Текст книги "Ворон Хольмгарда"

Глава 9

Утром Арнэйд проснулась, полная памятью сна, который видела перед самым пробуждением; он и сейчас стоял у нее перед глазами во всех подробностях. Сон был очень простой и понятный, но совсем не связанный с пережитым в последние дни, и это было странно. Она видела себя в целой роще раскидистых яблонь; ветки были усыпаны плодами – крупными круглыми яблоками, с одного бочка нежно-розовыми, с другой – прозрачной белесой желтизны. Одно из этих яблок было у нее в руке, и она ела его, оглядываясь вокруг. Точно такие же яблоки были везде, куда падал взгляд, но часть из них вдруг оказались сгнившими прямо на ветках; розовые здоровые яблоки сидели вперемежку с другими, покрытыми большими коричневыми пятнами гнили. Она все посматривала на яблоко у себя в руке, но видела здоровую, белую яблочную плоть; она все кусала и кусала от него, ощущала сладкий сок на языке, а перед глазами у нее была гниль на ветках, и так продолжалось, пока она не доела свое яблоко до конца, так что в руке остался огрызок, и она во сне испытала облегчение, что успела съесть свое яблоко, пока оно не превратилось в гнилое. А вокруг по-прежнему были сотни розовых свежих яблок и сотни порченых, и они сидели на ветках так густо, что зелень листвы едва из-под них виднелась…

Открыв глаза, Арнэйд удивилась своему сну. Видеть и есть спелое яблоко – к счастью и удаче, для женщины – к любви и богатству. Может, ей приснился весь этот ужас – битва, разорение Арки-Варежа, смерть Тойсара? Она огляделась. Если бы то был сон, она сейчас находилась бы в хозяйском доме с мужем. Но она в кудо, среди служанок. Наверное, к ней случайно залетел чужой сон…

Тем не менее он ее подбодрил – быть может, добрая богиня Идунн желает присмотреть за нею. Арнэйд разбудила девушек и повела в хлев. Надо выгнать скотину на луг, она и так вчера весь день простояла взаперти, коровы мычат от голода. Но, как рассказывала Алдыви, вчера не все успели загнать свою скотину, часть ее осталась снаружи и, наверное, от шума битвы разбежалась по окрестностям. Если ее не найти, молока сегодня не будет.

На дворе у ворот было несколько сонных дозорных; Арнэйд их не знала, но они, видимо, помнили, кто она такая, и выпустили ее, когда она объяснила, чего хочет. В Арки-Вареже было непривычно тихо, только запертые коровы мычали да козы блеяли. В утренний час тут всегда кипела жизнь: женщины носили воду от реки и растапливали летние печи, отовсюду несло дымом и запахом лепешек, подростки гнали скотину за ворота, бегали дети, шли мужчины по своим делам… Везде слышался гомон, говор, мычание, лай… Сейчас город вымер, только у дворов прохаживались варяги-дозорные. И напрасно кричали петухи – никого им разбудить не удавалось. По большей части варяги спали, отдыхая после вчерашнего. Арнэйд проходила меж дворов, чувствуя себя какой-то тенью.

На месте ворот зияло пустое отверстие, похожее на оскаленный рот трупа. Створки были сорваны и лежали снаружи. Перед воротами внутри еще слегка дымилось большое кострище, с набросанными вокруг кучами костей: здесь вечером жарили ту корову, а потом дозорные жгли костер до самого рассвета. Человек пять вооруженных варягов прохаживались по валу, оглядывая окрестности; один сидел у кострища, вяло обгрызая вчерашнюю кость.

Сухая земля перед воротами, в проеме вала и далее за ним была покрыта темными пятнами грязи с засохшими во множестве следами ног. Арнэйд не поняла, откуда эта грязь – дождя ведь не было. Роящиеся мухи подсказали ей ответ, и она сильно вздрогнула всем телом, поняв, что это – следы ужасной схватки на этом самом месте перед тем, как люди Эйрика ворвались в город. Разрубленные, затоптанные тела варяги уже вынесли, чтобы не лежали на самом ходу, но пролитая на землю кровь осталась, перемешанная с щепками и тряпками. Арнэйд спешно отвела глаза, боясь увидеть какие-нибудь обрубки тел.

Выйти за ворота через кровавые лужи Арнэйд не решилась, но подняться на вал ей никто не мешал, усталые дозорные лишь осмотрели ее с вялым любопытством. Сквозь щель для стрельбы Арнэйд оглядела в рассветных сумерках ближние луга… и увидела целые груды чего-то непонятного, похожего на кучи грязного снега или тряпья. По всем окрестностям, на лугу, и на реке… Близ стены снаружи, шагах в десяти, она увидела два тела, но не сразу поняла, что это: мертвый человек перестает быть похожим на человека, и она с трудом различила, где руки, где ноги…

Содрогнувшись, Арнэйд сообразила: да это же всё убитые – и те, что на лугу, тоже. Сколько их! Резко отвернувшись, она вцепилась в бревна частокола. Сглотнула. Закрыла глаза, одолевая дурноту. Было слишком далеко, чтобы разглядеть подробности, но от самой мысли, что под стенами Арки-Варежа лежат сотни трупов, ее едва не вывернуло.

Пришло четкое осознание: чуть ли не все мужчины, кого она знала в Арки-Вареже, скорее всего мертвы. Они не просто куда-то исчезли с глаз, они погибли. Эта тишина в городе… и правда мертвая тишина. Есть какие-то пленные, Свенельд упоминал о них, но жив ли хоть кто-то из ее здешних родичей, то есть родни Тойсара? Талай, Тайвел? Толмак?

Нет, посылать туда женщин нельзя. Им будет слишком страшно проходить между грудами мертвецов, даже если Илчиви и не наткнется на тело кого-то из своих братьев с разрубленной головой. Надо послать мужчин… но для этого надо найти Свенельда, Халльтора, Тьяльвара – хоть кого-то и тех, кто знает ее и имеет право приказывать хирдманам.

Арнэйд вернулась на Тойсаров двор и велела женщинам молоть зерно, печь лепешки, чтобы было что подать, когда в доме проснется Эйрик и его хирдманы. Как узнать, где ночует Свенельд и прочие люди из Хольмгарда? Арнэйд не смела в одиночку расспрашивать незнакомых свеев, будучи одета, как мерянка. Лучше бы ей одеться в варяжское платье, а оно осталось в большом ларе в Тойсаровом доме.

Но нельзя же теперь вечно сидеть на месте и дрожать, ожидая, что сделает с тобой судьба?

Поколебавшись, Арнэйд вошла – дозорный в сенях пропустил ее без вопросов – и при тусклом свете из оконца стала пробираться между спящими на полу людьми. Те лежали так густо, что она едва могла поставить ногу, в доме висел разноголосый храп, было душно. Ларь оказался даже не взломан – видимо, Эйрик считал все это имущество своим и не собирался портить. Ключ висел у Арнэйд на поясе. Осторожно она отперла замок, стараясь не греметь дужкой и петлей, и стала разбирать вещи. От вида одежды Тойсара ее бросило в дрожь, как будто она прикасалась к мертвецу. Как будто от того, что она тревожит его вещи, сейчас он сам предстанет перед нею – в том виде, какой ей даже описать не решились…

Ее варяжское платье лежало на самом дне. Раньше Арнэйд думала, что наденет его только зимой, когда придет дружина сборщиков. Надеясь в привычном платье почувствовать себя увереннее, она вынимала из ларя свои рубашки – более длинные, чем мерянские, крашеные платья и прочее. Прежний мир вернуть нельзя, но себя саму…

Вдруг нечто огромное обхватило ее сзади, прижало спиной к чему-то теплому и живому, чья-то борода уткнулась ей в шею. Кто это – она поняла мгновенно. Не то запах ей подсказал, не то чувство близости чего-то необычного, уже испытанное вчера. Арнэйд ахнула, но подавила крик – ни к чему сейчас подавать голос. Мощные руки подняли ее, будто она ничего не весила, и понесли куда-то. Она даже не услышала, как он встал и подошел – только настоящий медведь может двигаться настолько бесшумно!

Эйрик опустил Арнэйд на лежанку, с которой только что поднялся – нагретую его теплом и полную его запаха, – и лег сам, не выпуская ее из объятий.

– Я уже отдохнул, – шепнул он ей, как будто думал, что она только этого и ждет.

– Не надо, конунг! – шепотом взмолилась Арнэйд. Совершенно голый, Эйрик еще больше походил на зверя, но страха она почему-то не чувствовала, а только трепет, схожий с тем, с каким приближалась к камню-жертвеннику с серебряной чашей. – Отпусти меня! Вспомни, кто мой отец… хёвдинг Силверволла. Мои родичи… будут тебе благодарны, если ты обойдешься со мной хорошо!

– Я и обойдусь хорошо. – Его низкий шепот проникал куда-то в самые глубины ее существа и вызывал острое волнение. – Ты же теперь моя… я тебя не обижу… ты очень красивая, и я рад, что у этого здешнего… главного была такая хорошая жена!

По тому, как он держал ее в объятиях – уверенно, но не грубо, – как склонялся, чтобы коснуться лицом ее горла и груди, как тянулся к ее губам с поцелуем, Арнэйд понимала, что он собирается взять ее не силой, как пленницу, а лаской, как муж собственную жену. Но это было немыслимо – он же ей не муж, он никто, чужой человек, захватчик и разоритель!

Эйрик наваливался на нее всем телом, и она, погребенная под этим весом и мощью, чувствовала себя беспомощной, как невесомый мотылек. Поневоле она крепко прижимала ладони к его груди, и от этого прикосновения ее трясло, дыхание теснило.

– Вчера в это время мой муж был еще жив! – умоляюще шептала она, отворачивая лицо. – Его дух еще здесь! Неужели ты будешь… принуждать меня, когда он даже не в могиле!

– Да я вовсе не буду тебя принуждать! – Эйрик выпустил ее из рук и отодвинулся. – Оно ж не уйдет. Ты мне вчера рассказала про ту девушку и медведя, как у них было, но я после битвы… немного бываю не в силах.

Арнэйд села и подобрала под себя ноги. Сегодня или завтра – Эйрик был совершенно уверен в своем праве на нее. Ему теперь принадлежит здесь все, и в первую голову – вдова прежнего владыки. Эйрик просто обязан уложить ее к себе в постель, чтобы тем самым вступить в права законного господина Арки-Варежа.

– Но я же не рабыня, я из самого знатного русского рода в Мерямаа! – торопливо зашептала она, стараясь быть убедительной и при этом никого не разбудить. – Мои родичи ведь тебе не враги, Даг – мой отец, Арнор и Вигнир – мои братья. Ты же был у них в Силверволле, сидел с ними за столом. И Свенельд – большой друг нашего рода. Он будет очень недоволен, если ты меня обесчестишь. Мои родичи выкупят меня, когда обо всем узнают. Они будут тебе очень благодарны, если ты сохранишь мою честь.

– Но ты же сама хотела медведя. Я думал, так и надо.

Арнэйд не знала, засмеяться ей или заплакать. Эйрик лежал на спине, закинув могучие руки за голову, голый, как зверь, и так же мало этим смущенный. Арнэйд старалась его не рассматривать, но взгляд ее потрясенно расширенных глаз совершенно против воли скользил по его телу, и вид его вызывал в ней трепет и священный ужас пополам с восхищением. Широкий торс был так же лишен изящества, как и черты лица, но не казался излишне тяжелым; мускулистые руки, плечи, бедра – такое тело могло бы принадлежать самому Фрейру, только старые шрамы давали понять, что он уязвим для железа, как всякий смертный. Изумление, недоумение, волнение, тревогу и невольное преклонение – Эйрик внушал Арнэйд сразу столько разных чувств, что голова шла кругом.

– Но… та девушка не была вдовой… со вчерашнего дня. И она сама решила жить с медведем. А я… я была замужем…

– Но это потому, что раньше ты не знала подходящего медведя, так? А теперь я здесь. И мне давно нужна такая, как ты.

– Я хочу домой, в Силверволл! – Арнэйд осознала, что попасть в сагу далеко не так приятно, как слушать ее у огня. – Мой отец даст тебе любой выкуп.

– Это против правил! – Эйрик укоряюще покачал головой. – Ты сама меня узнала. Что не так?

Арнэйд не находила ответа. Если они в саге – то в самом деле, что не так? Но они не в саге!

Взгляд Эйрика упал на ее грудь, взволнованно дышащую под льняным мерянским платьем, и одобрительно там задержался. Потом он протянул к Арнэйд руку и погладил по бедру. Арнэйд затрепетала, но она сидела вплотную к стене и отодвинуться было некуда. Ноги она поджимала под себя, но под мерянское платье, длиной чуть ниже колена, нельзя было упрятать их целиком, а обмотки она с утра не надела: летом в них жарко, и она надеялась, что никто не успеет ее увидеть.

– Ты меня боишься? – сочувственно спросил Эйрик. – Я же тебя не съем. Мы могли бы хорошо поладить. Та девушка ведь не боялась. Раз уж ты – та самая девушка, что возвращает медведям человеческий облик, то ни один медведь никогда тебя не обидит.

– В-возвращает?

– Ну конечно. Ты думала, с чего бы медведь говорил человеческим голосом и искал себе жену среди людей? – Эйрик посмотрел на нее так, будто объяснял очевидные вещи.

Арнэйд задумалась, потрясенная. С детства она привыкла: медведь и медведь. А с чего бы – да кто же задает такие вопросы, слушая сказки? Выходит, тот медведь… хотел вернуть себе человеческий облик?

– Но н-наверное, медведь не требовал от нее… л-любви прямо сразу, как она пришла… – пробормотала Арнэйд, еще не успев додумать эти мысли до конца.

– А когда? – Глубокие серые глаза взглянули ей в глаза с искреним любопытством. – Научи меня, как надо.

– Н-ну, ма шанам, он дал ей время… к нему привыкнуть.

– Кому надо махать? – Рыжеватые брови сдвинулись.

Арнэйд невольно рассмеялась, зажимая себе рот.

– Никому. «Ма – шанам», это значит «я думаю». По-мерянски.

– Было бы обидно, если бы у вашего главного и жена была в его годах, – добавил Эйрик, продолжая пристально ее разглядывать и не убирая руку. – А ты как раз по мне – не старая, но и не слишком молодая. И все, что надо… где надо…

– О, Эйрик конунг! – Арнэйд зажала себе рот ладонями, чтобы не расхохотаться и не перебудить всю Эйрикову дружину. – Поистине ты прав – счастье, что ты не застал прежнюю жену моего мужа! Она бы тебе… никак… не… понра… вилась…

Зажмурившись, Арнэйд трясла головой, будто пытаясь отделаться от этого зрелища – ава Кастан в объятиях Эйрика, – но ничего не выходило. Смех душил ее, не давая говорить; она и хотела рассказать, какого счастья он избежал, и не могла справиться с собой. Она ощутила, как его жесткая ладонь ложится на ее голую щиколотку, мягко сжимает, потом начинает двигаться по ноге выше, но не могла унять смех. Эйрик и сам начал смеяться, глядя на ее лихорадочное веселье; услышав его хриплый низкий смех, Арнэйд испугалась, что теперь-то непременно кто-нибудь проснется, и своей рукой зажала ему рот.

Ощущение тепла его губ, прикосновения к его бороде пронзили ее насквозь; опомнившись, Арнэйд хотела отнять руку – да и что она себе позволяет, он же все-таки конунг! – но Эйрик накрыл ее ладонь своей, прижал еще крепче и обхватил губами ее палец. Арнэйд резко втянула воздух, сердце чуть не выскочило от прилива мощного, непривычного для нее, проникающего в каждую жилку горячего волнения. Эйрик перебирал губами ее пальцы, касался их горячим языком, и Арнэйд едва не застонала, не понимая, что он делает и что такое с ней происходит. В этом было нечто звериное и одновременно нечто божественное; Эйрик будто хотел ее съесть, и это наполняло ее невольным предчувствием чего-то восхитительного.

Потом он отнял ее руку от своего рта, прижал ее ладонь к своей груди и притянул Арнэйд к себе. Она почти упала на него, и снова ее охватил ужас, как на краю пропасти. Она старалась не смотреть туда, где находилось средоточие его звериной мощи, но не могла не ощущать, как эта мощь себя являет. Ее пронзил совершенно первобытный ужас, будто ею, хрупкой смертной женщиной, норовил овладеть бог.

– Нет, Эйрик, опомнись, не надо! – Она уперлась обеими руками в его грудь и забилась, пытаясь сползти с него на тюфяк, отодвинуться от его «медведя», который прижимался к ее бедру, в то время как рука Эйрика нашаривала край ее подола, чтобы под него проникнуть. – Не обходись со мной, как с рабыней, это опозорит нас обоих… – отчаянно бормотала она, задыхаясь. – Мои родичи… они будут оскорблены… если ты меня обесчестишь… Отпусти меня, прошу тебя… дай мне уйти… Мой муж умер только вчера… Ты не должен так со мной обходиться… Прошу тебя, не надо, не трогай меня…

Остатками сил она подавляла порыв закричать – это ее не спасет, только разбудит свидетелей ее беды. Глаза Эйрика были полузакрыты, на малоподвижном лице отражалось предвкушение, широкая звериная грудь вздымалась, в дыхании слышался легкий рык. Арнэйд чувствовала себя совершенно беспомощной перед этим порывом животного влечения. Она не очень-то надеялась, что он ее услышит. Тем не менее до сознания Эйрика дошло, что она вырывается и пытается его отпихнуть. Ненадолго он замер, потом выпустил ее и опять лег на спину. Но он был ближе к краю лежанки, и Арнэйд не могла выбраться, пока он не встанет – ей пришлось бы перелезать через него. Арнэйд снова села, отодвинувшись от него как можно дальше, чтобы больше ненароком его не коснуться, и сжалась в комок. Ее трясло – всю жизнь она была скромной честной девушкой, уважением и силой своего рода защищенной от опасности бесчестья, и вот совершенно чужой мужчина посягает на нее, а она бессильна ему помешать! А в теле ее раскрылась какая-то горячая бездна, сводило живот, перехватывало горло, кровь стучала в таких местах, где она раньше не ощущала столько жизни, и это пугало Арнэйд – она вдруг перестала быть хозяйкой собственного тела.

– Ну чего ты боишься? – выдохнул Эйрик, глядя на нее полузакрытыми глазами. Было видно, что он с неохотой гасит свой порыв. – Я же с тобой по-хорошему. Ты ведь даже не девушка, а вдова… Или как? Или муж был слишком стар?

– О, не настолько! – вырвалось у Арнэйд.

На самом деле разница между Тойсаром и Эйриком, на двадцать лет того моложе, стала ей ясна даже за эти недолгие мгновения. Сейчас ей казалось, что за месяц замужней жизни она почти ничего об этом и не узнала.

– Эйрик конунг, прошу тебя, не смотри на меня как на свою добычу! – Арнэйд обхватила себя за плечи, стараясь успокоиться и заодно прикрыть грудь от его взгляда. – Вспомни, что я из семьи Дага хёвдинга. Разве ты стал бы так обходиться с дочерью своего союзника, если бы встретил меня в Силверволле? Мой отец меня скоро выкупит. Тебе трудно будет хорошо устроиться в Мерямаа без мира с ними. Мы ведь знаем всю эту землю, ее доро́ги, язык, обычаи и людей. Мы живем здесь уже шесть поколений. Если ты хочешь здесь обосноваться, то разумнее будет поддерживать с нами мир. Ты должен не посягать на мою честь и принять выкуп от моего отца.

– Это верно, – с неохотой согласился Эйрик. – Твои родичи – достойные люди и хорошо меня приняли. Было бы подло отплатить им злом… Только я совсем не хочу кому-то тебя отдавать. Ты мне очень нравишься. Как будто я тебя когда-то уже видел… может, во сне, не знаю.

Он рассматривал ее с явным удовольствием, радуясь такому приобретению. Видно было, что он охотно еще раз ее погладил бы, но не хочет напугать.

– Прошу тебя, пошли в Силверволл за моим отцом! – Арнэйд отчаянно хотелось, чтобы Даг оказался здесь как можно скорее, сейчас. – Он все уладит.

– Хорошо. Но пока ты позабоишься обо всем этом… – Эйрик слегка повел рукой, имея в виду хозяйство.

– Йора, позабочусь, – Арнэйд пообещала бы что угодно, лишь бы отвлечь его мысли от похоти.

– А Йора – это кто? – Эйрик слегка нахмурился. – Та прежняя жена вашего… э, главного?

Арнэйд опять зажала себе рот, гася беспокойный смех.

– Йора – это значит «хорошо». Но ты должен выделить мне людей для помощи и велеть, чтобы мне показывали все припасы и отдали всех женщин в городе, сколько мне понадобится.

– Я скажу.

– И нужно скорее похоронить убитых. На такой жаре нам всем будет плохо, если они останутся лежать. Прошу, выпусти пленных, чтобы они могли найти своих и все устроить. Ту скотину, что в городе, нужно поскорее выгнать пастись, а что бродит по лесам вокруг – найти, собрать и подоить. Иначе мы все останемся без молока и сыра.

– Распоряжайся. – Эйрик слегка двинул рукой. – Насчет скотины тебе виднее, ты же женщина. Сейчас разбудим Бранда и Торгрима, они найдут тебе людей.

– Спасибо, Эйрик конунг, – с облегчением сказала Арнэйд.

Кажется, он не такой уж дикий – разумные доводы до него доходят, с ним можно сговориться.

Они помолчали.

– Дай мне выйти, – попросила Арнэйд. – Я пришла всего лишь забрать мою одежду из ларя. А ты набросился, как… медведь в лесу.

– Но ты же этого хотела. – Эйрик взглянул ей в глаза своими спокойными серыми глазами. Они затягивали, и трудно было отвести от них взгляд. – Медведя. Ты сама мне рассказала.

Арнэйд осторожно опустила руки, и взгляд Эйрика тут же снова прилип к ее груди. Она так привыкла к саге о Бьярнхедине Старом, что и не думала, что должна была чувствовать Аста, очутившись со своим медведем в его лесном доме… В животе поселилось болезненное томление и никак не проходило; Арнэйд думала, что это от страха, и хотела поскорее оказаться подальше от Эйрика.

– Выпусти меня.

– Иди, – Эйрик слегка улыбнулся, больше глазами. – Не держу ведь.

– Я боюсь, – честно призналась Арнэйд.

– Я не укушу.

– Я не хочу через тебя перелезать. Это непристойно. Только колдуньи садятся верхом на медведей!

– Так ты все-таки что-то знаешь об этом? – Эйрик приподнялся, чтобы быть ближе к ней, и взглянул на нее с каким-то новым любопытством, явно не ожидая от нее подобной осведомленности.

– Н-неет… – пробормотала Арнэйд: он явно имел в виду не саги, где кто-то встречает в лесу ведьму верхом на волке.

Какое-то время он смотрел ей в глаза; от этого взгляда пробирала дрожь, но отвести глаза было невозможно.

– Что я должна знать? – опасливо спросила Арнэйд.

– Ты могла бы знать… раз уж ты здесь самого лучшего рода… и вы знаете «медвежьи чары». Или хотя бы знали когда-то давно. Я и этого не ожидал… в такой дали.

– О чем ты говоришь? – Арнэйд охватило любопытство: до сих пор она думала, ей известно все, что требуется для женщины ее рода.

– О том, как сведущие женщины… помогают в превращении мужчин в медведей. – Эйрик кивнул на свою медвежью накидку, висевшую рядом на стене. – Ну, делают такими, как я и мои парни.

– Делают? Берсерками? – Арнэйд вытаращила глаза и сама подалась к нему. – Я думала, такими рождаются, разве нет?

– Рождаются люди с задатками. Но если человека не учить, из него вырастет чудовище… или не вырастет, потому что раньше пришибут. А если человека вовремя научат управлять этой силой, то он станет непобедим.

– И ты родился… с задатками?

Арнэйд почти поневоле, широко раскрыв глаза от изумления, прошлась взглядом по его телу, будто искала признаки этих чудесных свойств. Как лосиные ноги или волчьи уши у сыновей Асты. Ничего такого у Эйрика не было, но сама мощь этого крепкого торса, похожего на какое-то живое дерево, густая поросль волос на груди, идущая полосой к животу и ниже, были как проявления зверино-божественной сути. От этого зрелища у нее что-то обрывалось в груди – в душе кипели ужас и восторг, смотреть было страшно, но так трудно отвести глаза.

– Можешь потрогать, – дружелюбно предложил Эйрик, и Арнэйд, опомнившись, с усилием зажмурилась. – Да, – ответил он на ее вопрос. – Но еще я родился законным сыном старшего сына конунга. Тоже законного. Мне нужно было научиться одолевать зверя, раз уж я хотел когда-нибудь стать конунгом.

– И как же… к этому причастна женщина… колдунья?

Некоторое время Эйрик смотрел на нее, будто что-то прикидывал по себя, потом качнул головой:

– Вижу, вы все забыли, если даже ты не знаешь… и так боишься сесть на медведя…

Арнэйд снова зажмурилась, отгоняя образы, вызванные смутными догадками о сущности этих тайн.

– Выпусти меня наконец!

– Эх-х! – с сожалением сказал Эйрик.

Приподнявшись, он спустил ноги на пол, освобождая половину лежанки, чтобы Арнэйд могла сойти. Она поспешно слезла и убежала к ларю, чтобы забрать свою одежду. Когда она повернулась, держа вещи в охапке, Эйрик сидел на лежанке и смотрел на нее.

– Ну ничего, – примирительно сказал Эйрик ей вслед. – Я тебя научу. Когда ты привыкнешь.

– Кататься на медведе? – вырвалось у Арнэйд; ощутив себя свободной, она слегка осмелела.

– Мне нужна такая всадница, – серьезно подтвердил Эйрик. – Но вот уж где я не ждал ее найти, так это здесь.

Арнэйд ничего не ответила и вышла: она понимала, что не понимает какой-то важной части смысла его слов, но ей хотелось побыстрее уйти – само присутствие Эйрика так потрясало ее, что хотелось от него отдохнуть. Но оказалось, что просто удалиться для этого недостаточно. За вечер и утро Эйрик почти вытеснил из ее мыслей Тойсара, за которым она больше месяца прожила замужем. Он ничего, строго говоря, с ней не сделал, но от самой его близости каждая жилка в ней горела и трепетала, как не горела от довольно сдержанных ласк мужа. Может, дело в том, что Эйрик говорит ее родным языком, да еще и точно с тем же выговором, что у Снефрид. Может, потому, что он старше ее лет на пять, а не на двадцать пять. И будто вышел из того самого предания, с которым она выросла. Скрывшись в кудо и переодеваясь из мерянского платья в варяжское, Арнэйд так ясно и полно ощущала присутствие Эйрика, будто он стоял за спиной, обхватив ее руками.