Текст книги "Ворон Хольмгарда"

– Да неужели это возможно? – Олав не поверил. – Какие-то бабьи бредни!

– Может, и бредни, но еще до того очень схожим образом умер Бьёрнов сводный брат, Колльбьёрн, и другой брат – двоюродный, Атли, и его сын Сигурд, и другой сын Бьёрна – Альрек.

– О боги! Как ты их всех помнишь!

– Это же мои родичи, как мне не помнить! Об этом в Свеаланде ходило много разговоров. Помните ту красотку, Снефрид Серебряный Взор?

– Как не помнить! – воскликнул Олав, и по гриднице пробежал оживленный гул: Снефрид, прожившую здесь четыре месяца, все помнили очень хорошо.

– Она рассказывала: у Бьёрна была одна злобная женщина, которые это умела.

Госпожа Сванхейд каждое лето прилежно расспрашивала приезжающих варягов обо всем, что слышно на ее заморской родине, и хорошо знала семейные дела людей, которых никогда не видела. Год назад, прошлым летом, в Хольмгард приходили весьма важные вести из Свеаланда. Бьёрну конунгу было под восемьдесят, он пережил несколько мужчин из своего рода, моложе его. Его старший сын, Анунд, умер молодым, и двое сыновей Анунда погибли, а старик все сидел на своем престоле и не собирался пересаживаться на погребальный стул[51]51
  В погребальном обряде знати мертвое тело иногда помещали в могилу в сидячем положении, на особое сиденье.


[Закрыть]! До прошлого лета. Эйрик не раз требовал, чтобы дед поделился с ним владениями, но тот оказывался, и Эйрик грабил его земли. Эйрик и дед сошлись в последней схватке прошлым летом, но дед внезапно умер. Его наследниками остались Олав, отец Сванхейд, его сын – Бьёрн Молодой, и сам Эйрик. Они с Олавом поделили страну: Эйрику остался вик Бьёрко, остров Алсну с усадьбой Кунгсгорд, где он тогда был, и Готланд, а Олаву – все остальное. Олав признал Эйрика законным наследником рода, а Эйрик взамен должен был поддержать его на весеннем тинге, чтобы тинг признал отца конунгом свеев. Но что Эйрику теперь могло понадобиться за морем?

Лед с восточных частей Варяжского моря сошел недавно, с запада еще не прибывали корабли, и в Хольмгарде не знали, что случилось в Северных Странах после прошлого лета, как прошла зима и что решил весенний тингв Уппсале.

– И вот этот отважный витязь едет сюда к нам на пяти кораблях! – Олав даже привстал, опираясь на подлокотники. – Асы и ваны! Великий Один!

– Ётуна мать! – пробормотал Свенельд, и это полнее выражало чувства конунга.

Олав снова сел и принял суровый вид.

– Самое лучшее, что мы сейчас можем сделать, это приготовиться так, будто он идет к нам с боевым щитом. Сколько, ты сказал, – обратился он к ладожскому вестнику, – дней у нас есть до его прибытия?

– Да он, видать, уже в Ладоге. А нет, так через день-другой там будет.

– Тогда я пошлю приказ Эйлаву сопровождать Эйрика до порогов, а там мы его сами встретим.

Глава 5

Можно было подумать, что в эти дни Олав и его жена ждут двух разных гостей: Олав готовился к защите своих владений, а Сванхейд – к пиру в честь родича, если он и правда явился с миром. К сторожевому городцу у порогов на Волхове был выслан Свенельд с двумя сотнями варягов, а сам конунг спешно собирал ратников с окрестных селений. У порогов Свенельд встретил Эйрика, сопровождаемого Эйлавом с его ладожской дружиной, и там от имени Олава взял с гостя клятву на оружии, что тот не желает этой земле зла. Шесть морских кораблей Эйрика остались перед порогами – выше по Волхову их провести было нельзя, – а войско Свенельд проводил до Хольмгарда, и оно устроило стан на лугах немного ниже по реке.

К Олаву Свенельд привел самого Эйрика в сопровождении десятка телохранителей и старших хирдманов. Как человека равного происхождения и к тому же родича, Олав и Сванхейд встречали Эйрика перед очагом. На Олаве был сарацинский кафтан целиком из шелка, с золотистыми птицами и цветами на красном поле; Сванхейд тоже надела лучшее платье – рубашку тонкого беленого льна, отделанную у горла и на запястьях золотисто-зеленым шелком, красный хангерок, обшитый другим шелком, красно-синим. Между позолоченными наплечными застежками у нее висели три ряда дорогих бус, из сердолика, хрусталя и разноцветного стекла. На каждой ее руке было по золотому браслету, шелковое головное покрывало обшито по краю цветным шелком и золотым плетеным позументом. Неожиданный гость внимательно осматривал их обоих сверху донизу, останавливая взгляд на дорогих тканях и украшениях, словно пытался по наряду хозяев оценить, чего стоит Хольмгард. Сванхейд и радовалась в душе, что может похвастаться немалой удачей, и тревожилась: не смотрит ли Эйрик на это как на добычу?

Сам Эйрик оказался рослым, на вид очень сильным мужчиной лет двадцати семи, с длинными светло-рыжими, с медовым отливом волосами и золотисто-русой бородой. Крупные черты загорелого лица были правильны, но тяжеловесны, светлые, золотистые ровные брови чуть нависали над серыми глазами, смотревшими пристально и сурово, но не угрожающе. Вид он имел очень внушительный, и привычка проламываться через жизненные превратности силой сказывалась и во взгляде его, и в повадке – немного медлительной, но уверенной. На плечевой перевязи у него висел дорогой меч-«корляг» с золоченой рукоятью, и взгляд гостя, едва ли не раньше, чем на лица хозяев, устремился на два таких же меча на дальней стене, позади престола: в таких вещах он знал толк. Ради летней жары на нем был не кафтан, а верхняя рубаха синего льна с отделкой красно-желтым шелком и серебряной тесьмой, на шее – толстая плетеная серебряная гривна, а на ней висело с два десятка разнообразных перстней, золотых и серебряных: носимая с собой казна, из которой он награждал своих людей. Несколько перстней было у него на пальцах, а на запятье – витой золотой браслет. Окинув все это быстрым взглядом, Сванхейд отметила про себя: слава асам, родич явился к ним не в поисках куска хлеба.

– Благодарю тебя, госпожа Сванхейд, и тебя, Олав конунг, что вы приняли меня в своем доме, – густым, низким голосом заговорил Эйрик, и при первых звуках женщины вздрогнули от чувства близости какой-то угрожающей, стихийной силы. Речь его также была неспешной, но уверенной, как у человека, не склонного к болтовне, но мыслящего ясно и связно. – Я пришел к вам с миром и хочу, чтобы между нами все сложилось мирно, как подобает у родни.

– Мы тоже этого желаем! – ответила ему Сванхейд. – Но только нам известно, что не всегда ты приходил с миром, даже к родне, поэтому не взыщи, что твой приход заставил нас… насторожиться.

– Не моя вина, что дед всю свою жизнь не хотел признать законность моего рождения. – Эйрик взглянул на нее, и в его глубоких серых глазах Сванхейд видела тяжеловесное упорство, но не злобу. – Он сгубил моего отца, двух моих братьев, а меня гнал прочь с самого моего появления на свет. Но теперь его утащила Хель, а с твоим отцом, Олавом конунгом, у нас нынче мир.

– Прошу тебя, садись. – Сванхейд с облегчением указала Эйрику на место за главным хозяйским столом. – Мы рады предложить тебе угощение в нашем доме, и просим богов, чтобы между собой нам никогда не пришлось ссориться.

– А где же ваша прекрасная дочь, Ульвхильд? Я немало о ней слышал и очень хочу наконец увидеть своими глазами.

Положив руки на пояс, Эйрик рассматривал знатных женщин Хольмгарда позади Сванхейд, будто выбирал дорогой товар на рынке. Здесь были жены наиболее знатных приближенных Олава: его брата Ветурлиди, Альмунда, Свенельда, Велерада, Бергфинна, Ингимунда. Возглавляла строй Ульвхильд, одетая в белую сорочку с синей шелковой отделкой и голубой хангерок. Золотой позумент на белом головном покрывале, золотая маленькая застежка сорочки и позолоченные наплечные застежки наводили на мысль о светилах среди голубизны неба и белизны облаков. Эйрик глянул было на нее, но тут же взгляд его переместился к более яркой женщине – к Витиславе. Поверх повоя у нее было наброшено и прижато дорогим очельем то знаменитое шелковое покрывало, покрытое узором в виде красно-золотых плодов граната, которое Свенельд привез ей с Хазарского моря. Юная, высокая, красивая, под этим покрывалом она привлекала взгляд и казалась не просто женщиной, но каким-то чудесным живым деревом.

По глазам Эйрика было видно, что именно Витиславу он счел наиболее похожей на дочь конунга. Она отвела взор, смущенная его ошибкой.

– Вот моя дочь. – Олав указал на Ульвхильд. – Она еще подойдет к тебе с чашей, а пока прошу, сядь за стол. Поднимем кубки в честь наших богов и общих предков!

– И богам случается иногда ссориться, но всякий раздор кончается миром, – подхватила Сванхейд.

Однако Эйрик, хоть и послушался, не сразу отвел взгляд от Витиславы, как будто ему было жаль расставаться с этим видением. Вслед за тем он не менее внимательно осмотрел Ульвхильд и почтительно склонил голову, приветствуя ее.

Перед престолом Олава стоял короткий стол для него самого и его родичей: Олав сидел посередине, а от него по бокам с одной стороны были места для Сванхейд и Ульвхильд, с другой – его брата Ветурлиди с женой и Эйрика. Ульвхильд поднесла чашу отцу, чтобы он воздал честь богам и передал ее другим мужчинам. Она ощущала на себе внимательный, изучающий взгляд Эйрика, но не подавала вида: давно привыкнув, что на нее все таращатся, Ульвхильд приучилась держаться невозмутимо, как настоящая валькирия.

Приготовления Сванхейд не пропали даром: в двух больших корытах внесли порубленную и запеченную с чесноком тушу бычка, Олав стал делить ее на части и рассылать, глядя по заслугам каждого: сперва своему брату, потом Эйрику, как гостю из рода конунгов, потом Альмунду с сыновьями, Бергфинну, Халльтору, словенским старейшинам. Каждый кусок Эйрик провожал внимательным взглядом серых глаз, запоминая порядок угощения и близость того или иного мужа к Олаву.

– Хотелось бы узнать, Эйрик, есть ли какие новости, – начал Олав, когда три чаши были подняты и гости утолили первый голод. – Давно ли ты… э, виделся с родичами? Как прошел весенний тинг в Уппсале? До нас доходило, что ты и Олав сын Бьёрна, мой тесть, пришли к соглашению после смерти старого Бьёрна – хотелось бы знать, каковы отношения между вами сейчас.

– Сейчас мы в мире, – ответил Эйрик, оторвавшись от кости, которую обгрызал крепкими белыми зубами с неторопливой сосредоточенностью и упорством, придававшим его облику нечто звериное. – На весеннем тинге Олав был провозглашен конунгом свеев…

Сванхейд не сдержала радостного восклицания: ее отец наконец-то стал конунгом! Ему самому было около пятидесяти, и он давно беспокоился, что умрет раньше своего бессмертного отца, так и не получив престол – и это при том что уже лет двадцать именно он нес все самые утомительные обязанности конунга, вроде зимних объездов страны и бесконечного разбора судебных дел. В глубине души Сванхейд испытывала признательность к своему непримиримому двоюродному брату, война с которым доконала упрямого деда.

– За мной остался вик Бьёрко, Кунгсгорд и Готланд. Когда Олав умрет, мы с его сыном, Бьёрном Молодым, будем на равных правах притязать на престол, и пусть свеи выберут, кто им больше нравится.

– Я очень рад, что у вас наконец-то наступил мир.

– А как у вас?

– Не так хорошо, как хотелось бы. Зимой в части моих владений… возникли волнения, и хотя мир был восстановлен, мне придется приложить усилия, чтобы полностью истребить… враждебные настроения, – сказал Олав, отчасти опасаясь, что Эйрик попросит у него помощи. – А когда это произойдет, нам нужно будет подготовить большой поход по рекам на восток, до Булгара.

– Я знаю. Я встречал твоих людей – Ингемунд Веселый, да? Он сказал, что тебе нужны опытные люди для похода. Об этом я тоже хотел поговорить. Тут все одно к одному сходится.

Хозяева дома во все глаза наблюдали за Эйриком. Он производил двойственное впечатление: человека простого, но неглупого, вроде бы миролюбивого, но в каждом его легком движении, во взгляде, будто идущем из каких-то таинственных глубин, сказывалась возможность быть опасным. Его крупные руки двигались точно и мягко, но казалось, стоит ему сжать кулак, и удар его будет сравним с ударом камнем. Олав знал, что Эйрик провел всю жизнь в борьбе, а значит, привык добиваться своего силой. И было очень важно понять – что именно он здесь считает своим? Если бы ничего, то он бы не приехал.

– Я еще прошлым летом встречал немало людей, которые были в том сарацинском походе. Они потом нанялись ко мне. Они рассказали про ваши дела, про раздор с хазарами. Мой дядя Олав предупреждал, что тебе может понадобиться поддержка. Я был у него в Уппсале на Дисаблот. Он сам меня позвал, чтобы, как он сказал, закрепить примирение.

– Вот как! Так ты приехал, чтобы оказать поддержку мне?

– Почему бы и нет, ты ведь муж моей сестры. Кого же мне поддержать, как не тебя. А здесь все хорошо сходится: у каждого из нас есть то, в чем нуждается другой. Тебе нужен отважный человек с сильной дружиной, чтобы помочь уладить твои дела. У тебя есть земли, но нет сына-наследника. Зато есть незамужняя дочь. – Эйрик повернул голову в ту сторону, где сидела на другом конце стола Ульвхильд, но увидеть ее со своего места не мог. – Если мы… станем родичами еще раз, то все устроится: я буду служить тебе и твоей земле, и, может быть, стану здесь конунгом после тебя.

По столам пробежал изумленный ропот: жители Хольмгарда и окрестностей внезапно увидели своего будущего конунга. Олаву не было еще сорока, и он, человек среднего роста, худощавый и крепкий, мог прожить еще лет двадцать, так что о преемнике для него никто особо не задумывался, кроме его жены. А госпожа Сванхейд, на десять лет моложе мужа, родила уже четверых детей и намеревалась родить еще – столько, сколько понадобится, чтобы престол не остался пустым. Обнаружив вдруг, что на место этих будущих младенцев объявился охотник – огромный бородатый детина, она онемела от изумления.

– Это как в сагах о древних временах, – первым нарушил потрясенное молчание Ветурлиди. Он тоже тут был не лишним: случись Олаву умереть завтра, его наследником стал бы младший брат. – В сагах часто рассказывается: мол, некий конунг был стар и дряхл, имел большие владения и единственную дочь, а его земли осаждали берсерки, ётуны или еще какие враги…

– Ты понимаешь, о чем я, – дружелюбно кивнул ему Эйрик.

– Э… а… – Олав, хоть и соображал быстро, не сразу пришел в себя. Никогда еще на его престол не заявляли притязаний с такой простодушной наглостью. – Ты… ты так сватаешься к моей дочери?

– Ну конечно. – Эйрик и ему кивнул, дескать, чего же тут не понять? – Я вижу, она такая красивая молодая женщина, и говорят, уже давно вдовеет. Мы как раз друг другу подойдем.

«Как медведь подойдет молодой лани», – подумала Сванхейд, но не возразила: между Эйриком и Ульвхильд разница в возрасте была та же, что между самой Сванхейд и Олавом. А за рост и силу мужчину не упрекнешь.

– Но, родич… – Сванхейд наконец обрела дар речи. – Мы надеемся, дисы пошлют нам сыновей!

– Может, и пошлют. Но если их пока нет, они когда еще вырастут и от них будет толк! Лет пятнадцать придется ждать. А от меня толк будет уже сейчас. Хоть завтра. Твой отец мне подсказал эту мысль. Так что он одобряет мое сватовство, не сомневайся.

Можно предположить, что Олав мысленно пожелал дорогому тестю разных веселых плясок с троллями, чтобы те долго катались на нем верхом, а в конце съели заживо. Замысел понять было нетрудно: чтобы вернее избавиться от беспокойного родича, Олав-тесть и его сын послали его за море, дав хорошую приманку, и предоставили Олаву-зятю решать, отправить Эйрика сражаться с какими-нибудь врагами, чтобы избыть его без вреда для чести, или выдать за него дочь и тем избавить Свеаланд от его дальнейших посягательств.

Олав встретил взгляд глубоких серых глаз: те смотрели со смесью простодушия и затаенной насмешки. Нет, Эйрик был далеко не глуп. Это был его способ делать дела: сразу объявить, чего хочет, а дальше смотреть, как это будет принято. Хитрости он считал для себя слишком скучными и шел самым коротким путем, напролом.

– Ты ведь не должен давать ответ прямо сразу, – подбодрил Олава гость. – Если ты сперва хочешь испытать меня, то это законное желание. Может, ты хочешь, чтобы я что-нибудь для тебя сделал, истребил каких-нибудь твоих врагов? Или собрал дань с каких-нибудь мятежных владений? Я все это могу.

– Как приятно звучит… – пробормотала Сванхейд; каждым словом двоюродный брат умудрялся ошарашить ее заново. – Речи твои, родич, будто сладкий мед…

– Я знал, что мы столкуемся, – со спокойным удовлетворением ответил Эйрик.

– Э, погоди! – Олав опомнился. Впервые в жизни у него возникло чувство, что он, сидя на собственном престоле в собственной гриднице, не управляет ходом событий. – Мы еще не решили… Моя дочь… Она не слишком расположена к замужеству. Если ты сумеешь уговорить ее, то я не стану возражать.

Может, Олав недостаточно обдумал эти слова: в Эйрике было нечто такое, что направляло все по его воле, даже когда он молчал. Но Олав был уверен, что в отвращении к браку с кем бы то ни было Ульвхильд превзойдет даже упрямую великаншу Герд[52]52
  Герд – дочь великана, красавица, покорившая своим видом Фрейра, но не пожелавшая сразу отвечать на его страсть, и ее пришлось долго уламывать и запугивать, прежде чем она назначила Фрейру свидание через девять ночей.


[Закрыть], поэтому «уговорить Ульвхильд» и было самым невозможным делом.

– Ульвхильд, что ты об этом думаешь? – Сванхейд повернулась к падчерице.

Ей было очень любопытно, что ответит на это валькирия Хольмгарда.

– Да, да, очень хочется знать, что ответит Ульвхильд! – подхватил Альмунд.

Ульвхильд, когда все взоры обратились на нее, не сразу подобрала слова. Притязания на ее руку, изложенные так просто и внезапно, заставили ее растеряться; она не верила своим ушам. Не смеется ли над нею этот рыжий «морской конунг»? Он думает, что может вот так явиться, как снег на голову, и заполучить ее, да и владения ее отца в придачу?

– Я… – начала она, но осеклась. – Ты ду…

Она хотела говорить и не могла; она вроде бы закашлялась, но вскоре стало ясно, что ее душит смех. Повисла неловкая тишина; все в гриднице смотрели на Ульвхильд, а она пыталась подавить веселье, отлично понимая, как оно неуместно. Зрелище было удивительное; уже года полтора никто не видел, чтобы Ульвхильд смеялась. Правда, этот смех был больше похож на рыдание, и, стараясь успокоиться, она вытерла слезы с глаз.

– Выпей воды! – Сванхейд протянула ей чашу.

Ульвхильд взяла и чуть не пролила воду на платье; у нее дрожали руки.

– Прости, – суховато сказал Олав Эйрику. – Это большая неожиданность для нас, как ты понимаешь, и для моей дочери особенно.

– Не беда, – невозмутимо ответил тот. – Всякая женщина волнуется, когда к ней сватаются.

– Ты… должно быть… – начала наконец Ульвхильд, когда к ней вернулся голос. – Ты, Эйрик, должно быть, мало знаешь обо мне.

– Отчего же мало? – Эйрик сидел, повернувшись к ней и опираясь локтем о стол, чтобы лучше видеть невесту. – Я в Бьёрко немало слышал о тебе. О том, что ты была замужем за сыном одного южного конунга, но тот год или два назад погиб в сражении. Это хорошая смерть, ее нечего стыдиться.

– Мой муж, Грим конунг, был убит подлым образом, хазарами, хотя они давали нашему войску обеты мира. Я дала клятву не выходить замуж, пока мой муж не будет отомщен.

– Так я могу это сделать. Укажи мне виновного.

– Виновным следует считать хакан-бека в Итиле, но за то подлое нападение уже было отомщено, – также суховато ответил Олав. Осознавая, как далеко заходит дело и как трудно будет сдать назад, он несколько помрачнел. – Требовать второй мести – это уже слишком…

– Так в чем же затруднение?

– В том, Эйрик, что никто из тех, кто желает получить меня, не остается в живых надолго, – торжественно и грустно ответила Ульвхильд. – Мой муж был убит в первом же своем походе, хоть и покрыл себя славой. Тогда я, хоть и не было у меня большого желания, пообещала выйти за Годреда сына Альмунда, обещавшего отомстить за Грима. И он отомстил, но сам был убит в бою. Я будто валькирия – тот, кто желает моей любви, обретает смерть.

– Но оба эти человек погибли славной смертью?

– Да, уж в этом нет сомнений.

– Не так уж это и плохо. Они уходили в бой с надеждой на счастье и в смерти обретали славу.

– Ты, Эйрик, желаешь такой славы? – Ульвхильд даже немного наклонилась к нему. – Надежды, за которую придется заплатить жизнью?

Эйрик немного подумал.

– Не в моих привычках уклоняться от боя. Если это будет битва с судьбой… может быть, моя удача победит? У меня, знаешь ли, сильные дисы.

– Я вижу, ты мужчина, что не боится действовать! – воскликнула Сванхейд, не зная, восхищаться его отвагой или дивиться безрассудству.

– Это многим известно. Нашим родичам в Свеаланде тоже.

Олав еще раз мысленно послал к троллям родичей в Свеаланде. Чем дальше, тем яснее он представлял себе чувства своего тестя Олава, который жаждал услать племянника подальше. Почти не двигаясь и мало говоря, тот будто опутывал гридницу и людей в ней чарами, набрасывал невидимую сеть, и то, что вчера показалось бы безумием, теперь выглядело разумным и возможным.

– Ты готов обручиться со мной, хотя знаешь, что это может стоить тебе жизни? – Ульвхильд с недоверием смотрела на столь отважного жениха.

Причем он видел ее впервые, и в его спокойных, проницательных серых глазах не было ни единой искры любовной страсти. Правда, и равнодушными их нельзя было назвать: за Ульвхильд он как будто видел нечто большее, для чего сама Ульвхильд была лишь средством.

– Я готов. – Эйрик перевел взгляд на Олава. – Скажи, Олав конунг, какое дело ты желаешь поручить мне.

Олав переглянулся с женой. Оба они были людьми умными, и их не так-то легко было сбить с толку. Но теперь каждый будто спрашивал другого: я не сплю? Все это мне не мерещится?

– Ты, Эйрик, – медленно и внятно начал Олав, – берешься исполнить любое мое поручение, чтобы в награду получить руку моей дочери?

– Ты все правильно понял.

– Ты, Ульвхильд, согласна выйти за Эйрика, если он исполнит мое поручение? – Это второе изумляло Олава куда больше первого.

– Если он выполнит порученное и вернется живым… – Ульвхильд слегка повела плечом. – Я его предупредила, и никто не скажет, будто я обманом заманила достойного человека на гибель. Ведь так?

Она окинула взглядом ряд изумленных лиц за столом.

– Ведь так, Свенельд? – Ульвхильд вдруг вспомнилось, как прошлой зимой, на йоль, Свенельд назвал ей условия, на которых его брат возьмется за ее месть. – Люди не упрекнут нас?

– Так. Если Эйрик совершит нечто, равное нашему походу на Упу, мой брат в Валгалле не будет в обиде, пусть даже обещанное ему достанется другому.

– Вот как все хорошо! – пробормотала Сванхейд. – Даже мертвые не в обиде!

– Так чего же ты, Олав, от меня хочешь? – спросил Эйрик.

* * *

Прямо сейчас Олав не мог ответить на этот вопрос. Еще несколько дней ушло на обсуждения. Раньше Олав не намеревался предпринимать новых походов в Мерямаа до наступления зимы, но теперь все переменилось. Полгода содержать дружину из трех сотен человек, которые ничего не будут делать, было бы слишком накладно и хлопотно.

– Да почему не сейчас? – говорил Свенельд, весьма близко к сердцу принимавший усмирение мятежной Мерямаа. – Туда можно дойти и на лодках. Будет волок между Мстой и Мологой, но тамошние словене еще зимой рубили деревья для гатей, мы на обратном пути видели – они сделали много. Сейчас земля уже подсохла, путь накатан, где мы зимой обозами ездим. Останется положить бревна на топкие места. Нападать на нас там некому – это ж не степи при Ванаквисле, буртасы там табунами не носятся. Оставлять охрану при лодках будет ни к чему, можно каждую волочь силами двух дружин, потом возвращаться за второй. Возьмем у словен лошадей – сколько найдется. Так весь волок можно пройти дней за пять.

– Клади десять! – предостерег более осторожный Бергфинн. – На руках больше роздыха в день не пройти. С лошадьми – двух.

– Да пусть и десять дней, до конца лета времени хватит. А меря сейчас нас не ждет. Можно войти, занять Арки-Вареж, привести все роды к покорности, взять со старейшин клятвы, и пусть Эйрик живет там до зимы. А зимой соберет дань. Дальше видно будет. Может, он вернется, а может…

– Я думаю, было бы разумно оставить его там, – сказал Олав. – Хотя бы на те несколько лет, которые нам понадобятся на улаживание дел с Булгаром…

– Я бы тебе посоветовал рассчитывать на то, что дружину нужно будет держать там постоянно, – добавил Ветурлиди. – Теперь вся земля мери – Серебряные Поля, ведь через нее мы будем получать серебро и прочее. И меря еще не раз попытается сбросить узду, и другие могут пожелать завладеть этой землей. Нам нужна уверенность, что больше хазары даже носа туда сунуть не посмеют. Сильная дружина там лишней не будет. И если она обеспечит полный сбор дани и безопасный торговый путь, то и содержание свое оправдает.

– Хотелось бы мне, чтобы со мной пошел кто-то из твоих людей, конунг, – сказал Эйрик. – Я ведь совсем не знаю тех краев: ни дорог, ни людей, ни их языка и обычая.

– Думаю, сыновья Альмунда не откажутся к тебе присоединиться…

– Прости, конунг, но я бы не хотел, – спокойно, однако уверенно ответил Велерад. – Ты знаешь, что Тойсар – мой тесть. Если меря не примирится с тем, что в ее земле появится варяжская дружина из трех сотен человек, да еще и останется там жить, да еще и меряне должны будут ее содержать, произойдут столкновения. А мне не хотелось бы выходить с оружием против деда моих детей. Этим можно навлечь проклятье на них самих.

– Но мы надеялись, что это родство заставит Тойсара хранить с нами мир и дружбу…

– Он и хранил, пока мог. Но тогда ведь и мысли не было о том, что где-то возле Арки-Варежа появится три сотни твоих людей! Мы приходил туда в числе трех десятков и почти сразу уходили. Перемены слишком велики, мере они покажутся нестерпимыми, и едва ли все пройдет гладко. Прошу, не требуй от меня воевать с собственным тестем.

– А ты, Свенельд? – Олав посмотрел на старшего из братьев. – Тойсар ведь через брата родич и тебе.

– Он мне достаточно близкий родич, чтобы я не выходил против него с оружием, но от участия в походе я не оказываюсь. Может, мне удастся с ним договориться. Особенно если ты дашь мне две сотни копий. Это, может быть, склонит Мерямаа к благоразумию, и обойдется без крови.

– Да услышат тебя боги! – Было видно, что такой исход Олав посчитал бы за чудо.

Вокруг Хольмгарда закипела работы: всякий свободный от сенокоса и огородов трудился возле лодок, на которых войско несколько лет назад вернулось с востока. Часть из них, самые изношенные, тогда еще порубили на дрова, но, поскольку с прошлого года Олав замышлял этим летом поход на Булгар, уже были построены новые лодки. Предназначенные для речных переходов, они были невелики и вмещали человек десять-двенадцать каждая. Их требовалось заново просмолить, оснастить веслами, канатами, парусами, сходнями, черпаками, приготовить запасные мачты и рули. Отовсюду свозили припасы. Сейчас, в разгар лета, до жатвы и созревания овощей, собрать достаточно еды на пятьсот человек на месяц-другой было бы почти невозможно, но Олав еще прошлой весной нарочно ради дальнего похода велел выжечь достаточное количество леса и посеять рожь, полбу, пшеницу, горох, и весь огромный урожай первого года приберег для войска.

Тем временем нужно было решить и другое важное дело – с обручением Ульвхильд. Дочь конунга даже развеселилась, видя, к каким важным следствиям привело внезапное появление нового жениха.

– Мы обручимся с тобой сейчас, а свадьбу справим, когда будет собрана зимняя дань? – спросил у нее Эйрик, когда ближайшие цели похода между мужчинами были определены.

– Не подумай, будто я намерен уклониться от своих обещаний, – сказал ему Олав, – но я бы не советовал тебе спешить с обручением. У моей дочери был муж – он погиб. Годред только обручился с нею – и тоже погиб. Я не желаю тебе гибели, клянусь глазом Одина, я хочу, чтобы ты с успехом выполнил все задуманное и не заплатил за это жизнью.

– Но, может, здесь и нет вины госпожи Ульвхильд. Ее мужья… то есть те отважные люди искали славы, и из таких многие погибают в бою, даже не будучи связаны ни с какой женщиной.

– Может, ты и прав, но простая осторожность требует не спешить. Осторожность ведь не исключает храбрости, да, Свенельд? Лучше нам сделать так: когда дань будет собрана и привезена сюда, с этого дня Ульвхильд будет считаться твоей. И ты получишь право в любое время приехать, чтобы справить с нею свадьбу – тебе будет виднее, когда лучше это сделать. Или, может, она поедет туда к тебе? – Олав вопросительно взглянул на дочь.

– Но ведь тогда, если все выйдет, как вы задумали, и Эйрик останется жить в Мерямаа, Ульвхильд тоже придется там жить! – воскликнула Сванхейд.

В ее глазах это было примерно как переселиться в Утгард.

– И что же? – Свенельд усмехнулся, вообразив Ульвхильд в кудо возле очага из валунов. – Если наши замыслы осуществятся, госпожа, в Мерямаа жить будет ничуть не хуже, чем даже здесь!

Эйрик обдумал эти условия.

– Тогда решим так, – сказал он. – Ты, Олав, и ты, Ульвхильд, поклянетесь, что не будете искать для нее другого брака, пока не исполнится то, что ты сказал. Когда я пришлю вам дань, Ульвхильд будет считаться моей невестой, пока я не приеду за нею, или не приглашу ее ко мне в Мерямаа, или… или не погибну.

Даже Ульвхильд несколько переменилась в лице при этих словах.

– Ты, пожалуй, даже отважнее тех двоих, – вырвалось у Сванхейд, – Грима и Годреда. Ты ведь знаешь, что это обручение может принести тебе смерть…

– Я знаю, госпожа, что смерть принесет мне славу. – Эйрик слегка кивнул ей, потом перевел взгляд на Ульвхильд. – Но навстречу ей меня ведет надежда.