Текст книги "Советистан. Одиссея по Центральной Азии: Туркмени– стан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан глазами норвежского антрополога"

Эрика Фатланд
Советистан. Одиссея по Центральной Азии: Туркменистан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан глазами норвежского антрополога

© by Erika Fatland 2014

Published by agreement with Leonhardt& Hoier

Literary Agency AS, Copenhagen

© Кларк Н., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

* * *

Распад российского режима в Центральной Азии отбросил данный регион далеко в горнило истории. Сегодня там может произойти что угодно, и только храбрец или глупец возьмется предсказывать его будущее.

Питер Хопкири «Великая Игра. О Секретных службах в Великой Азии», 2006

Правописание

Имена людей и названия городов Центральной Азии нередко могут произвести путаницу в головах западных читателей. Для наших ушей они звучат непривычно отчасти потому, что многие из этих слов пришли в наш язык из русского, который был основным языком Советского Союза, и русская транслитерация исказила их еще больше.

Так, например, по-норвежски фамилия президента Туркменистана пишется «Berdimukhamedov». Буквенное сочетание «kh» используется потому, что в русском нет аналога гласной, обозначающей норвежскую «h». В туркменском же все как раз наоборот. По этой причине я выбрала ту версию правописания его имени, которая максимально приближена к туркменскому: «Berdimuhamedov». Это буквенное сочетание норвежцам произносить проще, и к тому же оно в большей степени отражает туркменскую орфографию. Другим примером может служить название столицы Туркменистана, которое по-норвежски обычно пишется как «Asjkhabad», хотя правильнее будет писать: «Asjgabat». При написании наиболее распространенных имен людей и названий местностей я пыталась следовать этому принципу во всей своей книге.

Однако стоит учесть, что после распада Советского Союза многие населенные пункты были переименованы, что в какой-то степени еще больше усложнило проблему. Город Красноводск в Туркменистане в настоящее время носит название «Туркменбаши», а, например, столица Киргизстана Фрунзе переименована в Бишкек. Лишь за некоторыми исключениями я использовала новые имена. Одно из таких исключений – Семипалатинск в Казахстане, который в наши дни называется «Семей». Главы, где он упоминаются, посвящены историческим событиям тех времен, когда город еще назывался Семипалатинском. Под данным названием он более известен, чем под названием «Семей», и это побудило меня остановиться на русской версии названия.

Врата Ада

И все же я заблудилась. Пламя кратера стерло с неба звезды, растворив в своем горниле все тени. Вокруг меня шипели несметные тысячи огненных языков. Некоторые огромные, как лошади, другие – не крупнее капелек воды. По щекам разливалось мягкое тепло; воздух вокруг был каким-то приторным и навевал тошноту. Внезапно от края скалы откололся кусок камня и бесшумно покатился в огонь. Я попятилась назад, пытаясь нащупать под собой твердую почву. Ночи в пустыне холодны и ничем не пахнут.

Этот пылающий кратер образовался здесь в результате аварии в 1971 г. Советские геологи предполагали наличие в регионе газового месторождения, и в связи с этим было решено организовать пробные бурения. Газ действительно нашли, причем огромные залежи, и тут же поторопились составить план крупномасштабной добычи полезных ископаемых. Но в один прекрасный день во время бурильных работ земля вдруг улыбнулась в полный рот и разверзла свои недра, зевнув на 60 м в длину и 20 м в глубину. Из кратера полился метан, неся с собой запах серы. Пробное бурение пришлось отложить на неопределенный срок, а исследователей всех до одного отправили домой. Лагерь был заброшен. Местным жителям приходилось постоянно прикрывать нос, чтобы защититься от удушающего запаха метановых хранилищ, расположенных на расстоянии многих километров отсюда. Поэтому, чтобы облегчить им участь, газ решили поджечь. Геологи пребывали в полной уверенности, что через пару дней пламя само собой потухнет.

Однако сейчас, по прошествии более 30 лет, а если быть точным – 11 600 дней, огонь в кратере так и продолжает пылать. Коренные жители, окрестившие это место Вратами Ада, уже все отсюда разъехались. Деревня, когда-то насчитывавшая 350 душ, была уничтожена по приказу первого президента Туркменистана, который не хотел, чтобы туристы глазели на нищету, в которой прозябало местное население.

А теперь нет уже и первого президента. Два года спустя после того, как деревня была уничтожена, он скончался. Его преемник-стоматолог отдал приказ закупорить кратер, однако до сих пор ни одна лопата не поднялась зарыть Врата Ада, и метан продолжает сочиться через тысячи мелких отверстий из своего бесконечного, неисчерпаемого подземного источника.

Меня обнимает сумрак. Все, что удается разглядеть, – это танцующие огоньки и бурлящий бесцветный газ, накрывший кратер целиком, словно колпак. Я понятия не имею, где сейчас нахожусь. Спустя некоторое время все же понемногу начинаю различать гальку, скалы, звезды. А вот и дорожная колея! Пройдя по ней сто, двести, триста метров, дальше я продвигаюсь уже на ощупь, медленно и осторожно.

На расстоянии газовый кратер выглядит в какой-то мере привлекательно: тысячи расплавленных лав, сливаясь вместе, образуют продолговатый оранжевый овал. Медленно продвигаясь вперед по колеям, я натыкаюсь на чьи-то следы. Они разбегаются во все стороны; их здесь огромное количество, и они практически ничем друг от друга не отличаются: свежие, глубокие, есть еще влажные и уже подсохшие; стертые, размытые. От звезд, которые подобно светлячкам роятся на небосводе, спасенья нет. Увы, я не Марко Поло, а всего лишь путешественница из XXI века, способная выйти на правильный путь разве что с помощью GPS на мобильнике. Но мой iPhone мертвецом лежит в кармане брюк, да и просить о помощи мне здесь не у кого. Даже если бы батарейка была заряжена и присутствовала мобильная связь, здесь меня все равно некому было бы искать. В пустыне нет ни названий улиц, ни указателей, по которым можно хоть как-то сориентироваться.

Два огонька прорезают ночную тьму. Громко ревет мотор, мне навстречу движется машина. За темными окнами угадываются фуражки, униформа. Меня заметили? В припадке паранойи мне начинает мерещиться, что за мной уже приехали. Ох, зачем, зачем я оказалась здесь, в этой стране, одной из самых закрытых в мире? Несмотря на то что все это время я старалась следить за каждым сказанным словом и никому не сообщать об истинной цели своего визита, они наверняка давно уже обо всем догадались. Подумайте сами, ну какой студент забредет в подобное место на экскурсию, да еще и в одиночку? Все кончено, один легкий толчок – и мое обугленное тело навсегда исчезнет здесь, в этой кипящей преисподней.

Ослепив меня светом, фары исчезают с такой же скоростью, с какой появились.

Наконец я делаю нечто благоразумное. Облюбовав самый высокий откос из попавшихся на глаза, я заныриваю в серый сумрак и карабкаюсь на его вершину. Если смотреть отсюда на Врата Ада, они похожи на светящуюся пасть. По всем направлениям от кратера тянется пустыня, напоминающая меланхоличное лоскутное одеяло. В какой-то миг мне начинает казаться, будто я – единственный живой человек в этом мире. Мысль довольно странная, однако все же бодрит.

Мой взгляд падает на костер, на наш маленький костерок, и вот я уже спешу к нему.

Люди подземелья

Выход 504. Должно быть, ошибка. У всех остальных номера начинались с цифры 2: 206, 211, 242. Может я забрела не в тот терминал? Или, еще хуже того, не в тот аэропорт?

Аэропорт Ататюрк в Стамбуле – это место встречи востока с западом. Проходящие через него пассажиры представляют собой диковинную солянку: здесь и держащие курс на Мекку паломники, и загорелые шведы с полиэтиленовыми пакетами, в которых лежат бутылки беспошлинной водки «Абсолют», и бизнесмены в деловых костюмах массового пошива, и шейхи в белых мантиях, сопровождаемые женщинами в черном, несущими сумки, доверху набитые предметами эксклюзивного европейского дизайна. Ни одна авиакомпания в мире не летает в такое количество стран, как Турецкие Авиалинии, и те, чей путь пролегает в столицы с экзотическими названиями, уж точно могут рассчитывать здесь на пересадку. Турецкие Авиалинии летают и в Кишинев, и в Джибути, и в Уагадугу, и в Усинск. А также в Ашхабад, куда я как раз сейчас и направляюсь.

И вот в конце длинного коридора появляется долгожданная цифра 504, однако мне начинает казаться, что чем ближе я к ней подхожу, тем дальше она от меня отдаляется. Толпа редеет, и вот наконец в конце терминала я остаюсь одна. Этот терминал расположен в самом дальнем углу аэропорта Ататюрк, и, судя по всему, здесь повезло побывать лишь единицам. В самом конце выхода виден широкий эскалатор. Взбежав по его ступенькам, я оказываюсь в мире ярких косынок, коричневых шляп из овчины, сандалий и кафтанов. Хотя нужно заметить, что в своей ветровке и кроссовках я единственная, кто выделяется из толпы.

Навстречу мне кидается узкоглазый брюнет. В руках у него сверток размером с диванную подушку, тщательно заклеенный коричневой упаковочной лентой. Не могу ли я подержать это пока у себя? Пытаюсь сделать вид, будто не говорю по-русски. Sorry, sorry[1]1
  Простите, простите (англ.).


[Закрыть], бормочу себе под нос, пробираясь вперед. Что за тип, он что, сам не может провезти свой багаж? Откуда ни возьмись, на его защиту вдруг становится сразу несколько авторитетных дам среднего возраста. Они одеты в длинные, хлопчатобумажные штаны лилового цвета по щиколотку, на головах цветастые платки. А что, собственно говоря, он попросил такого особенного? Неужели так сложно помочь человеку? В ответ я лишь качаю головой: No, sorry, sorry – и спешу дальше. Не хватало мне еще только помогать какому-то незнакомому туркмену с его подозрительным свертком. Все предупреждающие лампочки в моей голове немедленно замигали.

Но не успела я пройти каких-то пять-шесть метров, как меня снова остановили. На этот раз за руку ухватилась худенькая девушка лет двадцати в красном платье до пят. Не буду ли я так любезна подсобить ей с багажом? Ну, совсем чуточку?

– Нет! – твердо отвечаю я, вырываясь на свободу.

В комнате ожидания до меня наконец доходит связь между событиями: оказывается, у всех пассажиров слишком много ручной клади, а рядом с выходом стоят представители авиакомпании с весами и строгими минами. Как только пассажиры оказываются в салоне самолета, тут же распаковываются все пакеты с поклажей, спрятанной ими под одежду.

Воистину, никакой фантазии не хватит на то, чтобы описать то разнообразие предметов, которое этим дамам удалось припрятать под полами своих длинных платьев. Хихикая и не обращая на стюардесс ни малейшего внимания, они освобождаются от груза. Они уже внутри.

Однако самая большая тайна так и осталась неразгаданной: ради всех святых, зачем им понадобилось такое количество ручной клади? Работница за стойкой, должно быть, заметив мой растерянный вид, понимающе кивает и жестом подзывает меня к себе.

– Это бизнесменши, – поясняет она. – Минимум раз в месяц приезжают в Стамбул за товаром, который затем с хорошей прибылью продают на рынках Ашхабада. Почти все товары, которые можно приобрести в Туркменистане, произведены в Турции.

– Но почему они не положат все в чемоданы? – не скрываю я своего удивления. – Боятся, что во время перелета пропадет багаж?

Она смеется:

– Уверяю вас, у них и чемоданы тоже имеются!

Попасть на борт самолета оказалось делом нелегким.

Пассажиров с перевесом ручной клади (а их было явное большинство) заставили заклеивать дешевые полиэтиленовые пакеты изолентой и сдать в багаж. Внутри самолета царил хаос. Женщины рассаживались там, где взбрело в голову, невзирая на громкие возмущения белобородых мужчин в кафтанах. Каждый раз, когда кто-то начинал жаловаться, в дискуссию тут же встревало человек двадцать – как мужчин, так и женщин.

– Если у вас есть разногласия по поводу мест, будьте любезны, свяжитесь со стюардессой, – призывал голос из громкоговорителя, но никто не последовал этому совету.

Стиснутая между кафтанами и ситцевыми платьями, я не видела никакого другого выхода, кроме как следовать неровному течению, которое струилось вдоль прохода. Возведя глаза к небу, один из членов экипажа пытался протолкнуться сквозь поток тел.

На моем месте под номером 17F оказалась авторитетная дама средних лет в фиолетовом платье.

– Должно быть, здесь какая-то ошибка. Это мое место, – сказала я по-русски.

– Но вы ведь не хотите разлучить трех сестер? – ответила женщина, кивнув в сторону двух других матрон в соседних креслах, настолько похожих на нее, что их можно было перепутать между собой.

Все трое внимательно посмотрели на меня.

Я нашла свой посадочный талон и указала сначала на номер, а затем на кресло.

– Это мое место, – еще раз сказала я.

– Но вы ведь не хотите разлучить трех сестер? – повторила свой вопрос авторитетная дама.

– А где же тогда мне сидеть? Я ведь вам уже сказала, это мое место.

– Можете сесть, например, вон там. – И она указала на свободное место прямо перед нами.

Когда я открыла рот, чтобы снова выразить свой протест, она посмотрела на меня взглядом, который мог означать только одно: «Но вы ведь не хотите разлучить трех сестер?»

– Но это место не у окна, – пробормотала я, послушно садясь на место, которое было для меня определено власть имущими. Да, я не хотела разлучать трех сестер. Но еще меньше мне хотелось сидеть по соседству даже с одной из них на протяжении всех четырех часов. Когда в конце концов появился полноправный обладатель кресла, я отправила его к трем сестрам, пристроившимся позади меня. Мужчина довольно быстро отказался от своих притязаний и отправился блуждать по самолету в поисках места. Когда самолет уже ехал по взлетно-посадочной полосе, по проходу по-прежнему кружило четверо потерянных мужчин, охотившихся на вакантные места.

Как только шасси отрываются от взлетно-посадочной полосы, я обычно немедленно погружаюсь в сон, однако на этот раз сомкнуть глаз мне так и не удалось. Сосед, от которого несло перегаром, громко чмокал губами во сне. Выпрямив спину, дама у окна нетерпеливо тыкала пальцем в кнопки экрана. Несмотря на то что ей никак не удавалось найти интересовавший ее предмет, сдаваться она не собиралась и неутомимо продолжала свое занятие.

Чтобы хоть как-то занять время, я пролистывала славный крошечный словарик туркменского языка, который захватила с собой в дорогу. Существует множество курсов по языкам всех четырех стран, с сопроводительными учебными материалами, упражнениями и DVD-дисками, и в порыве энтузиазма я купила все, что удалось найти. Что же касается туркменского, то единственное, что я нашла, – скромную брошюрку, наполовину словарь и наполовину руководство по выживанию в стране. Во второй ее части отыскалось немало полезных фраз, таких как: «Вы женаты? Нет, я холост», «Я не понимаю, пожалуйста, говорите медленней». Шаг за шагом автор знакомил читателя с ситуациями и проблемами, которые могли у последнего возникнуть во время поездки в данную страну: «На сколько часов задерживается самолет?», «Лифт работает?», «Пожалуйста, замедлите скорость!» Раздел, посвященный гостиницам, также давал немало поводов для беспокойства: «Туалет не работает», «Нет воды», «Нет электричества», «Нет бензина», «Окно не открывается / не закрывается», «Кондиционер не работает». От этих общих, но довольно безобидных вопросов автор переходил к описанию целого ряда возможных кризисных ситуаций: «Это не я!» Или: «Я не знал, что так делать нельзя!» Все это завершала короткая, но важная глава под названием Контрольно-пропускные пункты. Выучив наизусть фразы «Не стреляйте!» и «Где находится ближайшая международная граница?», я отложила книгу.

Наконец женщина у окна отказалась от затеи найти на экране что-либо интересное и захрапела с открытым ртом. Сидя в своем кресле, я разглядывала алеющее вечернее небо. В течение последующих восьми месяцев я собиралась посетить пять самых новых стран на карте мира: Туркменистан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан. В результате распада Советского Союза в 1991 г. эти страны впервые в истории приобрели статус независимых государств, однако после этого о них мало что было слышно. И хотя все вместе они составляют площадь более четырех миллионов квадратных километров и насчитывают более 65 миллионов жителей, для большинства из нас этот регион до сих пор остается загадкой.

Как ни парадоксально, за наиболее известной попыткой «познакомить» Запад с данным регионом стоит имя британского комика Саши Барона Коэна. Его фильм «Культурные Исследования Америки в Пользу Славного Государства Казахстан» победоносно прошел в кинотеатрах Европы и Соединенных Штатов. Коэн задумал сделать Бората выходцем из Казахстана именно потому, что никто раньше об этой стране и слыхом не слыхивал. Это и обеспечило ему полную творческую свободу. Часть фильма, действие которой по замыслу режиссера проходило в родном городе Бората, была отснята даже не в Казахстане, а в Румынии. После распада Советского Союза «Борат» стал первым запрещенным фильмом непорнографического содержания в России. Власти Казахстана пригрозили подать на кинокомпанию в суд, но вовремя сообразили, что подобное действие нанесет еще больший ущерб репутации страны. Это лишний раз свидетельствует о малоизвестности этого региона, основные сведения о котором народ продолжает черпать из кинокомедии. И хотя Казахстан – девятая в мире по величине страна, в течение многих лет после премьеры фильма даже в серьезных новостях о ней упоминали не иначе как о «родине Бората».

Когда речь заходит о постсоветских государствах Центральной Азии, их, как правило, объединяют под общим именем «Туркестан», присвоенному региону в XIX в. Иногда даже говорят просто «стан» или, под вдохновением от диснеевской продукции, «далекие станы». Слово «стан» происходит от персидского и означает «страна» или «земля». Поэтому Туркменистан можно перевести как «туркменская земля», а Туркестан – как «земля тюркских народов». Несмотря на общий суффикс, все пять «станов» заметно отличаются друг от друга: более 80 % территории Туркменистана покрыто пустыней, в то время как 90 % Таджикистана представляет собой горную местность. Разбогатевший от добычи нефти, газа и полезных ископаемых Казахстан даже подал заявку на проведение в стране зимних Олимпийских игр. Кое-какие залежи нефти и газа есть и в Туркменистане, а вот Таджикистан – исключительно бедная страна. Во многих таджикских городах и деревнях электричество в частные дома поступает только в зимнее время, да и то всего на несколько часов. Режимы в Туркменистане и Узбекистане настолько авторитарны и коррумпированы, что их можно сравнить разве что с диктатурой Северной Кореи; при полном отсутствии свободной прессы власть целиком сосредоточена в руках президента. А вот в Киргизстане, наоборот, народ уже дважды отправлял действующего президента в отставку.

Хотя все пять стран во многих отношениях отличаются друг от друга, судьба и происхождение у них общие: в течение почти 70 лет, с 1922 по 1991 г., все они входили в состав Советского Союза, будучи частью гигантского социального эксперимента, не имевшего аналогов в мировой истории. По указу большевиков здесь были отменены частная собственность и другие личные права. Главной целью было создание коммунистического бесклассового общества, и для ее достижения не брезговали никакими средствами. Радикальным изменениям были подвергнуты все до единой стороны общественной жизни. Экономика была перестроена и привязана к амбициозным пятилеткам, сельского хозяйства коснулась коллективизация, тяжелая промышленность восстанавливалась полностью с нуля. Советское общество – поразительно всеобъемлющая система. Интересы индивида были целиком и полностью подчинены делу производства общественных благ: целые народы были депортированы, по причине своей религиозной, интеллектуальной или экономической принадлежности миллионы людей получили статус «врагов народа». Их либо казнили, либо отправляли в трудовые лагеря на окраины страны, где шансов на выживание у них почти не было.

То был период великих страданий, не говоря уже о том, что социалистический эксперимент привел еще и к экологической катастрофе. Однако, несмотря на это, не все было так уж плохо при Советском Союзе. Большевики делали серьезную ставку на школы и образование, и им удалось практически ликвидировать неграмотность даже в тех регионах Советского Союза, где она была подавляющей, например в Центральной Азии. Ими прилагались огромные усилия по строительству дорог и инфраструктуры, и, кроме того, перед ними стояла задача обеспечить всем советским гражданам свободный доступ к медицинскому обслуживанию, балету, опере, а также другим видам культуры и общественного благосостояния. Повсюду, где на флагштоках реяло красное знамя компартии – начиная от Карелии на западе до монгольских степей на востоке, – народ понимал русский язык. От портов Балтийского моря до побережья Тихого океана обществом управляла одна и та же идеологическая модель, установленная господствующей расой россиян, выступавших в роли руководителей и высших должностных лиц. В период своего расцвета Советский Союз занимал шестую часть поверхности земли, и внутри его границ нашли себе пристанище более ста этнических групп.

Мое детство пришлось на период последних лет существования Советского Союза. Когда я училась во втором классе, эта огромная уния уже начинала потихоньку трещать, а потом и вовсе развалилась. В конце лета 1991 г. карта мира преобразилась: пятнадцать республик, когда-то вместе составлявших Советский Союз, именовавшийся также Союзом Советских Социалистических Республик или СССР, вырвались из унии практически за один день, образовав при этом независимые государства. Вот так, в течение нескольких месяцев, в Восточной Европе появилось шесть новых стран: Эстония, Латвия, Литва, Беларусь, Украина и Молдова. В свою очередь, Центральная Азия получила в свой состав пять новых государств: Казахстан, Киргизстан, Узбекистан, Таджикистан и Туркменистан. На Кавказе образовались Грузия, Азербайджан и Армения[2]2
  Чечня и республики к северу от Кавказских гор по настоящий день входят в состав России. При Советском Союзе эти территории не имели полного статуса республик. Будучи автономными Советскими Социалистическими республиками, они существовали под управлением Российской Социалистической Федеративной Советской Республики. В общей сложности существовало 44 подобные автономные советские республики, и в 1991 г. ни одна из них не получила независимость.


[Закрыть].

26 ноября 1991 года произошел официальный роспуск Советского Союза.

До конца моих школьных дней у нас продолжали висеть старые карты. Время от времени учителя разворачивали одну из них и показывали нам новые страны, которые в тот момент еще не имели четких границ. Год за годом мы привыкали к фиктивным границам огромной сверхдержавы, прекратившей к тому времени свое существование, а заодно и к невидимым, но вполне реальным границам с новыми странами. Помню, как меня восхищал и размер территории, и географическая близость Советского Союза, нашего соседа, чье название вызывало в моей голове ассоциации одного ряда со словами «Югославия» и «Вторая мировая война».

Моя первая встреча с бывшими Советами состоялась в компании большой группы финских пенсионеров. Когда я была на последнем курсе гимназии в Хельсинки, мне удалось купить дешевый билет на автобус, следовавший в Санкт-Петербург на экскурсию. Уже сам пограничный контроль произвел внушительное впечатление: раз пять в автобус входили вооруженные солдаты для проверки всех паспортов и виз. Когда мы наконец остановились в Выборге на обед, несколько финских пенсионеров неожиданно разразились слезами.

– Когда-то это был такой красивый город, – сказала одна из женщин.

В период между двумя войнами Выборг являлся вторым по величине городом Финляндии, однако после Второй мировой войны финны были вынуждены уступить Советскому Союзу эту область Карелии. Теперь здесь повсюду царил упадок. С фасадов крупными хлопьями свешивалась облупившаяся краска, тротуары были полны дыр, а у жителей, ходивших по улицам в темной, печальной одежде, вид был съеженный и чересчур серьезный.

В Санкт-Петербурге нас поселили в квартале, состоявшем из бетонных домов. Со своими широкими улицами, изношенными троллейбусами, классическими, выкрашенными в пастельные тона домами и грубыми транспортными контролерами город выглядел живым и вместе с тем каким-то мизантропичным; все это одновременно казалось и уродливым, и красивым, и отталкивающим, и в то же время соблазнительным. Я думала, что никогда больше уже сюда не приеду, но тем не менее, вернувшись в Хельсинки, тут же отправилась покупать учебник русского языка. Целый год я пополняла свой словарный запас, тренировала спряжения, сражалась с совершенным и несовершенным временем, практиковала перед зеркалом произношение мягких и звонких согласных. За сим последовало несколько поездок в Санкт-Петербург и Москву, а впоследствии на окраины старого Советского Союза, на Северный Кавказ, Украину и Молдову, в сепаратистские республики Абхазии и Приднестровья. Повсюду проглядывали следы Советского Союза: и в горной Осетии, и в пальмах Крымского полуострова, и в сонном Кишиневе, и в автомобильных пробках Москвы. Союз оставил свой отпечаток и на зданиях, и на людях, сделав их похожими друг на друга, невзирая на разделявшие их километры.

И хотя амплитуда мнений о Путине и о современной России колебалась от восхищения их мощью до полного отвращения, повсюду я сталкивалась с общей ностальгией по Советскому Союзу. Практически каждый человек, чей возраст позволял помнить советские времена, хотел в него вернуться. Сначала меня это удивляло, потому что в школе нам рассказывали о трудовых лагерях и депортациях, о слежке, о беспросветно неэффективной экономической системе и экологических катастрофах. Но нам никто не говорил о хороших сторонах, например о неправдоподобно дешевых, практически бесплатных авиабилетах, об оплаченных лечебных отпусках на морское побережье для больных рабочих, об общедоступных бесплатных детских садах и школьном образовании. До прихода Горбачева к власти газеты и новостные радиопередачи были заполнены счастливыми новостями и славословием. По данным государственных СМИ, в СССР все шло гладко, не было ни преступности, ни аварий, и с каждым годом страна с триумфом покоряла все новые и новые высоты.

Чем больше я путешествовала по России и странам бывшего Советского Союза, тем больше мне хотелось узнать о том, что происходит на окраине империи. Многие народы, которые были колонизированы Россией в XIX в. и впоследствии вошли в состав Советского Союза, довольно сильно отличались от русских как по внешнему виду, так и по языку, образу жизни, культуре и религии.

В особенности это относилось к народам Центральной Азии. Когда русские появились в северных областях, принадлежащих ныне территории Казахстана, Киргизстана и Туркменистана, большинство населения здесь составляли кочевые племена. Не было и настоящего государства, все население разбивалось на кланы с непрочными связями. Население южных территорий – современного Узбекистана и Таджикистана – было оседлым, однако из-за того, что на протяжении многих веков они жили в полной изоляции от внешнего мира, развитие общества во многих областях существенно затормозилось. Это и послужило причиной того, что феодальные ханства Хива, Коканд и Бухарский эмират, на территории которых находится современный Узбекистан, стали легкой добычей для русских солдат. Как кочевники, так и выходцы из Центральной Азии по большей части были мусульманами. Согласно традиции, на улицах Самарканда и Бухары женщины имели право появляться только с покрытыми головами, и среди этих кочевых племен широкое распространение получило многоженство. В IX в. Бухара и Самарканд – важнейшие центры науки и культуры, но когда здесь впервые появились русские, период расцвета знаний уже остался позади: к этому моменту в Центральной Азии мало кто умел читать, а оставшиеся школы занимались в основном религиоведением.

На протяжении многих веков Среднюю Азию покоряли различные народы, начиная от персов и греков и заканчивая монголами, арабами и турками[3]3
  Существует множество определений Центральной Азии: часто к ней причисляют Афганистан, а также часть России и Китая. В Большом словаре норвежского языка определение Центральной Азии звучит так: «Высокогорье во Внутренней Азии, ограниченное Алтайскими, Саянскими горами на севере, Трансгималаями на юге и Каракорумом, Памиром и Тянь-Шанем на востоке». Страны, описываемые в этой книге – Туркменистан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан, – полностью подпадают под современное определение Центральной Азии. Таким образом, при отсутствии отдельных ссылок всякий раз, когда я употребляю в тексте слова «Центральная Азия» или «центральноазиатский», имеются в виду только данные страны.


[Закрыть]. Постоянные нашествия были ценой, заплаченной населением Центральной Азии за свое местоположение между Востоком и Западом. Зато именно благодаря ему период шелковой торговли между Азией и Европой ознаменовался возникновением и расцветом городов Центральной Азии.

Однако во всей истории не было такой внешней силы, которая бы оказывала столь мощное и систематическое влияние на жизнь и быт народов Центральной Азии, как советская власть. Во времена царизма русские в основном интересовались лишь экономическими выгодами, такими как, например, организация хлопковых плантаций или контроль над центральноазиатскими рынками, в связи с чем они практически не вмешивались в жизнь местного населения. Бухарскому эмиру позволялось сидеть на своем престоле до тех пор, пока он выполнял указы русских. Однако советское правительство ставило перед собой гораздо более амбициозные цели: превратить утопию в жизнь. В течение нескольких лет народностям Центральной Азии пришлось шагнуть от традиционного кланового общества прямиком к обществу развитого социализма. Менять нужно было все – от алфавита до роли женщины в обществе – и по мере необходимости даже применять силу. Во время этих кардинальных перемен Центральная Азия, по сути, исчезла с карты мира. В советские времена значительная территория этого региона была герметично закупорена от приезжих.

Какой же след оставила советская власть на всех этих странах, городах, жителях и природе? Каким из остатков коренной культуры, предшествовавшей советским временам, все же удалось выжить? И наконец, самый главный вопрос: как обстоят дела в Туркменистане, Казахстане, Таджикистане, Киргизстане и Узбекистане сегодня, после распада Советского Союза?

Со всеми этими вопросами в блокноте я садилась на самолет, летевший рейсом в Ашхабад. Я решила начать свое путешествие именно с Туркменистана, будучи уверена в том, что мне наверняка придется там задержаться. При наличии жесткого визового режима ежегодный приток туристов в страну составляет всего несколько тысяч. Для иностранных журналистов вход сюда закрыт, а за теми немногими, которым удалось получить аккредитацию, установлена слежка сутки напролет. Во время подачи документов на визу я представилась студенткой, что само по себе не было полным враньем, потому что я продолжала числиться в университете Осло. После многомесячной переписки с турагентством по электронной почте, всего за 14 дней до вылета, я получила наконец приглашение. Только тогда мне представилась возможность забронировать билеты и начать готовиться к поездке.

В течение нашего ночного перелета нам постоянно приходилось переводить стрелки на час вперед. Солнце с восточной стороны заалело, когда самолет снизил скорость и начал посадку. Едва только шасси коснулись земли, как все пассажиры тут же синхронно отстегнули ремни безопасности. Экипаж уже давно решил держаться подальше от происходящего, поэтому, когда человек в кафтане вдруг, пошатываясь, появился в проходе в поисках своей ручной клади, ругать его никто не стал. Сквозь овальное пластиковое окно я разглядывала новый терминал из белоснежного мрамора, посверкивавший в лучах утреннего солнца.