Текст книги "Биографический метод в социологии"

Однако женская биография меняется: старшее поколение испытывало большее давление внешних обстоятельств, но в тех социальных условиях вариативность жизненных стратегий не была столь широка, как в ситуации постсоветской России. Эта свобода выбора в известной степени уравновешивается резким снижением готовности планировать свою жизнь в социально-публичной сфере. «Больше свобод и меньше стабильности» – под таким примерно лозунгом происходит смена женских поколений.

Мужской биографический портрет. Мужчины стремятся в биографии представить себя с точки зрения полученного образования и пройденного профессионального пути, меньше встроены в рассказе в отношения с кем бы то ни было, формируя биографический конструкт «самодостаточное Я». Исходя из этого, данные о драматичных 11 % опрошенных мужчин, сумевших реализовать и семейный, и профессиональный проекты (против 10 % у женщин), имеют совсем иной субъективный вес по сравнению с женской выборкой. Гораздо чаще мужчины формулируют удовлетворенность сложившейся биографией. Среди наиболее употребимых смысловых кодов в оценке мужской биографии: «как сложилось, так сложилось», «повлияли перестройка и общее ухудшение экономической обстановки», «упущенные возможности, в том числе образование», а код «семья и обзаведение детьми» занимает маргинальное положение, подкрепляя биографический мужской конструкт «самодостаточное Я». Мужчины в оценке биографии менее склонны зависеть от обстоятельств и чаще женщин приписывают управление биографией себе лично, но они чаще женщин подвластны влиянию значимых Других в построении биографии (родители, друзья). Существенно, что мужчины почти в 3 раза реже женщин связывают удачу с полученным образованием, но в 3 раза чаще отмечают неудачи, связанные с работой. Это, очевидно, отражает специфику российского постперестроечного контекста, в котором образование и работа не обязательно связаны друг с другом через статус и зарплату. Мужскую биографическую норму мы можем реконструировать как оседлость, верность выбранной распространенной профессии, стабильность социального контекста, усредненность, наличие полной семьи, следование норме здоровья и поведения. Вдвое больше, чем женщин, мужчин полагают, что они – сами кузнецы своей судьбы, в 2 раза реже повторяют родительский биографический проект. Выбираемая ими основа преемственности – комбинация учеба-работа, труд, отсутствие резкой профессиональной мобильности, наличие образования – не включает семейные образцы, что значимо для женщин. В 2 раза меньше мужчин ориентированы на повторение своей судьбы в детях, и больше среди них тех, кто видит биографию детей иной. Таким образом, социальное изменение простимулировано чаще мужской биографической практикой.

Заключение

В монографии представлен взгляд на современную биографию, функционирующую как практическая, смысловая и нарративная платформа, на которой индивид приспосабливается к современным условиям, постоянно создавая и воспроизводя социальный порядок, решая практически меру своего участия в современном обществе, поддерживая определенный социальный порядок и интеграцию своего Я. Эмпирический доступ к биографиям осуществляется в рамках нарративного интервью. В основе предлагаемого интерпретационного подхода лежит понимание нарративного интервью как обусловленного ситуацией, как конструкта, порождаемого мотивацией и личностными потребностями рассказчика и в расчете на собеседника. В центре нашего интереса – нарративная идентичность как возникающая в процессе рассказа форма самообоснования. Она обосновывается через рефлексивное обращение к собственной личности, нарративное упорядочение собственных опытов и соотнесение со слушателем/интервьюером как социальной инстанцией ратификации. Это локальная и прагматически размещаемая идентичность, которая производится и изображается посредством автобиографического рассказа и вследствие этого является лишь частичной идентичностью, не реализующей самости личности и не обладающей онтологическим статусом.

Таким образом, интервью понимается нами как метод воспроизведения нарративной идентичности, в котором (авто)биографическое изображение идентичности связано с перформативным и интерактивным ее производством. Рассмотрев различные концепции проведения и анализа нарративного интервью, мы приходим к выводу, что нарративное интервью имеет определенные ограничения как метод анализа социальной реальности: шютцевский принцип «гомологии пережитого рассказанному» из методологической посылки превращается в метафору, которая тем не менее функционирует на уровне цугцвангов нарративного расспрашивания. Но результатом простимулированной наррации следует признать не отражение реальности, а конструкт в плоскости рассказа о ней, т. е. нарративную идентичность.

Мы рассматривали нарративную идентичность как эмпирически доступный феномен. Это означает, что теоретический конструкт нарративной идентичности последовательно обосновываем в эмпирических действиях субъекта (различаемы действия за пределами рассказа о жизни и в тексте). Определяющими для нарративной идентичности являются вербально-коммуникативные средства, при помощи которых в нарративном интервью создаются конструкции идентичности. Были рассмотрены три аспекта нарративной идентичности как эмпирического конструкта: 1) темпоральный (структурация и взаимосвязи автобиографических опытов, смыслов с временны́м измерением), что находит отражение в принципе секвенционального анализа биографических текстов; 2) социальный (активность субъекта в социальном позиционировании, использовании культурных образцов), с этим связан реконструктивный принцип, примененный к жизненному пути; 3) саморефлексивный (обоснование собственных характеристик, представлений о целостности, связности биографического конструкта), что находит отражение в Я-концепции расказчика. Обоснованность этих трех аспектов нарративной идентичности – результат анализа прагматичных возможностей, структуры выбора и интересов биографанта.

Проинтерпретированные в монографии биографии демонстрируют, что социальный исследователь, делающий выбор в пользу биографического метода, потенциально обладает некоторой свободой уровня обобщения. Он может претендовать на интерпретацию интрабиографических процессов, биографии как целого, а также интербиографических процессов.

Интерпретация на уровне интрабиографических процессов основана на отдельных сегментах истории жизни или биографии либо на независимых, но тематически конкретных частях автобиографического повествования. Основное внимание уделяется изучению отдельных периодов жизненного опыта и определению их значения. Фокус – в расхождении между ожиданиями и случившимся или в расхождении между отношением оценки поведения, процесса либо восприятия окружающего. Интерпретация восполняет то, что отсутствует, замолчано в биографическом рассказе, в случае сдвига как в исключительно положительную сторону, так и в отрицательную сторону оценки событий прошлого, а также в случае преимущественной рационализации описания или доминирующей эмоционализации.

Интерпретация на уровне биографии как целого фокусирует на взаимосвязях структурированного жизненного опыта. На этом уровне интерпретируются слияние индивидуального опыта с опытом других, их связи, включенность индивидуального опыта в общий контекст. Категории для интерпретации процессов биографии как целого разнообразны и дифференцированны. Классические задачи связаны с задачами развития, преодоления кризисов или этапов социализации. Другой ракурс исследования сосредоточен на необычных, неожиданных событиях жизни, которые требуют изменений в привычном течении жизни и сдвига в ценностных ориентациях и смысловых конструкциях. Задача этого уровня – сделать вывод с точки зрения скрытых латентных структур смысла и режимов опыта, отталкиваясь от типовых форм биографических процессов (интенциональная схема биографического действия, институциональные биографические модели, биографические «кривые» в смысле Ф. Шютце и процессы биографического изменения, преобразования). С учетом вклада идей Г. Розенталь анализ биографии как целого вбирает и гештальтистское влияние, привлечение внимания к форме рассказа.

Интерпретация на уровне интербиографических процессов связана с различными биографическими текстами в сообществе/коллекции случаев и применима к каждой биографии в целом или к ее отдельным сегментам, а также кросс-биографически. В центре внимания исследования – формирование или критический анализ коллективного опыта взаимоотношений, коллективной переработки исторических событий и социальных изменений, а также анализ динамики взаимоотношений между индивидуальным и коллективным опытом членов социальной группы. Данный уровень интерпретации нацелен на общность опыта, сформированного на сходстве опыта, интересов и судеб членов группы, он отражает движение этой социальной группы в географическом, социальном и историческом пространстве. Сообщество утверждает себя и развивается в обмене памятью, в традиции, взаимовлиянии в социальной сети.

Эмпирический анализ биографий, предпринятый в монографии, был ориентирован на реконструкцию идентичностей различного плана – социальной, этнической, гендерной, политической, соматической и т. д. Секвенциональное прочтение текста биографии в сочетании с восстановленной хронологической линией событийной структуры биографии становится основой анализа, но не в смысле переработки истории жизни «как это все было». Напротив, для анализа нарративной идентичности биография рассматривается нами, скорее, как медиум самопрезентации, в котором, с одной стороны, она работает как лейтмотив, а с другой – создает рефлексивную среду через отсылки ко времени, действию, событиям. Эффект осмысления актуально развертываемой идентичности рассказчика достигается им в ситуации интервью «здесь и теперь», поэтому в структуре монографии превалируют методические вопросы проведения нарративного интервью, его процессуальные характеристики, обеспечение качества.

Нарративная идентичность и биография обладают важной общей характеристикой – это связность/когерентность, понимаемая как создание связного образа на основе автобиографических воспоминаний и биографической перспективы на собственное прошлое. Усилия рассказчиков по производству связности могут быть названы в терминах В. Фишера-Розенталя биографической работой, провоцирующей на ответную исследовательскую работу. Аналитическая работа с биографиями, безусловно, сродни деконструкции, поиску латентных конструктов, не совпадающих с актуальной идентичностью. Но дискуссионным является сам вопрос о недостатке связности: это симптом дефицитарной идентичности или одна из характеристик постмодерна? Реальный ход жизни, развитие общества, отношения между людьми всегда будут более противоречивыми, чем хотелось бы социологам. Знание о сложном характере действительности, о людях как индивидах и социальных акторах, об обществе и его правилах всегда будет отставать от «того, что происходит на самом деле», какими бы эмпирически обоснованными ни были наши исследования. Тем не менее такие знания, как и практические знания, повседневные социологии обычных людей, занятых своей деятельностью, формируют то, что мы называем действительностью. Таким образом, мы обнаруживаем две проблемы. Во-первых, не может быть знания без учета того, кто как социальный актор создает действительность, без его действий и его знаний. Привилегированного положения при создании социального знания нет. Вторая проблема состоит в том, что между действительностью и знанием не существует совпадения в смысле прямого проектирования действительности. Хотя нам отчасти близка идея гомологии пережитого рассказанному, предложенная Ф. Шютце и принимаемая нами на уровне метафоры, а также проведения параллели между рассказанным и пережитым временем у Г. Розенталь.

В центре нашего внимания была связь опыта и биографического рассказа о нем, чему в социологии уделяется повышенное внимание. Ввиду эмпирических целей это исследовательское поле определяется прежде всего через специфику примененного метода. В доминирующих концепциях биографического исследования (Ф. Шютце, Г. Розенталь) при более пристальном рассмотрении обнаруживаются имплицитные рамки тех предусловий, которые авторы закладывают в основу своих концепций. Дискуссия по методическим основаниям заложенных понятий, которые релевантны для подходов в исследовании биографий, может быть результирована по двум направлениям. Во-первых, были обнаружены внутренние проблемы в отдельных методологиях, которые прежде всего касаются связи рассказа и опыта: завышенные притязания в тезисе гомологии (Ф. Шютце) и дилемма между рассказанным и пережитым временем (Г. Розенталь). Во-вторых, сравнивая отдельные исходные позиции авторов социологического исследовании биографии, можно сформулировать две методологические гипотезы, которые в равной степени разделяются обоими исследователями. Первая гипотеза заключается в том, что как формирование, так и представление опыта обслуживается идентичными механизмами производства значения. Вторая гипотеза исходит из того, что элементарной операцией в производстве и нарративных событий, и уровня опыта является связывание. Вследствие этого ведущая парадигма в социологическом исследовании биографии заключается в том, что различие между опытом и рассказом столь несущественно, что фактически эти категории конвергируют. Только на основе этой имплицитной гипотезы кажется возможным применить нарративный рассказ в социологическом исследовании биографии в качестве средства для реконструкции субъективного опыта. Наряду с этой методологической конвергенцией имеется все же и теоретическая. Оба исследователя имплицитно исходят из того, что в «опыте» речь идет о самоотнесении индивида, которое вербально оформляется в рассказе. Если биографант говорит о своей прошедшей жизни, то речь идет о нарративной репрезентации прошедших событий, которая в то же время является отражением рефлексии носителя биографии по отношению к самому себе. Поэтому речь в большей степени идет о репрезентации биографии путем рассказа о пережитом опыте.

Сама методика феноменологического стиля, интерпретативной или обоснованной теории состоит в том, чтобы попытаться не принимать на веру, проверять то, что предлагают респонденты, анализировать и воссоздавать структуру и правила их биографической работы, будь то тексты или события, которые они испытали в своей жизни. Следуя презумпции доверия и ожидания связности биографического рассказа, мы в то же время понимаем, что рассказчики представляют свою жизнь таким образом, чтобы она казалась достойной. Социологи-нарративисты намерены учитывать именно этот факт, поскольку он соответствует методологическим потребностям современного биографического исследования относительно того, как может осуществляться документальный доступ к структурам обыденного опыта.

Вопросы общего характера, лежащие в основе нашего анализа, можно сформулировать следующим образом. Каким образом прошлое сообщества и прошлое семьи интегрируются в представление истории жизни индивида? Какое значение придается этому прошлому в биографической конструкции биографанта? Какие стратегии восстановления биографии используются для компенсации последствий травматичного прошлого? Если рассматривать биографическое отклонение от нормы не как девиацию, а как активное жизненное достижение, которое само по себе ведет к разрешению проблемы и которое выполняет определенную функцию в рассказе о жизни, то у нас есть шанс восстановить их смысловую функцию в биографии индивида и семьи как системы.

В заключение подчеркнем, что перспектива эмпирического исследования нарративной идентичности оформляется в виде «тройственного» междисциплинарного союза социологии, лингвистики и литературоведения. Более широкое толкование нарративности, распространяемое на социологические понятия действия, идентичности и повседневного знания и верифицируемое через эмпирически доступные феномены биографического дискурса, открывает перспективу иного когнитивного стиля качественного исследования – в виде деконструкции обжитой нарративной формы биографического перформанса, включающей, помимо анализа нарратива, наблюдение и визуальный документ.

Глоссарий

Абдукция – введенный Ч. Пирсом термин, обозначающий тип аргументации от следствия к посылке, своего рода гипотеза – озарение, суждение о восприятии.

Автобиография – жизнеописание индивида, предпринятое им самим в виде устного или текстуального рассказа.

Биография – жизнеописание индивида, осуществленное другими людьми/исследователями или им самим (автобиография). Синонимично историям жизни.

Габитус – введенный П. Бурдье термин для обозначения системы диспозиций, порождающей и структурирующей практику агента и его представления.

Генеалогия – систематизация родственных связей в текстуальном или в графическом виде (генеалогическое древо, граф родства).

Гендер – социальные коннотации пола в обществе – как мужчин, так и женщин.

Генерализация – процедура обобщения, перехода от единичного к общему, прием качественной социологии как преобразование описанной совокупности исходных данных в формулирование вывода о ней относительно более высокого уровня абстракции.

Герменевтика – теория операций понимания в процессе интерпретации текстов, последовательное осуществление интерпретации (П. Рикер).

Гомология пережитого и рассказанного – генетическое сходство структур опыта и структур рассказа о нем.

Денотат – предметное значение.

Жизненный путь – упорядоченная институционально и наполненная хронологически расположенными событиями форма протекания жизни.

Интенциональность – предметная направленность переживаний сознания, его смыслообразующая соотнесенность с предметами опыта.

Интрабиографические процессы – процессы социальных изменений, мобильности, инклюзии-эксклюзии, идентификационных поисков внутри одной биографии.

Интербиографические процессы – процессы социальных изменений, мобильности, инклюзии-эксклюзии, идентификационных поисков, сравниваемые в рамках коллекции биографий.

Интроспекция – изучение свойств и законов сознания с помощью рефлексивного наблюдения.

Интерсубъективность – общность опыта взаимодействующих субъектов и общезначимость его результатов, обеспечивающие возможность взаимопонимания.

История жизни – нарративный жанр презентации биографии.

Категоризация – процесс упорядочивания эмпирических наблюдений в отношении их сходства или различия.

Кодирование – процесс уплотнения содержания текста в набор кодов на основе совокупности инструкций или правил на систематической основе.

Когезия – структурная (формальная, линейная) связность текста.

Когерентность – содержательная (смысловая, семантическая) связность текста.

Коммуникативная валидизация – участие опрашиваемых в обсуждении результатов интервью.

Коннотат – оценочное значение.

Консекутивность – следствие события, повлекшее изменения в мышлении и действиях субъекта.

Линеаризация – усилия нарратора по приданию линейной, хронологически упорядоченной, формы событиям, имеющим иную последовательность.

Меморизация – дискурсивная избирательная стратегия социальной памяти.

Меморат – воспоминание о субъективно достоверных событиях.

Нарратив – форма повествования о субъективно отобранных событиях и структурах их переживания и рефлексии.

Объективная герменевтика – метод качественного анализа, нацеленный на реконструкцию смысловых структур текста, разделяемых носителями языка.

Паттерн – набор стереотипных поведенческих реакций или последовательностей действий.

Пресуппозиция – семантический компонент, обеспечивающий наличие смысла в утверждении; предварительное знание, дающее возможность адекватно интерпретировать текст.

Проксемика – социально-психологические способы структурирования пространства в социальной коммуникации.

Сатурация – эффект насыщения в процессе аналитического рассмотрения отдельных случаев, отбор которых осуществляется по принципу контрастирования и прекращается ввиду повторов.

Секвенция – содержательно законченные эпизоды, следующие в определенной последовательности друг за другом в тексте интервью.

Селекция – способность отбирать (и забывать) фрагменты значимого прошлого.

Сенсибилизирующая концепция – аналитическая схема, объединяющая понятия универсальных свойств социального мира с объяснением происходящих изменений (Дж. Тернер).

Сеттинг – время, место, повседневный фон события в повествовании, а также среда, в которой происходит взаимодействие интервьюера и интервьюируемого.

Событие – герменевтический конструкт, выстраиваемый рассказчиком в нарративе на основе сырых данных опыта или воображения и превращаемый в вербальные структуры с целью оречевления и осмысления опыта.

Социальные кривые – цепочки событий, выкристаллизовывающие общую структуру секвенциональной упорядоченности биографии.

Субъекция – эффект подчинения субъекта власти, при котором субъект одновременно производится и субординируется (Дж. Батлер).

Реверсивность – способность памяти инициировать управляемый цикл по воспроизведению прошлого.

Темпоральность – понятие времени, подвергшееся се мантизации.

Траектории – перемещения в социальном пространстве как логически мыслимом конструкте, в котором реализуются социальные отношения.

Транскрибирование – текстуальное воспроизведение аудиозаписи с исследовательской системой конвенций.

Триангуляция – сопоставление точек зрения и сведений, полученных с помощью разных методов и (или) из разных источников.

Хабитуализация – «опривычивание», обживание индивидом своей социальной позиции и формирование установок, стереотипов, характерных для референтной группы.

Цугцванг – принуждение, стимуляция к уточнению информации, смысла в нарративном интервью.