Текст книги "Ворон Хольмгарда"

– Долго ты еще собираешься держать у себя этих людей? – спрашивал Снэколь. – Многим удивительно, что вы так подружились!

– Я не подружился с ними. Они хотят уехать в Кенугард, чтобы там найти своих, но для этого им надо дождаться сборщиков дани.

– Так это неправда, что ты намерен отдать дочь за этого удальца?

– Какой глупец это наболтал? Я никогда не говорил, будто собираюсь.

– Люди видят, что вы приняли их в дом, Арнор вон одолжил этому молодцу свое оружие…

– Ну а что я должен был сделать – выпустить его на поле с одной палкой? – сдерживая досаду из-за этих глупых нападок, отвечал Арнор. – Хавард, кто бы он там ни был, человек отважный, и видно, что он непростого рода.

– Раз уж они наши гости, мы не могли отказать им в помощи, – поддержал сына Даг.

– А теперь люди недовольны, – вставил Вигфус, – что вы вроде как взяли сторону этих чужаков против Гудбранда, чей род так уважаем не где-то в Утгарде, а у нас! А все потому, что эти бродяги поднесли вам какие-то очень хорошие подарки, – он ткнул пальцем в кольцо на руке Арнэйд, державшей кувшин, чтобы подлить гостям пива, – вот поэтому вы с ними так и подружились!

– Подарки? – возмутился Арнор. – Это н-не подарки! Это наша добыча! За эти «подарки» мне чуть не з-засадили стрелу в башку, пургален! – Он ткнул пальцем себе повыше виска, где под русыми волосами прятался маленький красный шрам. – И мы всех звали в этот поход с нами. А ты, Вигфус, с-скажи там у вас: если кто будет болтать, что де-мы выдаем Арно за этого бродягу, то пойдет на п-поле уже со мной!

Арнор начинал чуть-чуть заикаться, если сильно волновался; волновался он редко, а еще реже – до такой степени, что не мог этого скрыть, поэтому о его маленьком недостатке знали только родичи.

Арнэйд положила ему на плечо руку с кольцом, стараясь успокоить.

– Х-хе! – ухмыльнулся Кольбейн, показывая свои последние четыре зуба. – Запомни, Вигфус: мы тут кусаемся! И вашим расскажи!

– Сдается мне, эти люди внесли немалое смятение в наши края! – вздохнул Торфинн. – И я бы сказал, будет лучше, если они побыстрее отсюда уберутся!

– Они скоро уберутся, – утешил всех Даг. – Им нужно дождаться сборщиков Олава, чтобы ехать с ними в Хольмгард, но они хотели попасть к Тойсару, чтобы посмотреть, какой там есть для них товар.

– У них есть на что покупать товар? – удивился Вигфус.

– Так у них все же есть поручение от Алмас-кана к Олаву? – одновременно спросил Снэколь.

– Поручения у них нет, или они мне о нем не сказали, – качнул головой Даг. – Но поговорить с Тойсаром о товаре они могут и так, а дальше пусть с ними разбирается Олав. Я, честно скажу, буду рад, когда от них отделаюсь!

Когда люди наконец разошлись, Арнэйд вздохнула, глядя на алый самоцвет среди золотых лепестков:

– Арни, может, мне не носить пока это кольцо? Раз уж оно вызывает… разговоры.

О том, что Хавард назвал кольцо своим, она так никому и не сказала, надеясь, что Хавард будет так же сдержан. Иначе невозможно будет отбиться от всеобщего убеждения в их скорой свадьбе!

– Вот еще! – сурово ответил Арнор. – Если ты его снимешь, разговоров станет еще больше. Подумают, что мы стыдимся своей добычи и тут дело нечисто.

– Ати, – взмолилась Арнэйд к отцу, – можно сделать так, чтобы они уехали поскорее!

Мысль о том, что Хавард останется здесь и встретится со Свенельдом, ужасала Арнэйд. Конечно, они все равно встретятся, но лучше у Тойсара в Арки-Вареже, чем здесь, где Свенельд может заметить, что Хавард ей досаждает своим сватовством! Казалось бы, какое Свенельду до этого дело, но Арнэйд готова была убежать в лес, лишь бы не видеть возле себя этих двоих одновременно.

– Придется дать им лошадь с санями, хотя бы одну на всех, – сказал Виги.

– Я уже готов приплатить, лишь бы от них избавиться! – в сердцах бросил Даг.

Назавтра Даг не стал приглашать к себе Самуила и Хаварда, как раньше, а сам пошел в гостевой дом: Арнэйд не хотела видеть Хаварда, да и Арнор посматривал на него весьма хмуро. Уехать в Арки-Вареж гости не отказывались, но одной лошади с санями им оказалось мало. Сперва речь зашла о проводнике: от Силверволла до озера Неро хорошей дорогой служила река Огда, и они бы не заблудились, но им придется один раз переночевать по пути, а откуда им знать, где искать ночлег? Никто из мери не пустит ночевать чужих людей, говорящих на непонятном языке! Выходило, что им нужен провожатый, которые довезет их до пана Тойсара и передаст ему с заверением, что это достойные люди, хоть они и не могут сейчас подтвердить это подарками.

– Да и как они будут с ними объясняться? Они ведь ни слова не знают по-мерянски.

– В Арки-Вареже есть свои русы, – напомнил Виги. – Хравн, Фьялар.

– Но мы не можем отправить их туда одних. Я боюсь… – Даг нахмурился. – Как бы не…

– Ты боишься, что Гудбранд… попытается отомстить? – догадался Арнор и усмехнулся.

Даг не ответил, но не возразил.

– Мне было бы спокойнее… если бы один из вас их проводил.

Даг вопросительно взглянул на Арнора.

Тот помолчал.

– Я бы… – начал Арнор чуть погодя, – сказал, что присмотреть за ними и впрямь было бы не лишним…

– Присмотреть?

– Послушать, о чем они станут говорить с Тойсаром. Если уж им нужен толмач… это был бы хороший случай узнать, что еще у них на уме. Сдается мне, что нам они всего не сказали.

– Ты поедешь?

– Я… – Арнор опустил глаза, как будто борясь с собой.

Арнэйд вздохнула: она догадалась.

– Нет! – Подбежав к Арнору, сидящему у очага напротив Дага, она встала у брата за спиной и обхватила его за плечи. – Арни не должен туда ехать.

Арнор застыл, остальные уставились на нее непонимающими глазами. Арнэйд немного растерялась: она была уверена, что знает разгадку, но сомневалась, что об этом стоит говорить вслух. Даже четыре года назад они обменивались лишь кое-какими недомолвками, стараясь поскорее все выбросить из головы.

– Вы забыли? – тихим голосом, чуть дрожащим от негодования, произнесла Арнэйд. – Я уверена, что в ту зиму перед походом старая Кастан… навела на него чары. Вы же помните, каким он был. – Она крепче обняла Арнора, ощущая, как его плечи напряглись под ее руками. – Он стал ко всему равнодушным, как будто утратил волю. Старуха хотела помешать ему жениться на ее дочери. Дочь она все равно не уберегла, но Арни ходил скучный до самой весны, пока реки не вскрылись, вы помните?

– Но у нас нет доказательств… – Даг взглянул на Ошалче, которая состояла в родстве с покойной женой Тойсара. – Обвинение в порче – не шутки, а у нас нет ли свидетелей, ни…

– Ати, я знаю, сколько у них было с собой рубашек! – Арнэйд слегка наклонилась к отцу и прижалась к спине сидящего Арнора. – Мне ли не знать, когда я их шью и пришиваю заплатки – сперва на лопатки, потом на локти, потом на бока, и так дальше, пока ткань не начнет расползаться по ниткам. Я собирала их в дорогу. И я знаю, что одна рубашка у них там пропала. Хорошая, почти новая. Арни не сумел ее найти, как раз когда вы собирались идти с… людьми из Хольмгард к Тойсару говорить про Илетай. Ее так и не нашли, будто ёлсы унесли. А потом он стал скучным. Я уверена – ту рубашку украли и через нее навели чары. Понятно, что он не хочет больше знать ни Арки-Варежа, ни Тойсара, ни его дочерей!

Арнор и правда с тех пор больше не бывал в Арки-Вареже. О том, что Кастан наложила на него чары, Арнэйд только догадывалась – как она могла это доказать? Пусть Кастан уже мертва – едва ли ему приятно видеть место, где с ним такое случилось. Прошло четыре зимы с его неудачного сватовства, а он и думать не хочет больше о женитьбе…

И тут Арнэйд осенила такая мысль, что она ахнула и зажала себе рот рукой. От ужасного подозрения свело живот, похолодело внутри, на глазах выступили слезы. Несколько мгновений помолчав, она оставила Арнора, подошла к Ошалче, сидевшей с младшим ребенком на руках, и наклонилась к ней.

Ошалче отшатнулась: такого безумного взгляда, где смешались гнев и негодование, она у своей покладистой падчерицы ни разу еще не видела.

– А что если старая выдра испортила его навсегда? – прошептала Арнэйд. – Тогда ты будешь снимать с него эту порчу – ты ведь с нею в родстве. Ты пойдешь хоть к самому Юмо на небо, но придумаешь, как его избавить… А я… если так, я притащу к ней на могилу вонючего дохлого пса и там закопаю… Жаль, я не догадалась, пока старая гнида была жива. А не то я бы сама ее задушила, не дожидаясь, пока ее собственная злоба сведет в могилу.

Никогда в жизни она не переживала такого потрясения, как сейчас, когда ей пришло в голову, что нежелание Арнора жениться может быть связано с той давней порчей… которая, может быть, еще не изжита. «Люди дивятся, что Арнор не оставил ее себе – она ведь самая красивая…» Неужели люди подозревают то самое, что пришло ей в голову только сейчас?

Потом ее обняли сзади и оттащили от испуганной Ошалче.

– Ус-спокойся, с-сызар[35]35
  Сызар – (мерянск.) – сестра.


[Закрыть], – сказал ей в ухо Арнор, прижимая ее спиной к своей груди. – С-со мной все хорошо. Я проверял. Но с-спасибо…

Арнэйд перевела дух, но еще дрожала, пока Арнор вел ее назад и усаживал. Она верила его словам, но не могла так сразу прогнать ужас. И при этом дивилась: почему она не думала об этом раньше? К той весне Арнор повеселел, причин беспокоиться не было, а когда он вернулся из похода, прошло много времени и перемены в нем никого не удивляли. Юмалан-Ава, пусть это будет правда, что порча сошла без следа!

– А давайте я поеду. – Виги окинул родичей бойким взглядом. – Я не боюсь. Старухи давно нет… И я, кстати, – он хохотнул, – могу прикинуться, будто присматриваюсь к младшим дочерям Тойсара. Они уже не такие малявки, как были тогда. Старикан ведь больше не женился, да? Значит, вредить мне там некому.

– А сами эти девчонки? – проворчала Пайгалче. – Они у своей матери тоже могли научиться дурному.

– Не так уж они глупы, чтобы портить своих женихов! – засмеялся Виги. – А сыновья Альмунда женаты все трое, больше они не станут красть у нас невест!

– Ну, поезжай, если хочешь, – задумчиво позволил Даг. – Если все пойдет гладко, оставайся там, пока не приедет твой елташ[36]36
  Елташ (мерянск.) – друг.


[Закрыть], Вальдрад. Сразу ему и расскажешь, если узнаешь что стоящее.

* * *

Через день, ранним утром, из Силверволла вышел небольшой отряд и пустился в путь по руслу Огды, на юг, туда, где через два перехода она вытекает из озера Неро – сердца Мерямаа. Трое были верхом: Виги, Хавард, которому Арнор подарил-таки лошадь за победу над Гудбрандом, и Самуил – ему Даг одолжил лошадь до Арки-Варежа, из уважения к его почтенным годам. Маштык правил еще одной лошадью, сидя в санях, где лежали припасы и кое-какие дорожные пожитки, тоже пожалованные Дагом. Остальные булгары шли за санями на лыжах, как ни мало они, особенно Ямбарс, были привычны к такому способу передвижения.

Арнэйд не вышла провожать путников – Даг вчера пожелал булгарам счастливого пути, и Ошалче поднесла им прощальный рог. С Виги все простились дома. «Я буду, буду следить за своими рубашками! – клялся Виги на прощание. – А знаешь, Арно, я придумал: давай я возьму с собой только одну и не буду ее менять – никто ее не стянет прямо меня-то!»

Едва отряд спустился с холма, как Арнэйд со служанками отправилась в гостевой дом. Нужно было там прибраться, проветрить, вынести старую золу, сменить солому на полу в ожидании следующих гостей. Приближалось то время, когда в Бьюрланд приходят сборщики дани из Хольмгарда, и теперь, когда булгары исчезли с глаз, ничто не мешало Арнэйд мечтать о том дне, когда в этот дом войдет Свенельд сын Альмунда. Может, он еще и не приедет, старалась она осадить сама себя, тупым ножом отскребая со стола застывшие лужицы пролитого воска. Мало ли, может, Олав поручит ему в эту зиму сбор с чуди и веси или еще какое-нибудь дело. Вот Вальдрад наверняка приедет – он ведь зять Тойсара, свой человек среди мерянской знати. Небось расскажет, что у Илетай успел родиться еще один ребенок, а старший их брат, Годред, женился на Ульвхильд, дочери Олава…

Но, сколько бы Арнэйд ни призывала себя к рассудку, из души не уходило убеждение: когда в эту дверь войдет Свенельд сын Альмунда, это будет самый счастливый ее день за всю зиму.

Часть вторая

Глава 1

Хольмгард, после «нового йоля»

– Ты же вернешься к концу зимы? Ты должен вернуться, ты не забудешь?

Запрокинув голову, Вито снизу смотрела ему в лицо, а в ее светлых серых глазах была тревога и настойчивое требование.

– Да как же я забуду! – Свен успокаивающе накрыл ладонью сразу обе ее руки, положенные ему на грудь, на простой дорожный кожух из черной овчины. – Само собой, я вернусь. Варежки надень.

Он снял ее руки с груди, и Вито сунула их в рукава. На ней была длинная и широкая шуба на куницах, крытая красным сарацинским шелком – Свенова добыча, привезенная год назад с Хазарского моря. Но и под шубой угадывался выпирающий живот – Вито носила дитя уже полгода. К пятнадцати годам она выросла в довольно высокую женщину, но оставалась худощавой, ее тонкие запястья с немного выступающими косточками казались особенно хрупкими. При этой худобе беременность уже месяц-другой как сделалась заметна; даже пока живот не выступал, по движениям Вито становилось ясно, что под цветным платьем эта юная госпожа носит всем известное бремя.

У нее отекали ноги, но зато лицо сияло все сильнее. Светло-серые глаза были словно звезды. Год с четвертью назад, вернувшись от сарацин и впервые увидев Витиславу уже выросшей, Свен отметил, какой красивой она стала. Радовался в душе, как ему повезло с женой – а ведь когда он увез ее с тех игрищ на берегу Травы, разглядывать было некогда, да и была она тогда совсем девчонкой. Но с последней весны, после их с Годо похода на западные рубежи хазарских владений, вид жены, стоило Свену в нее вглядеться, вызывал волнение и ущемление сердца. Свен не привык испытывать жалость и почти не умел распознать этого чувства, совершенно лишнего в его жизни. Но никак не мог отделаться от воспоминаний о другой, столько же юной, знатной и красивой женщине, которую своими руками положил возле тела Годо на погребальный костер. Ее имени он не помнил – вроде слышал пару раз, но тут же и вылетело из головы. Не до того ему было в те дни, в разгромленном городце на Упе, заваленном трупами тамошней дружины. Свен знал, что сделал все правильно, но надеялся, что возвращение домой к Вито избавит его от этих воспоминаний. Так оно и вышло – поначалу. Но когда через пару месяцев Вито понесла долгожданный плод, чем сильнее бремя на ней сказывалось, чем чаще Свен вспоминал посмертную невесту погибшего брата и тем сильнее у него щемило сердце при виде светящегося лица Вито. Его жена жила в безопасном Хольмгарде, защищенная всей дружиной самого Олава конунга, могущественного владыки Гардов. Но Свену делалось тошно от невольной мысли, что повернись военное счастье к нему спиной, как к тому «хазарскому русу», молодому воеводе из городка на Упе… Почему-то угроза для Вито волновала его куда сильнее, чем мысль о собственной возможной гибели. Ему-то что, он мужчина, а идущий на войну, как говорят, уже мертв…

Пару месяцев назад, в пору предзимья, Вито однажды разбудила его, едва рассвело. Услышав ее настойчивый голос, в котором, как ему казалось спросонья, звучала тревога, Свен с трудом разлепил глаза и приподнял голову. Подумал, может, ей худо. Но Вито стояла перед лежанкой, полностью одетая и даже в шубе, от нее веяло свежестью ветра и духом холодной земли, – значит, уже выходила наружу.

– Свен, пойдем! – просила она, теребя его за плечо. – Тебе надо это увидеть!

– Что там? – Свен хмурился, с трудом скрывая недовольство.

В эту сумрачную пору у Олава в гриднице по вечерам засиживались за пивом чуть не до полуночи, а Свен старался держаться на людях подольше. Дома – у себя, или у родителей, или даже у младшего брата Велерада – слишком било в глаза отсутствие Годо. Его нет нигде – ни здесь, ни там, ни ближе Валгаллы – эта неотвязная мысль изводила болью, и Свен очень устал от этой боли.

– Приехал, что ли, кто?

– Нет, не приехал, а я что увидела… Я хочу, чтобы ты тоже увидел!

Мысленно Свен помянул ётуну мать. Но в голосе Вито звучала такая страстная убежденность в важности того, что ее волновало, что он не смог отмахнуться и стал одеваться. Мать твердила, что Вито сейчас нельзя обижать – как будто он когда-нибудь ее обижал! Порой она, конечно, дулась, хотя он не мог взять в толк из-за чего; это свойственно всем женам, особенно молодым, а мужчине в причинах их обид не разобраться и за двадцать гривен, но все же Свен старался быть с нею помягче. Ради нее самой и ради будущего сына. Ради этого сына, что будет приходиться внуком ободритскому князю, он и привез себе невесту из такой дали, из самого Велиграда, и три года ждал, пока она подрастет и станет годиться в жены. И вот когда она готовилась наконец исполнить самое главное дело молодой жены, Свен не хотел ее огорчать.

Вито привела его на огороды, сейчас уже пустые, где меж застывших гряд хрустели под ногами остатки вялой ботвы. Просторный двор для сыновей Альмунд поставил за старым валом Хольмгарда, где позади хозяйской избы и клетей было место для огородов. Возле плетня Вито своими руками посадила весной молоденькую яблоньку. Почему-то она считала это очень важным и нередко рассказывала ему, как сны о деревьях, яблонях и яблоках связаны со здоровьем домочадцев, рождениями и смертями. Когда весной Свен привез свои печальные вести, Вито рассказывала сквозь слезы, что видела сон, предвещавший смерть Годо. Но не смогла сразу его разгадать: смысл вещих снов умеют понять заранее лишь вещие люди, а обычным послание богов становится ясно после того, как все случится.

– Посмотри!

Вито остановилась возле плетня, у дальнего края гряд, и гордо выпрямилась, как будто показывала диво дивное. Свен поначалу не увидел ничего. Ну, засохшие гряды. Плетень. Вялые листья под ногами. И что?

– На яблоню смотри!

Свен саму-то яблоню не сразу увидел – высотой ему по грудь, та почти сливалась с жердями плетня.

– Да как же ты не видишь! Цветок!

Проследив глазами за указующей рукой супруги, Свен наконец увидел. На верхней ветке тоненькой яблоньки сидел довольно крупный цветок – белый, с легким розовым отсветом на краях пяти лепестков, загнутых внутрь, будто просящие ладошки, с золотистыми тычинками. Всего один. Это было странно – не знаток деревьев, Свен однако помнил, что яблони обычно цветут очень густо. И не накануне первых снегопадов.

– Ты понимаешь, какое это чудо! Уже почти зима, а моя яблоня взяла и расцвела! Она еще слишком молодая, чтобы давать яблоки, а значит…

Свен перевел взгляд на Вито, и ему вдруг бросилось в глаза сходство ее лица с этим цветком – такая же бело-розовая, нежная, светящаяся среди мрачного утра предзимья.

– Ну, она… облетит же.

– Ну и что? Конечно, яблока мы не дождемся, но это знак! Ты понимаешь – это боги дают нам знак, что у нас… у меня… – По новой привычке Вито положила руку на живот, тогда еще почти не заметный под шубой. – Что у него…

Она хотела намекнуть, что чудо цветущей на краю зимы слишком молодой яблони обещает счастье будущему чаду, но боялась сказать об этом вслух. Она стала очень чувствительна к приметам и оберегам, боялась лишнего слова и лишнего шага, избегая сглаза, и мать ее в этом поддерживала. А Свен подумал о другом: сама Вито со своим драгоценным бременем под куньей шубой была как эта яблоня с цветком посреди серо-бурой осенней земли.

– Ой! – Вдруг Вито вытаращила глаза и покачнулась.

Глаза ее расширились, на лице возникло изумление. Свен невольно подался к ней, и она схватила его за руку.

– Что с тобой?

– Он… – Вторую руку Вито все прижимала к животу. – Он… он там шевелится! Я чувствую! О…

Она закрыла глаза, потом опять открыла, и под пеленой слез потрясения ее светло-серые глаза сияли ярче звезд.

– Это его душа! – Взгляд Вито с обожанием и трепетом обратился к цветку. – Она… пришла!

Свен знал: плод начинает шевелиться, когда в него вселяется душа. Наверное, срок тому подошел. Его наполняло смешанное чувство: смущение, волнение, как будто он случайно увидел нечто важное, священное, но не предназначенное для его глаз. И подумалось: а ведь тот неведомый сын, о котором он стал думать, едва разобравшись, что за добычу послали ему боги войны, из неясной мысли, из далекого ожидания прямо вот сейчас становится уже почти настоящим человеком.

Они стояли, прижавшись друг другу, возле яблони с ее единственным цветком, и, поверх головы Вито глядя на яблоню, Свен отчетливо понимал: их тут уже трое.

… Этот третий появится на белый свет в самом конце зимы – мать так высчитала. Стало быть, если Свен хочет сразу его увидеть, ему нужно вернуться домой через три месяца. Сейчас, когда миновал «новый йоль» и селения вокруг Хольмгарда с размахом отметили Карачун, дружине Олава пришла пора отправляться в дань – по землям словен, чуди и мери. Три месяца – самый малый срок, в который можно совершить обычный обход по Мерянской реке до Силверволла, до Арки-Варежа – мерянской столицы на Неро-озере – и обратно. А случись где какая задержка – и дитя появится без него. Его не уговоришь подождать.

– Но пусть бы туда поехал один Велерад! – упрашивала Вито, когда в начале зимы Олав стал обсуждать с дружиной предстоящие дела. – Для него это подходящее дело, ведь там сидит его тесть! Он им родич, они будут рады, если он им расскажет, как тут поживают Илетай и дети! Тебе они куда меньше обрадуются!

– Допряма так, – подавляя вздох, согласился Свен. – Мне они куда меньше обрадуются… и совсем не обрадуются, если правду сказать. Но в тех краях… нужна крепкая рука. Велько им родич – он не сможет, если вдруг что случится…

– Что случится? – Вито широко раскрыла глаза. – Там ведь не будет никакой войны?

– Нет. Никакой войны я не жду. – Свен не собирался ее пугать, тем более что и правда могло обойтись. – Но, понимаешь, чтобы войны точно не было, они должны увидеть меня!

Вито вздохнула и промолчала. Она не понимала, что происходит – никто ей ничего не объяснял и в ее присутствии мужчины эти дела не обсуждали, – но верила: там, где будет Свен, все пойдет по его воле. Он такой. Он и раньше был сильным человеком, умеющим подчинять, а после похода прошлой зимы, когда он привез в Хольмгард немало серебра и дорогих вещей, полон и скот, а еще горшок с прахом погребального костра своего старшего брата Годреда, он словно одеревенел душой. Ему было двадцать пять, но ощущение силы и зрелости, как телесной, так и душевной, делало лишним подсчет его лет. Не сказать чтобы он стал мрачным, злобным, грустным или молчаливым. На вид он остался почти прежним, но Вито чувствовала, что где-то в глубине его души образовалось нечто твердое. Некий камень, которым он закрыл источник боли, но и радость сквозь этот заслон с трудом находила путь в его сердце.

Но все изменится, твердила себе Вито, изменится, когда родится дитя. Этот кусок льда в его душе растает, когда он увидит своего сына. И больше всего на свете – кроме того чтобы сын родился живым, здоровым и чтобы ей самой не пришлось заплатить за него жизнью, – ей хотелось, чтобы Свен был в это время дома и смог взять ребенка на руки, сразу, как только его обмоют и завернут в отцовскую рубаху.

– Но ты же постараешься? – молила она, когда Свен уже стоял возле коня, а первые сани обоза тронулись от ворот Хольмгарда по дороге на Мсту. – Ты же будешь стараться успеть к Марогонам домой?

– Я буду стараться! – спокойно и терпеливо повторял Свен, держа ее руки в варежках своей голой рукой. – Очень стараться. Ни единого лишнего дня не задержусь. Жди. Привезу тебе куниц, лис, и этих забавных звеняшек мерянских.

– Он будет с ними играть! – с усилием улыбнулась Вито.

– Не скучай! – Свен поцеловал ее в последний раз, прижал ее голову к своей груди, потом отошел и поднялся в седло.

Вито прижала к груди руки, только что обнимавшие его, будто стараясь сохранить это ощущение. Она еще помнила запах его волос и кожи, вкус его поцелуя, но вот все это ушло, и с каждым мгновением его черный овчинный кожух удаляется…

Так уже было. В ту первую зиму, когда он только привез ее сюда – ей тогда было всего одиннадцать лет, она даже еще не имела настоящего права носить плахту, как взрослая. И той весной, когда войско ушло на сарацин, и прошлой зимой, когда они с Годо вдвоем отправились в края хазарских данников мстить хакан-беку за гибель Грима конунга, а вернулся Свен один… И сейчас еще у нее сердце замирало от мысли, что ведь могло бы быть наоборот: Годо приехал бы живым и привез бы ей прах Свена в горшке… В тот же миг у нее разорвалось бы сердце и она упала бы мертвой к ногам Годо…

И вот опять! Не успеет она порадоваться окончанию одного похода, как Свен собирается в другой! А она остается ждать. Быть замужем, как оказалось, это почти все время быть одной и ждать!

– Не плачь, не огорчай дитя! – привычно велела свекровь, Радонега, приобнимая ее.

– Но вот опять! – Вито варежкой смахнула слезы со щек, продолжая смотреть вслед всадникам. – Опять он ушел! Так будет всегда, да? Я теперь догадалась – так будет всю жизнь! – с тоской воскликнула она, будто бросая обвинение самой судьбе.

Радонега вздохнула в ответ. Она о том же самом догадалась лет тридцать назад, когда только вышла за Альмунда и еще не успела родить ему троих сыновей.

Вито схватилась за живот: чувствуя ее волнение, дитя зашевелилось, заворочалось. Как будто тоже рвалось в поход вслед за отцом.