право сходить на столько-то погулять, вот… А если не сделаем – значит, будем делать, пока не сделаем. Потому что надо тоже помочь родителям, вот».

С точки зрения интерпретации связности/когеренции биографии важно, что те, кто рассказывает о времени перед войной, повествовательно выстраивают именно те биографические нити, которые могут быть подхвачены вновь и после войны. Так, предыдущий и последующий эпизоды контекстуально (труд и заработок) и интенционально (направленность на общесемейное благо многодетной семьи) увязаны в смысловом отношении как традиционная крестьянская культура уважения к родителям и контроля с их стороны, продлеваемого и во взрослом статусе детей. Кстати, нижеследующий пример из интервью отражает и момент изживания паттерна семейного контроля в связи с ростом образования, с тенденциями урбанизации и трудовой миграции.

Из интервью с Н.В. Даниловой:

«Ну, мне уже было порядочно – двадцать пятый год был, да… Вот. К тому же мне выйти замуж совершенно не в чем было. Ну что я зарабатывала? А какие копейки получу – сразу же: “Мама… Мамочка, берите деньги, все до копейки”. Первый раз в жизни я… мне родители позволили. Так хотела часы… Я говорю: “Разрешите мне часы купить”. И они мне разрешили. Вот тогда я часы купила – “Заря”, как сейчас помню, они мне долго-долго служили. Я и ночью, и днем на них любовалась… Так что, так жили, что вообще, вот…

…Думаю: “Господи, дождусь я детей, когда они пойдут зарабатывать? Они мне будут денежки приносить, у меня столько будет денег… Вот. И никого я не дождалась. Все разлетелись: одна – замуж, другая…”».

Длительное умалчивание или частичное замалчивание прошлого рассказчиков, дехронологизация вплоть до элиминирования целых разделов жизни как нарративные решения донесения травмированной биографии тем не менее содержат набор социальных действий[30]30
  Этот набор ключевых социальных действий – результат смыслового кодирования, текстуальных процедур, уплотняющих смысл нарративов. Его реконструкция осуществлена в традиции качественного анализа нарративных данных по Глэзеру – Страуссу [Glaser, Strauss, 1967]. Вопрос о полноте этого набора или об исчерпываемости построенной типологии упирается в основание качественной выборки для интервьюирования. Мы провели собеседование с анкетированием всего состава Общества бывших узников, затем отобрали для интервьюирования тех, кто представлял различные поля опыта (рекрутированы как гражданские, военнослужащие, как рабочие в индустрии, на селе, в лагере, в домах – акцент на опыте индивида в ситуации (с отсылкой к Коллинзу [Коллинз, 2004]), наиболее типичные, с повторяющимися сюжетами жизненных путей. Совершенно непохожие индивидуальные судьбы анализировались как особые кейсы.


[Закрыть], которые на уровне конструкции жизненного пути отражают стратегии нормализации, совладания с разрывом в биографии или восстановления биографической целостности.

Нормализация (мужская биография с учетом «добирания» военной биографии плюс трудовая занятость; женская биография как история замужества, смены фамилии, отягощенная фактом работы в Германии, рождения детей плюс трудовая занятость).

Представлены два примера мужских биографий. Одна из них (Н.Д. Зайцев) демонстрирует пример нормализации через героический военный опыт в штрафной роте, который и «переписывает» ущербность пленения. В составе штрафной роты он совершит подвиг и будет награжден орденом Славы 3-й степени. Будут в его биографии и взятие Берлина, карьера в облкомхозе, занимался он капитальным ремонтом. Но и фронтовая биография не спасла его от упреков («упрекали свои же работники, с зависти, наверное, потому что я был в плену и вдруг занимаю такую должность; вспоминать даже не хочется»).

Вторая биография (отца Р.С. Крюковой) – о мобилизации в армию в качестве тылового рабочего, но тем не менее военнослужащего, что и позволит ему закончить период войны с фронтовым, а не лагерным опытом.

Из интервью с Р.С. Крюковой о возвращении на родину и мобилизации отца:

«…Два лейтенанта подъехали. Один очень злой такой, говорит: “Что, поехали к немцам работать?”. Второй с отцом стал разговаривать: “Знаешь что, папаша, уезжайте дальше куда-нибудь. А то мы отступим, вы опять окажетесь под немцами”. Мы с километр по дороге прошли, а люди идут без конца по обочинам. А потом подходит один военный и говорит: “Папаша, а ты какого года рождения?”. Он сказал, какого года рождения. Тот и говорит: “Тебе придется в повозочке походить…” И его забрали в армию. И мы остались втроем».

Женская биография (Л. Терехова) отсылает к опыту запрета на профессию и брачную стратегию с рождениями детей.

Из интервью с Л.В. Тереховой, учительницей в оккупированной деревне:

«…Мы друг у друга даже не брали адресов, потому что после войны мы не старались друг друга искать. Оно лопнуло. Должна была война кончиться и не напоминать больше. Потом здесь было такое, как сказать: все, кто был в оккупации, всех учителей снять. Я и вылетела с этой оккупацией. Придумали, конечно, другую причину, впрямую это не писали. Ну, потом я уже не пошла на учительское поприще. Затем я замуж вышла, с детьми просидела, а потом пошла секретарем по конторам».

Анонимизация (классическими для сталинской России способами ухода от возможных репрессий являлись, и примеры из нашей выборки это подтверждают, трудовая миграция, манипуляции с документами – их «утрата», подмена, утаивание фактов, умолчания, те же брачные стратегии).

Из интервью с Е.И. Михайловой о ее трудовой биографии и миграции:

«В городе-то проще было. Затерялся там, никто не спрашивает… Не говоришь – и не говоришь об этом… Четыре класса я закончила – потом всё, работать уже надо. Помогать маме надо было, налог надо было платить за все. Такие налоги были, что… Держишь куру или не держишь – яйцо сдай определенное, шерсть сдай, молоко принеси от коровы… Картошку – столько-то, чеснока – столько-то… И денежный плюс налог еще… Это какой-то кошмар. И вот я пошла работать на кирпичный завод, девчонкой. Пятнадцать лет мне исполнилось, второй сезон отработала – мне дали справку, я получила рабочий паспорт. Потом завербовались – в Ленинград, на стройку. Три года я там отработала, ну, как вербовка кончилась… Потом я ушла на фабрику».

Компенсация (поиск культурных ниш занятости, которые позволяют вести постоянный диалог, не всегда напрямую, о пережитом, и выбор позиции зксперта с работой в архивах, организация своего сообщества – например, общества узников, малолетних узников, литературно-историческое творчество и др.).

Среди наших респондентов – Г.Н. Кожевников, председатель псковского Общества узников концлагерей, сам в детстве прошедший Заксенхаузен. Вместе с женой ведут общественную работу по организации встреч, помощи своим товарищам, ту работу коммеморации, которая занимает промежуточную и неоднозначную в публичном дискурсе о войне нишу рядом с Обществом ветеранов ВОВ. Среди членов этого сообщества есть и литературные авторы, пишущие стихи, очерки, историко-краеведческие статьи, которые позволяют им перевести биографический опыт в литературную форму, отчуждающую пережитое, и хотя бы таким образом получить символическое признание.

Гиперкомпенсация (одной из форм переработки прошлого явилась смена ролей и идентификация с охранительным персонажем).

Пример этой стратегии обнаружился случайно. Интервьюируя одну из женщин – участниц псковского Общества узников лагерей, мы узнали о ее соседке с подобным опытом. Договорившись по телефону, мы пришли к ней, пожилой женщине после инсульта, со сломанной к тому же рукой. Заполнив анкету, можно было уже приступить непосредственно к интервьюированию, но от него она отказалась, попытавшись вернуть скромные подарки, врученные при встрече. Тем не менее в отсутствие нарратива имеется биографический конструкт, жизненный путь, который отчасти объясняет ее неготовность к сотрудничеству. М. Иванова, будучи угнанной из Пскова в 19 лет, проработала три года сварщицей на военном заводе под Дрезденом. Но после освобождения не возвращается в Псков, а списывается со своей подругой по лагерю и уезжает на золотые прииски на север страны работать там охранницей. Теперь она охраняет заключенных, которые добывают золото. Там же она знакомится со своим мужем, тоже охранником, детей у них нет, и лишь к пенсии, после смерти мужа, возвращается на родину. То, что подобная инверсия ролей и индивидуальный путь девиктимизации имели место, отчасти (в отсутствие нарратива) подтверждает ее нежелание рассказывать об этом.

Итак, эмпирически обнаруженные стратегии нормализации в биографиях рассказчиков представляют собой реализованные траектории жизненного пути, а умалчивание или частичное замалчивание прошлого рассказчиков, дехронологизация, фрагментация – нарративные решения донесения травмированной и компенсируемой биографии. В целом, разделяя позицию Й. Рюзена – «историческое исследование по своей логике является культурной практикой детравматизации. Оно преобразует травму в историю» [Рюзен, 2005, с. 60], – отметим, что его концепция целиком и полностью построена на публичном, не внутреннем дискурсе закрытой социальной группы с травмирующим опытом. Нарративные же стратегии наших рассказчиков, нашего объекта анализа, прошли эволюцию от молчания, умолчания к частичному проговариванию, что говорит и о частичной, парциально восстановленной идентичности. Сформировавшийся коллективный нарратив группы остарбайтеров имеет хождение внутри сообщества в ходе коммеморативных практик, упираясь в потолок отсутствующего интереса общества и публичных дискуссий.

§ 9. Сочетание количественного и качественного подхода: типизированная биография мужчин и женщин

Данный параграф посвящен типовым особенностям российской биографии, раскрываемым на основе сочетания количественного и качественного подходов. Преимущество репрезентативного опроса накладывается на определенные, весьма ограниченные возможности биографического метода, более того, качественного подхода. Исследовательский подход мы обозначаем как межпарадигмальный, поскольку качественному анализу подлежат свернутые нарративы-ответы на открытые вопросы в рамках репрезентативного исследования, представляющего общероссийскую выборку. Тем не менее мы будем использовать и количественную логику, выявляя распространенность обнаруженных в ходе качественного анализа кодов. В чем заведомая ущербность применения биографического метода в данном случае? Мы лишены возможности «вырастить» в процессе интеракции секвенционально упорядоченное наслоение пережитого опыта, которое осуществляет наш респондент в манере нарративного интервьюирования. Эту секвенциональность формулирует и навязывает в качестве нарративной логики исследователь, предлагающий респонденту последовательность вопросов, большинство которых проструктурированы по стимулу и ответу, т. е. имеют ограниченный логический объем ответа. Тем не менее и такие методически ограниченные возможности создают в сочетании с репрезентативностью опроса уникальные перспективы, которые выводят на конфигурации собирательных биографических конструкций мужчин и женщин.

Сформулируем цели нашего анализа как описание:

древа жизненных выборов и биографических опций женщин и мужчин;

степени реализованности их жизненного сценария;

основного спектра жизненных тематизаций,

степени управления биографией или индивидуализации жизненного пути;

поколенческой преемственности биографических образцов.

Исследовательский дизайн и вопросы методики

Комбинированные стратегии исследования позволяют решать одновременно задачи репрезентативности и построения качественной типологии. Как это возможно? Известно, что в рамках количественного исследования используются открытые структурированные и полуструктурированные вопросы, ответы на которые невозможно предвидеть в блоке альтернатив закрытия, так как логика и опыт респондента не покрываются логикой, опытом и предзнанием исследователя. Как от отдельных нарративов, спровоцированных теми или иными вопросами, перейти к высказываниям, претендующим на типологическую плотность? Эта задача переносит нас уже в плоскость качественного анализа, связанного с редукцией действительности. Направленность этой редукции осуществляется в релевантном для темы исследования фокусе: теоретические категории семьи, родительства, образования, профессии, занятости, партнерства образуют систему, в согласии с которой нарративные пассажи анализируются и дополняют, модифицируют первичную категориальную систему. Нам кажется уместной в данном исследовательском случае методика «обоснованной теории» [Glaser, Strauss, 1967], которая оперирует кодированием неформализованного биографического нарратива с последующим уплотнением кодов до более абстрактных, а также их сравнением на предмет сходства и различия. Смысл этой процедуры (кодирования) – обнаружение биографических тематизаций, характеризующих жизненный план и его реализацию. Важнейший аспект тематизаций заключается в руководстве действием при осуществлении биографических решений. Нарратив же фиксирует тематизации как на уровне запланированной биографии, жизненного проекта, так и в совершаемых действиях, влияющих на ход жизни. Соответственно контекст биографии, объективная структура социальных условий создают вариативность шансов, опций для реализации жизненной тематизации. На аналитическом уровне биографические тематизации представляют род абстракций индивидуальных жизненных путей на фоне коллективных жизненных путей, более того, их взаимодействие. Поэтому в индивидуальном жизненном пути мы находим след коллективного образца, перенятый, измененный или полностью трансформированный в зависимости от условий контекта. Возможность ввести в анализ межпоколенческие различия открывает перспективу обнаружения межпоколенной дельты, отличающей когортный эффект биографических тематизаций и соответственно жизненных путей. В чем преемственны поколения матерей и дочерей, отцов и сыновей? Где сосредоточены различия?

Итак, опрос «Ваша биография» был проведен Фондом «Общественное мнение» в 2001 г. в 27 городах России: в Москве, Санкт-Петербурге, Архангельске, Владивостоке, Владимире, Волгограде, Воронеже, Екатеринбурге, Казани, Калининграде, Кемерове, Краснодаре, Красноярске, Курске, Мурманске, Нижнем Новгороде, Новосибирске, Омске, Перми, Ростове-на-Дону, Самаре, Ставрополе, Твери, Ульяновске, Хабаровске, Челябинске, Ярославле[31]31
  Мы благодарим Фонд «Общественное мнение» в лице его сотрудницы Светланы Климовой за возможность воспользоваться его данными в рамках нашей работы.


[Закрыть]. К исследованию были привлечены 24 региональных партнера Фонда «Общественное мнение».

Всего опрошено 640 индивидов. Из них 360 женщин в возрасте от 18 до 60 лет и 280 мужчин.

Вопросник

Тема нашего сегодняшнего опроса – биография. Об одних людях говорят, что у них необычная биография, а о других – что биография у них обычная, как у многих.

1. Что сказали бы о своей биографии вы?

2. Могла бы ваша биография сложиться по-другому?

3. Что на вашу биографию больше повлияло – вы сами, окружающие или какие-то обстоятельства?

4. В чем вы видите самую большую удачу вашей жизни?

5. А в чем – самую большую неудачу?

6. Что в вашей жизни обычного, что – необычного, на ваш взгляд?

7. Чем бы вы это объяснили?

8. По вашим оценкам, ваша жизнь сложилась счастливее, чем у ваших родителей, или нет?

9. Хотели бы вы, чтобы жизнь ваших детей была похожа на вашу собственную? В чем – похожа, а чем – отличалась?

10. Планировали ли вы раньше и планируете ли сейчас свое будущее? Сейчас какие у вас планы на жизнь? Как вы думаете, ваши планы осуществятся или нет?

Анализ

Биография в целом (вопрос 1). Логический объем ответа на этот вопрос необъятен, даже если не нацеливать респондента формулировкой «как складывалась ваша биография» на процессуальность жизненного пути. Тем не менее в приведенных ниже примерах мы видим определенную инвариантность полученного решения: респонденты нам рассказывают, как они стали тем, кто они есть. Упоминаемые события, которые отфильтрованы памятью и сегодняшним представлением о самих себе, чаще упорядочены хронологически, а если эта хронология нарушается, то в пользу более значимого. Переживания и лишения, связанные с войной, выходят на авансцену рассказа, но там, где выбран модус «страданий», рассказ не развивается процессуально, застревает на описании яркой картины, позволяющей вжиться и переживать рассказчику/це (может, в этом и смысл рассказа?). Там, где воспоминания о войне встроены в повседневность, «нормализованы», рассказ преемственно вбирает и тяжелую эпоху войны, и школьное время, учебу, заслуженно оцененный труд (заслуга за преодоление испытаний?).

Особенность женских кратких биографий становится заметной при сравнении с мужскими нарративами того же исследования. Их отличает удельный вес частной жизни, которая присутствует у респонденток (упоминание факта замужества, рождения детей, отношений со свекровью, расширения жилплощади, получения отдельной квартиры и т. д.). Эта же тема у мужчин сведена к минимуму и по жанру напоминает анкетные данные: женат, имею детей. Они стремятся представить себя с точки зрения полученного образования и пройденного профессионального пути. Они соответственно меньше встроены в рассказе в отношения с кем бы то ни было. Кратко эти биографические гендерные конструкты можно описать как «Я-в-отношениях» и «самодостаточное Я».

«Я родилась в 1934 г. в семье рабочего, до войны детство было нормальное, а когда надо было идти в школу, началась война. Были и голод, и холод, есть было нечего, ни обуви, ни одежды, об учебе нечего было и думать. Запомнилось, как во время войны ложилась спать, укрывшись тряпками, крысы изо всех углов выглядывали, а мама на работе. Как стояли за пайкой хлеба с утра до вечера, пока не отменили карточки в 1947 г.».

«Родилась в Питере, в 7-метровой комнате – брат старший и родители. Брат спал на раскладушке. Потом родители с доплатой обменяли на комнату побольше, но тоже в коммуналке, в центре – на Невском. Когда училась в 7-м классе, дали квартиру. Переехали “к черту на кулички” – в Невский район. Закончила 10 классов. В 21 год вышла замуж. Через год родился сынуля. Работала с удовольствием в Ленгипрохозе. Очень хорошая была свекровь, помогала очень. Потом в техцентре работала. Муж стал хорошо зарабатывать, бросила работу. Сын уехал на Украину. У него своих детей нет, взял женщину с ребенком. В 30 лет умерла мама, папа – еще раньше. Я была поздним ребенком. Брат – инвалид, во время бомбежки пострадал. Отец – рабочий, а мама неграмотная была, деревенская».

Для сравнения мужские рассказы:

«Я родился 25.06.61 г. в Белоруссии, там же окончил среднюю школу. После окончания школы приехал в Калининград, чтобы поступить в Высшее военно-морское училище. После его окончания служил 3 года, затем работал мастером на судостроительном заводе “Янтарь”. В настоящее время работаю в рыбном порту. Женат, имею сына 13 лет».

«Родился я в Архангельской области, Виноградовском районе, п. Рочегда. После окончания школы пытался поступить в Петербурге в институт, но не поступил, учился на подготовительных курсах, но меня забрали в армию. После армии год работал, потом поступил в институт в Архангельске на очное отделение. После окончания института отработал 5 лет в школе. Далее несколько лет работал на разных предприятиях, теперь работаю дома мастером по бересте. Женат, имею троих детей».

Сравнение проекта биографии и его реализации (вопрос 2). Для анализа, например, женской биографии выделим из женской подвыборки три возрастные группы женщин: от 25 до 35, от 35 до 45 и от 45 до 55 лет. Это позволит нам выйти на поколенчески различные биографические опыты женщин, которые решают вопросы образования, занятости, брака и рождения детей, и уже имеют определенный опыт этих решений. Ответы женщин трех различных возрастных групп на вопрос «Могла бы ваша биография сложиться по-другому?» провоцирует на содержательно плотный текст, включающий перечисление событий-факторов, их оценку и зачастую желаемый, но нереализованный сценарий биографии. Например:

«Если бы не вышла рано замуж, наверное, доучилась бы до портного-универсала и здесь бы не работала. А сейчас бы и учиться – так денег нет. Работу нашла такую, что график гибкий. А как учиться? Когда бесплатно можно было, не было ума. Сейчас ребенка надо куда-то определять. Так и заботы уже не о себе с 18 лет, а о дочке. Ты как бы растворяешься в семейных заботах: кухня, уборка» (возрастная группа 25–35 лет). Или другой пример из возрастной группы 45–55 лет: «Моя биография сложилась бы иначе, если бы не перестройка. В это время я окончила техникум, получила квартиру, а средств не было, чтобы ее обустроить. Те реформы “проглотили” все, что удалось собрать, муж ходил в море и зарабатывал. Поэтому пошла на стройку маляром-штукатуром работать, а диплом с отличием убрала. На стройке рабочей получала больше, чем начинающий техник. Вот так кончилась моя учеба в техникуме».

Если смысл первой секвенции можно уплотнить до кода-тематизации «замужество и роды до/вместо образования», то смысл второй – «если бы не внешние социальные обстоятельства». Соответственно данный этап работы – качественная обработка биографических данных, которую нельзя передоверить компьютеру. Значение этого этапа заключается в конденсации типологических структур биографического пути, а по процедуре – в присвоении каждой секвенции соответствующего кода. Поскольку репертуар возможных событий и их оценка респондентками в какой-то момент начинают повторяться, наступает момент насыщения тезауруса кодов-тематизаций и его завершения. Далее вступает количественная логика повторения тех или иных кодов, и вырисовывается их типологическая плотность. Какие же коды-тематизации по возрастным группам были сформулированы и чаще встречались? Рассмотрим табл. 3.

Таблица 3

Очевидно, что некоторые коды пересекаются по смыслу (например, внешние обстоятельства и вынужденная миграция, или не было желания профессионального роста и не пошла учиться, или не вышла замуж и развод – как общая для этих кодов ситуация одиночества). Следовательно, эти пересекающиеся коды можно переформулировать в более общие коды или перевести на более высокий уровень абстракции, сохранив при этом смысл, вложенный респондентками, и привязку к репрезентативной выборке.

Тогда получим четыре основных семантических ядра, которые уплотняют следующие объяснительные конструкции:

1) комплекс проблемной частной сферы (замужество и роды до/ вместо образования, неудачный брак, развод и одинокое материнство, не вышла замуж) – 49 случаев;

2) комплекс нереализованного образовательного и профессионального пути (не пошла учиться, выбрала не ту профессию, не было желания профессионального роста) – 30 случаев;

3) комплекс помешавших внешних обстоятельств (война, перестройка, вынужденная миграция) – 29 случаев;

4) комплекс удовлетворенности жизненным проектом (все так и должно быть, сложились и брак, и профессия, и работа есть) – 24 случая.

Остальные коды содержательно занимают периферийную позицию по отношению к выделенным семантическим ядрам (например, код реализованной роли домохозяйки частично входит в комплекс удовлетворенности жизненным проектом, но не покрывается им целиком). Существенное обстоятельство заключается в том, что первые два семантических ядра частично перекрываются за счет наиболее упоминаемого первичного кода «замужество и роды до/вместо образования».

В итоге можно описать разделяемый рассматриваемыми возрастными группами, например, женщин биографический опыт, составными частями которого являются тематизации проблемного брачно-семейного комплекса, нереализованного образовательного и профессионального пути, частично осознаваемые в форме конфликта между желанием обзавестись семьей и стремлением состояться профессионально, а также тематизация неблагоприятных внешних обстоятельств и тематизация состоявшейся биографии. Упомянутый семейно-профессиональный конфликт острее стоит перед средним и молодым поколениями женщин. Очевидно, старшее поколение ту же дилемму решало благодаря существовавшей социальной политике, которая идеологически и инфраструктурно поддерживала модель «работающей матери». В свою очередь, старшее поколение женщин испытывало большее структурное давление внешних обстоятельств, вынужденных миграций или, наоборот, несвободы территориального перемещения, потери близких. Можно сделать осторожный вывод: биографический проект более молодых поколений стал более автономным, но не менее свободным от стереотипных предписаний к женской идентичности.

Примеры самого распространенного паттерна первичной реализации «замужество плюс дети».

«Моя биография сложилась бы иначе, если бы не поторопилась выходить замуж, а продолжила учебу».

«Моя судьба могла бы измениться, если бы я не встретила не очень хорошего человека, от которого у меня родилась дочь. Пришлось пойти работать, а могла пойти учиться, получила бы высшее образование. И все было бы по-другому».

«Моя биография сложилась бы иначе, если бы я поступила в институт. Были бы другие встречи, знакомства и интересы…»

«Моя биография сложилась бы иначе, если бы я так рано и быстро не вышла замуж. Может быть, и сейчас я бы жила не одна, а с мужем».

Гораздо чаще, чем женщины (более чем в 2 раза), мужчины формулируют удовлетворенность, примиримость со сложившейся биографией (как сложилось, так сложилось).

«Я думаю, что моя биография по-другому вряд ли сложилась бы. Думаю, что не сильно отличалась бы. В семье, где отец военный, у всех примерно одинаковая биография. Она связана с частыми переездами, со сменой места жительства. Я не думаю, что моя биография сложилась бы иначе».

Среди наиболее употребимых смысловых кодов в оценке мужской биографии: «как сложилось, так сложилось», «повлияли перестройка и общее ухудшение экономической обстановки», «упущенные возможности, в том числе образование». И лишь затем – с большим отрывом – следуют более маргинальные для мужчин коды: «семья и обзаведение детьми». Как видим, биографический мужской конструкт «самодостаточное Я» и здесь получает свое подтверждение.

Биография и факторы влияния (вопрос 3). Против ожиданий склонность объяснять собственную биографию исходя из влияния обстоятельств, других лиц или приписывать управление биографией себе не зависит от поколенческих различий и образовательного уровня. Например, среди тех, кто ответил на этот вопрос «я сама», – женщины самых разных возрастов и уровней образования, в разной степени испытывавших давление внешних социальных обстоятельств. При этом среди них есть и те, кто вовсе не в восторге от получившегося, но они хотят нести ответственность и за это. В лексическом плане их Я жестко и однозначно управляет глаголами совершенного действия, в отличие от безличных «позвали, привлекли, уговорили, решили», которые встречаются у сторонниц власти обстоятельств и других людей.

В то же время приведенные примеры объяснения биографии обстоятельствами демонстрируют вариативность жизненных стратегий, которые косвенно можно было бы причислить к самоуправлению биографией. Но респондентки предпочитают привлекать феномен «обстоятельства» в целях объяснения, не решаясь квалифицировать собственную биографическую активность как индивидуализированное целерациональное поведение. Очевидно, мы наталкиваемся здесь на конструктивные особенности биографий на уровне обыденного понимания, на определенный разрыв между биографическими практиками и их осмыслением на уровне Я-концепции респонденток, их биографического сценария, обладающего известной независимостью от событийного ряда биографии.

Обстоятельства – 39,5 % (141 респондент из 360 ответивших).

«В большей степени повлияли на мою биографию обстоятельства. У меня все крутые повороты. Самый крутой – смерть матери. Я осталась одна. Отец ушел и стал разменивать квартиру. Едва не осталась без жилья. Едва отделалась от мужа-пьяницы. Сейчас только живу поспокойнее. Но проблема в деньгах на воспитание детей. Алиментов не получаю. Дети вынуждены помогать, работать».

«На мою биографию повлияли в основном обстоятельства. После окончания средней школы уж очень захотелось мне уехать в город и там жить. Но не тут-то было. Мне не выдавали паспорт. Паспорт выдается с разрешения председателя колхоза, и говорили нам, что наша местность не паспортизирована. Председатель говорил: “Если родилась в колхозе, то и работай в колхозе, не имеешь права на другую судьбу”. Я была вынуждена выйти замуж с тем расчетом, чтобы уехать из деревни. Через несколько лет брак распался, а я осталась в городе. И осталась я с ребенком на руках без жилья, без прописки, но зато с паспортом. Этот факт из моей биографии исковеркал жизнь мне и моему ребенку».

Я сама – 33,9 % (122 ответивших).

«Я целенаправленно училась, заканчивала институт, знала, что буду работать по профессии. Думаю, что сама выбрала весь свой жизненный путь. Крутой поворот был не столько в биографии, сколько в перемене места работы, но это связано не с личными обстоятельствами, а с экономическими проблемами в стране. Организация, где я вначале работала, распалась, перестала существовать, не было зарплаты, поэтому пришлось искать другую работу».

«Я сама предопределила свою судьбу, мне было очень плохо в молодости со своим мужем. Я набралась сил, смелости, бросила все и уехала с ребенком к сестре в Горький. Но на частную квартиру. Начинала все с нуля. Меня предупреждали, что я вернусь, не выдержу испытаний. Но живу и по сей день. Это был крутой поворот в моей биографии. Останься я там, жизнь сложилась бы иначе».