Текст книги "Ворон Хольмгарда"

– Саатана… – почти жалобно простонал рядом Арнор, не верящий своим ушам.

– И если кто из твоих людей будет умным, может, мы еще и породнимся. – Хавард подмигнул Арнору.

– С хромым псом ты породнишься, сука хазарская! Свен! Они тебе предлагают… предать Олава?

– Мы предлагаем тебе, Свенельд, получить все то, чего ты достоин – а достоин ты куда большего, чем плата за службу другому человеку, который менее доблестен, чем ты. Ты претерпеваешь все трудности дальних походов, проливаешь кровь, а выгоды достаются тому, кто сидит в тепле с женщинами. Неужели ты не хочешь справедливости для самого себя?

– Подступи ко мне, – по-славянски сказал Самуил и сделал шаг к Свенельду в обход камня, словно собирался сообщить ему нечто доверительно.

Логи, с сулицей в руке, сместился так, чтобы при необходимости оказаться между хазарином и Свенельдом.

– Ты ведь даже не знаешь, что мы можем тебе дать. Мы можем дать тебе столько серебра, сколько сам ты весишь.

Свенельд молчал. Вот его и оценили, как светловолосую девственницу на рынке Багдада – в свой вес серебром.

– С оружием.

Свенельд молчал.

– С конем.

Свенельд молчал. Да, такую груду серебра он даже вообразить не мог. Куда там Тородду конунгу с его кладом, давшим название Силверволлу – Серебряные Поля. Жалкая кучка… Свенельд смотрел в лицо Самуила, в его темные глаза в окружении морщин. Эта зимняя ночь, вой ветра над озером, дрожащее пламя факелов, отсветы на спине Синего камня, эти речи… Свой вес в серебре – с оружием и конем… Это походило на предание о чем-то чудесном – будто он стал Сигурдом, с которым говорит дракон, лежащий на золоте.

– Свистит, падаль… – прошептал такой же ошарашенный Арнор.

Но нет. Глядя в лицо Самуилу, Свенельд чутьем угадал – ему не лгут. Его не пытаются обмануть этими посулами. Та сила, от лица которой Самуил говорит с ним, и правда может дать ему эту груду серебра. Может дать и больше – эта сила уже несколько веков копит несметные богатства, сидя на перевале торговых путей между западной частью мира и восточной. Его считают достаточно сильным – достаточно опасным на чужой стороне и полезным на своей, чтобы пытаться перекупить.

Свенельд в задумчивости посмотрел на свою ладонь, вгляделся, будто ожидал увидеть на ней кровь. Кровь Годреда, его брата, умершего у него на руках со стрелой в боку. Выпустил ее Хастен, «хазарский рус» из Тархан-городца. Почти такой же, как этот Хавард. Он тоже верил, что сила Хазарии несокрушима и что верной службой против своих он добьется от нее уважения и богатства.

Но они слишком мало знают о нем, о Свенельде, хотя даже о его происхождении от датских конунгов им Хравн или Тойсар выболтали. Откуда им знать, как он сидел на снегу, смотрел в застывшее лицо своего старшего брата и все никак не мог уяснить, что Годо больше не скажет ему ни слова. Они не знают, как он стоял на берегу Итиля и смотрел на разгромленный арсиями стан: обрушенные шатры, растоптанные костры, сотни окровавленных полуголых тел – его люди, зарубленные безоружными, даже спящими…

Хакан-бек неспроста решился на эту подлость. И не ради одной добычи. Он убедился, как сильна становится русь, объединившая силы Киева и Хольмгарда. Он пытался уничтожить ее, но уничтожил себя. Он еще этого не понял. Он еще мнит себя победителем и надеется восстановить потери. Одних обмануть, других запугать, третьих перекупить. Сил у него еще много. Но противника своего он угадал верно, а оценил ошибочно.

Никто не торопил его с ответом.

– Вот что, – наконец Свенельд нарушил тишину. – Завтра меряне привозят мне всю положенную дань. Вместе с нею я заберу вас и отвезу к Олаву. Вы ему сами все расскажете – кто вас послал и зачем. Иначе никакого разговора не будет.

– Ты пожалеешь. – Самуил покачал головой. – Ведь может случиться и так, что никто из вас не вернется к Олаву. Ужас мой пошлю перед тобой, говорил господь, и в смущение приведу всякий народ, к которому ты придешь, и буду обращать к тебе тылы всех врагов твоих.

– Идущий на войну уже мертв. Я не в первый раз в таком положении. Если вы сдадитесь добровольно, я обещаю живыми отвезти вас к Олаву. Но взяв с бою, жалеть уже не буду.

– Подумай до утра. На рассвете мы пришлем к тебе человека.

– И вы подумайте. Если мне придется покорять мерю силой, вас я повешу на ближайшем дереве. А деваться вам здесь некуда, отсюда до ваших путей за три месяца не доскачешь. Хравн, уходи от них, – обратился Свенельд к кузнецу. – Пока можно.

– Я приду к вам утром, – пообещал Хравн, и было видно, что тяжесть положения он осознает.

– Ступайте. – Свенельд кивнул в темноту и показал пустые руки, давая понять, что сейчас его можно не опасаться.

– К Могильной Матери! – вполголоса напутствовал Арнор.

И лишь когда шаги по снегу уже были не слышны и факелы едва мерцали вдали, Свенельд развернулся и со спутниками пошел через тьму назад к погосту.

– У меня, конечно, дыра в башке… – начал Арнор через пару десятков шагов, когда уже можно было не прислушиваться, не свистнет ли стрела. – Ма эй саа ару… я не понял. Он правда предлагал тебе серебра на твой вес с конем?

– И еще с оружием, не забудь. Я сам вешу, как две юных девы, а если со щитом, шлемом, бронью, кольчугой и всем прочим, это потянет уже на три девы…

– Нам бы сейчас две-три юных девы! – хмыкнул Логи. – Под бочок.

– Но ты понимаешь, Арни… за этакую груду серебра продать своего вождя и кровь своего брата или за ношеные стариковы исподние портки – велика ли разница?

– Многие сказали бы, что велика!

– Эти гниды привыкли иметь дело с серебром и товаром. Для них и человек – товар. Только один подешевле, другой подороже. Они думают, что все на свете имеет цену в серебре. Что меня можно купить, как светловолосую деву… На вес…

Свенельд ничего не добавил. Арнор тоже промолчал. Перед его мысленным взором встали серебряные глаза светловолосой Снефрид, и ни о каких иных сокровищах он мечтать был не способен.

* * *

– Ё-отунова кочерыжка! – почти восхищенно протянул Арнор, глядя от ворот погоста. – Откуда он их набрал столько? Весь его кумуж!

– Видать, заранее собирал, – сказал Свенельд. – Знал, что уговаривать меня уйти ни с чем будет пустым делом.

В полдень от озера донесся призывный рев рога. От погоста ответили, и дружина двинулась на лед. В паре перестрелов от берега уже ждало мерянское войско. Свенельд поставил такое условие – битва должна состояться на озере, достаточно далеко от берега, чтобы исключить внезапный обстрел из засады. Хравн, которого Аталык и Самуил прислали еще в темноте, легко принял это условие, и Свенельд сделал справедливый вывод, что сажать в засаду Аталыку просто некого. У него ведь не было времени на сбор настоящего войска. Надо думать, он разослал гонцов еще до прихода русов к Синему камню, но мог созвать только ближайшие болы и дворы. Может, вопрошал богов и получил ответ, что склонить русов принять условия не получится, а значит, сражение неизбежно. А может, сам догадался.

Так или иначе, мерян набралось десятков семь-восемь. Приближаясь во главе строя, Свенельд видел лица и зрелые, и седобородые, и даже совсем юные – в задних рядах толпились отроки лет тринадцати-четырнадцати, вооруженные луками. Видно, Аталык потребовал всех, кто уже может натянуть лук и не считается ребенком. Или еще может…

Дружина русов численностью уступала почти вдвое, но Свенельда это не смущало. Кроме луков, меряне были вооружены копьями, с которыми ходили на лов, и топорами, спешно пересаженными на более длинные рукояти. Щитов они не имели – хоть какой щит на один раз можно собрать даже из прутьев, обтянув бычьей кожей и снабдив умбоном, вырезанным из березового гриба (Свенельду приходилось такие видеть), но для этого тоже нужно время. То, что он столь спешно повел дружину на юг, не добрав дань с Арки-Варежа, оправдало себя – лишнее время пошло бы на пользу противнику. А самому Свенельду здесь негде было бы взять подкрепления – Тойсара едва ли удалось бы склонить к войне с Аталыком, пока ему самому ничего не угрожает.

Боги, глядевшие с небес на ледяное поле битвы, ясно видели – здесь столкнулись два мира. Меряне, многочисленные, в овчинных и меховых кожухах, в меховых шапках – и русы, в чьих рядах все имели щиты, секиры, более половины облачились в шлемы или кольчуги, а старшие хирдманы – в то и другое. Сыновья Альмунда, сыновья Дага, Тьяльвар, Халльтор были в пластинчатых хазарских доспехах. Издали отряд из четырех десятков человек выглядел железным кулаком, нацеленным в слабо защищенное брюхо мягкого мерянского строя. Аталык мог рассчитывать только на численное преимущество и на меткость своих ловцов.

– Видишь кого-нибудь из них? – Следуя за красным «Вороном» Хольмгарда, Свенельд на ходу покосился на Виги.

Он имел в виду хазар.

– Пока нет. Едва ли они сами в драку полезут. Их оружие у нас в Силверволле осталось.

– Неужели твой несостоявшийся зять отсидится с женщинами? Вы говорили, он хороший боец, Гудбранда одолел.

– Хороший. Но тогда мы ему шлем, щит и секиру дали.

– Хравна вроде тоже нет…

– Он же не сумасшедший. Сам сказал.

«А ты что же – будешь драться против нас?» – спросил Свенельд у кузнеца, когда тот приходил договариваться о сражении.

«Я что, сумасшедший? – Хравн даже удивился. – И у меня в Арки-Вареже дочь осталась. Нет уж, я подожду на берегу».

Русы приближались уже готовым строем – впереди щитники, во втором ряду лучники. Когда до строя мерян осталось шагов сорок, те подняли луки.

– Щиты!

Первый ряд поднял щиты.

– Луки!

Во втором ряду лучники наложили стрелы.

– Шаг! Шаг!

Русы ускорили шаг.

– О-о-ди-ин! – заревел Свенельд, и голос его мало уступал боевому рогу.

– Р-р-ру-усь! – ответили ему сорок глоток.

Непривычные к этому грозному зрелищу – к виду стремительно катящейся на них железной, ревущей волны – меряне пустили стрелы первыми. И поторопились – на это и рассчитывал Свенельд, пытаясь их напугать и заставить дать слабину, поспешить. Лишь половина стрел достигла русского строя, из них большая часть на излете засела в щитах. Послышался треск – железные наконечники впивались в сосновое и кленовое дерево. Во втором ряду раздалось несколько возгласов – появились раненые.

Меряне продолжали вразнобой пускать срелы, им отвечали из второго ряда, и кто-то остался лежать на льду позади. Но вот они уже близко – вытаращенные глаза людей, непривычных к бою, судорожно зажатые в руках топоры. Не имея опыта, трудно было сохранять хладнокровие, видя перед собой воинов с железными головами, с полумасками и круговыми бармицами, закрывающими лица и оставляющими на виду только глаза – сосредоточенные и безжалостные. Слаженность, уверенность движений этой стены щитов внушала жуть – вот-вот навалятся, опрокинут и втопчут в снег….

– Бей! – крикнул Свенельд и первым врубился в мерянский строй.

Его окружали четыре телохранителя, прикрывавшие вождя, а он, держа на левой руке щит, не оглядываясь, безостановочно работал Стражем Валькирии. С мечами-«корлягами» меряне были знакомы мало, их ужасало это длинное стальное жало, не имеющее применения в работе или лове, созданное только для войны и убийства. Тело клинка было покрыто серыми пятнами и разводами, будто шкура змея, а золоченая рукоять и перекрестье блестели, словно искры небесной грозы. О действии его не приходилось говорить – одним касанием к коже острейший клинок впивался в тело, перерезал жилы и суставы. Потому за такие у сарацин и дают их вес в золоте. Ужаленный в горло мгновенно падал на колени, заливая грудь и руки кровью, и тут же затихал навсегда.

– Обходи, обходи! – расслышал Свенельд крик из мерянского строя. – В тыл им заходи! Шайтун твою мать!

Кричали на языке русов, с примесью хазарской брани. Меряне, имея более длинный строй, и правда могли бы завернуть его в обход русского и зайти им в тыл – на этот случай Свенельд поставил на края надежных людей и объяснил, что делать. Но меряне не следовали приказам, а наоборот, жались в кучу, повинуясь животному порыву прятаться поближе к своим. А скорее, просто не понимали, что им кричат на языке русов.

Но, видно, кто-то из них все же понял, как выправить положение. С десяток мерян побежали в обход русского строя, увлекая за собой остальных. На ногах в это время их осталось еще около пяти десятков – достаточно много. По ним пускали стрелы, и с близкого расстояния стрельба была успешной – из десятка бежавших пятеро упало. Но за ними тянулись и другие – понимая или не понимая, что присходит, просто пытаясь не отстать от своих.

Мерянский строй окончательно смешался и превратился в толпу. Кое-кто уже пытался отступать, но Аталык – его легко было узнать по той яркой шелковой шапке – держался позади строя и возвращал бегущих назад, крича, бранясь, размахивая топором. Почти все оставшееся его войско навалилось на правый край русского строя, вынудив русов развернуться и выставит стену щитов уже на это направление. Сражение сместилось, на месте первого столкновения остались десятки тел – одни лежали неподвижно, другие, раненые пытались сесть или отползти. На белом снегу везде алели пятна, дорожки, брызги, потеки крови. Но русы, лучше вооруженные, опытные – неопытных среди них не было – и хорошо управляемые, пострадали меньше, и теперь численность уравнялась.

– Вперед, вперед, ёлсовы дети! – кричал Аталык.

В глаза Свенельду вдруг бросилось яркое красное пятно щита – прямо напротив. Щит потерял одну крайнюю доску, в нем засели две обломанных стрелы, он был испятнан следами ударов, но еще годен. Над ним блестел шлем – варяжский, низкий. Но это был не кто-то из своих. Едва успев удивиться, Свенельд заметил болтающиеся ремешки и сообразил: кто-то из рядов противника снял шлем с кого-то из русов – с убитого или раненого – и подобрал чей-то оставшийся без хозяина щит.

Заметно было умение со всем этим обращаться. Неведомый воин рвался к нему. Мельком увидев лицо, Свенельд узнал Хаварда. Да, разжившись снаряжением, тот стал опасным противником. Но не опаснее нас…

И вдруг в толпе мерян поднялся крик. Кое-кто из русов чуть раньше заметил – от берега озера к месту сражения мчался всадник, в броне и в хазарском шлеме, размахивая искривленным хазарским мечом. На вороном коне среди белизны снега, он смотрелся грозно и жутко – будто вышел из Синего камня.

– Керемет, керемет! – закричали у мерян. – Канде-ку-керемет! Дух Синего камня!

Ошеломленные зрелищем, они не успели даже сообразить, на чьей стороне бьется воин Синего камня, как всадник был уже рядом и обрушил на их головы сверкающий меч. Хазарские мечи имеют не ту точку равновесия, как русские – ближе к концу клинка, и поэтому ими трудно работать с земли, но намного удобнее с коня – удар, направленный сверху вниз, получается намного весомее. Всадник метался среди мерян, рубя их сверху и топча конем. Сопротивляться ему никто не мог – люди лишь воздевали руки и падали, будто трава под косой. Меряне вовсе никогда не видели конных воинов – для них это было грозное божество, но не человек.

Вот вороной конь, будто туча, оказался прямо перед Свенельдом. Увлеченный боем с Логи, Хавард не услышал его приближения, и кривой клинок обрушился ему на плечо сзади. Арнор метил между плечом и шеей – таким ударом человека можно рассечь пополам. Но Хавард сместился, ослабив удар, и клинок вошел в плечо дальше от шеи, почти отрубив руку. От удара его немного развернуло, и Хавард упал на спину. Левая половина его тела враз облилась кровью из огромной раны, но он успел повернуть голову.

Взгляд выпученных голубых глаз, на этот раз лишенных обычной дерзости, упал на реющий над ним окровавленный клинок. Секиру Хавард выронил; левая рука его была уже мертва, но правая дернулась, пальцы шевельнулись. Он не успел взглянуть в лицо всаднику – он увидел только меч. Но Арнор, глядя с коня, вдруг понял и это движение, и этот пристальный взгляд, полный изумления и упрека.

«У нее на руке мое кольцо…»

Меч в руке Арнора тоже раньше был его… И Хавард погиб от своего оружия.

Голубые глаза погасли. Арнор развернул коня и выбрал себе новую жертву.

Для русов появление всадника не было неожиданным. Они лишь усилили натиск, и меряне, зажатые между пешим русским строем и всадником, утратили последние остатки боевого духа. Те, кто смог выскользнуть из этих тисков, пустились бежать по льду, побросав оружие и движимые лишь жаждой спастись. Но таких было не более двух-трех десятков, остальные остались лежать на испятнанном снегу.

– Арнор, гони! – сорванным голосом закричал Свенельд, делая знаки – в погоню, к болу!

Тяжело дыша, Арнор кивнул и поворотил коня. Не считая схватки на реке у восточной мери, это была его первая в жизни попытка сражаться верхом, и он сам чувствовал себя каким-то грозовым богом. У русов такого навыка не было, но у сарацин и в Хазарии Арнор не раз видел, как бьются всадники. В добыче зимнего похода нашелся хазарский меч – очень хороший, с самоцветами в рукояти, явно сделанный для знатного человека. Движимый естественным любопытством к оружию, Арнор на досуге пробовал с ним упражняться, приноровиться. Среди захваченных коней были такие, что тоже предназначались под богатое седло; Арнор и Виги оба пробовали рубить хворост, воткнутый в землю, и соломенных «врагов», поставленных на высоту человеческого роста. Собираясь ехать со Свенельдом, Арнор взял хазарский меч с собой – больше для того, чтобы при случае подразнить им хазар. А вчера, когда обсуждали битву, ему пришло в голову – а чего бы не попробовать? Против хазар, привычных к конному бою, он бы не вышел, зная, что не хватит знания приемов и навыка управлять конем и одновременно рубить. Да и как конь себя поведет в бою, он тоже не знал. Но Свенельду мысль понравилась: исключив из строя Арнора, он терял не так много, а вот «поддержка конницей» могла оказаться полезной.

Конь не подвел. Рука с непривычки уже болела, но Арнор погнал по льду и по берегу вслед за бегущими, рубя одних и отрезая путь другим. Обогнав всех, он поскакал вперед, к селению Келе-бол.

Стрела из-за тына свистнула мимо, и Арнор опомнился. Развернул коня, отъехал назад. Видно, в селении еще оставались люди, способные держать оружие. Не давая им случая его подстрелить, он ждал, преграждая путь отступающим мерянам.

За ними шли остальные русы. Частью меряне рассеялись по берегу, ища спасения в зарослях. Иные бежали к Келе-болу, преследуемые русами, но на пути к воротам их ждал керемет Синего камня с окровавленным клинком в руке…

Глава 11

Победа была полной. Из участников сражения с мерянской стороны уцелело человек десять, успевших скрыться в зарослях – Свенельд прикинул разницу между первоначальным числом воинов и нынешним числом мертвых тел на льду и на берегу. Пленных он заранее велел не брать. Когда ломали ворота Келе-бола, оттуда стреляли всего три-четыре лука. Когда ворвались, внутри нашли перепуганных женщин и детей да несколько стариков, таких дряхлых, что могли стоять только с посохом.

– Избы обыскать, полон затворить, – велел Свенельд.

Его люди знали, что делать. В избе Аталыка обнаружили Самуила – старик в битве не участвовал и теперь сидел, угрюмо сгорбившись и сцепив руки, только бормотал что-то себе под нос.

– Где ваши остальные? – спросил его Свенельд.

Старик даже не поднял на него глаз. Сообразив, что тот его не понимает, Свенельд повторил по-славянски:

– Где твои друзья?

Самуил поднял голову и молча указал в сторону ворот.

– Они все были на озере?

– Так. И подошли к смерти…

Чем битва кончилась, спрашивать было излишне.

В избу заглянул кто-то из хирдманов.

– Свенельд! Хравна нашли!

– Ну и где он? – Свенельд обернулся.

– Под стеной лежит за домом.

– Живой?

– Да не сказать… Но это не мы!

Свенельд пошел посмотреть. Кузнец из Арки-Варежа оказался зарублен – ударили топором между лопаток. Судя по виду тела и следам на снегу, сюда его приволокли уже мертвым. Русы этого сделать и не могли: тело уже закоченело к тому времени, как они ворвались в Келе-бол.

Люди Арнора пытались расспросить женщин, но те ничего не знали. Одна сказала, что утром, еще в сумерках, слышала шум и брань перед избой Аталыка, но все быстро стихло.

– Видать, разозлил он кого-то, что драться идти не захотел, – сказал Велерад.

– Я ж ему предлагал – оставайся с нами. Он ушел.

– Заберем его?

– Заберем, – подумав, решил Свенельд. – Все-таки дочь у него… уже взрослая, пусть сама хоронит.

Остаток дня русы перевязывали раны и отдыхали. Вечером, зажарив барана, стали думать, что делать дальше. От Келе-озера обычный путь дружины лежал еще несколько на юг – к Южным Долинам, а потом по рекам возвращался на Валгу. Но теперь пришлось бы вести с собой здешний полон и скот, что замедлило бы и затруднило продвижение, а задерживаться Свенельд не хотел.

Ночь и утро поразмыслив, он за завтраком объявил решение:

– Забираем отсюда все и уходим на запад. Дани мы не добрали, но поднесем вместо нее Олаву полон. И лучше ему будет побыстрее узнать, какие тут дела. А что не добрали, возьмем на следующую зиму.

Теперь нашлось время вспомнить о Самуиле. Того держали вместе с пленными женщинами, и Свенельд велел привести его в избу Аталыка, где ночевал сам. Объясняться им пришлось по-славянски; Самуил этот язык знал довольно плохо, но Свенельд надеялся догадаться, что старик имеет в виду.

– Ты что-нибудь знаешь о Гриме? Если вы из Итиля, вы там должны были знать, что произошло. Вы нашли тело Грима?

– Он и правда погиб? – задал вопрос Велерад.

За время пути домой в войске утвердилось мнение, что Грима нет в живых. В Хольмгарде приняли это мнение, не имея возможности достать никаких других сведений. И вот впервые перед русами оказался человек с той стороны, способный рассказать что-то еще.

Самуил медлил, раздумывая.

– Вы видели тело? – повторил Свенельд.

– Я стан молвить… – наконец начал Самуил, – станет молвить Олав. Его лишь… для.

– Ётуна мать! – Свенельд в ярости хлопнул по столу. – Ты играть со мной вздумал! Я тебя говорить заставлю! И живо!

– Ты что-то знаешь, старче? – обратился к Самуилу Велерад, предостерегающе положив руку на руку брата. – Ты что-то знаешь о Гриме?

– Мы толко… вати… молвити… ино… – забормотал Самуил и разразился речью на родном языке, из которой никто не понял ни слова.

– Глядь! – рявкнул Свенельд. – Говори толком! Вы видели его тело?

– Постой! – вмешался Халльтор. – Спроси, а они Грима в лицо знали? Они могли его опознать среди прочих?

– Откуда этому хрену-то знать? – воскликнул Арнор. – Он-то в той битве не был!

– Хавард был! – повернулся к нему Свенельд. – Он почти признался! А ты его насмерть зарубил, глядь!

– А что я мог сделать! Я хотел повредить только, а конь дернулся…

– Конь у него дернулся! А с этого хрена толку, как с козла молока!

– Не орите! – Велерад встал и поднял руки. – Может, старик что и знает. Дайте я с ним поговорю.

Но толку он не добился. Вместо ответа Самуил нес околесицу, мешая случайные славянские слова с хазарскими. К тому же русы сомневались: а могли ли хазары, у которых осталось на берегу две сотни изрубленных тел, опознать среди них Грима? Иные из них видели его до битвы, но, как русам смуглые темноволосые хазары казались похожими, так и тем русы были на одно лицо. Да и мертвое тело могло иметь такой вид, что его и свои узнали бы с трудом.

– Может, у вас остались пленные? – допытывался Велерад. – Ну, полон! Раненые! Были?

– Рано… Пылен… есмь…

– Пленные есть? У вас, в Итиле? У хакан-бека? Пленные русы есть?

– Есмь…

– Кто эти люди? Сколько их?

– Повидати Олав… не ведати тебе…

– Дед, ты меня утомил! – Свенельд подошел к Самуилу, взял за грудки и встряхнул; тот показался ему совсем легким. – Кончай выёживаться! Я с тобой нянькаться не буду, сейчас велю тебе твои седые яйца подпалить, сразу все вспомнишь!

Самуил забормотал что-то по-своему, обвисая у него на руках.

– Логи… – Свенельд глянул на оружничего, потом на огонь в очаге из валунов, осмотрелся, отыскивая что-нибудь подходящее.

– Па-га-ди! – Велерад обнял его за плечи и развернул. – Он старый и слабый. Он у тебя сейчас кончится, и что дальше?

– Ётунов брод, мне плевать!

– Его надо везти к Олаву.

– Хрена с два! – Свенельд вывернулся из рук младшего брата. – Сейчас он у меня заговорит.

– Подожди! – Велерад встал так, чтобы заслонить собой старика. – Если он что-то знает о Гриме, то его надо передать Олаву. Живым и целым, способным разговаривать. Если он тут кончится, мы загубим все, что он мог бы сказать. Этого нам Олав не простит. Грим был его зятем, это его дело, и раз уж нам такой лешак достался, пусть Олав с ним толкует.

– Да и как мы с ним столкуемся? – поддержал Велерада Тьяльвар. – По-нашему он ни слова. По-славянски – «через пьень на колоду валит», – выговорил Тьяльвар, который сам говорил на славянском, но плохо. – Если его еще прижечь, он забудет и все, что знал. Ты только понапрасну убьешь его, а с ним все, что он может сказать.

– А дома у тебя сидит Мамалай! – с торжеством напомнил Велерад. – Тот с ним преотлично объяснится. Куда лучше, чем мы. И Ольрад, кузнец. Он по-хазарски знает.

– Пусть Олав решает, как с ним обходиться, – добавил Тьяльвар. – Это его дело.

– Это мое дело! – Свенельд слегка взял брата за кафтан на груди. – Велько! Это наше с тобой дело! Эти ётуновы твари убили Годо.

– Годо убили на Упе. – Велерад накрыл его руку своей. – А этот хрен – из Итиля. Тех он даже не видел никогда. Был бы кто из тех… я б с тобой не спорил. Не горячись. Если до Олава дойдет, что у нас был в руках человек, который мог что-то знать о Гриме, но мы дали ему умереть под пыткой – Олав нас не простит.

Арнор слушал их, не встревая в разговор и испытывая смутное неудобство, будто за ним была вина. Какая? С Хавардом нехорошо вышло – вот из кого имело бы смысл тянуть сведения любым способом, тот и молод, и знает северный язык. Но, неуверенно владея боевым конем и хазарским мечом, Арнор понимал, что в сутолоке боя у него просто не будет случая нанести другой удар. А упустить Хаварда он не хотел ни за что на свете.

Мысль о том ударе причиняла Арнору и досаду, и упрямое удовлетворение. Хаварда он ненавидел сильнее, чем Самуила и остальных. Те были чужие, а Хавард почти свой – по виду, по языку, но стремился отдать Мерямаа под власть хазар. Арнор помнил, что Хавард с первых дней внушал ему глухое раздражение, даже пока не было причин подозревать «найденышей» ни в чем дурном.

И он еще подкатывал к Арнэйд! Хорошо, что у нее хватило ума не поддаться обольщениям смазливой внешности, лести и пылких взоров. Да только нравилась ли она Хаварду на самом деле? Или он так явственно стремился ее обольстить, чтобы отвлечь ее родичей от опасных для пришельцев размышлений?

Сыновья Дага уже не раз пытались вспомнить свои первые разговоры с «булгарами». Да если бы они сразу поняли, что перед ними хазары! Их можно было запереть до приезда сборщиков и передать Свенельду всех, девять человек. Допрашивать по одному, потом сравнивать сказанное. Даже если бы пришлось для толкового допроса везти всех в Хольмгард, где есть булгарин Мамалай и кое-кто из пленных с Упы, все равно вышло бы больше толку, чем теперь, когда на руках остался старик, с которым только Свенельд с Велерадом способны объясняться. И то он со страху позабыл и те слова, что знал.

Но нет. В Силверволле эти «найденыши» тщательно скрывали, что они не из Булгарии. Ямбарс, пожалуй, был настоящий булгарин, но это ничего не значит – как и сами русы, булгары могли служить любой стороне.

А наиболее важное сам Арнор им сказал еще при первых встречах. Они не знали, что на Итиле русы потеряли своего верховного вождя. Он им и сообщил. Но с чего бы Арнору стоило это скрывать? «Несчастье, какое несчастье»… – бормотал тогда этот Самуил. На самом ли деле он не знал или только притворялся? Или он теперь притворяется, будто что-то знает о Гриме, чтобы оттянуть свою смерть? Поди пойми, ётуна мать. Пусть в самом деле Олав с ним разбирается.

Одно Арнор знал твердо: не выпусти он хазар из Силверволла, вчерашней битвы бы не было и по всей Мерямаа не пошло бы это опасное, чреватое большим кровопролитием брожение. Но в то время он слишком мало знал, чтобы распознать опасность.

Тот храбрец Алмай из восточных лесов знал еще меньше, однако грядущую беду угадал и решение принял правильное. Но у него отец был сновидец. А у Арнора отец – хранитель законов, не способный обрекать людей на смерть из-за своих снов…

Еще через день дружина покинула Келе-бод. Из селения забрали все съестные припасы, скот, имущество, представлявшее какую-то ценность: орудия, ткани, украшения. Увели жителей, кроме стариков. Эти Свенельд велел отпустить: пусть идут куда хотят и рассказывают, каково выступать против Олава.

Когда дружина и обоз уходили от Келе-бола, за санями брели женщины, самых маленьких детей несли на руках, тех, что побольше, посадили на сани. На санях сидел и Самуил со связанными руками. Гнали скот. Иные пленницы плакали, другие молчали, понимая, что им еще повезло: могли бы просто зарубить. Вслед уходящим поднимался дым, все более густой: Свенельд велел поджечь селение. Здесь власти Олава бросили открытый вызов, так пусть все знают: пощады не будет. Ни подстрекателям, ни тем, кто их послушал.

* * *

Прошло немало дней, прежде чем Арнор и Виги со своим отрядом вернулись в Силверволл. Уходили они на юг, к Арки-Варежу, а вернулись с севера – по Мерянской реке. Вместе с дружиной Свенельда они дошли до погоста у Птичьего камня и там его покинули: Свенельд повел своих на запад, Арнор – на восток, по петле, которую описывала Мерянская река через северную сторону, чтобы привести к Бьюрланду. При разделе добычи Свенельд выдал Арнору четверть захваченного полона и прочего добра; пришлось по женщине на каждого из двенадцати человек, но Арнор и Виги в челядинках больше не нуждались и продали своих Свенельду. Так же поступил и еще кое-кто из их отряда, однако, когда дружина Силверволла двинулась на север, у четверых сидели позади седла девушки, еще одна молодая женщина с малым ребенком ехала в санях среди мешков, на других санях везли несколько коз, овец, припасы и шкурки.

Ко дню их возвращения в Силверволле уже знали обо всем: Тойсар на озере Неро получил страшные вести с юга и передал в Бьюрланд. В сражении полегли почти все мужчины Аталыкова кумужа, и сам он в том числе. Келе-бол сгорел дотла.

Но в Силверволле не ведали главного – что со своими? Никто не мог им сказать, живы ли сыновья Дага и их люди. Мало какая победа достается совсем без потерь, и мерянская стрела могла найти любого из них. Семья Дага не знала покоя. Арнэйд и Снефрид считали дни от солоноворота – их набиралось уже почти сорок. Каждое утро они выходили к воротам Силверволла, на самое высокое место в округе, и ждали, когда покажется солнце. Снефрид старалась не выдавать страха, но, стоило им с Арнэйд заняться каким-нибудь общим делом, как они принимались говорить об Арноре. Любой разговор быстро сворачивал на него. Когда они пряли, у Снефрид делался отрешенный вид, и Арнэйд не смела отвлекать ее разговорами. Только посматривала на веретено Снефрид: та привезла его с собой. Оно принадлежало ее матери, а пряслень из густо-рыжего янтара – даже бабке. «Это одна из тех слез Фрейи, которые она роняла в море, когда бродила по свету, отыскивая своего мужа, – рассказала ей Снефрид. – И когда прядешь, нужно думать о том, кого любишь, это принесет ему удачу».