Текст книги "Советистан. Одиссея по Центральной Азии: Туркмени– стан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан глазами норвежского антрополога"

Уставший правозащитник

Как у большинства правозащитников, у него почти не было времени. Мы еще были в поисках скамейки, а он уже начал разговор о наиболее актуальных проблемах, стоящих перед демократическим Казахстаном, о многочисленных должностях, занимаемых тремя дочерьми президента, и об их солидных банковских счетах, об экономическом положении большинства населения и набирающей вес цензуре.

– Ситуация здесь хуже, чем в России, – заявил он. – Казахстан более закрытая страна, и у нас отсутствует интеллигенция. Назарбаев руководит страной как Большой Начальник. Вокруг него крутится кучка людей, получающих деньги и привилегии и целиком и полностью от него зависящих. Никто точно не знает, каким количеством денег обладает он и его семья. Речь идет о нескольких миллиардах долларов. Назарбаев руководит Казахстаном как обществом с ограниченной ответственностью, в котором он одновременно и держатель контрольного пакета акций, и управляющий.

Галым Агелеуов – худой, жилистый мужчина лет сорока пяти. Узкое, тонкое лицо обрамляет густая, непокорная шевелюра, нарушающая весь баланс, создавая впечатление слишком тяжелой головы для такого хрупкого тела. Голос тихий и мягкий, а когда он смеялся, его смех звучал в немного кроткой и ироничной манере (отличительная особенность правозащитников во всем мире).

– У нас здесь нет реальной оппозиции, – пояснил он. – Власти систематически арестовывают кандидатов от оппозиции. Можно говорить свободно, но только до тех пор, пока вы не делаете этого публично или не начинаете самоорганизовываться. Вот тогда они принимают меры.

Сам он тоже был арестован после участия в демонстрации 2012 г., после чего его приговорили к 15 суткам тюремного заключения. Его поселили в камере размером 18 м² вместе с 14 другими заключенными, запретили кому-либо звонить и, разумеется, не предоставили адвоката. Так как дело было летом, в камере стояла невыносимая жара, а заключенным позволялось мыться всего раз в неделю. Если не считать прогулочных часов на открытом воздухе, то они почти все время находились в переполненной камере. Тем не менее Галым был одним из счастливчиков, ведь многим киргизам и узбекам даже не удалось попасть в камеру, поэтому пришлось спать на холодном бетонном полу в коридоре без крыши над головой.

– Вы боитесь, что вас снова арестуют? – спросила я.

– Нет, – сказал он с удовлетворением в голосе. – Я правозащитник. Я не боюсь. Но я уже не выступаю так много публично, иначе снова арестуют. Вместо этого я выкладываю свои речи и видео лекций на Youtube.

Наконец, найдя свободную скамью, мы расположились под тенью дерева. Встреча была назначена в части города под названием Старая Площадь, это один из районов, именуемых зелеными легкими Алма-Аты. В декабре 1986 г. несколько тысяч студентов и демонстрантов собрались здесь в знак протеста против назначения на пост Первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Геннадия Колбина, русского по национальности. По мнению манифестантов, Первый секретарь должен быть казахом, как в былые времена. Во второй половине дня 17 декабря контроль над демонстрацией был утерян, и развязалась драка между демонстрантами и полицией. Несколько недель спустя мне удалось повстречать женщину-полицейскую, присутствовавшую на месте массовых протестов.

– Вечером спецназ попросил нас прийти к ним на помощь, – рассказала она. – У нас, обычных полицейских, даже не было при себе оружия, мы там только присутствовали, в то время как спецназовцы пошли в жестокую атаку, орудуя дубинками и водометами. Им понадобилась всего пара часов для того, чтобы очистить улицы. Я до сих пор слово в слово помню, что они нам сказали: «Манифестанты – это враги. Не нужно обращать внимание на их погибших и раненых. Оставьте их там, где они лежат».

На следующий день, 18 декабря, на площадь прибыло несколько тысяч новых демонстрантов, и, чтобы запугать их, военные начали стрельбу. Так как данные о демонстрации содержатся в секретных архивах в Москве, никто даже не знает, сколько людей было ранено или убито в течение тех двух холодных декабрьских дней. Цифры варьируются от тысячи до двух. Анна точно не знала, но была уверена, что жертв было очень много. «Испытываешь боль, когда задумываешься обо всех тех убитых и раненых, что остались лежать там, на площади», – поделилась она.

В итоге более тысячи демонстрантов были заключены в тюрьмы, некоторые из них получили длительные сроки тюремного заключения. Двоим из них был вынесен смертный приговор. Анну и ее коллег наградили медалями и произвели в героев.

После распада Советского Союза протесты отправившихся в Москву казахов стали важной частью национальной идентичности Казахстана. В тот момент целью демонстрантов не было отделение от Советского Союза – даже через пять лет после события более 90 % проголосовало против выхода из СССР. Их требования заключались в том, чтобы Первом секретарем был назначен казах. В 1989 г. они получили то, что хотели: главную должность в республике занял Нурсултан Назарбаев. А два года спустя, 16 декабря 1991 г., Казахстан стал последней страной Центральной Азии, объявившей свою независимость от Советского Союза, после чего Назарбаев стал первым президентом страны. Однако почему-то все умалчивают о том, что во время декабрьских демонстраций он был на стороне советской власти. И меньше всего об этом хочет распространяться он сам.

Через десять лет после получения Анной звания народной героини ей пришлось вернуть свою медаль. Ей сообщили, что, с точки зрения казахских властей, она теперь «враг народа», и у нее больше нет работы.

Историю всегда пишут победители.

Ровно 25 лет спустя, в декабре 2011 г., Казахстан потрясло еще одно кровопролитие. Сотни нефтяников в Жанаозене, одном из самых нищих городов в западной части страны, что недалеко от туркменской границы, летом того же года объявили забастовку, одна из причин которой – удержание их заработной платы. Правозащитник Галым Агелеуов внимательно следил за развитием событий и документировал каждый случай задержания и избиения демонстрантов.

Хотя Галым предчувствовал, что это плохо кончится, он все же не мог предугадать до какой степени. 16 декабря прибыла вооруженная полиция с целью убрать протестующих с центральной площади, где они находились в течение многих месяцев. По официальному объяснению, территорию нужно было очистить для подготовки к празднованию Дня независимости. Неизвестно, что произошло впоследствии, но в результате акции было убито как минимум 14 демонстрантов, а согласно некоторым утверждениям – в реальности число погибших было намного выше.

– Думаю, что речь идет как минимум о паре сотен, – поделился со мной Галым.

– Как же удалось скрыть информацию о таком количестве смертей? – спросила я.

– Они могли подкупить семьи погибших, чтобы заставить их замолчать. Могли также создать неофициальные кладбища. Способов немало.

Трудно себе представить, как казахские власти могли скрыть такое количество смертей, даже в этом отдаленном промышленном городе. Однако режимы, где жители привыкли к тому, что власти им постоянно лгут, – плодородная почва для развития всяческих теорий заговора. При Советском Союзе они тоже процветали. Власти никогда не говорили, как ситуация обстоит на самом деле, стремясь ее приукрасить и сгладить. Многие из лидеров бывших советских республик, поднявшиеся на властные высоты еще в советские времена, и по сей день продолжают управлять государствами в той же самой авторитарной, приукрашивающей правду традиции. Другими словами, теории заговора в Средней Азии, как и в былые времена, довольно мощное орудие.

Вместо того чтобы провести открытое, тщательное и независимое расследование событий в Жанаозене, которое могло бы предотвратить недоверие и спекуляции, власти решили наложить запрет на любые разговоры о количестве погибших. Согласно официальному заявлению, было убито 14 человек. И точка.

Бывший полицейский Анна сообщила мне, что ее младший сын проходил военную службу в Жанаозене. Во время массовой резни 16 декабря он получил огнестрельное ранение и потерял сознание, но так как на нем был бронежилет, то ранение не было серьезным. После этого военное руководство наградило его медалью.

– Я сказала, что не стоит прыгать от радости, потому что ее все равно заберут, – сказала Анна. – Послушав меня, он отказался ее принять.

– Согласно плану правительства, мы войдем в идеальное общество в 2050 году, – продолжал Галым Агелеуов. – И этот срок постоянно передвигается. Изначально он был назначен на 2020 год, а затем на 2030-й. А в 2050 году все будет наконец хорошо. – Он издал короткий смешок. – Проблема в том, что мы движемся в неверном направлении. В начале года закрылись 32 газеты и журнала, в том числе и известная своим критическим направлением газета «Республика». Все газеты работают под контролем и диктовку. То же самое относится к радио и телевидению. Единственное место, где можно встретить критику президента, – это социальные сети в Интернете, хотя и там существуют определенные ограничения, и многие страницы уже заблокированы.

– Вы полагаете, что за вами следят? – спросила я.

– Я знаю, что за мной следят.

– Как вы думаете, они сейчас нас подслушивают?

Он показал на свой брючный карман, где лежал его мобильник:

– Конечно, в противном случае я должен был бы вынуть аккумулятор или оставить телефон в другой комнате. Но мы можем смело разговаривать. Я могу говорить все что вздумается, но до тех пор, пока не делаю это со сцены, стоя с микрофоном перед публикой.

Над верхушками деревьев садилось солнце. Вид у Галыма вдруг стал бледным и уставшим. Он был настолько худым, что, казалось, вот-вот исчезнет в своих джинсах и черной рубашке. Затем он тихо засмеялся, как бы сам с собой.

– Ирония заключается в том, что на конференциях за рубежом мы встречаем только наших омбудсменов, – сказал он. – Они нас там разыскивают, чтобы дать инструкции по поводу того, что следует говорить и как думать. Они, конечно, всегда на стороне власти государства. Не нашей власти.

Предполагаю, что для того, чтобы удержаться в роли правозащитника в Центральной Азии, нужно иметь изрядное чувство юмора, причем черного. Многие из них работают в чрезвычайно тяжелых условиях. В Узбекистане и Туркменистане, где существуют наиболее репрессивные режимы, правозащитники действуют в глубоком подполье с большим риском для собственной жизни. Даже в Киргизстане, который на сегодняшний день считается самой демократической страной в регионе, подобная деятельность не обходится без риска. В 2010 г. Азимжан Аскаров, один из самых известных правозащитников Киргизстана, был приговорен к пожизненному заключению по одному весьма спорному делу. Казахстан отнюдь не оазис свободы, но в этом уголке мира светит крошечный лучик надежды, который заключается хотя бы в возможности в открытую встретиться и пообщаться с правозащитником.

Жестокий удар

Надпись на стене у дороги большими синими буквами гласила: БИФАТИМА. Мы заехали очень далеко.

Выйдя из машины, я очутилась в маленьком дворике. Неподалеку от простеньких домиков свободно разгуливали куры и гуси. Вокруг не было никого, кроме пожилой скрюченной женщины в платке и простом зеленом платье.

– Можно ли увидеть Бифатиму? – спросила я старушку.

– Да, – коротко ответила она. Ее лицо было обветренным и угрюмым. – Это я.

– Как здорово! Меня зовут…

Но Бифатиму не интересовало, как меня зовут. Она подошла к стоящему неподалеку дому и указала на темный дверной проем:

– Сначала заходи и выпей чаю. У нас такой обычай.

Повернувшись ко мне спиной, она, прихрамывая, зашагала прочь и исчезла за углом дома.

Вокруг паслись огромные алматинские коровы. Это был последний школьный день перед началом летних каникул – день, который активно празднуется на всей территории бывшего Советского Союза. Это был также последний день моего путешествия в этом уголке мира. Завтра я должна была на самолете вернуться обратно в Осло.

В какой-то момент моего путешествия – точно не помню где – кто-то – не могу вспомнить кто – посоветовал мне, если я буду проездом в Алматы, посетить Бифатиму. «Вы не пожалеете», – пообещали мне. И хотя у меня из памяти бесследно стерлись и обстоятельства, и имя человека, но суть предложения вместе с именем «Бифатима» крепко застряли в голове.

Я неохотно вошла в темную комнату. В углу была разложена незатейливая еда домашнего приготовления, над которой кружился мушиный рой. За столом в задней комнате сидели три женщины и пили чай. Я уселась на свободное место, мне подали обжигающе горячий чай и главное блюдо. Ни одна из женщин не задала мне ни единого вопроса, но все они охотно отвечали на мои.

Это были сестры, они рассказали, что пришли сюда с различными недугами. Самая младшая из них, Римгюль, была довольно энергичной дамой лет под пятьдесят. В последнее время, просыпаясь по утрам, она не чувствовала своих онемевших рук. В последние несколько ночей – причем всегда только в ночное время – Бифатима массировала ее руки. А две ночи назад Бифатима задумчиво сказала, что думает, что какая-то другая женщина забрала чувствительность из рук Римгюль. Возможно, это ее соседка, которая задумала что-то очень нехорошее. Римгюль сразу вспомнилась соседка, с которой у нее всегда не ладились отношения. Скорее всего, это она и есть.

Накануне вечером все женщины собрались вместе, чтобы исполнить ритуал. Бифатима смешала кровь курицы и гуся, они все сели в кружок и стали призывать: «Аллах, Аллах», в то время как Бифатима окропляла их кровью. Это начало работать, причем настолько интенсивно, что Римгюль вдруг начала плакать. Она вспоминает, как все плакала и плакала, а потом почувствовала себя намного лучше. Очищенной. Полной энергии и любви к жизни.

В дверях появилась молодая блондинка.

– Теперь она готова вас принять, – сказала она.

Римгюль положила руку мне на плечо.

– Все будет хорошо, – прошептала она.

Бифатима уже дожидалась меня во дворе.

– Достаньте монетку, – сказала блондинка.

Я пошарила в карманах. Три сестры обсуждали, не лучше ли мне использовать монету из моей страны, но коль скоро норвежские монеты у меня уже закончилась, пришлось довольствоваться казахскими тенге. После небольших дебатов сестры пришли к выводу, что это должно сработать не хуже.

– Возьмите монету в руки и вытяните их перед собой, – скомандовала молодая женщина.

Бифатима встала рядом и ударила по моим рукам изо всех сил:

– Нагнитесь.

Я опустила голову. Бифатима ударила меня так, что в ушах зазвенело. Я взвыла.

Затем наступила очередь шеи. Я снова взвыла.

– Нагнитесь еще ниже.

У меня закружилась голова, но я делала так, как мне было велено, хотя уже начинала понимать, что за этим последует. За несколько секунд до того, как Бифатима ударила меня кулаком по спине, я снова закричала. Она бросила мне неодобрительную улыбку:

– Снимите обувь.

Бифатима наградила по очереди каждую из моих подошв метким ударом. Зачерпнув в руки воду из грязного синего ведра, она протянула их мне:

– Пейте.

Я опустила голову и послушно выпила.

– Пейте еще.

Я отпила еще. В нос ударило запахом болотной воды и старой женщины. После этого Бифатима вылила остальное содержимое ведра мне на голову. Вода была ледяной. Я снова взвыла. Бифатима кивнула сама себе и отправилась за вторым ведром, стоящим у стены дома. Прицелившись как следует, она выплеснула воду прямо мне в лицо. Затем, хлопнув в ладоши, побрела в сторону курятника.

– Берегите монету, – предупредила меня блондинка. – Она сделает вас богатой. А теперь нам нужно отправиться к священной горе.

Блондинка провела меня по гребню горы, располагавшемуся на другой стороне дороги. Она приехала сюда из Москвы, но, кроме этого факта, ничего больше мне не рассказала, даже куда мы направляемся.

– Подождите – скоро сами увидите, подождите – скоро сами увидите, – отвечала она в мягкой, уклончивой форме каждый раз, когда я задавала этот вопрос.

Она прошла несколько метров вперед вверх по склону. Ее длинная рубашка из батика развевалась на ветру.

На самом верху холма располагалось нечто наподобие окружности. В самом ее центре земля была протоптана так, что там образовалось довольно большое углубление. Блондинка сообщила, что в этом месте находится проход в деревню. Опустившись на колени, она прочитала молитву и попросила меня сделать то же самое. Для того чтобы сделать этот момент более запоминающимся, она отыскала на своем мобильном телефоне пение имама. Затем, поднявшись с колен, мы подошли к другому холмику, расположенному чуть поодаль. Там лежало два камня. Блондинка пояснила, что один из них женский, другой – мужской. Мы встали на колени, и она снова прочитала молитву, после чего сказала, чтобы я встала между камнями и загадала желание. Я сделала все, как было велено, но никак не могла придумать, чего же мне такого пожелать. Единственное, о чем я в тот момент думала, – это о том, как странно вот так сидеть, пристроившись между двумя камнями где-то в далекой казахской деревне под пение имама из дешевого мобильника.

Центральная Азия битком набита великим множеством такого рода мистических традиций и святых мест. В вере в злых духов и колдовство, предположительно дошедших до нашей эпохи с доисламских времен, когда кочевники поклонялись богам природы, а шаманы жили бок о бок с исламом, лишь немногие видят противоречие. Суфизм, духовное направление ислама, в котором особое внимание уделяется индивидуальному мистическому опыту, традиционно популярен в Центральной Азии. По всему региону разбросаны сотни таких точек паломничества, начиная от могил святых и заканчивая горячими источниками и особыми местами, которые на протяжении всей истории по той или иной причине считаются наделенными сверхъестественной целительной силой. Во время поездки по Туркменистану мы останавливались в нескольких таких пунктах, среди которых был Кырк Мулла, священный холм сорока мулл, одно из самых святых паломнических мест в стране. В стародавние времена каждый, кто хотел стать муллой, должен был в течение 40 дней поститься и молиться на вершине его хребта, а сегодня сюда совершают паломничества бездетные женщины со всех уголков Туркменистана. Они приносят с собой небольшую колыбельку с куклой как символ горячего желания завести ребенка, а затем кладут эти колыбельки на самой вершине холма рядом с сотнями других, оставленных женщинами, которые были здесь до них. Затем они ложатся на бок и скатываются вниз по гребню холма. Всего нужно скатиться три раза, каждый раз все быстрее и быстрее, чтобы усилилось головокружение. Зрелище довольно впечатляющее. Если после этого им удается забеременеть, то они должны вернуться назад, чтобы забрать колыбельку.

– Ну все, закончили, – произнесла блондинка, выключая песню имама. Затем она поднялась и в быстром темпе пошла обратно.

Я побежала за ней. Мне хотелось побольше о ней узнать. Кто она? Как здесь оказалась?

– Откуда вы приехали?

– Из Москвы, – коротко ответила она, не снижая темпа.

– А зачем вы сюда приехали?

– Люди приезжают сюда по разным причинам, – уклончиво ответила она. – Некоторые из-за болезни, другие затем, чтобы раскрыть душу и получить озарение.

– А вы сюда тоже приехали, чтобы получить озарение?

Она улыбнулась, но ничего не ответила.

– Как давно вы уже здесь? – спросил я.

– Давно.

– Вы мусульманка?

Она рассмеялась и посмотрела вниз:

– Бог один для всех, и кому ты молишься, не имеет никакого значения. Так как здесь проживают мусульмане, совершенно естественно делать все на мусульманский манер.

Когда мы вернулись во двор, Бифатимы не было. Три сестры заварили еще чаю. Уже почти стемнело. Мне пора было возвращаться в Алматы, в мой гостиничный номер, к моему неупакованному чемодану.

Первая часть пути была позади. В дверь стучалось лето, которое в Центральной Азии может оказаться совершенно невыносимым. Во многих местах столбик термометра в течение дня мог подняться до 40 градусов и даже выше. Я собиралась сюда вернуться, но не раньше, чем спадет жара и наступит осень. Теперь эта богатая нефтью пустынная страна оставалась позади и подошла очередь посетить бедные горные районы.

Я с грустью помахала на прощание трем сестрам. Коровы уже давно стояли в стойлах, на дороге мы были одни. Пышные луга погрузились в серые сумерки. Головки тюльпанов закрылись.

Вернувшись в гостиницу, я обнаружила, что монета, ради которой мне довелось столько претерпеть, вывалилась из кармана брюк. А ведь это был мой ключ к богатству. И вот теперь исчез навсегда.

Несколько недель подряд после возвращения домой я страдала расстройством желудка. Конечно, я могу и ошибаться, но все-таки у меня осталось подозрение, что виновник этого расстройства – святая вода Бифатимы.