Текст книги "Опасные желания"

21

– Какой сегодня день? – спросила Мерри, поднимая взгляд от корзины с бельем, которое она штопала.

Мы сидели у камина с шитьем на коленях, а за окном дул, завывая над долиной, порывистый ветер. Я воткнула иголку в шерстяную ткань, которую Уитакер привез из города. Платье было дошито всего несколько недель назад, а его уже приходилось ушивать. Оно висело на моей худеющей фигуре, болтаясь и цепляясь за все подряд. У нас в кладовке еще хватало запасов, но я знала, что так будет не всегда, поэтому начала вдвое урезать свою порцию. Мне постоянно хотелось есть, но мысль о том, что сестрам придется голодать, была невыносима.

– Воскресенье, кажется.

– Нет, какое число?

Я задумалась.

Ребекка вышла замуж за Саймона во вторник.

– Свадьба была восемнадцатого, – вспомнила я и отсчитала от нее. – Значит, сегодня…

Резкий стук в дверь прервал наш разговор. Я бросила взгляд на большие часы. В грудь закралась тревога. Было всего четыре, но на Эмити-Фолз уже опустились сумерки. В такую непостоянную погоду мы никак не ожидали посетителей под вечер. Я отложила шитье и подошла к двери.

– Кто там?

В окне виднелся крупный силуэт, но мамины кружевные занавески мешали разглядеть черты лица.

– Грэн Фаулер.

Я нахмурилась. Фаулеры жили на другом конце долины. Их ферма располагалась на западе, у самой границы сосен.

– Знаю, уже поздно, но Элис непременно хотела, чтобы я вам отнес.

Я нехотя убрала железную задвижку и открыла дверь, вглядываясь в сумрак.

– Это вам к Рождеству, – сказал Грэн, протягивая сверток.

Я не спешила приглашать гостя в дом, но он и сам, похоже, не горел желанием у нас задерживаться.

– К Рождеству! Сегодня Рождество? – удивилась Сейди, повторяя мои мысли. Как мы могли забыть про Рождество?

Обычно это было мое любимое время в году. Мы украшали дом гирляндами из хвойных веток и ягод падуба. Мама варила пунш с корицей, апельсинами и гвоздикой, и мы сидели до позднего вечера, слушая, как папа зачитывает отрывок про самое первое Рождество из нашей семейной Библии. Мы ели воздушную кукурузу и катались на санках. В Доме Собрания устраивали танцы, пели псалмы и шепотом рассказывали страшилки при свете одной-единственной тусклой свечи. Но без мамы и папы я совсем забыла про праздник, и, похоже, в городе я была такая не одна. В последнее время в Эмити-Фолз почти не осталось ни веселья, ни праздничного настроения.

– Еще нет. Сегодня двадцать третье.

– Завтра канун Рождества, – прошептала Мерри и гневно покосилась на календарь, как будто тот ее подвел. – Канун Рождества, а мы совсем не подготовились.

Сейди уронила пяльцы.

– Что это значит? Рождества не будет? У нас обязательно должно быть Рождество! – Она перевела взгляд на пустой угол комнаты. – Поверить не могу, что ты мне ничего не сказала, Эбигейл!

– Конечно, будет, – сказала я, не обращая внимания на упоминание воображаемой подружки. Мои мысли заметались. Я уже пыталась придумать, как приготовить что-нибудь похожее на пир, который устраивала мама. – Простите, мистер Фаулер, – произнесла я, вспомнив, что у нас в дверях по-прежнему стоит грузный птицевод. – Вы застали нас врасплох. Пожалуйста, проходите. Не выпьете чаю?

Грэн потоптался на пороге и шагнул внутрь.

– Задерживаться не могу. Нужно вернуться к Элис до ужина. Я просто принес вам это. – Он снова протянул мне сверток.

Я заглянула под обертку.

– Курица!

Мы уже несколько недель не ели курицу. После того как Старейшины объявили, что новых попыток отправить обоз не будет до весны, мы с Мерри составили лист всех припасов, что у нас были, и спланировали рацион. Мы решили, что несушек разумнее будет поберечь, сколько бы зерна на них ни уходило. Грэн молча сунул ощипанную курицу мне в руки.

– Это слишком щедро… Боюсь, нам нечего предложить взамен.

– А я и не прошу… Мы решили, раз уж скоро праздник, следует поделиться нашим… изобилием. – Он отвел взгляд, избегая смотреть мне в глаза.

– С вами все в порядке, мистер Фаулер?

Лицо у Грэна стало совсем серым и несчастным.

– С нами все хорошо, – начал он, но потом сцепил руки в замок и поежился. – У нас… у нас на ранчо кое-что случилось. Сегодня утром Элис вышла за яйцами, а там… Все куры перебиты.

– Перебиты, – повторила Сейди и прижалась к моему боку, завороженная рассказом.

– Все до единой.

Я постаралась не представлять резню, но описанная картина невольно встала у меня перед глазами: двор, усыпанный пучками белых перьев и забрызганный алой кровью.

– У вас курятник прямо у леса, так ведь? – Однажды я бывала у них на ранчо. – Неужели эти лесные твари прорвались за Колокольчики?

Сейди вцепилась в мою ногу – сильно, до синяков.

Грэн Фаулер покачал головой:

– Это были не лесные твари.

– Откуда вы знаете? – спросила Мерри приглушенным от страха голосом.

– Тот, кто это сделал, оставил своего рода послание. – Он сглотнул и провел рукой по волосам, как будто прогоняя от себя это воспоминание. – Точнее, картинку. Ее нарисовали на стене курятника… кровью.

Я наклонилась поближе.

– И что там было?

Он поднял взгляд и впервые за весь разговор посмотрел мне в лицо.

– Глаз. Большой открытый глаз.

Я застыла на месте. Как только воображение добавило к страшной картине эту жуткую деталь, мне уже не удавалось выбросить ее из головы. Даже когда заморгала, рисунок продолжал стоять у меня перед глазами, словно отпечатанный на обратной стороне век, пугающий и мерзкий.

Грэн беспомощно пожал плечами и почесал бороду.

– Мы рассказали обо всем Старейшинам, но что они могут сделать? Элис предложила раздать кур, пока не испортились. Она… она хотела, чтобы вам непременно досталась курица. Мы знаем, как вам, должно быть, трудно без мамы и папы.

– Вы очень добры…

– Ну, я пойду. Не хочется расхаживать после темноты. – Помедлив, он сошел с крыльца. – С Рождеством вас всех!

– С Рождеством! – по привычке повторили мы. Наши голоса звучали невесело.

– Это нужно отнести в ледник, – сказала Мерри, забирая у меня сверток, как только я закрыла дверь.

В комнату вбежал Орешек, скинув мое шитье с диванчика. Оно упало в опасной близости от камина.

– Уберите отсюда этого кота, – проворчала я, хватая платье.

Сейди кинулась за ним, и оба взлетели по ступенькам на чердак.

– Мне показалось или из наших ворот только что выехал Грэн Фаулер? – спросил Сэм, заходя в дом. Он ходил в сарай за маслом для ламп.

– Да, принес нам курицу к Рождеству.

Сэм удивленно заморгал. Он тоже забыл про приближение праздника.

– Похоже, прошлой ночью у него перебили весь курятник.

Я свернула платье с воткнутой в ткань иголкой. Придется отложить работу на поздний вечер. Пора было готовить ужин.

– Кто мог такое сотворить? – нахмурился Сэм.

– Никто не знает.

– Ставлю на Джудда Абрамса, – заявил Сэм, проходя за мной в кухню. – Грэн одолжил у него бурав несколько недель назад – расставлял новые столбы по границе своего участка – и, по словам Джудда, вернул сломанный. Острие треснуло почти пополам, а Грэн даже ничего не сказал. Не предупредил, не извинился.

Сломанный инструмент вряд ли давал повод перебить целый курятник, но я предпочла промолчать.

– Рождество через два дня, – объявила Сейди, врываясь в кухню. – Два дня! Мы чуть его не пропустили!

– Мы ни за что не забыли бы про Рождество, – возразила я, снимая с крючка на стене чугунную сковородку, и постучала пальцами по краю стола, надеясь, что меня посетит вдохновение, но в голове была одна жареная курица.

– Может, и забыли бы, – подмигнул сестренке Сэмюэль.

– Что бы приготовить на ужин? – Я повысила голос, чтобы перекричать возмущенный вопль Сейди.

– Какой смысл спрашивать? – фыркнул Сэмюэль. – Ты же знаешь, что придется снова есть бобы с кукурузным хлебом.

– Мы уже много недель ничего другого не ели, – согласила Сейди. – И ты даже не добавляешь туда бекон и лук, как делает мама.

– У нас нет бекона, – со вздохом напомнила я. Наши трапезы и впрямь становились все скучнее. – Почему бы нам не устроить что-нибудь особенное на Рождество? Большой семейный ужин, прямо как мамин. – Я помедлила, почувствовав укол вины: в этом году в Эмити-Фолз были и другие члены нашей семьи. – Можно пригласить Эзру и Томаса. Мы пожарим курицу и немного картошки.

– Было бы чудесно, – сказала Мерри, заходя в дом и потирая замерзшие руки. – Наверняка стряпня Вайолет Берман им уже надоела. А еще в дальнем ящике осталось немного яблок.

– И у нас есть корица! – добавила я. – Я запеку яблоки, и у нас будет настоящий пир.

Сэм изобразил подобие улыбки:

– Пожалуй, завтра я смогу съездить в город и пригласить их.

– Нам нужна елка! – воскликнула Сейди. – Папа всегда срубал большую елку для гостиной. Нам же можно елку? Деревья экономить не нужно.

– Завтра утром, – пообещала я. – Мы срубим елку и начнем украшать дом.

* * *

– Только помните: чем дальше мы зайдем в поисках елки, – проворчал Сэмюэль, шагая по сугробам, – тем дальше нам потом ее волочить.

Его пришлось вытаскивать из дома чуть ли не силой. Он будто встал не с той ноги, ходил по дому кислый и на всех огрызался. Под глазами появились темные круги, и я забеспокоилась, не начинается ли у него простуда. Сейди не обращала на него никакого внимания, всматриваясь в даль в поисках идеального деревца. За собой она волокла санки, на которых планировалось везти добычу домой.

– Как вам вон та? – спросила Мерри. Она держалась позади всех, как будто приняла слова Сэмюэля близко к сердцу. Ей ужасно не нравилось ходить в снегоступах.

Сэмюэль посмотрел на елку, на которую она показала, покачал головой и пошел вслед за Сейди.

– Слишком высокая.

– А вот та? – предложила я, показывая на деревце поменьше. С виду оно было не слишком тяжелое, особенно если тащить вчетвером.

– Слишком низкая! – хихикнула Сейди.

Мы побрели дальше. Мерри что-то проворчала себе по нос. Мыски ее снегоступов скрестились, и она в очередной раз упала.

– Вон та! – воскликнула Сейди, указывая в глубь леса.

У деревца, спрятанного среди подлеска, были крепкие ветки, покрытые пышной хвоей. Оно отлично подходило по высоте и казалось почти симметричным. Серый луч утреннего света падал прямо на него, словно само небо решило, что эта елочка особенная.

– Разве она не прекрасна? – с благоговением произнесла Сейди.

– Просто чудесна! – согласилась Мерри.

– И в гостиной будет смотреться отлично. – Я представила, как мы украсим елку красными лентами и воздушной кукурузой. Можно еще нарезать снежинок из старой бумаги.

– Нет, – отрезал Сэмюэль, разом уничтожив все волшебство.

Сейди тут же повернулась к нему:

– Что? Почему? Эбигейл она тоже нравится!

– Тогда пусть сама за ней и идет, – проворчал он. – Эта елка растет за Колокольчиками. Я не полезу в глубь леса ради дерева, когда тут полно других ничуть не хуже.

– Но это наша елочка! Мы хотим эту, – заныла Сейди, цепляясь за него.

– Я же сказал: нет! – повторил он с неожиданной резкостью, пряча за твердым отказом дрожь в голосе.

Мне хватило одного взгляда на его лицо, чтобы все понять. Сэм не заболел. Ему было очень страшно снова заходить в лес. Над губой у него выступил пот, а кожа побледнела и нездорово поблескивала. Он хватал воздух ртом, едва не задыхаясь, а его зрачки сузились, превратившись в маленькие точки.

Наши дни чаще всего заполняла суета, забота о скотине, уборка в доме, стирка, шитье и готовка. Не то чтобы мне было наплевать на потрясение, которое пережил Сэм, просто об этом легко было забыть среди других тревог. Но теперь, глядя на его дрожащую фигуру, я поняла, что он еще не оправился после случившегося. Под глазами залегли густые тени – неужели он совсем не спит? – а сам он как будто съежился.

– Давайте-ка я возьму топор, – предложила я, чтобы спасти его от неловкости. – Я никогда раньше не рубила елку, это всегда делал папа. Это, наверное, даже интересно.

– Нужно найти другую…

– Просто дай мне топор, Сэм, – сказала я, протягивая руку. – А вы все подождите здесь, пока я буду рубить, хорошо?

Мерри кивнула. Сейди отдала мне веревку, за которую тянула санки. Сэм не пошевелился, уставившись в лес таким взглядом, будто там, в тенях, пряталась целая армия чудовищ. Я обернулась и увидела глаза. Десятки глаз. Круглые и большие, с огромными радужками, широко раскрытые, смотрящие прямо на меня, всезнающие, немигающие. Целая орда жутких созданий, явившихся по мою душу.

Я чуть не вскрикнула от испуга и неожиданности, но потом поняла, что это круглые наросты на стволах, возникшие на месте отвалившихся веток. Они напоминали человеческие глаза, смотрящие из леса. «Или почти человеческие», – уныло подумала я, уставившись на один особенно некрасивый выступ.

Неужели этих чудовищ и видел Сэм? Мне хотелось рассмеяться. Всего-то круги от сломанных ветвей. Но потом я вспомнила кровь, залившую его лицо и руки жуткой рекой, и пропитанную зловонием одежду. Сосны и ели не могли сотворить такое. Поэтому у кромки деревьев я помедлила, придавая странную, непривычную значимость первому шагу в глубь чащи. Только что я была с семьей в Эмити-Фолз, а теперь уже в соснах.

В лесу было темнее. Вечнозеленые ветви почти полностью заслоняли утренний свет. И еще здесь было тише. Слабые звуки, которые я привыкла постоянно слышать, – вой ветра над долиной, шелест озимой пшеницы, плеск вод Зеленого озера – исчезли, как только я пересекла невидимую границу.

Колокольчики тревожно зазвенели. Каждая нота диссонировала с остальными. Не было ни мелодии, ни последовательности, только шум. Оказавшись среди Колокольчиков, я поняла, почему наши предки решили, что такие тихие звоночки помогут оградить город от странных существ. Эти звуки так сильно действовали на нервы, что хотелось сбежать.

Елочка оказалась дальше, чем я думала. Я полезла через густой подлесок, цепляясь юбкой за колючий терновник. Когда я наконец дошла до края Колокольчиков, топор в руке стал тяжелым, а заметив подгнившее топорище, я почувствовала, как у меня в душе поднимается раздражение.

Наверное, Сэмюэль забыл топор на чурке, когда закончил колоть последнюю вязанку дров. Сколько недель прошло? Обух тоже потускнел, а на лезвии появились точечки ржавчины. Когда папа уезжал, этот топор выглядел как новенький. Дерево было смазано маслом, металл начищен до блеска.

В груди вспыхнула искра гнева, разгоревшаяся в яростный пожар, и у меня вдруг возникло острое, невыносимое желание бросить топор в Сэма. Я представила, как он попадет ему в лицо и рассечет его нахальные тонкие губы пополам. И больше мне никогда не придется смотреть на эту высокомерную, эгоистичную ухмылку. Боже, какое это было бы облегчение! Эта мысль заставила меня вздрогнуть, и я чуть не выронила топор. О чем я вообще думаю?

Я оглянулась на брата, вдруг испугавшись, что он каким-то образом угадает мои мысли. Сэм смотрел на меня с тревогой, явно вызванной не моими злыми помыслами, а страхом за мою безопасность. Я часто заморгала, прогоняя от себя эти мысли, и занесла топор для первого удара. Лезвие с треском вонзилось в ствол, но я услышала только влажное чавканье, как будто попала не в дерево, а в живую плоть.

– Все в порядке, Эллери? – крикнул Сэмюэль через несколько секунд. – Будет проще, если увеличить замах и вложить побольше силы.

Я прищурилась.

– Лезвие затупилось. Кажется, кто-то забыл топор на улице. – Я произнесла это строго, чтобы он сразу понял, кого я считаю виноватым.

– По-моему, с ним все в порядке, – безразлично возразил Сэм.

В ответ я снова занесла топор, давая волю гневу. Я снова и снова вонзала лезвие в дерево. Черная злоба сковала тело, обвивая меня, словно колючая лоза. Кровь кипела, подогреваемая яростью и тревожными мыслями. От них у меня внутри все сворачивалось в тугой узел, а глаза подернула едкая красная пелена. Я все стучала топором по стволу. Щепки летели во все стороны, слово разгневанные шершни.

Дыхание окружало меня облачками густого пара. Я хватала воздух ртом, а платье неприятно липло к коже, пропитанное по́том, несмотря на утренний холод. Еще удар, и ствол надломился под весом дерева. Мне хватило ума вовремя подтолкнуть санки Сейди, и елка с громким шумом рухнула на них, сотрясая землю.

Сестры, стоявшие в поле, вдали от тени деревьев, издали победный крик, радостно подпрыгивая. Я же молча уставилась на поваленное дерево во мраке леса. Если бы Сэмюэль помог, мы бы мгновенно вынесли отсюда елку, но, глядя, как он мнется у кромки деревьев, я понимала, что это маловероятно. Пальцы стиснули топорище. Ненависть развернулась у меня в груди, как лист папоротника.

– Я думал, дровосекам положено кричать «поберегись!».

Я обернулась и увидела, что у меня за спиной, прислонившись к дереву, стоит Уитакер. Выглядело это так, будто он уже давно за мной наблюдает.

– Ты могла меня убить, – беззаботно упрекнул меня он.

– Вряд ли.

– О да, – продолжил Уитакер, приподняв уголок губ в ласковой усмешке. – Если бы легкий ветерок подул в эту сторону, а не в ту, я бы превратился в лепешку. – Он лизнул палец и подставил его ветру, как будто желая доказать свою правоту. – Но сегодня удача оказалась на моей стороне. И видимо, на твоей тоже. Я вижу, тебе нужна помощь?

– Сама справлюсь, – ответила я и сама удивилась тому, как резко прозвучали мои слова.

Да что со мной такое? Я точно не смогу поднять эту елку сама, а Уитакер ничем не заслужил моего гнева. В отличие от Сэма. Этого труса. Нет, я ведь так не думала. Кажется, нет. С тех пор как я вошла в лес, мои худшие чувства вдруг вырвались на свободу – нетерпеливость, раздражительность и прежде всего жгучий, примитивный гнев, – и я никак не могла затолкать их обратно.

– Я в этом не сомневаюсь, Эллери Даунинг, – сказал Уитакер, не обращая внимания на мой грубый тон и выходя вперед. – Но если есть четыре руки, зачем справляться двумя? – Он протянул руку и легко поднял один конец дерева. – Я потащу, а ты подталкивай, хорошо?

Я кивнула, решив, что лучше ничего не говорить. Кто знает, что выскочит у меня изо рта? Мы тронулись с места, и я почувствовала, как у меня внутри что-то переменилось. Черную ярость укрыл розовато-алый туман. Кожа вдруг стала чувствительнее, я вся превратилась в обнаженный нерв, в груди возникло тянущее ощущение и разбежалось по рукам до кончиков пальцев, которые тут же зачесались от желания пойти на поводу у нового чувства. Сердце заколотилось, переполнившись непонятной тоской и жаждой. Дыхание сделалось невыносимо тяжелым, грудь вздымалась, как будто я только что бегала наперегонки.

Когда Уитакер оглянулся на меня с ободряющей улыбкой, странные ощущения сошлись в одной точке. Желание. Похоть. Я хотела его. Хотела подойти к нему и поцеловать. Попробовать его губы на вкус, разорвать его рубашку и почувствовать, как бьется его сердце от моих прикосновений. Мне хотелось, чтобы он прикоснулся ко мне, к моей обнаженной коже, схватил меня и сжал в объятиях. Чтобы его зубы царапнули по шее, а губы оставили след на коже и скользнули ниже, еще ниже. Здесь, в лесу, было бы так просто потерять власть над собой, поддаться искушению, окунуться в него и насладиться ощущениями. Утонуть в нем.

Здравая мысль о том, насколько нелепы эти дикие мечты, была где-то далеко, как будто собственный разум беспомощно наблюдал за мной в подзорную трубу, не в силах повлиять на происходящее.

Когда мы приблизились к опушке леса, ощущения усилились, словно обуревавшие меня неподобающие мысли знали, что у них осталось совсем мало времени. Они всколыхнулись, заполняя сознание, и я уже ничего не слышала, кроме их ужасного гудения, которое дразнило и подталкивало меня к действиям. Мне хотелось то ли протянуть руку и коснуться Уитакера, то ли бросить ему в спину топор. Он не успеет увернуться.

Я представила рассеченную кожу, свежую рану, кровь, так много крови, и в это мгновение крохотная, далекая частичка меня – настоящая я – лавиной обрушилась на темную ярость, прогоняя ее прочь. Злоба не сдавалась, возмущенно вопя, и только когда мы вышли из тени сосен, я начала осознавать происходящее вокруг. Судя по выжидающему выражению на лицах Сейди и Мерри, кто-то задал вопрос, но я настолько увлеклась своей внутренней борьбой, что не смогла ответить.

– Если вас не стесню, то с радостью зайду завтра к вам на праздник, – произнес Уитакер, заполняя тишину, вызванную моим беспамятством, и уставился на меня, озадаченно моргая, почувствовав, что здесь что-то не так.

Завтра. На Рождество. Девочки пригласили его на Рождество. Теперь, когда тьма резко схлынула, я чувствовала себя опустошенной, изношенной, словно от меня осталась одна оболочка. На то, чтобы понять, о чем идет речь, ушли последние силы.

– Да, пожалуйста, – сказала я, выдавив улыбку, когда та не сложилась сама собой. – Мы будем рады видеть тебя за ужином… Если у тебя нет других планов.

Его глаза были теплыми, янтарными и счастливыми. Он ничего не знал об изощренных ужасах, о которых я думала в лесу.

– Совсем никаких.