Текст книги "Ворон Хольмгарда"

Однажды Арнэйд увидела, как Снефрид стоит, положив руки на крышку своего роскошного ларца и закрыв глаза.

– Я не знаю, что там внутри, – сказала она Арнэйд. – Но я уверена: это сокровище большой силы, и оно способно давать и оберегать жизнь. С тех пор как оно у меня, удача сопутствовала и мне, и всем, кто мне был дорог. Я прошу богов… ты понимаешь… Я проделала слишком долгий путь… я хочу, чтобы здесь он окончился.

– Значит, ты не уедешь от нас? – Арнэйд обняла ее.

– Нет. Если Арнор захочет, чтобы я осталась…

Арнэйд была уверена: захочет.

Она видела тревогу и боль в серебряных глазах Снефрид и сочувствовала ей вдвое сильнее, оттого что решь шла о собственном брате Арнэйд; но всей глубины этой тревоги она не могла понять. Когда-то, почти год назад, Снефрид давала обещание вернуться в Свеаланд, если не найдет мужа; Ульвара она не нашла, но в тот же вечер, когда она об этом узнала она поняла, что нашла кое-кого другого, и мысль об этом мешала ей обратить свои взоры назад…

…Снефрид ясно помнила тот вечер, когда обоз наконец прибыл в Силверволл, Свенельд высадил ее, замерзшую, из саней и повел в дом, где живет местный хёвдинг. Когда Арнор подошел к ней, она, еще толком не понимая, кто это, была поражена мыслью: какой красивый парень! Вроде ничего особенного, но с первых же взглядов на него ее душу заполнило теплое чувство доверия и расположения. Одним своим присутствием он поддерживал ее, когда она узнала, что Ульвар погиб, а перед тем завел другую жену, то есть Снефрид вовсе и не ждал. Как ей упорно предрекали, а она так же упорно не хотела верить…

И вот в доме настала тишина: Свенельд и его люди ушли ночевать куда-то в другое место, хозяева разошлись по своим спальным местам. Арнэйд залезла на полати над нижним помостом, призывно помахала Снефрид рукой, но та лишь кивнула и осталась сидеть: она еще не узнала самого главного.

– Мы шли по реке, по льду, – вполголоса, чтобы никому не мешать, рассказывал Арнор. – У нас полона было с полтора десятка, три коровы, коз и овец десятка два. Река там очень широкая, с одного берега другой еле видно. Мы шли ближе к низкому берегу, чтобы нас не могли с высокого обстрелять…

Сначала они сидели напротив друг друга, разделенные низким очагом, где слабое пламя перебегало по головням, но, когда Арнэйд забралась по лесенке наверх и задернула занавеску, Арнор пересел к Снефрид и теперь сидел с нею бок-о-бок. Иногда он слегка касался ее плечом, и это отвлекало ее от того, что он говорил. Глядя в низкое пламя, Снефрид старалась сосредоточиться, но невольно вслушивалась в голос Арнора – когда он говорил тихо, тот казался более низким, чуть хриплым, и это словно щекотало Снефрид где-то рядом с сердцем. Каждый раз как он слегка менял положение, ее заново пронзало ощущение его красоты; она воспринимала эту красоту не глазами, а словно всем телом, и от этого делалось тепло и сладко. Такой высокий и притом изумительно сложен, широкие плечи, тонкий пояс, ноги для такого роста не слишком короткие и не слишком длинные. Если он брал из кучи на полу колотое полешко, чтобы подбросить в очаг, она невольно следила за его рукой, за тем, как движутся его лопатки под серой шерстяной рубахой. Ей хотелось прикоснуться к его руке – ощутить ее тепло и прислушаться к нему, дать ему проникнуть в свою кровь… Эти чувства для Снефрид были совершенно новыми, и она, изумленная этим, сидела притихшая и даже чуть оробевшая. Это она, которую, казалось бы, после ночной встречи с Одином-Бурым на уединенном островке прошлым летом ничто, касавшееся мужчин, уже не могло удивить.

– Ну, и нас обстреляли с ближнего берега. Стрелков было десятка полтора – не так много. У меня две стрелы в щите засели, а там уж мы сами на них погнали. Они – в лес. Их на самом деле больше было – двумя частями сидели, я потом сообразил. Первая часть вот здесь ближе, – Арнор длинной щепкой провел по полу перед очагом, будто рисуя берег неведомой восточной реки, – они нас пропустили, себя не выдали. А как мы их миновали, вот здесь вторые, – он потыкал щепкой в пол, – нас обстреляли. Мы на них отвлеклись, стали их от берега отгонять, втянулись в лес, а в это время те первые показались, быстро догнали обоз и стали пленных освобождать. А мы и не сразу их увидели, только когда тех первых отогнали и к реке вернулись. А там уже половина разбежалась. Я за двумя погнался, шагов на сорок или пятьдесят от своих оторвался, а тут мне ка-аак вдарит стрелой в башку! – Арнор слегка засмеялся и покрутил головой. – С коня кувырком, но даже не заметил, как упал, оглушило меня. Очнулся – лежу мордой в лед, морды не чувствую, в глазах пятна… Кое-как сел, пытаюсь понять, что со мной – а у меня из головы что-то торчит!

– Что-то торчит? – Снефрид беспокойно засмеялась, не понимая, о чем он. – Из головы?

– Ты не поверишь! – Арнор повернулся к ней, и жадный, недоверчивый, изумленный взгляд Снефрид встретился со взглядом его широко раскрытых, весело блестящих глаз. – У меня стрела в шлеме торчала. Я не сразу понял. Снял шлем – смотрю, ётунова кочерыжка, я рогом обзавелся! Древко обломано – сломал, видно, об лед, когда с коня падал. А наконечник так и сидит. Хотел его вынуть – не смог. Только чувствую – волосы вроде мокрые, – он коснулся своих волос чуть выше виска, слева. – Шлем пробил, подшлемник просадил, слава асам, железо у них плохое, болотное, а у меня шлем хазарский, получше. Кожу только расцарапал.

– О боги, не может быть! – Снефрид дрожала от изумления и волнения.

– Да вот смотри! – Арнор вдруг взял ее руку и прижал кончики пальцев к своей голове. – Пощупай – там шрам остался. Арно говорит, его видно.

Он наклонил голову, чтобы она могла посмотреть. Ее руку он не выпустил, и от этого Снефрид пронизывало разом волнение и блаженство. Ее пальцы ощущали тепло его темно-русых волос, его голова была прямо перед ее лицом, так что она даже ощущала его запах – обычный запах молодого, здорового мужского тела, и все это так захватило ее впечатления, что она не могла разглядеть маленький шрам под волосами.

– Слишком темно, – прошептала она. – Я потом посмотрю, днем.

Арнор выпустил ее руку и выпрямился. Посмотрел на нее, будто слегка озадаченный.

– Я… не слишком… – Он вдруг смутился и отвел глаза. – Прости, если я… – Он кивнул на ее руку, уже лежащую на коленях, намекая, что повел себя слишком вольно. – Я не… не привык… плохо умею обращаться с женщинами.

– Да ну! – Снефрид тихо недоверчиво хохотнула: в свободных, естественных повадках Арнора не было и следа неловкости, свойственной тем, кто дичится женщин.

– У нас тут нет… я мало имею дела с чужими женщинами, разве что к Арно подруги забегут поболтать… А так я все больше с нею, привык, вот и с тобой, как с ней… Извини, если я что не так…

Видно было, что Арнор привык тесно общаться с сестрой и теперь невольно перенес эти привычки на Снефрид, но это ей понравилось. Она вспомнила, что рассказывал о нем Свенельд. Несколько лет назад Арнор сватался к девушке знатного мерянского рода, но она убежала из дома с самим Свенельдом, чтобы выйти замуж за его младшего брата. Эта сага была одной из первых, которые рассказали ей в Хольмгарде, и Снефрид почти забыла ее, но теперь взглянула на те события другими глазами. Тот жених, от которого Илетай сбежала, был ничем не хуже того, какого она предпочла. И сейчас Снефрид испытала совершенно новое чувство – яркую радость, что Илетай решила именно так. Но, возможно, с тех пор он сомневается в своей способности нравиться женщинам. Снефрид хотелось заверить его, что это напрасно, но она лишь улыбнулась:

– Так чем все кончилось там, на реке?

– А! Драка еще шла, но полон уже почти весь разбежался. Две какие-то девки остались на виду, у самой опушки, и Ульвар с Кеденеем за ними гнались. Я коня поймал и к ним. Там какой-то ёлс, нет, вру, двое. Ульвар с Кеденеем на них, они копьями отбиваются, пока те девки в лес бегут. Я к ним скачу и вдруг вижу – Ульвар падает. Там сбоку в кустах кто-то из них оставался, за ветками было не видно. Выстрелил – прямо ему в шею стрела вошла, – Арнор показал на собственной шее, как прошла стрела, и Снефрид содрогнулась. – Тут, как говорится, перевязок не требовалось. Умер он мгновенно. Даже крови на снегу почти не было. На этом все там и кончилось. Кеденей его поднял и на сани положил. Потом в яле мы его в холодную клеть перенесли. Решили, пусть полежит, благо морозы, отвезем домой и здесь жене отдадим… ну то есть Кеганай. Они с Кеденеем потом ему сделали костер, прах в горшок собрали, но еще не хоронили, до весны оставили. Ты сможешь, если еще будешь у нас…

Он запнулся, вообразив сразу двух жен покойного, провожающих прах в могилу, а к тому же задался вопросом, будет ли Снефрид здесь весной. Если тут нет Ульвара и нет для нее никакого наследства, что ей, собственно говоря, здесь делать?

Накатил испуг – неужели она исчезнет, как и появилась, побудет два-три дня и растает, словно сон? Сердце оборвалось, потянуло взять ее за руку, чтобы удержать.

Снефрид подумала о том же.

– Глупее ничего невозможно придумать! – искренне вздохнула она. – Проехать через половину света, через море… и вместо мужа найти прах в горшочке! Я, наверное, кажусь вам ужасной дурой!

– Ну что ты! – Арнор слегка засмеялся над этим предположением. Снефрид заметила, что вокруг рта у него появились тонкие складки, и все продолговатое, худощавое лицо сделалось еще более обаятельным. – Ты же не могла знать, что так получится. Это его судьба.

– Ну, если не дурой, то неудачницей.

– Ты совершила такое, о чем никакой другая женщина даже не подумала бы.

– Другой женщине не дали бы поступить так безрассудно, но, видишь, я осталась совсем одна!

– У вас больше нет родни?

– Ни одного человека. У меня была тетка, сестра матери, но она умерла незадолго до… Ну, знаешь, – Снефрид зашептала, Арнор придвинул к ней голову, чтобы ничего не пропустить, и от этого у нее снова оборвалось что-то в животе, – это она виновата.

– Тетка? – Арнор вскинул на нее глаза.

– Да. Она… не то чтобы прокляла меня… но предрекла мне… потому что я не захотела… принять то, что она желала мне передать. И она сказала, что мне придется бежать… бежать, как оленихе от собак, до самого края света. Я поначалу не поверила. Но вот… – Снефрид окинула взглядом дом, высокую кровлю, черную от дыма, низкий очаг из валунов.

– И вот ты здесь. – Арнор накрыл ее руку своей. – У нас тут самый край света и есть.

– Значит, я на месте? – серьезно спросила Снефрид, глядя ему в глаза и погружаясь в их бесконечную глубину, отчего делалось и жутко, и радостно.

– Да, – почти беззвучно ответил Арнор, на миг опустив веки. – Дальше только Утгард.

Они помолчали, глядя друг другу в глаза; Арнору очень хотелось ее поцеловать, и он боялся, что ее потрясенный взор прочтет это желание в его глазах. Тишина и густая полутьма в доме словно подталкивали к безрассудствам, но он помнил, что с этой женщиной, которая сейчас кажется такой близкой, еще сегодня утром он не был знаком.

– Совести у меня нет. – Арнор отвел глаза и поднялся, одновременно поднимая за руку Снефрид. – Женщина ехала через весь свет, а я не даю ей отдохнуть. Пойдем спать.

Он осторожно отодвинул занавеску у полатей и кивнул:

– Залезай. Туда, к стенке.

Он подставил руку, и Снефрид, опираясь на нее, осторожно поднялась по лесенке. С краю лежал пустой тюфяк с подушкой и одеялом, в середине Арнэйд спала крепким сном, за нею, у стены был приготовлен еще один тюфяк со всем прочим.

– Устраивайся там, я не буду смотреть, – шепнул Арнор.

Снефрид залезла, на четвереньках пробралась на свое место, сняла башмаки, отстегнула наплечные застежки и кое-как выползла из хангерока – сидя это делать весьма неудобно, но раздеваться, пусть даже частично, на глазах у чужого парня для первого вечера было бы уж слишком смело. Оставшись в шерстном платье и чулках, она положила чепчик рядом с подушкой на случай, если ночью замерзнет голова, и натянула на себя одеяло из беличьих шкурок.

Какое наслаждение было вытянуться на мягком тюфяке, на свежей подушке, в тепле, тишине, в укромном углу, в полной безопасности! Каждая мышца и косточка у Снефрид застонали от радости. Тихонько скрипнули доски – Арнор пролез на свое место, ближе к краю. Не отводя глаз, Снефрид смотрела, как он быстрыми привычными движениями стягивает верхнюю рубаху.

– А турсы ночью не придут искать себе поживы? – шепнула она, чтобы не таращиться на него просто так.

– Если придут, то наткнутся сперва на меня. Я им рога-то пообломаю.

Снефрид замолчала и закрыла глаза. Рядом с нею беззвучно дышала во сне Арнэйд, но Снефрид невольно прислушивалась к дыханию Арнора. Его присутствие было ей приятно, хотя и не давало расслабиться.

Ульвар! Если бы все прошло, как она ожидала, то сейчас она лежала бы в постели с Ульваром. Снефрид не могла этого представить. Но Ульвару теперь служит постелью горшок, и она туда не поместится.

Лежа с закрытыми глазами, Снефрид вглядывалась в собственное сердце.

Ульвар погиб – она хоть немного горюет по нему? Разумеется, она не желала ему смерти и была бы рада найти его живым. Пусть у него эта Козадай, или как ее там, эта его мерянская жена, пусть он, взяв другую, по сути отказался от Снефрид – не потому, что разлюбил, а потому что считал, что судьба развела их навек. Снефрид не могла и упрекнуть его за это решение – Ульвар часто бывал неразумен, но в этом случае рассудил здраво. И для нее он сделал все, что мог сделать – передал ей весть, чтобы она считала себя свободной. Будь он жив – он был бы изумлен, и рад, и смущен, и горд тем, что она проделала ради него такой путь… Нет, сейчас она не лежала бы с ним в постели – эта постель занята другой женой. Но Ульвар и тогда не унывал бы и подбадривал бы их обеих, обещая что-нибудь придумать… Снефрид едва не фыркнула вслух, воображая, что такое тут можно придумать. Уж делить своего мужа с мерянкой она точно не стала бы.

Мерянка Козадай, или как ее там! А она уж чего только не выдумывала, пока ждала его: что он стал начальником кейсаровой стражи в Грикланде и женился на дочери какого-нибудь архонта, или что его похитила великанша и погрузила в колдовской сон… «Ульвар не променяет меня на другую, – уверяла Снефрид когда-то отца, – он не такой!» Она не упрекала бывшего мужа, но еще раз убедилась, как глупы все попытки предсказать, как поведет себя человек, даже если ты его хорошо знаешь.

Ведь ее предупреждали: Всеотец не проигрывает. Не сумев ее остановить на пути, Один сделал сам путь бессмысленным. Но у Снефрид не было ощущение проигрыша. В конце пути она нашла не пустоту. Она нашла… Большие, блестящие отсветом огня глаза Арнора снова встали в ее памяти, и от их пристального взгляда ее наполнило блаженство.

Арнор на своем месте осторожно перевернулся с боку на бок. Еще не спит. Может, он женат, пришла запоздалая мысль. Найдется множество причин, почему его жены сегодня вечером тут не было. Но Свенельд о ней не знал, а если бы Арнор женился за время их разлуки, Свенельду стали бы об этом рассказывать, и она тоже услышала бы. Нет, будь он женат, он не смотрел бы на нее такими глазами – как будто вся его прежняя жизнь была нужна только для того, чтобы рассказать о ней Снефрид. У них не могло бы возникнуть это удивительное, упоительное чувство взаимного доверия, как будто это к нему, Арнору, она ехала через полсвета, а он ее ждал. Упоительное чувство душевной близости с тем, кого узнала сегодня впервые, бескорыстный восторг от одной мысли, что такой человек есть на свете, блаженство смотреть в его глаза, привязанность, нежность, робкое влечение… Все то, с чем она в своих странствиях еще не встречалась.

Она преодолела множество превратностей и опасностей, чтобы добраться до края Мидгарда и здесь… влюбиться? После всего, что она пережила за последний год? Эта мысль приводила Снефрид в изумление, а за ним шло ликование. Она совсем не знает Арнора сына Дага, но стоило только вспомнить его лицо, как ее охватывало ощущение красоты, хоть по общепринятым меркам он, пожалуй, не был так уж красив. И возникала убежденность: нет, не напрасно она проделала этот путь – на край света, до самого Утгарда, как ей и было предсказано. Владыка Павших лишил ее встречи с Ульваром, но Невеста Ванов, его вечная соперница, нашла способ наградить ее за верность их общему пути. Ведь Фрейя никогда не сдается…

* * *

Но вот пришло новолуние, миновали самые темные в году сорок дней. Когда луна станет полной, наступит месяц гои, как его называли на Севере, и придет Дисатинг – весенний праздник в честь дис. Уже пора было готовиться к нему, ставить пиво, но у Арнэйд опускались руки при мысли, что придется отмечать праздник, готовящий приход нового лета, без братьев. Как в те две долгие, унылые зимы, когда они были на Хазарском море, а Даг в эти дни, когда в Северных Странах приносят жертвы «за победы конунга», просил у богов побед и удачи для сыновей.

– Едут, едут! – закричали однажды под вечер. – Это наши! Это Арнор!

Бросив все дела, женщины Силверволла побежали к воротам. Был теплый вечер конца зимы, когда влажный запах талого снега бьет в голову сильнее медовухи, и душа, съежившаяся за зиму, рвется расправить лепестки, как цветок. По тропе вдоль Медвежьего ручья приближался конный отряд. Стоя в толпе женщин, Арнэйд и Снефрид с замиранием сердца считали всадников. Досчитав лишь до пяти, Арнэйд узнала в одном старшего брата и схватила Снефрид за руку:

– Вон он! Арни!

Снефрид, чье знакомство с Арнором продолжалось считанные дни, еще не умела узнавать его издалека.

У четверых позади седла сидели женщины.

– Да они с полоном! – воскликнула Гисла.

– Видно, те, из Келе-бола! – заговорили женщины.

– И мой внук с девкой! – всплеснула руками Вефрейя.

– А Кеденей везет овцу! Вон у него позади седла!

– Кеганай, почему твой брат везет овцу, когда у всех девушки?

В толпе засмеялись беспокойным смехом – с тревогой, с облегчением. Всадников было двенадцать, и над кучкой женщин повеяло надеждой, что свои все целы.

Вот они под радостные крики въехали в ворота. Арнор поднял руку, приветствуя сестру и Снефрид. Вслед за ним и Виги они направились к Дагову двору. Когда подошли, оба брата уже спешились, и Арнэйд первой подошла их обнять. Одного, второго, торопясь ощутить холод кожухов и плащей, запах ремней, конского пота, дыма, запах усталого мужского тела – самая сладкая и желанная смесь запахов для женщины, которая долго ждала. Торопливые, неловкие поцелуи холодных сухих губ, хриплый голос, задающий первые вопросы, все ли дома хорошо, волнение и смятение после долгой разлуки. Пристальный взгляд в глаза – ты ли это? Тот ли, какой уходил? Или другой?

– С вами все хорошо? Вы не ранены?

– Мы уже знаем о ваших делах. Тойсар нам передал вести.

Виги таращил изумленные глаза на незнакомую молодую женщину, которая стояла рядом с его сестрой с таким видом, будто тоже здесь живет. Конечно, он знал о Снефрид – люди Свенельда не раз успели рассказать, что привезли в Силверволл путешественницу с серебристыми глазами, и намекнули, что его брат успел с ней особенно крепко подружиться. Но одно дело – слушать, а другое – видеть перед собой женщину, которая и впрямь будто вышла из сказки, рассказанной зимой у очага.

Арнор остановился перед Снефрид, но поцеловать ее не решился. Он знал ее три дня, а вспоминал потом много больше и под конец уже не был уверен, что она ему не приснилась. И вот она стоит перед ним – яркие пятна румянца на белом лице, блеск серебристо-серых глаз, а черты лица от волнения кажутся более жесткими, менее красивыми, чем обычно, но это же убеждает, что она, дева зимы, – не видение.

– Идемте в дом! – потянула братьев Арнэйд. – Веденга, займись лошадьми.

В доме Ошалче вышла навстречу пасынкам – с серебряным ковшом пива и миской лепешек, встречая их, как дорогих гостей. Даг обнял сыновей, глубоко вздыхая от облегчения.

– Я уже знаю, – тоже сказал он. – Говорят, вы разорили Келе-бол… начисто?

– Свенельд сказал: никто не будет рассказывать, что бросил вызов власти Олава, отказался платить дань и после этого остался в живых. – Арнор слегка развел руками.

– Ати, ты бы видел, как он разил их верхом, с коня! Они подумали, что это керемет Синего камня – кричали, мол, Канде-ку-керемет!

– Я и есть Камень! – намекая на свое прозвище, Арнор постучал себя по голове, где прятался под волосами маленький шрам от стрелы. – А Хравна-кузнеца мы в горшке привезли.

– Что? – удивился Даг, а потом сообразил. – Кугу Юмо! Неужели вы…

– Не мы. Видно, хазары его со зла зарубили перед самой битвой, когда он отказался против нас воевать. Топором меж лопаток. Свенельд не велел тело там оставлять – все-таки свой человек. Надо прах в Арки-Вареж переслать. У него же дочь осталась.

– Умывайтесь, мы сейчас подадим… – К ним подбежала Арнэйд. – Вы хотите есть или сначала мыться?

– Сначала мыться, потом есть, а тем временем баню топить.

– Латуган, Идави! Бегом топить баню!

Пока братья раздевались и умывались, Арнэйд со служанками собирала на стол. Снефрид поливала им на руки над лоханью; Арнор глянул на нее и улыбнулся, осознавая, что мечта его сбылась – он вернулся и снова видит ее.

Арнэйд вынула из ларя чистые сорочки, чтобы за столом братья имели приличный вид. Проходя мимо стола, она, переполненная радостью, наклонялась, обнимала каждого сзади и целовала в жесткую щеку. Снефрид понимала, что неприлично показывать перед хозяевами свои чувства к одному из сыновей, и того же сделать не могла, но, проходя за спиной у Арнора, коснулась его плеча, давая знать: я здесь. Арнор накрыл ее руку своей и откинулся назад, прижимаясь к ней плечом. Ради этого он уезжал, и ради этого вернулся.

Вечер этот затянулся: еще пока сыновья были в бане, к Дагу пришли Торфинн, Рунольв и другие, кто не был в этом походе и хотел от участников услышать, как все прошло. Хотя все свои вернулись живыми и даже с добычей, вести были весьма дурные. Гибель одного из важнейших мерянских гнезд не могла пройти без последствий; Тойсар в Арки-Вареже, хоть и не любил Аталыка – между ними издавна велось соперничество, – не мог обрадоваться такому жестокому раздору между русами и мерянами. Вся Мерямаа обеспокоилась, слухи о причинах столкновения ходили самые разные, причем невыгодные для русов. Никто не знал, чего теперь ждать, но хорошего не ждал никто.

Ближе к полуночи наконец разошлись последние гости, толковавшие с Дагом и Арнором вполголоса у очага. Ошалче уже уложила детей и задернула занавесь у нижнего помоста. Молодые женщины тоже исчезли, занавесь у полатей была закрыта. Предвкушая долгожданный отдых – в тепле и безопасности собственного дома, на своем собственном мягком тюфяке, – Арнор поднялся по лесенке, просунул голову за занавеску… и обнаружил там всего два расстеленных тюфяка: свой и Снефрид.

При его появлении она обернулась.

– А где эти двое? – шепнул Арнор, проползая к ней.

– Они ушли спать в кудо. Сказали, что их слишком утомляют эти бесконечные разговоры. И мы здесь не поместимся вчетвером.

На четверых и правда места было мало. Арнор мысленно отметил: какая же у него прекрасная сестра, что забрала с собой Виги, а не Снефрид. Ничего больше не сказав, он пролез под одеяло, придвинулся к Снефрид, обнял ее и прижался к ней сзади, уткнувшись лицом в ее волосы. Наслаждение от ее тепла пронизывало его до последней жилочки.

Она накрыла его руку своей, и какое-то время они лежали не шевелясь, глубоко дыша, привыкая к близости друг друга, но в такие мгновения это привыкание не успокаивает, а совсем наоборот. Потом Снефрид повернула голову и нежно поцеловала его в губы. Они словно поменялись местами: теперь не хозяин дома должен был пустить к себе в постель гостью из зимней тьмы, чтобы снять с нее чары, а она, невеста медведя, должна была набраться отваги принять в объятия хищного зверя, вышедшего из жестокой круговерти войны и дальней дороги, чтобы этой близостью вновь приобщить его к миру людей. Эти чары работают в обе стороны. И Снефрид, женщина очень мудрая, знала: именно сейчас, оставив смерть позади, Арнор с необычайно силой жаждет ощутить себя живым.

Он торопливо отвечал ей, движимый не только любовным голодом, томившим его с первых мгновений их знакомства, но желанием скорее закрепить их единение с этой удивительной женщиной. Казалось, это единение существовало изначально, задолго до того как они впервые увиделись; он стремился к слиянию с нею, словно к возвращению домой. Ее руки уверенно проникали под его рубаху и скользили по спине, вливая в кровь ощущение счастья, и Арнор торопливо избавился от всей одежды, испытывая восторг от самой мысли, что отдается ей в руки целиком, как есть. По ее смелым ласкам он чувствовал, что она тоже считает его своим и это решено; она жаждала владеть им целиком, открыто и без колебаний предлагала ему себя, будто они уже были женаты. Обоих наполняло острое чувство счастья обладания тем, кого считаешь лучшим на свете, без малейших сомнений, что другое могло быть желанее.

– Ты же не уйдешь утром обратно в Альвхейм? – шептал Арнор, склоняясь над нею и прижимая ее спиной к тюфяку, будто надеялся весом своего тела удержать деву альвов от исчезновения.

– Нет, не уйду, – выдохнула она, движеним бедра предлагая ему не медлить. – Мне предсказано… что я останусь там, где найду себе якорь…

– Якорь?

– Да. А ты – Камень… значит, ты мой якорь и есть[47]47
  В древности якоря делали из больших камней.


[Закрыть]…

* * *

– А я, чтобы вы знали, тоже едва не женился, – бормотал Виги, устраиваясь на нижнем помосте в кудо.

Они с Арнэйд притащили сюда свои постели и переместили двух служанок на полати над головой, а сами улеглись на лучших местах нижнего помоста, поближе к огню.

– И кого же я должна была принять в невестки? – не шелохнувшись, спросила Арнэйд.

Ее уже ничего не могло удивить.

– Илику, Тойсарову вторую дочь. Я обещал ее похитить, потому что она боялась, что ее выдадут за хазарина. Но мы возвращались другой дорогой.

– Бедная девушка! – Арнэйд посочувствовала такому разочарованию.

– Но половину своего обещания, можно считать, я выполнил. Бояться ей больше нечего: ни одного хазарина, пригодного в женихи, на двадцать переходов в любую сторону больше не найдешь.

– Был бы ты девушкой, знал бы: в таких делах половины обещания мало!

Утром все снова сошлись в избе Дага. Арнэйд и Снефрид принесли козий сыр и простоквашу из коровьего молока, куда был намешан мелко истолченный овес, Ошалче испекла лепешки.

– Арни! – сказал наконец Даг, пока все молча ели. – Сдается мне, что пора готовить «медвежий башмак». Это верно?

– Это верно. – Арнор поднял на него глаза, но тут же опустил, несколько стесняясь своего слишком счастливого вида. – Ты ведь сказал, что даешь нам волю в выборе жен. Я выбрал Снефрид.

– Тебе стоило бы сказать твоему отцу, что я не бедная невеста, – добавила Снефрид, скромно улыбаясь Дагу. – От продажи старого хозяйства у меня осталось еще четыре сотни серебра, не считая платья и украшений. И хотя у меня нет совсем никакой родни, никто не сможет вас попрекать, что вы подобрали какую-то бродяжку!

– Все равно уже пора ставить пиво для Дистинга. Ждать до осенних пиров, я думаю, ты не захочешь?

– Не стоит откладывать. Ты знаешь, ати… что никто не знает, что всех нас ждет к весне, к лету, к новой зиме! – Арнор встал и положил сзади руки на плечи сидящей Снефрид. – Я хочу, чтобы мы скорее, пока все мирно, достали и «медвежий башмак»… а если дадут боги, то и Бьярнхединов пояс!

– А я, что бы знали… – горячо начал Виги. – У себя дома женятся только авимаи[48]48
  Авимай – маменькин сынок.


[Закрыть]! Чтобы к ним невеста сама пришла! – Он бегло подмигнул Снефрид, давая понять, что этот выпад направлен не на нее, и гордо заявил: – А я буду жениться, как приличный человек!

– Что? – Арнор в изумлении взглянул на него.

Неужто его шоля считает, что он женится не как приличный человек?

Арнэйд фыркнула. Она понимала, что Виги поражен всем этим даже больше нее – она хотя бы успела привыкнуть к Снефрид, а для него стало полной неожиданностью то, что между ним и братом появилось такое существенное различие.

– Не всем же жениться, как в саге! – продолжал Виги. – Я намерен летом, как придет Сюрэм, похитить себе невесту из самого лучшего рода! Я обещал, – уже не так торжественно добавил он.

Недалекое будущее показало, что Арнор был более удачливым предсказателем, чем его пылкий младший брат.