Текст книги "Ворон Хольмгарда"

Глава 5

За всеми этими делами Арнэйд совсем забыла о событиях середины зимы, но уже на пиру о них пришлось вспомнить. Гостевой дом был битком набит: с двух сторон от очага поставили столы, с одной стороны сидели люди из Хольмгарда, с другой – самые видные жители Бьюрланда, русы и меряне. Приехал и Гудбранд с другими хозяевами из Ульвхейма; нос у него остался немного кривым, вид был довольно натянутый, однако не мог же он нанести оскорбление Олаву, не явившись на пир с его посланцами. Арнэйд тайком порадовалась этому случаю: в таком собрании Гудбранд и не заикнется о сватовстве и поединке, а потом уже легче будет встречаться, делая вид, будто ничего не случилось.

Даг и Свенельд возглавляли столы, Арнэйд, Ошалче, Снефрид и Гисла в лучших нарядах разносили пиво и пуре знатным гостям и управляли челядью, чтобы все угощения подавались в нужном порядке. Здешние жители таращили глаза на Снефрид в зеленом чепчике в цвет хангероку на розовом платье, иные не могли сдержать изумления, не понимая, откуда в Силверволле вдруг взялась такая яркая женщина-русинка, никому не знакомая. Снефрид же сохраняла полную непринужденность, на белом лице ее отражалось уместное на пиру сдержанное оживление, на ярких губах держалась легкая приятная улыбка. Чему Арнэйд, успев немного ее узнать, совсем не удивлялась.

Даг, одетый в нарядный шелковый кафтан – добычу сыновей, – был в этот вечер оживлен и полон воодушевления. Человек общительный, он любил большие собрания за накрытым столом, наслаждался разноголосым говором и стуком чаш. Рослый, с волнистыми полуседыми волосами, с красивой расчесанной бородой, он был словно создан возглавлять пиры и с большим посеребренным рогом в руках сам напоминал кого-то из жителей Асгарда.

Как глава округи, он первым поднял рог за богов, благодаря за урожай, удачу на лову и в прочих промыслах, что обеспечивает людям благополучие. Потом рог перешел к Свенельду, и тот от лица Олава конунга призвал милость богов на Бьюрланд и всех его жителей. На нем был очень красивый синий кафтан с отделкой зеленым шелком и позументом из серебряной проволоки; Арнэйд никогда такого не видела, но Снефрид шепнула ей, что в Уппсале самые знатные люди Свеаланда именно так сейчас и носят. Когда Свенельд говорил, стояла тишина, и Арнэйд понимала: вызвано это почтительностью не только к Олаву. Свенельд здесь был известен как вождь, сумевший привести войско домой от Итиля, не зная дороги, полагаясь лишь на удачу. Это сделало его очень знаменитым и выдвинуло в ряд первейших мужей Олава и Гардов. И снова, слушая его уверенную речь, Арнэйд ощутила, как велико расстояние между ними – совсем не как в то далекое утро, когда он сказал ей «Здесь мытный сбор за проход с товаром»… Он был старше Арнора всего на пару лет, но казалось – лет на десять.

После, как водится, заговорили о новостях. Даг спросил, что слышно в Хольмгарде, и Свенельд стал рассказывать, как он и его старший брат Годред прошлой зимой отправились на восток, чтобы отомстить хазарам за гибель Грима конунга. Булгарские гости сказали правду, хоть и знали ее понаслышке. Годред и Свенельд с дружиной, состоявшей в основном из наемников-варягов, прошли через землю смолян к племени вятичей, на верхнюю Оку и Упу. И оказалось, что в ту же самую зиму вятичи с Упы и Оки, под водительством хазарского тархана с конной дружиной, выдвинулись им навстречу. Не зная о замыслах друг друга, сыновья Альмунда и днепровские русы столкнулись в лесах на реке Угре с войском хазар и подвластных им вятичей. Состоялось несколько сражений, а потом сыновья Альмунда, вслед за отступающим врагом, настигли его в собственном гнезде, на Упе. Но при осаде Тархан-городца погиб Годред, убитый стрелой с вала. Свенельд вернулся домой, исполнив обещанное братом, но получить свою награду на земле Годред уже не мог.

Разговор вышел долгим.

– Значит, верны наши сведения, что волоки между Славянской рекой и Хазарской больше не будут доступны? – спросил толстяк Вигфус. Синяя рубаха на его объемном теле с широким животом казалась огромной, как море, а красный распахнутый кафтан способен был накрыть весь дом.

– Нет. – Свенельд мотнул головой. – Там больше нет ни городов, ни людей, и суда перевозить некому. От области между верхней Окой и Доном хазарам больше нет никакой пользы: там им никто не заплатит дань, и товары через те места никто не повезет.

– Но ведь и мы больше не сможем возить там товары! – напомнил Вигфус, сомневаясь, что этим разорением люди Олава причинили вред только хазарам.

– Мы и так не смогли бы. Ни Хельги Хитрый, ни Олав, ни хакан-бек не станут ронять свою честь попытками к примирению. Пока смерть Грима конунга оставалась неотомщенной, такие попытки унизили бы нас и все равно ни к чему бы не привели. Ну а теперь и хакан-бек достаточно зол на нас, чтобы не допустить таких попыток. Он, сдается мне, попытается забыть, что какие-то русы есть на свете. Если мы ему это позволим.

– И выходит, мы отрезаны от сарацинского серебра, шелка, оружия и прочего? – под гул собравшихся спросил Снэколь.

– Пока – да, – без огорчения ответил Свенельд. – Но мы знаем, и вы знаете – есть другой путь. Путь, который начинается прямо отсюда, – он показал на восток, где лежала Мерянская река, – до земли булгар. В Булгаре можно купить и продать все те же товары, что в Итиле. Оттуда можно сухим путем попасть в Хорезм. Боги не оставят нас без серебра и шелка, нам будет куда сбывать меха и челядь.

– Но ведь этот путь… – Вигфус всплеснул полными ладонями. – Это же одни мечты! Вы прошли там с целым войском… и еще нужен договор хотя бы с Алмас-каном! Мы не дети, чтобы тешить нас «лживыми сагами» о сокровищах троллей, мы знаем, как делаются дела!

– Да, мы не дети, – согласился Свенельд. – И знаем, как делаются дела. Больше того – мы можем делать дела. И будем. Олав конунг много думал об этом и советовался с людьми. Он предлагает вам, жителям Бьюрланда, и вашим соседям-мерянам летом собрать войско и пойти в поход прямо по Мерянской реке, до Итиля и до Булгара. Словенам на Мсте и Мологе приказано зимой рубить бревна, очищать от сучьев и готовиться к тому, чтобы весной, как земля подсохнет, класть гати, чтобы можно было протащить суда между ними. Да, до Булгара далеко, – ответил он на изумленный гул, – но мы прошли там один раз, а значит, можно это сделать и еще. Это можно будет делать каждое лето, если усмирить жителей по берегам – восточную мерю, чермису, мурамар, эрису, буртасов, да всех ёлсов и ётунов, то там живут. Мы пройдем этот путь и отвезем Алмас-кану предложение Олава о дружбе и торговом мире.

– Но Алмас-кан – данник хазар! – возразил Гудбранд. – Разве не так? Он не посмеет делать то, что ему не позволит хакан-бек!

– Булгары и правда платят хазарам дань, но я бы не отчаивался. Им не нравится платить эту дань. У них разная вера с каганом и его приближенными. С теми людьми, в чьих руках самые большие богатства и власть. Многие из булгар приняли сарацинскую веру – сам Алмас-кан об этом подумывает. И если так случится, это будет разрыв с хазарами. Вот тогда ему очень понадобятся союзники. И кто будет для него лучшим сюзником в этой части света, как не мы, когда у нас общий враг – Хазария, и нас соединяет прямая дорога по реке! Это дело не одного дня, может быть, несколько лет пройдет, прежде чем у нас будет торговый мир и налаженный путь, но нет препятствий, почему бы это не могло быть сделано. Хельги Хитрый лет пять потратил на то, чтобы добиться выгодного договора с греками, но он его получил! Этим летом Олав отправит ваших бобров и прочие свои товары в Киев. Но лет через пять он, быть может, будет отправлять их в Булгар и Хорезм вот прямо отсюда! – Свенельд снова показала через стену дома в сторону Мерянской реки. – Подумайте, как выгодно это будет для вас! Да у вас тут каждый дом заблестит от серебра и золота, как палаты Асгарда!

– Но идти отсюда до Булгара! – заговорили за столами.

– Это же какая даль!

– Несколько месяцев пути!

– Мы подсчитали! – Свенельд повысил голос. – И мы в Хольмгард вспомнили, и здесь обсудили с Арнором. Если идти вниз по течению, отсюда до Булгара будет всего переходов двенадцать-пятнадцать. Если вместе с дневками – двадцать с чем-нибудь. Ну, всякие дорожные превратности, летняя жара, сухое лето, мели… За месяц мы доберемся туда. Побыть там, потом на дорогу назад, конечно, времени уйдет вдвое больше. Но если люди Хельги в одно лето ходят до Миклагарда, делают там дела и к концу жатвы возвращаются в Киев, то и отсюда в Булгар тоже можно будет сходить в одно лето. Главное, чтобы не пришлось воевать на каждой стоянке. Но если мы хоть однажды доберемся до Алмас-кана и сговоримся с ним, то он сам поможет нам усмирить чермису – ведь булгары собирают с них дань и имеют среди них влияние.

– Дань для хазар! – опять напомнил Гудбранд.

– Думаешь, они не захотят собирать ее для себя? Только рады будут. И куда денутся эти чермису, если с востока их будет давить Алмас-кан, а с запада – мы? Через несколько лет на всем этом пути будут стоять погосты, где мы со всеми товарами и людьми будем отдыхать удобно и безопасно.

– А что ты думаешь о тех людях… булгарах… – начал Бейнир, старший сын Вефрейи, – которые недавно были здесь у нас?

– Жаль, что их тролли не взяли по дороге! – не сдержался уже изрядно хлебнувший пива Гудбранд.

На Арнэйд он весь вечер не смотрел, будто ее тут не было, но она этому только радовалась.

– Они тоже вели речи о торговле с Булгаром… – продолжал Бейнир.

– С этими людьми я разберусь, – пообещал Свенельд. – И если окажется, что они не булгары, а хазары… То никаких дел с ними никто здесь делать не будет.

Свенельд помолчал, стиснув зубы, и Арнэйд вдруг его лицо показалось страшным: в нем проступила жестокость, в глазах вспыхнул губительный огонь.

Кто-то обнял ее сбоку; это оказалась Снефрид. Она тоже смотрела на Свенельда, улыбка исчезла с ее губ, взгляд стал пристальным.

– Тот, кто связывается с хазарами… – продолжал Свенельд, явно сдерживаясь, – не получает от этой связи ничего хорошего… Те хазарские русы и вятичи, что служили им… теперь они мертвы, их жилье разорено, их жены и дети стали рабами. Хазары много им обещали, но как дошло до дела, то бросили их наедине с судьбой. А что до тех людей, что у вас были – я очень надеюсь увидеться с ними в Арки-Вареже. И уж я выясню, кто их послал и что у них на уме!

Разговор перешел на зимний поход по Валге, все оживились: русы Бьюрланда были рады похвалиться своими подвигами и добычей перед прославленным воеводой из Хольмгарда. Наперебой рассказывали, кто как сражался с восточной мерей и сколько чего взял. Арнор еще раз поведал о своих приключениях – о стреле, пробившей шлем, о разговорчивом покойнике и встрече с булгарами. Пришлось даже еще раз показать шлем, Гислу заставили произнести ее вису о том, как железный наконечник стрелы сломался о камень в голове Арнора…

За этим все развеселились и позабыли о неприятном, даже Свенельд расслабился и хохотал, слушая «речи покойника». Арнэйд очень боялась, что разговор перейдет на поединок между Гудбрандом и Хавардом, но, к счастью, Свенельда занимало другое.

– А вот это кольцо, – он знаком остановил Арнэйд и велел показать руку, – которое Арнор взял как добычу, тоже могло бы кое-что важное рассказать о ваших восточных знакомцах…

– Х-хе! – выкрикнул Кольбейн, уже красный от пива, как заходящее солнце в рыжем снопе лучей. – Да уж мы видели, как два знатных мужа…

– Один знатный муж и один безродный бродяга, которого вытащили из отхожей ямы и не почистили! – рявкнул в ответ Гудбранд, которого пиво лишило сдержанности. – И чтобы он…

– Тише, тише, Гудбранд хёвдинг! – К счастью, Вигфус подоспел на выручку и навалился на Гудбранда с объятиями; из-под такой громады тот не мог продолжать свою обличительную речь. – Зачем на таком хорошем пиру вспоминать неприятное? Лучше давай попросим вон ту прекрасную женщину, чтобы налила нам еще пуре!

Снефрид подошла к ним с кувшином и вступила с Гудбрандом в беседу; ее губы улыбались, чуть прищуренные глаза словно прощупывали сидящего перед нею мужчину, вопрошая – на что ты годишься? И каждому хотелось выпрямиться и расправить плечи, чтобы показать себя годным на любые подвиги…

Не сомневаясь, что Снефрид под силу укротить хоть троих Гудбрандов, Арнэйд тоже прошлась вдоль столов, глядя, не пусты ли где чаши и рога.

– Йора, Торд, я тебе расскажу, только никому больше не передавай, договорились? – проходя с кувшином, услышала Арнэйд негромкий голос брата.

– Клянусь рогом Фрейра – никому! – горячо заверил Торд, еще один хозяин из Ульвхейма.

Арнэйд обернулась: эти двое сидели, придвинувшись друг к другу и держась каждый за свою чашу; поймав ее взгляд, Арнор быстро ей подмигнул. Арнэйд стало любопытно, что за тайну Арнор собирается открыть, и она задержалась возле них, стоя за плечом у брата.

– Это было в ночь после йоля, когда гости разъехались, – говорил Арнор. – Мы уже ложились спать, как кто-то постучал в дом. Я открыл – за порогом стояла женщина, закутанная в медвежью шкуру. Мне она показалась очень старой и некрасивой. А она сказала: пусти, мол, меня переночевать, а то ночь такая холодная, я могу умереть у вашего порога. Я подумал, что этого допустить не годится, и она вошла…

Очень быстро Арнэйд поняла: ее брат пересказывает Торду сагу о Скульд Серебряный Взор, что им рассказала сегодня утром Снефрид.

– И вот она говорит мне: я – дочь конунга альвов, меня зовут Снефрид Серебряный Взор. Моя мачеха наложила на меня чары, что я буду скитаться по земле в безобразном облике, пока не найду мужчину, который разделит со мной постель. Теперь ты освободил меня от злых чар…

Арнэйд прижала пальцы ко рту, чтобы не засмеяться; услышав над головой сдержанное хмыканье, Арнор развернулся, сидя обхватил ее одной рукой и подтянул к себе. И слегка постучал пальцами по бедру, намекая: не испорти мне игру.

– Вот и сестра подтвердит, – продолжал он. – Правда, же, Арно, все так и было?

– Д-да, – выдавила Арнэйд, глубоко дыша, чтобы не засмеяться. – Мы сперва думали, что она – из рожденных ётунами дев зимы, которые бродят по снегам в эту пору, но потом разглядели, какая она красивая, и решили оставить у себя.

Торд сперва обратил на нее круглые от изумления глаза, потом снова посмотрел на Арнора:

– Да уж… Если бы она вот в этом облике искала, кто разделит с нею постель, искать долго не пришлось бы… Ну, и что… ты с нею… ты, я думаю, взял с нее достойную плату… за ночлег и расколдование?

– А это, Торд, – веско сказал Арнор, – мы с тобою обсуждать не будем!

Юмолан тау[38]38
  Благодаренье богам.


[Закрыть], подумала Арнэйд. Благодаренье богам, иначе завтра к ней потянутся женщины с просьбой показать младенца с серебряными глазами!

* * *

Ошалче ушла с пира раньше всех, чтобы уложить детей, за нею собрались и Арнэйд со Снефрид. В это время все блюда и напитки уже были поданы и гости вели бессвязную полупьяную беседу кто с кем, допивая то, что оставалось в чашах. Кучка местных жителей собралась вокруг Тьяльвара, расспрашивая о походе на Упу. Казалось бы, река Упа, Тархан-городец – все это где-то на другом краю света. До этого вечера Арнэйд никогда о них и не слышала. Но что-то ей подсказывало: судьбы Силверволла и Тархан-городца связаны, и Свенельд хорошо знает – как. Над тем и другим распростер крылья «Ворон» Хольмгарда – стяг Олава конунга. Прошлой зимой Свенельд был с этим стягом на Упе, нынче он здесь. Вороны Одина летят перед ним, указывая путь, и тень падает от этих крыльев на леса и реки. Тархан-городец погиб, жители его стали горстью зерна между огромными жерновами – русами и хазарами.

И жернова продолжают вращаться. Что принесет их движение Бьюрланду, Силверволлу? Всей Мерямаа? Нити судеб – в руках норн, но люди сами принимают решения, определяя, куда протянутся эти нити и куда приведут. Именно это Свенельд хотел внушить мерянской руси, рассказывая о судьбе руси хазарской. И все привычные заботы, надежды и огорчения показались Арнэйд лишь тенью, пылью по сравнению с важностью выбора, который им предстоит сделать.

Впервые за все время, что она знала Свенельда, он стал внушать ей иное чувство: не страх, но понимание той грозной силы, которой он питался и которую олицетворял. Судьба любого, даже его собственная, по сравнению с этой силой была не тяжелее паутинки.

– На кого ты засмотрелась? – Ее талию обвила рука Снефрид. – Не пора ли нам оставить этих достойных мужей наедине с их чашами?

– Да, пойдем, – кивнула Арнэйд. – Дальше они управятся без нас.

– Любопытно, – рассуждала Снефрид, пока они шли, одолевая поземку, от гостевого дома к Дагову двору. – Я уже знаю, что есть волховская русь, днепровская русь, мерянская русь, даже вот хазарская русь! И все вы говорите почти на том же языке, что и мы в Свеаланде. Выходит, я тоже – русь?

– Теперь да, – уверенно ответила Арнэйд. – Как Гисла, Торфинн… как Ульвар.

– И какая же мы русь? Шведская?

Когда Арнэйд и Снефрид пришли домой, занавеска у нижнего спального помоста, куда укладывали детей и служанок, была задернута и оттуда доносилось тихое сопение семи носов. Сняв яркие наряды, девушки расчесывали волосы, когда появились Даг и Арнор, возбужденные пиром и усталые. Арнэйд забрала у них цветные рубахи и кафтаны, слегка побранила за пятна и стала убирать одежду в ларь. Утомленный пивом Даг осторожно прошел мимо нижнего настила, скинул башмаки и повалился на свою постель. Почти сразу же оттуда донесся храп. Арнор прошел к лохани и, наклонившись, стал лить воду себе на голову. Потом кто-то взял у него кувшин и полил на ладони; умываясь, Арнор ощутил, как мягкая рука ласкающе скользит по его обнаженной спине. Чутье подсказало: это не та рука, ласки которой он хорошо знает. Слегка подняв лицо, он убедился, что кувшин держит Снефрид, и ее загадочные глаза, слегка прикрытые, взирают на него со снисходительной, но ласковой усмешкой.

– Благодарю, что ты дал мне приют в холодную йольскую ночь, – многозначительно произнесла она, снова поливая ему на руки из кувшина. – Ведь замерзнуть насмерть в безобразном облике старухи было бы особенно обидно.

– Он уже растрепал, да? – Арнор глянул на нее сквозь воду, текущую по лицу.

– Кто – он?

– Да Торд, этот хорь тощий. Правда, я так и знал. А ведь клялся Фрейром, что будет молчать!

– Нет, меня об этом спрашивал другой человек – кажется, его зовут Гудбранд. Тот, что сперва был очень сердит, но быстро унялся.

– Значит, уже все знают. Не волнуйся. – Арнору взял полотенце и провел по лицу и волосам. Ему было немного стыдно перед нею за ту смелую шутку, на которую, как он понимал, его сподвигло пиво. Хоть он и отказался подтвердить свою удачу, все знают, чем платят загадочные красавицы за приют, и он по сути дела уже объявил, что пользовался «дружбой бедер» их гостьи. – Я завтра скажу, что пошутил. Все Свенельдовы люди знают, откуда ты взялась на самом деле, и что ты вовсе не слонялась в шкуре по ночам, отыскивая, к кому бы завалиться под бок.

– Не стоит меня разоблачать. Сегодня уже два человека спросили, не хочу ли я выйти за них замуж. Если они узнают, что я дочь вовсе не конунга альвов, а всего лишь эриля Асбранда с хутора Оленьи Поляны, могут и передумать.

– Это еще что за ёлсы? – Арнор нахмурился, откладывая полотенце.

– Я не знаю. – Снефрид сперва прикрыла глаза, будто выражая пренебрежение, а потом широко открыла их, и ее взор ударил, как стрела из серебра. – Я не спросила, как их зовут. Я сказала, что ты снял с меня злые чары и несправедливо, чтобы теперь моя красота услаждала кого-то другого… О, я вижу здесь руны. – Ее взгляд опустился с его лица на середину груди, где висели два «молоточка Тора»: серебряный на плетеной серебряной цепи и янтарный на кожаном ремешке. – Что это за надпись?

Снефрид прикоснулась к янтарному молоточку и развернула так, чтобы на него падал свет очага. Ее пальцы слегка касались кожи Арнора, и обоих от этого соприкосновения пробрала дрожь.

– Ансу-Лагу-Уруз… – разобрала Снефрид. – Заклинание удачи. Ты – удачливый человек?

Она подняла взгляд к его лицу, стоя уже почти вплотную. Ее глаза были чуть прищурены в легкой усмешке, невинной и при том вызывающей, на губах проступила легкая, как крыло бабочки, улыбка, лишь чуть приподнимающая уголки рта, – улыбка-тайна, доверяемая только избранным. И в этой улыбке сквозило вдохновение, ожидание… даже призыв. Может, ему померещилось, но Арнор отогнал сомнение.

– Хотел бы я это знать, – так же доверительно шепнул Арнор, а потом мокрыми руками притиснул Снефрид к груди и одарил уверенным поцелуем, таким долгим, что он один заменял множество и вопросов, и ответов.

Снефрид на миг замерла, а потом обхватила его за пояс и ответила на поцелуй, прижимаясь к нему всем телом. Весь день ей мерещились его объятия, хотя до этого она знала Арнора, сына Дага из Силверволла, лишь по имени. Ее было не удивить встречей с новым мужчиной – немало она их повидала на пространстве между восточным Свеаландом и Силверволлом, – но на первый же его взгляд, устремленный на нее, что-то в ней отозвалось. Именно лицо Арнора еще вчера каким-то образом привело ее не к пониманию даже, а к ощущению, что ее долгий-долгий путь окончен – не потому, что здесь край света и дальше ехать некуда, а потому что незачем: все, что ей нужно, находится здесь. Весь этот день их глаза встречались и не могли расстаться; каждый будто всматривался в глубины чужой души, пытаясь увидеть – есть ли там на дне мое счастье? Крепкий и стройный, сдержанный, но неробкий, Арнор казался ей красив той неброской красотой, что заключена скорее в мужественности, чем в ярких красках и правильных чертах. Ее все сильнее тянуло к нему прикоснуться, ощутить тепло его кожи, силу его рук, вкус его губ. Тепло его рта и прохлада воды на щеке словно бросили ее в какое-то горячее облако; голова закружилась и наполнилась сияющим огнем. Где-то рядом мерещилась черная пропасть, словно золотой Альвхейм и темный, пугающий Утгард разом распахнули свои пределы вокруг них двоих.

Арнэйд управилась с одеждой, повернулась, прошла вперед и только тут заметила, что происходит в темном углу возле умывальной лохани. От неожиданности она охнула; Арнор этого не услышал, но Снефрид услышала и оторвалась от его губ. Глубоко дыша, он с неохотой выпустил ее, сам изумляясь и своей дерзости, и ее благосконности.

– О! – вырвалось у Арнэйд. – Я так и знала… дитя с серебряными глазами! Оно будет!

– Не сейчас. – Снефрид засмеялась низким хриплым смехом, и Арнор, полный мучительного желания, ощутил его как удар. – Ну вот, моя дорогая… Я же говорила тебе – беспокоиться не о чем!

– Может… мне пойти спать в кудо? – нерешительно спросила Арнэйд, бросив взгляд на занавесь, за которой стояла отцовская лежанка.

Она не знала, будет ли на самом деле хорошо, если она сейчас оставит Арни на полатях наедине со Снефрид. Они впервые увидели эту женщину только вчера, а она не из тех, с которыми можно обойтись небрежно. Загадочная гостья ведь даже не сказала еще, хочет ли остаться у них или вернуться в Хольмгард. Нельзя же допустить, чтобы им через год привезли среброглазого младенца к лодочному сараю! Однако если бы Арнор этого хотел, она не стала бы ему мешать.

– Нет, тебе не стоит уходить. – Снефрид улыбнулась ей и отошла от Арнора. – Но теперь я верю: в ваших предках был медведь!

И она слегка двинула веками, пристально глядя в глаза Арнору, давая понять, в каком месте ощутила силу этого медведя.

– Останься. – Арнор устало взглянул на сестру и протянул к ней руку. – Но давайте, девушки, сегодня вы пустите меня в середину и ляжете по бокам. Мне скоро придется вас покинуть…

– Что такое? – всполошилась Арнэйд.

– Почему?

– Куда ты собрался?

– Свенельд хочет, чтобы я поехал с ним в Арки-Вареж. Он теперь все думает об этих ёлсах, глядь, хазарских, даже на дань ему плевать. Говорит, поскорее поймать их важнее. У него очень мало времени, он назад в Хольмгард торопится. Хочет уехать через день-два.

– Но зачем тебе-то с ним… – пробормотала Арнэйд, хотя и знала, что отменить решение Свенельда и Арнора не в ее власти. – Там есть Виги…

– Ётун знает, что за каша там заварится, нашего шоля будет для нее мало… Так что… – Арнор снова подошел к Снефрид, собравшейся по лесенке подняться на полати, и подставил ей руку для опоры. – Мы пока не будем спешить снимать с тебя все чары. Не то я с ума сойду, что вернусь – а ты ушла назад в Альвхейм.

Когда они устроились на полатях и натянули на себя одеяла, Арнор лег на спину, закинув руки за голову и ощущая тепло двух молодых женских тел сразу с двух сторон. Закрыл глаза и подумал: ни один человек в Силверволле не проведет эту ночь так приятно.

Одна из них прижалась к нему крепче и положила голову на плечо. Нет, с этой стороны – Арнэйд.

– Ты не боишься? – почти одним дыханием шепнула она ему в самое ухо. – Ну, туда, в Арки-Вареж…

– Нет, не боюсь. – Арнор даже не сразу сообразил, о чем она, но потом вспомнил, почему булгар увез к Тойсару не он, а Виги. – Что мне сделает какая-то старая ворона, к тому же давно дохлая?

С другой стороны легкая рука легла ему на грудь, на сердце, словно обещая защиту, и он накрыл ее своей. С двумя такими дисами глупо бояться старой мертвой троллихи.