Текст книги "Советистан. Одиссея по Центральной Азии: Туркмени– стан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан глазами норвежского антрополога"

По железной дороге

Когда я поднялась в вагон поезда, жарища там стояла как в печке. Мне показалось, будто я оказалась в консервной банке. В узком коридорчике, припав к окнам, стоял длинный ряд мужчин в спортивных костюмах. Они бесстрастно смотрели на платформу и от них разило потом. Ни один даже не пошевелился, чтобы меня пропустить, и, дабы пробить себе путь в этой железнодорожной сауне, я вынуждена была выдержать сражение со множеством кроссовок и забитых вещами спортивных сумок. По моей спине липкими ручьями стекал пот.

Наконец я нашла свое купе. Мои попутчики, молодая казахская семья с двухлетним сыном, как раз в этот самый момент занялись ревизией своих сумок, мешков, подушек, плюшевых мишек, дорожной еды, бутылок из-под молока, игрушечных машинок и всего прочего, что может понадобиться в дороге семье с малышом. На маленьком столике у окна выстроилась многослойная пирамида из различных пачек печенья и сухофруктов; каждый миллиметр пола был занят множеством разноцветных сумок. На верхней полке, скрестив руки на животе, с закрытыми глазами, лежал мужчина лет пятидесяти. У него были короткие седые волосы, хорошо подстриженные усы и русские черты лица.

– Добрый день! – поприветствовала я соседей, усевшись на край полки.

После нескольких дней одиночества в Актау, наконец-то свободная от провожатых, санитаров и вездесущих полицейских, уставшая проводить большую часть времени, лежа в своей комнате в гостинице под колыбельные Интернета и кабельного телевидения, я с нетерпением ждала общения в поезде. Длинные поездки на поезде, как правило, предоставляют превосходную возможность завести новых друзей именно потому, что, кроме как спать, есть и разговаривать друг с другом, здесь больше нечем заняться.

Молодой отец посмотрел на меня с едва скрываемым раздражением и указал мне на верхнюю полку:

– Вот ваше место.

На полке, куда меня переместили, располагался узел с матрасом, белыми простынями, подушками и одеялом. Развернув матрас, я приступила к войне с простынями. Это было не так-то просто, потому что пол был завален полиэтиленовыми пакетами. Молодая мать переглянулась со своим мужем, но ни один не сказал ни слова. Никаких действий также не последовало. В конце концов коротко остриженный мужчина на соседней койке не выдержал. Он резко встал на колени и подтянул к себе простыню. Одним мощным рывком менее чем за полминуты он заправил мне постель, умудрившись даже не подняться со своей койки, располагавшейся напротив моей. Закончив, он коротко кивнул мне, снова приняв лежачее положение с плотно сложенными на животе руками. Я горячо поблагодарила. В ответ он лишь коротко хмыкнул, не открывая глаз. Спустя несколько минут он уже громко храпел. Взобравшись наверх, я улеглась на свою полку.

Там было настолько тесно, что мне никак не удавалось удерживать тело в вертикальном положении, чтобы при этом не ударяться головой. Кушетка оказалась слишком короткой, и когда я на нее прилегла, то выпрямить ноги никак не получалось. Матрац был жестким и весь в комках, однако простыня оказалась плотной и без единой складки. Воздух в купе стоял затхлый, как в гробу.

Поезд рывком оторвался от станции, и в полуоткрытое окно ворвался свежий ветер. Молодой отец тут же решительно к нему направился, захлопнул и задвинул шторки. А потом подошел к двери, закрыв ее на замок. Я кротко запротестовала, но отец показал на мальчика, который сидел, погруженный в свое занятие: он рьяно давил на кнопки принадлежавшего матери мобильного телефона.

– Воздух – это нехорошо для ребенка, – прозвучал его лаконичный ответ.

Наше купе погрузилось в густой полумрак. Покачиваясь, поезд двигался дальше. Мои ноги стучали о стену. Узлы матраса глодали мой позвоночник. Лежавший на койке напротив русский храпел как медведь, его сон ничуть не тревожил двухлетку, издававшего негромкие восторженные визги каждый раз, когда ему удавалось извлечь звуки из материнского телефона. И это ему удавалось довольно часто. На лбу его выступил пот. Я жадно ловила остатки воздуха, и тут меня медленно осенило: вот так мне предстояло провести все последующие 36 часов. Два полных дня и полторы ночи. Когда смотришь на карту, то на первый взгляд кажется, что расстояние от Актау до Аральска сравнительно небольшое, и все потому, что в Казахстане вообще дистанции между населенными пунктами довольно солидные. Собираясь покупать билет, я прикидывала, что мне придется провести 12-14 часов на поезде, однако тогда мне было еще невдомек, что там отсутствует прямая ветка и придется делать большой объезд с севера, прежде чем поезд повернет на юг по направлению к Аральску, а затем продолжит движение на восток до самой Алма-Аты.

Объезд вокруг Аральска я запланировала с одной-единственной целью: мне хотелось собственными глазами посмотреть на последствия одной из величайших техногенных экологических катастроф нашего времени. Основанный на широтах Аральского моря, Аральск оставался важным рыболовным портом вплоть до 1960-х годов, пока море не начало вдруг медленно убывать. Сегодня рыбозавод давно уже выведен из эксплуатации, город окружен песком и пустыней, а о гребнях морских волн остались только воспоминания. Что же произойдет, когда внутреннее море полностью исчезнет?

Разместившиеся на нижних полках молодые родители протягивают двухлетке припасенные шоколадные печенья и газировку. Чтобы облегчить себе участь, мать прихватила в дорогу игрушку с кнопками, которая издает громкий звук, стоит только к ней прикоснуться. Звук сирены пожарной машины и неотложки. Мальчик исторгает радостный крик каждый раз, когда на все купе разносится звук этой сирены. Когда в шестой раз зазвучала полицейская сирена, лежавший напротив русский поднялся со своей койки и вытащил из багажа бутылку с какой-то коричневой жидкостью. Сделав два больших глотка, он снова прилег и ушел в себя.

Зачем нужны путешествия? Зачем люди погружаются во весь этот дискомфорт, который неизменно сопутствует переездам на большие расстояния и посещению дальних, чужих стран? Моя теория заключается в том, что мы постоянно ищем новые дороги только потому, что внутри нас поселяется фальшивая память. Вернувшись домой, мы трансформируем весь пережитый дискомфорт в праздничные анекдоты или вообще о нем забываем. Память – это отнюдь не прямая линия, она больше похожа на диаграмму, которая состоит из точек – основных моментов, а над ними пустота. Кроме этого память еще и абстрактна. При взгляде из будущего оттенки прошлого выглядят практически нереально, словно сон.

Мне удалось продержаться целый час. Затем, спустив задеревеневшие ноги на пол, я всунула их в туфли и распахнула настежь дверь. Воздух в коридоре был благословенно прохладен. У запыленного полуоткрытого окна я простояла довольно долго, с превеликой жадностью глотая свежий степной воздух и чувствуя, как он наполняет мои легкие. Снаружи пейзаж был настолько однообразным, что казалось, будто мы стоим на месте. В поле зрения не попадало ни деревца, ни холма, там простиралась лишь плоская, бесплодная пустыня. Песок на горизонте сливался с бледно-голубым безоблачном небом.

Вот так я стояла час, а может быть, два. Поезд полз со скоростью 40–50 км/ч, пробираясь через пустыни и степи. Площадь Казахстана составляет 2 724 900 км², что превышает размер территории всех стран Западной Европы, вместе взятых. Он девятая по величине страна в мире и самая крупная мировая держава, где отсутствует береговая линия. Уставившись в пыльное окошко поезда, я начала осознавать масштаб такого расстояния – 2 724 900 км². Площадь Казахстана также более чем в два раза превышает площадь других четырех стран Центральной Азии, вместе взятых. Казахская Советская Социалистическая Республика, именуемая в наши дни Казахстаном, в прежние времена составляла 12 % общей площади Советского Союза и ошеломляла размером своей территории, составлявшей 22 402 200 км². Для сравнения, нынешняя Россия занимает территорию в 17 075 200 км². Таким образом, один только Казахстан составил больше половины территории, потерянной Россией после распада Советского Союза.

Все остальные пассажиры продолжали сидеть в купе за закрытыми дверями, поэтому проход принадлежал мне одной. Время от времени перед моим взором появлялся парящий в облаках орел, но по большей части одинокая пустыня не подавала никаких признаков жизни. Кое-где из скалистой почвы торчали пучок травы или сухой кустарник, представлявшие крошечное разнообразие в этом огромном пейзаже на светло-коричневом фоне. Количество населения – довольно скромное для такой огромной территории; земля здесь бесплодная и малонаселенная. Более трех четвертей территории либо полностью, либо частично покрыты пустыней. Во всем Казахстане проживает почти 17 млн человек, что составляет в среднем менее шести человек на км². Всего в мире существует лишь 11 стран с более низкой плотностью населения. Мне подумалось: а может, это и послужило причиной того, что пассажиры решили превратить свои купе в клетки? Не имея навыков проживания в близости к другим людям, они, как могли, попытались поддержать иллюзию своей относительной изоляции.

Когда я вернулась, в купе было уже темно. Двухлетний карапуз сладко спал, пристроившись на животе у матери. Отец наблюдал за ним полуоткрытыми глазами, лежа на своей полке. Я проскользнула в свою койку и закрыла глаза. Довольно долго я лежала, прислушиваясь к размеренному стуку колес. Ритм стучал в каждой клетке тела: дадум-дадум, дадум-дадум, – пока наконец я не погрузилась в легкий сон.

Ближе к вечеру купе снова пришло в движение, и я вышла в коридор, чтобы еще разок подышать свежим воздухом. Стриженый пожилой мужчина вышел следом и встал рядом со мной у пыльного окошка. Став настолько близко ко мне, чтобы я перестала чувствовать себя естественно, он начал свой рассказ.

– Перед тем как уйти в отставку, я был полковником в армии, – поведал он. Его русский был безукоризненным. – Семь лет служил в Афганистане и год в Чечне. Ты даже не можешь себе представить, чего я там навидался… В Афганистане тоже было плохо, но знаешь, что было хуже всего?

Я покачала головой.

– Отсутствие всякого смысла во всем этом. Что мы вообще там забыли? Это касается и Афганистана, и Чечни. Ни в одной из этих войн не было никакого смысла.

Он молча смотрел на золотой пустынный пейзаж, над которым уже заходило солнце.

– А вообще-то меня зовут Александр. – Он протянул мне руку для приветствия.

У него были бегающие глаза, однако рукопожатие оказалось твердым и решительным.

– А зачем вы сражались в Чечне? – поинтересовалась я.

Мне представлялось более естественным называть отставного полковника на «вы» несмотря на то что он со мной был на «ты».

– Это было уже после получения независимости. Это правда, что Казахстан и его граждане не имели никакого отношения к чеченским войнам?

– Это была моя работа, – коротко ответил он. – К тому же я русский, несмотря на то что родился и вырос в Казахстане. Думаю, что просто не смог устоять. Пошел ровно через год. Представляешь, каково это – вот так воевать против своих… – Он покачал головой.

– Должно быть, это кардинальный переход – от военного офицера к пенсионеру мирного Казахстана?

Он сухо рассмеялся:

– Никогда раньше мне не доводилось столько работать, как сейчас. Чтобы выжить, приходится работать сразу в пяти местах!

Перед нашими глазами промелькнули покрашенные побелкой дома, и поезд начал снижать скорость.

– Какие ваши любимые фрукты? – Александр пристально посмотрел на меня.

– Яблоки, – ответила я. – Но ведь яблоки в Казахстане не родятся?

– Говорят, что так, – ответил он, пожав плечами. – Говорят вообще много странных вещей.

Через несколько минут поезд полностью остановился. Александр вышел на платформу, я вышла следом. Вечерний воздух был свеж и прохладен. Был уже поздний вечер, но на перроне жизнь кипела вовсю. Пожилые женщины в цветастых платках и длинных юбках сидели на низких складных стульчиках, разложив перед собой на небольших ковриках красочный товар. У них путешественник мог приобрести все, чего душа пожелает: блины домашней выпечки, фрукты, пироги, супы, сушеную рыбу, соки, водку, газеты, туалетную бумагу, мыло… Выбор мелких и крупных товаров казался бесконечным. Станция оставила самое яркое впечатление от путешествия на поезде. Вкусы, ароматы, неожиданная суета: словно по мановению волшебной палочки двери всех купе растворились, и весь поезд двинулся на дело. Повсюду вдоль перрона в горшках дымилась горячая еда, которая была вкуснее, чем еда в лучших ресторанах. Александр вернулся с двумя пакетами, наполненными зелеными яблоками. Тщательно исследовав содержание пакетов, он выбрал самый большой из них и передал его мне.

– Спасибо, но, право, не стоило этого делать!

– Ешь! – отрывисто скомандовал он.

– Я только что почистила зубы, поэтому думаю, что не стоит…

– Ешь! – строго повторил полковник в отставке.

Я послушно впилась в яблоко зубами. Оно оказалось сладким и сочным.

– Ну как, нравится? – Он мрачно посмотрел на меня.

Я закивала с набитым яблоком ртом.

– Хорошо. Это все для тебя. – Он протянул мне оба мешка.

Я вежливо запротестовала, возразив, что мне никогда не съесть столько яблок, но он даже и слушать не захотел.

На поезд спустилась ночь. Воздух в купе был все еще липким и душным, но, к счастью, было уже не так жарко. Когда я выключила настольную лампу, вокруг стало темно, как в погребе. Какое-то время я лежала, прислушиваясь к успокаивающим звукам поезда. Дадум-дадум, дадум-дадум. Мысли становились все более бессвязными, а потом я заснула.

Я уже глубоко погрузилась в мир грез, когда внезапно меня разбудило ощущение, будто кто-то шарит у меня по спине. Подскочив как ошпаренная, я отыскала свой сотовый телефон и нажала на кнопку монитора. Меня ослепил яркий свет. В его мерцании мне удалось разглядеть белую жилистую руку полковника на моем матрасе. Он лежал совершенно неподвижно с закрытыми глазами. На этот раз он не храпел. Когда я оттолкнула его руку, она безо всякого сопротивления исчезла в темноте.

Перевернувшись на бок, я закрыла глаза, но заснуть не получалось. Я не могла заставить себя не думать о том, в каких делах успела поучаствовать эта полковничья рука в Афганистане и Чечне.

Весь следующий день полковник молчал. Он лежал на своей койке с закрытыми глазами и ни разу даже не поднялся попить из блестящей бутылочки. Когда после обеда поезд остановился на крошечной станции без единого указателя, он вышел из купе, ни с кем не попрощавшись, прихватив с собой все яблоки и свой багаж.

Если по той или иной причине кто-то не успел сделать закупки на платформе, отчаиваться не стоило: торговцы то и дело сновали по вагонам, нагруженные часами, копченой рыбой, мобильными телефонами, газетами и другими товарами, которые могли бы привлечь внимание путешествовавших. Их крики были слышны издалека. Молодые родители не проявляли к торговцам совершенно никакого интереса, они даже не выходили из вагона, когда поезд останавливался на станциях. Впрочем немудрено, потому что их запасов наверняка хватило бы на несколько недель. Вскоре после того, как полковник нас покинул, один из продавцов все же сумел их заинтересовать. Расторопная женщина торговала окрашенными в яркие цвета пластмассовыми игрушками. Широко улыбаясь, она демонстрировала самые разнообразные акустические свойства своего товара. Пристально все изучив, отец ребенка в конечном итоге приобрел у нее три штуки. Получив из ее рук все эти чудеса, двухлетний малыш просиял.

Единственное, на что я была способна в этом раскаленном пекле, было чтение и сон под аккомпанемент дешевых китайских звуковых эффектов. К сожалению, с собой у меня была всего лишь одна книга: The Silent Steppe. The Memoir of a Kazakh Nomad under Stalin[8]8
  Тихая Степь. Воспоминания казахского кочевника о сталинских временах (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть], написанная Мухаммедом Шаяхметовым. Я старалась читать ее медленно, чтобы немного потянуть время.

Родившемуся в 1922 г. автору удалось на самом себе испытать традиционный кочевой образ жизни казахов:

«Казахские кочевники не могли даже представить себе жизнь без своих животных; кроме них, они больше ничего не знали и считали, что потерять их было подобно смерти. Годовые циклы определялись нуждами животных. Чтобы хватило еды, мы все время перемещались от одного пастбища к другому. Мы все время следовали древними маршрутами, которые проложили еще наши предки». Большинство казахов ночевало в юртах – особых палатках круглой формы, распространенных в Центральной Азии; вместе со своими семьями, которые включали в себя всех близких родственников, они проживали в аулах. В домах они обитали только в зимний период, когда снег плотным слоем лежал на равнинах. Вся экономика была построена на бартере, причем богатые семьи, у которых имелось в хозяйстве много животных, были обязаны помогать и всячески поддерживать своих менее привилегированных родственников. Другими словами, традиционный образ жизни кочевников был гораздо ближе к коммунистическому идеалу равенства и братства, чем тот, который когда-либо удалось достичь большевикам.

Реальные потрясения начали происходить в 1929 г., который Сталин своим характерным диктаторским языком именовал «Годом радикальных изменений». Поскольку очень немногие из кочевников добровольно подчинились коллективизации и объединению земель, советская власть приступила к экспроприации домашнего скота и материальных ценностей у богатых кочевников, которым они дали имя «кулаки». По-русски это слово имеет то же значение, что и кулак руки, и оно использовалось советскими властями в качестве уничижительного термина, которым называли крупных фермеров. Дядю Мухаммеда Шаяхметова, владевшего поголовьем, насчитывавшим более 350 овец, объявили кулаком, после чего всех животных отняли, а заодно конфисковали и остальное имущество. Но и этого, по-видимому, было недостаточно, потому что, по подсчетам властей, он еще обязан был заплатить налоги. Став полностью обездоленным, дядя больше не мог уплатить этот возмутительный налог, поэтому его судили и приговорили к двум годам лишения свободы.

Несмотря на конфискации и аресты, коллективизация продвигалась медленно. У большинства казахов не было ни малейшего желания лишаться свободного кочевого образа жизни и взамен возделывать землю, как это делали русские. Ответом властей стали аресты. В конце концов ими было захвачено такое количество «кулаков», что в тюрьмах для них не хватало места. Для увеличения пропускной способности в тюрьмы начали превращать дома богатых крестьян, но и их недоставало, поэтому часть заключенных пришлось распустить до тех пор, пока не удастся увеличить количество мест заключения.

В 1931 г. отца Мухаммеда объявили кулаком, несмотря на то что имущество, состоявшее из 100 овец, 12 лошадей, 8 коров и верблюдов, могло расцениваться как обычное: семья Мухаммеда не была ни богатой, ни бедной. Домашний скот и другие личные вещи хозяев дома были изъяты и «перераспределены для нуждающихся». Несколько месяцев спустя отец был приговорен к двум годам лишения свободы из-за того, что не сумел заплатить все начисленные ему государством налоги. Будучи сыном осужденного кулака, девятилетний Мухаммед был исключен из школы. Детям осужденных кулаков там нечего было делать. Семью полностью лишили имущества, ее глава был брошен в тюрьму, сыну запретили посещать школу, но властям и этого показалось мало: еще трижды они возвращались в эту семью, чтобы убедиться, что они ничего там не забыли. В последний свой приход они перенесли больную бабушку на пол, забрав с собой ее постель, а заодно и ее рваную подвенечную фату, несколько стульев и старых одеял, которые составляли последнее семейное имущество. Переполненная грустью и горечью, бабушка умерла два месяца спустя. А через год умер в тюрьме отец Мухаммеда. Прошло почти полгода, прежде чем Мухаммед и его мать получили это печальное известие.

Пролетело несколько лет, заполненных переходами от аула к аулу, от деревни к деревне. Работая где придется, Мухаммед вместе с матерью и младшими братьями находили себе прибежище в лачугах и переполненных общежитиях. Там они и жили на протяжении дней, недель и месяцев до тех пор, пока не надоедали хозяевам и их не прогоняли. Ни жены, ни дети кулаков не имели никаких прав, и к тому же им не позволялось работать ни в одном из многочисленных колхозов.

В начале 1930-х Советский Союз поразил голод, продлившийся много лет. Виновником назвали неурожай и последовавшую за ним засуху, однако нет никаких сомнений в том, что основной причиной было поспешное внедрение принудительной коллективизации сельского хозяйства и суровая политика советской власти по распределению продовольствия. В наибольшей степени пострадала Украина, где постигший народ голод получил название «Голодомор», что означает «смерть от голода». Более трех миллионов украинцев умерли голодной смертью. Советская власть проявила свою несостоятельность, отнимая у них урожай и переправляя зерно в другие республики Советского Союза, несмотря на то что местные люди вымирали как мухи. Тысячи украинских колхозников за кражу зерна были приговорены к тюремному заключению или смертной казни.

После украинцев наиболее пострадавшим от голода стало казахское население. Немало кочевников предпочли повести свой скот на убой, чем оставить его властям. В течение трех лет количество коров уменьшилось с семи до менее одного млн голов, а количество овец – с 19 млн до менее двух млн. Советские власти также не учли, что большая часть земли в Казахстане не подходит для интенсивного земледелия и тот факт, что никогда не возделывавшие землю кочевники не обладали необходимыми знаниями для этого занятия. Не помогло и то, что весь процесс коллективизации, ставший самой большой революцией в истории Казахстана, привел к провалу из-за нечеткого планирования и спешки, ведь многие из новых колхозов существовали только на бумаге. Не хватало домов, хозяйственных построек, скота, систем орошения, а в некоторых случаях даже пригодных для земледелия земель.

Результат – неурожай и голод.

Поначалу предпринимались попытки раздать пищу голодающим. Жители пострадавших районов были эвакуированы в сельские районы на севере. В этот период Мухаммед жил в одном небольшом городке, до которого голод еще не докатился. В тот момент он не понимал, что означает по-казахски слово «голодающие», и никто из взрослых не хотел ему этого объяснить. Поэтому вместе с другими детьми он мчался к железнодорожной станции, дабы воочию посмотреть на эвакуированных и выяснить значение слова «голодающие». То, что ему довелось там увидеть, забыть он уже никогда не сумел: «Все выходившие из переполненных вагонов поезда были уже не люди, а живые скелеты. Кожа на их лицах выглядела так, будто ее сначала туго стянули, а затем приклеили к черепам. Понять было невозможно, были ли их лица черны от солнца или покрыты грязью. Руки выглядели неестественно длинными, глаза были впалыми и страшно безжизненными, напоминая овечьи. Они едва могли стоять на ногах, не говоря уже о том, чтобы ходить: спотыкались и постоянно падали. […] Среди этих вышедших из вагонов живых трупов не были ни стариков, ни детей: те просто не выжили. Либо умерли от голода, не дожив до времени переезда, либо скончались уже по дороге. Тела пассажиров, которые умерли на этапе прохождения нескольких последних километров, так и оставались в вагонах, несмотря на то что живых там тоже было немало: их ближние были просто слишком слабы, чтобы вынести и похоронить их».

В ближайшее время Мухаммеду предстояло на собственной шкуре узнать, что означает голод, потому что в 1933 г. он достиг огромного размаха в восточной и северной части Казахстана. Смысл существования заключался в том, чтобы получить достаточно пищи и протянуть хотя бы день, неделю, до следующего урожая. Повсюду толпились нищие, валялись трупы. Вместо того чтобы принимать контрмеры, лакеи существующего режима пустили все силы на осуществление хаотичных пятилетних планов. В то время как сотни тысяч умирали от голода, «модернизация» и индустриализация Казахстана неуклонно продолжалась: «Если вы посмотрите на записи тех трагических лет, можно увидеть, сколько денег было потрачено на промышленность, а помимо этого еще и на бесконечные конференции с тысячами участников, проводимые по всему Советскому Союзу. Одних этих средств, которые расходовались на проведение всех этих конференций, было бы достаточно, чтобы спасти немало жизней», – лаконично замечает автор.

Когда в конце лета 1934 г. голод пошел на спад, он уже успел унести жизни более миллиона казахов, если быть точным, около четверти этнического населения Казахстана. Вместе с жертвами канули в небытие многие кочевые традиции. Одержимость советских властей коллективным сельским хозяйством и тяжелой промышленностью насильно загоняла казахов в дома, на заводы и шахты. Обширные степи, которые не так давно были заполнены юртами, многодетными казахскими семьями и стадами животных, теперь пустовали.

Вечером поезд снова остановился. Когда я вернулась в купе, молодая мать там была одна. Впервые за все время она встретилась со мной взглядом.

– Почему ты не пьешь чай? – спросила она.

– Слишком жарко, – ответила я.

– Ну и что с того? – Она непонимающе покачала головой. – Сколько тебе лет? Ты замужем?

– Двадцать девять, и да, я замужем, – ответила я.

Мы с моим парнем даже решили приобрести для меня самое настоящее обручальное кольцо, чтобы обосновать эту маленькую, но удобную ложь. Ювелир как-то странно на нас посмотрел, когда мы объяснили, что нам нужно только одно кольцо.

Она одобрительно кивнула:

– И как давно вы женаты?

– Уже три года, – ответила я. Это звучало серьезно и убедительно.

– А дети у вас есть?

Я покачала головой.

– А почему нет? – Она посмотрела на меня большими глазами. – У вас есть проблемы? Что-то не так?

Прежде чем я успела подыскать нужный ответ, в купе ввалился ее супруг вместе с малышом, и через секунду она уже позабыла о моем бесплодии. Я полезла на свою койку, а теперь лежала и разглядывала потолок. Когда поезд снова тронулся, молодой отец снова предусмотрительно закрыл окно, и замок на купейной двери с грохотом защелкнулся.

Я дала себе обещание, что больше никогда нога моя не ступит на подножку поезда Транссибирской магистрали. Некоторые мечты так и должны оставаться мечтами.

Единственное светлое пятно в тот день на этой бесконечной равнине – перемена часового пояса: теперь мы могли перевести часы на час вперед.

Ровно 36 часов спустя, с поразительной пунктуальностью, поезд прибыл на станцию Аральск. Несколько пассажиров тут же быстро исчезли в ожидающих их машинах. В сандалиях и тонкой одежде из хлопка, дрожа всем телом, я осталась одна на темной платформе. Согласно договоренности меня должен был встретить представитель организации «Аральское море» и устроить на ночлег, но платформа была пуста. Я пыталась позвонить по номеру, который мне дали, но телефон не отвечал.

– Здесь нельзя оставаться, это опасно! – предупредил меня проводник, высунувшись из двери медленно проезжавшего мимо меня спального вагона, когда поезд медленно тронулся с места.

– А что же мне делать?

Он пожал плечами. Он был уже в нескольких метрах от меня.

– Раньше надо было думать!

Поезд набирал скорость. Мимо меня прогремели вагоны. А потом и они исчезли.