Текст книги "Советистан. Одиссея по Центральной Азии: Туркмени– стан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан глазами норвежского антрополога"

Через два-три часа пешей прогулки по узкой тропе мы наконец добрались до Пскона. Сегодня здесь проживает всего 13 семей, однако это не мешает ему оставаться одним из самых крупных кишлаков в долине. Мы плелись между простыми глинобитными домами, пока не подошли к крайнему дому, который принадлежал Саидмуроду, городскому мулле и благотворителю. Сюда стекались люди со всей долины в надежде получить исцеление.

Саидмурод сидел в своей приемной, одноместном номере с большими окнами и великолепным видом на горы, и беседовал с посетителем – пастухом, направлявшимся со своим стадом на юг. Приняв нас довольно гостеприимно, он тотчас провел нас в комнату, где нам было позволено переночевать. Какой бы бедной ни была ягнобская семья, у них всегда есть гостевой дом или хотя бы комната, где можно разместить нежданно нагрянувших гостей. А уж здесь-то, в долине, где нет мобильной связи, домашних телефонов и Интернета, по существу каждый визит нежданный.

47-летний Саидмурод вел степенное, приятное существование. Он вместе со своей семьей были первыми, кто вернулся в Пскон в 1980 г. По возвращении они обнаружили, что единственной постройкой, которая в какой-то степени осталась нетронутой, была конюшня, сераль. Его родители подмели в ней пол и прибрались, чтобы семейство могло там ночевать, пока дом не будет заново отстроен.

– Поговаривают, что если Пскон снесут, то все покинут Ягнобскую долину, – сказал Саидмурод. – Мой отец, ставший впоследствии старостой поселка, чувствовал большую ответственность за то, чтобы вернуться назад. К тому же в Зафарабаде его дела не ничуть не процветали. Оказавшись в теплом, незнакомом климате, они с матерью постоянно болели. Я, мои братья и сестры тоже постоянно болели. Лишь вернувшись сюда, мы перестали болеть.

После смерти родителей Саидмурод взял на себя роль лидера кишлака, став при этом еще муллой и благотворителем. Когда-то у него была многодетная семья, семеро сыновей и две дочери, однако в живых осталось только шестеро: двое сыновей и дочь умерли до того, как им исполнилось пять лет. В этой местности можно услышать немало историй об умерших детях. В Ягнобской долине люди живут без медицинской помощи, без лекарств. Зимой тропы и дороги покрываются снегом, и пробраться сюда никто не может. Единственное, что остается этим людям, когда болеют их дети, – это взывать к Богу. Порой их молитвы бывают услышаны, порой нет. Относительно простая болезнь, такая, как аппендицит, может означать смерть как для ребенка, так и для взрослого. После наступления болей в животе они начинают подсчет дней. Однако бывает, все обходится.

– Здесь, в долине, мы существуем как в VIII веке. Жизнь у нас тяжелая, но мы счастливы, – делится Саидмурод.

Мы с Мукимом пошли прогуляться по кишлаку до наступления темноты. Выйдя из дома, мы столкнулись с двумя сестрами, 46-летней Бибинасаб и 28-летней Нарсимох. Бибинасаб была замужем за братом Нарсимох, и после того, как Нарсимох развелась со своим мужем, она переехала к ним жить. Они стояли рядом с кучкой навоза, который женщины деревни собирают у домашних животных, а затем складывают в горки и сушат, чтобы можно было использовать их как топливо. Обе были одеты в яркие платья свободного покроя и широкие шаровары. Из-под полинявших шарфов выглядывали длинные распущенные волосы.

– Здесь у нас тяжелая жизнь, – сказала Бибинасаб и захихикала. У нее были большие карие глаза в обрамлении тонкой сеточки морщин. – Но мы здесь родились, поэтому уже привыкли.

Детей у Бибинасаб не было. После замужества у нее родился сын, но умер еще в детском возрасте. Через несколько лет после смерти сына муж взял себе вторую жену.

– Ну а вы как на это отреагировали? – спросила я, пока Муким переводил. В кишлаке говорили только по-ягнобски, но в процессе общения с пастухами и приезжими женщины сумели выучить таджикский.

– Разумеется, я была согласна с его решением, – подтвердила она, снова хихикнув.

– Она была моложе вас?

– Да, думаю, лет на десять, но не уверена. В школу я никогда не ходила, поэтому с точностью сказать не могу. – Она подавила еще один смешок. – Но муж любил нас обеих одинаково, не делая никаких различий. И мы с его новой женой неплохо ладили между собой, проблем никогда не было. Я занималась приготовлением еды, за стол мы всегда вместе садились.

– А что делала другая жена, пока вы готовили еду?

– Она прибиралась в конюшне, – сказала Бибинасаб, снова пытаясь сдержать смешок. – Через несколько лет она устала здесь жить и уехала, чтобы найти себе другого мужа. Ей было здесь тяжело, к такому она не привыкла. Детей у нее не было, потому что она принимала противозачаточные, поэтому, в общем, неплохо, что она уехала.

Сославшись на занятость, обе женщины извинились и пошли в амбар доить коров. Однако они оставили дверь открытой, чтобы мы могли продолжать разговор, пока они работают.

У Нарсимох детей не было. В 15 лет она уже вышла замуж, но когда ей исполнилось 18, после трех лет брака, когда она была на последних месяцах беременности вторым ребенком, муж отослал ее обратно. Первый сын родился мертвым, следующий умер в трехлетнем возрасте.

Ни я, ни Муким так и не смогли ничего понять из этой истории. Почему муж отослал прочь свою беременную жену?

– Меня отослал не муж, – призналась Нарсимох. – Я уехала потому, что его родители не были ко мне добры и плохо со мной обращались.

– А они пытались вас вернуть?

– Нет, – быстро ответила она. – Они больше никогда не приезжали.

Ее рассказ не особо что-либо нам прояснил, но мы отказались от всяческих попыток что-то понять о семейных взаимоотношениях и историях замужества.

– А вы хотели бы снова выйти замуж?

– О, да! – услышали мы восклицание Нарсимох из амбара. Ее голос почти заглушался энергичным коровьим ревом.

На следующее утро мне разрешили встретиться с женой Саидмурода, Умримох. Когда мы с Мукимом зашли с ней побеседовать, она сидела на насыпи рядом с кухней и пила чай, окруженная со всех сторон детьми подруги и своими собственными.

– Ох-ох-ох, как все сложно, как все сложно в Ягнобе! – воскликнула она с легким смешком, когда я поинтересовалась о ее жизни в долине.

У нее был легкий, девичий голос, живые глаза и улыбка, освещавшая все лицо. Она кормила грудью младшую дочь, которой можно было дать около года. Рядом с ними сидел счастливый мальчик лет трех-четырех, весь в соплях. Умримох родилась в Зафарабаде в 1972 г., а в возрасте 16 лет вышла замуж за Саидмурода. Теперь ей стукнуло сорок один.

– У нас нет ни одной приличной печки, обогреваемся навозом. Чувствуете, как воняет? – рассмеялась Умримох. – Посмотрите мою одежду, какая грязная! – Она поднялась, демонстрируя свое заношенное по краям, полинявшее от грязи, ветхое цветастое ситцевое платье.

– Может, вам было бы лучше вернуться в Зафарабад? – спросила я.

Муким перевел.

– Жизнь в Зафарабаде, конечно, лучше чем здесь, – ответила она. – Но у меня нет денег. Для нас там также и работы нет. Я ведь безграмотная, едва умею читать и писать. Нам здесь лучше.

Она положила младшую дочку на пол. Счастливый сопливый мальчик тут же воспользовался возможностью, чтобы вскарабкаться к ней на колени. Обнаружив открытый доступ к груди, привычно приложился и стал сосать.

– Я хочу, чтобы мои дети получили образование, – внезапно очень серьезно сказала Умримох. – Двух старших сыновей мы отправили в школу-интернат в райцентр Айни, но через год они вернулись. Мы пытались заставить их поехать обратно, но они отказались. Сказали, что лучше в реку бросятся, чем вернутся в школу. – Она вздохнула. – Говорят, что в интернате их плохо кормят. Студенты нередко ложатся спать голодными, им дают плохой хлеб… Надеюсь, скоро у нас будет своя школа. Строительство здания почти закончено, школа будет недалеко от дороги. Вы ведь видели ее, когда шли сюда?

Мы кивнули.

– К сожалению, здание построено некачественно. Большая часть денег куда-то пропала, поэтому инженеру пришлось закупать дешевые кирпичи и полы такого низкого качества, что, боюсь, они не выдержат наши суровые, снежные зимы. Но самая большая проблема в том, что у нас нет учителей. Кому охота работать учителем здесь, в этой уединенной долине?

Когда мы упомянули о двух женщинах, с которыми встретились в амбаре накануне вечером, Умримох с подругой значительно оживились:

– Нарсимох сама родом из богатой семьи из Пскона, но жених был бедным, – сообщила подруга. – Она любила своего мужа, но не могла поладить с его семьей, чувствуя себя неважно в бедном кишлаке. Для нее все это было слишком тяжело. Его семья приехала сюда за ней, но следовать за ними она отказалась.

Отношения между Бибинасаб и второй женой не были столь радужными, как попыталась представить их сама Бибинасаб.

– Бибинасаб была чрезвычайно ревнивой, они даже дрались! – воскликнула Умримох. – Новая жена была и красивей, и сильней, чем она. В конце концов Бибинасаб не выдержала и вернулась в дом своего отца. После ее ухода муж выполнил все ее требования, предоставив развод ей и своей новой жене.

– Нет, конечно, она не принимала никаких противозачаточных, да и где бы она их здесь взяла? Я бы и сама не против чего-нибудь попринимать, – добавила подруга, указывая на малышку с короткими вьющимися волосами. – Это мой седьмой ребенок. Я ее не хотела. Я принимала лекарства, настойки из трав и все возможное, чтобы не иметь больше детей, но она все равно случилась. От наших мужчин не улизнешь.

– А как насчет беременности и родов? – поинтересовалась я. – Правда, что вы сами со всем справляетесь?

– В прошлом году, когда это случилось, я была на уборке урожая, – начала свой рассказ Умримох. – Внезапно почувствовала боль в животе. Вернувшись домой, родила дочь. Все произошло так быстро, что те, кто собирался приехать из кишлака, чтобы мне помочь, даже не успели доехать. Мой муж не поверил мне и кричал, что я должна вернуться ему помогать.

– После родов нам разрешают денек отдохнуть, – сказала подруга. – А потом снова за работу. Над ленивыми, теми, кто не хочет работать, все остальные женщины смеются.

– Если ребенок появляется на свет мертвым или умирает во младенчестве, мы его оплакиваем, – сказала Умримох. – Но недолго, ведь жизнь должна идти своим чередом, но мы все равно оплакиваем, и это нам помогает.

К нам подошел мальчик и сел рядом.

– Это Ражабал, мой второй сын, – улыбнулась Умримох. – Ему 14 лет.

Он был настолько маленький и хрупкий, что на вид ему нельзя было дать больше восьми.

– Кем ты станешь, когда вырастешь? – спросила я. – Врачом или учителем, а может, футболистом?

– Через два года я женюсь, – ответил он совершенно серьезно.

– Я хочу, чтобы он учился, но он думает только о том, что возьмет себе жену и станет держать коров, – пожаловалась мать.

– А ты уже и жену себе подыскал?

– Пока нет, – все с той же серьезностью ответил мальчик. – Но уже подыскиваю. Я хочу себе чистую жену, самую лучшую. Возможно, из Зафарабада или Душанбе.

– Каждый раз, когда к нам приезжают гости из города, он присматривается к девочкам. Она должна быть ох какой чистюлей, не то что эти деревенские девочки, у которых под ногтями коровий навоз! – поддразнила его мать.

Умримох с подругой от души расхохотались, но мальчик даже и бровью не повел.

Возвращались мы все той же дорогой, какой пришли сюда, мимо экскаватора, мимо недостроенного школьного здания, минуя кишлак, где жил старик с лисьей улыбкой. На этот раз мы остановились переночевать в деревне на другой стороне реки с видом на Бидеф, куда не доносились ритмы диско. А в последний день, пройдя через развалины заброшенного кишлака над гребнем холма, мы спустились вниз к плодородной деревне, где жил учитель географии. Там нас уже дожидался молчаливый шофер, который повез нас назад по ухабистой грунтовой дороге через апокалиптический туннель обратно в Душанбе, где в вечернем бризе лениво развевался гигантский флаг. Я смотрела на проносившиеся по главной улице сумасшедшие «мерседесы» и «BMW», широкие тротуары, пустую библиотеку, огромный президентский дворец. Было такое чувство, будто я в течение многих месяцев, а может быть, и лет находилась где-то далеко, вне времени. А может, это был просто сон?

Надев на себя белую свежевыглаженную ночную рубашку и забравшись в замечательное устройство, именуемое постелью, я вдруг заметила, что моя кожа сплошь покрыта сотнями крошечных красных точек.

Большой привет из Ягнобской долины.

Значит, все это происходило на самом деле.

Печальная официантка

Хотя Кургантеп – четвертый по величине город Таджикистана, его даже нет в путеводителе. Обязательный для всех советских городов историко-этнографический областной музей, а заодно и красовавшийся на кольцевом повороте памятник первому таджикскому трактору – основные городские достопримечательности. Кроме них, полюбоваться здесь больше нечем.

Пару раз пройдя вверх-вниз по главной улице, я обнаружила кафе «Карина». Я была в нем единственной посетительницей, оказавшись в помещении с безвкусным интерьером с плюшевыми диванами и огромным дискотечным шаром, направлявшим свет в лицо любому, пожелавшему здесь отобедать.

– Не часто у нас тут иностранцы! – бодро взглянула на меня официантка. Ее длинные до плеч волосы были окрашены в рыжий цвет, вся она была тоненькая и ухоженная, с лакированными ногтями и на высоких каблуках.

Через какое-то время она появилась, держа в руке чайник, а заодно и фотографию с тремя детьми. Старшая выглядела лет на 18; младшему было около четырех или пяти.

– Вы могли бы мне дать автограф? – спросила она, с надеждой взглянув на меня. – Взяв протянутую ручку, я написала на обороте свое имя. Она неистово поблагодарила.

Вместе с греческим салатом официантка подала мне свою трагическую историю жизни. Звали ее Света, ей было 37 лет. От первого брака у нее остались 18-летняя дочь и 12-летний сын. От второго брака был младший сынишка пяти лет. Когда Света была им беременна, ее муж поступил так же, как поступили бы на его месте многие таджикские мужчины: отправился в Россию на заработки. Из восьми миллионов населения Таджикистана приблизительно восемь миллионов какой-то период жизни проводят в России на заработках. Высылаемые ими домой деньги составляют половину валового внутреннего продукта Таджикистана. Ни одна другая страна в мире не зависит в такой степени от зарплаты рабочих-мигрантов, как Таджикистан.

– Первые несколько месяцев он звонил и посылал деньги, – рассказывала подсевшая ко мне за столик Света. – Примерно через шесть месяцев он сообщил, что работодатель его обманул. Сказал, что попытается найти другую работу. С тех пор от него не было никаких вестей.

Она печально улыбнулась, и я увидела, что во рту у нее не хватает двух передних зубов.

– Поначалу я действительно волновалась и делала все, что могла, чтобы его разыскать. Я связывалась с друзьями и знакомыми, пытаясь найти хоть какие-нибудь следы. Я ведь даже не знаю, жив ли он вообще! Теперь я успокаиваю себя мыслью о том, что если захочет, то сам найдется. Он ведь знает, где я живу. После его исчезновения я не меняла SIM-карты, поэтому номер мобильного остался прежним. Сын знает своего отца только по фотографиям. Каждый раз, встречая незнакомого мужчину, он думает, что это его отец.

Света прекрасно говорила по-русски, без малейшего акцента. Оказалось, что и этому было свое объяснение: ее мать была русской. По молодости мать влюбилась в таджика и приняла ислам. Прожив несколько лет в России, молодожены переехали в Кургантеп, место рождения мужа, и построили здесь новую жизнь.

– Свои первые пять лет я провела в России, – поделилась со мной Света, зажигая тонкую сигарету. Голубое облачко дыма появилось в узкой полоске дневного света, проникавшего сквозь занавески. – Меня крестили, но я даже не знаю, являюсь ли на самом деле христианкой или мусульманкой. Я знаю всего понемножку, может, по половинке из каждой веры. За исключением первых пяти лет, я прожила в этих местах всю свою жизнь. Конечно, если не считать войны. Когда стало совсем плохо, я сбежала в Россию. Какое-то время жила в Москве. Там у них есть все! Газ, электричество… все необходимое.

– Почему же ты вернулась? – поинтересовалась я.

– Но ведь здесь остались мои дети! Я хотела быть с ними. Но мне также хотелось и путешествовать. – Она вздохнула. – Проблема в том, что у меня нет российского гражданства. Конечно, я могла бы его получить, но для этого нужно было бы поехать в Душанбе, а это занимает целых два часа и стоит денег. Все стоит денег. Мне зарплату не платят, дают только проценты от чаевых, на них долго не протянешь. У нас даже не каждый день посетители. Один раз сходить на рынок, одна сумка с продуктами, глядишь – вот и ушли денежки. – Она снова вздохнула. – Здесь нет жизни, Эрика. Я надеюсь, что мой старший сын уедет в Россию.

– А как насчет дочери? Она тоже хочет уехать в Россию?

– Она закончила школу, а теперь дома сидит с младшим, познакомилась с парнем, скоро поженятся.

Света понизила голос и заговорщицки перегнулась через стол.

– Наш президент думает только о себе. Он никогда ничего не делает для людей. Зимой нам включают электричество всего на несколько часов, и мы сидим при тусклом свете свечей и мерзнем. Газа тоже нет, горячая вода почти все время отсутствует. Моя квартира находится так высоко, что иногда даже воды в кране нет! Поэтому приходится спускаться в подвал, чтобы принести наверх полные ведра с холодной водой. Каждую зиму большое количество малышей и стариков замерзают до смерти. Это не назовешь достойной жизнью. Мы не живем, а выживаем. Когда у меня появляется свободное время, мы с подружками приходим сюда потанцевать – это помогает быстро позабыть все печали.

Извинившись, она закурила еще одну тоненькую сигаретку.

– Я закурила, когда пропал муж. Еще, бывает, немного выпиваю, но только совсем чуть-чуть. Все оставшиеся здесь русские уже превратились в алкоголиков. И женщины в том числе.

Большинство русских покинули страну во время гражданской войны в 1990-е годы. На сегодняшний день русские составляют менее одного процента населения, из-за чего Таджикистан превратился в страну с наименьшим количеством русских на всей территории бывшего Советского Союза. В то же время не сыскать другой такой страны, которая была бы более зависима от России, чем Таджикистан. Если российские власти введут визовый режим для таджикских трудовых мигрантов – а они угрожают это сделать каждый раз, когда президент Рахмон не пляшет под дудку России, – экономика страны постепенно разрушится.

Многие таджикские рабочие-мигранты находят себе жен в России. Это не мешает им исполнять супружеский долг и раз в год возвращаться в свою деревню, чтобы зачинать детей со своими таджикскими женами, а в придачу, перед возвращением обратно в Россию, награждать их венерическими заболеваниями. Однако, как правило, перерывы между визитами становятся все длиннее, равно как и перерывы между денежными переводами, пока наконец они не получают российское гражданство и не остаются там навсегда. Согласно закону суннизма, для расторжения брака мужчине достаточно трижды повторить слово «талак», что означает «развод», поэтому в последние годы немало таджикских женщин получили от своих находящихся в России мужей эсэмэски с таким содержанием: «Талак, талак, талак».

В 2011 г. Совет мусульман Таджикистана ввел запрет на объявление о разводе по мобильному телефону.

Вечером я вернулась в кафе «Карина». Его словно подменили. Сбившись в маленькие группки и большие группы за столиками на втором этаже, сейчас сидели мужчины в костюмах. Во всем помещении я была единственной посетительницей женского пола, а также единственной, сидевшей в одиночестве. Диско-шар посылал в пространство крошечные квадратики, стерео гремело на полную катушку, а на гигантских экранах крутились музыкальные видеоклипы сексуального содержания. Свет был тусклыми, поэтому от чтения взятой с собой книги пришлось отказаться.

Света тоже изменилась. От нее шел запах тяжелых духов. Веки были покрыты толстым слоем темных, с блестками теней, на губах помада металлического оттенка. Подходя к дальним столикам, где сидели принаряженные мужчины, прикасаясь к их бедрам, она внимательно слушала все, что они шептали ей на ухо.

Когда во время вечерней Светиной программы пришла ее очередь обслуживать мой столик, она, приблизившись ко мне с греческим салатом и хлебом, оживленно поведала о том, что ко мне проявляет интерес куривший в углу молодой джентльмен в белой рубашке. Он хотел бы знать, можно ли присоединиться к моему столику.

– Но будьте осторожны, – предупреждающе прошептала она. – Не верьте его историям. Не позволяйте ему себя обмануть.

– Я скоро ухожу, – успокоила ее я. – Я заскочила только на минутку повидаться с вами.

Она печально улыбнулась.

– Представьте себе, я до сих пор все еще надеюсь найти себе мужчину, – сказала она. – Женщина не должна терять надежду, иначе все кончено.