Текст книги "Опасные желания"

Что, если он воспользуется возможностью сбежать из Эмити-Фолз? К тому времени как вернутся наши родители, он скроется в неизвестном направлении, и найти его будет невозможно. Прихватив деньги, добытые нечестным путем, он сможет начать новую жизнь. Идеальные условия для побега.

– Боже, – прошептала я, вдруг увидев все с болезненной ясностью. – Что, если он не вернется?

Уитакер осторожно положил руку мне на плечо.

– Тогда вам не придется кормить лишний рот. Без него станет даже проще. – Он нахмурился. – Я не хотел говорить так резко, но это правда. Вам не нужен бесполезный груз, который помешает двигаться вперед или, хуже того, потянет на дно.

– Но я… я не знаю, как управляться с фермой. Папа немного рассказал мне про ульи, но у меня такое ощущение, что все приходится выдумывать на ходу… Вдруг у меня не получится?

– Ох, Эллери. – Он коснулся моей щеки, поглаживая ее большим пальцем. Его рука была изумительно теплой, и я с трудом сдержала желание прижаться к ней покрепче, чтобы продлить прикосновение. – Получится. Ты очень умная и заботливая, у тебя не может не получиться. Ты будешь ошибаться – все ошибаются, – но тебе не все равно, поэтому ты будешь бороться дальше. А это важнее всего. Тебе не все равно, поэтому ты не сдашься.

– Возможно, мне придется сдаться. Без сахара я не смогу спасти ситуацию.

Лунный свет бросал на лицо Уитакера резкие блики, и я не могла прочитать выражения его погруженных в тень глаз.

– И что ты собираешься делать?

Я пожала плечами:

– Не знаю. Я бы что угодно…

Уитакер вскинул руку, и я тут же умолкла.

– Будь осторожнее с тем, что произносишь во мраке ночи, Эллери Даунинг, иначе можно дать обещание, о котором потом пожалеешь.

Я склонила голову набок, не понимая, о чем речь.

– Что?

– Ты ведь хотела сказать, что отдала бы что угодно за этот сахар, верно?

Я кивнула.

– Но это неправда.

– Правда! – пылко возразила я.

– Не что угодно. Например, своих сестер ты бы не отдала?

– Конечно нет! – в ужасе выпалила я.

Уитакер выразительно посмотрел на меня:

– Тогда аккуратнее подбирай слова. Никогда не знаешь, кто тебя слушает.

Он понизил голос и театральным жестом указал на шелестящие сосны. Хотя я понимала, что Уитакер просто паясничает, кровь застыла у меня в жилах при мысли о том, кто может прятаться там, наблюдая за нами. Существа с длинными пальцами, одетые в белое. После всего, что произошло утром, я успела забыть, что видела его. Ее. Кто бы это ни был.

– Так сколько, говоришь, тебе нужно? – спросил Уитакер. – Тридцать фунтов?

– У тебя есть сахар? – В моей груди затеплился огонек надежды, второй раз за день прогоняя мысли о загадочной женщине. – В таких количествах?

Он не ответил, откинувшись назад и наблюдая за мной.

– Уитакер, это правда? – не унималась я.

Огонек быстро превратился в пламя, охватывающее меня с безудержной быстротой. Сахар мог решить все мои проблемы. Сахар мог спасти пчел.

– У нас в лагере есть сахар, – улыбнулся Уитакер. – Зимние запасы. Так сразу не скажу, сколько его там, но… Уверен, Берниш не откажется одолжить немного своего, а это уже лучше, чем ничего, верно?

– Лучше, чем ничего? Уитакер, это нас спасет! Ты просто не представляешь, как… Это просто… Спасибо! – Связные мысли покинули меня, и я бросилась ему на шею, заключив его в объятия.

Уитакер помедлил, но потом притянул меня к себе, запутавшись пальцами в моей косе. Я почувствовала легкое прикосновение к своей макушке, как будто он быстро поцеловал меня, но это произошло так быстро, что я не могла сказать наверняка.

– Но я не могу просто взять у тебя сахар. Я должна тебе заплатить. И Бернишу тоже, – добавила я, вспомнив человека в цилиндре.

Уитакер покачал головой:

– Он передо мной в долгу.

– Значит, тебе, – настаивала я.

– У тебя нет денег, – с очаровательной улыбкой напомнил он.

– Тогда обмен.

Уитакер отстранился, и расстояние между нами вдруг показалось мне слишком большим и холодным.

– Я ничего не хочу и ни в чем не нуждаюсь, – мягко возразил он. – Просто возьми сахар, Эллери.

– Но это неправильно. Я не могу просто…

– Возьми, – повторил Уитакер. – Зачем мне столько сахара?

– Ты же его купил, – сказала я. – Это твои зимние запасы, ты же сам сказал.

Он только отмахнулся от моих возражений:

– Он входил в пайки, которые мы закупили на последнем торговом посту. Мы и половину этого не израсходуем. Придется тащить на себе обратно, когда снимемся с лагеря. Честное слово, ты мне даже окажешь услугу.

У меня внутри что-то сжалось при мысли о том, что весной он уйдет. Я с самого начала это понимала. Так поступали все трапперы, когда меха были готовы к продаже. Но я думала – нет, надеялась, – что Уитакер поступит иначе. Надеялась, что у него будет причина остаться. Он сжал губы, разглядывая меня, и на одно страшное мгновение я заволновалась, что ему каким-то образом удалось прочесть мои мысли.

– Ты играешь в азартные игры? – спросил Уитакер.

– Азартные игры? – повторила я, не понимая, с чего он вдруг так резко сменил тему.

Его глаза весело сверкнули.

– Я так и думал. Часто, когда люди играют в карты и делают ставки, они используют символические предметы вместо того, что на самом деле ставят. Например, я хочу поставить свою лошадь на то, что выиграю, но не могу же я привести ее прямо к столу, правильно?

Я неуверенно кивнула, не понимая, какое отношение это имеет к нашей сделке.

– Почему бы мне не взять у тебя такой символ? Ты получишь сахар прямо сейчас, но и я внакладе не останусь.

– Звучит… справедливо, – согласилась я. – Но что именно я обязуюсь тебе отдать?

Он безразлично пожал плечами:

– Мы можем подумать над этим позже… Возможно, медовый торт, который ты приготовишь, когда пчелы переживут зиму.

– Урожай будет только к концу лета, – практично забеспокоилась я.

– Я сказал «возможно», – улыбнулся Уитакер. – Сейчас решать не обязательно.

– Тогда что я тебе отдам в качестве символа?

Он задумчиво склонил голову набок.

– Есть одна клятва. Ее используют большинство игроков. Она очень простая, но очень искренняя.

– И что это за клятва?

Уитакер взял мою руку и вгляделся в нее.

– Уколи палец и приложи его к платку. Скажем, три раза. По капле крови за каждые десять фунтов сахара. – Он провел указательным пальцем по моей ладони, вычерчивая линию сердца. От щекотного ощущения по моему телу пробежала дрожь.

– Я… – Я помедлила, пытаясь представить, что сделал бы папа, но картинка не складывалась. Папа никогда не попал бы в ситуацию, когда ему пришлось бы брать что-то взаймы. Когда ему что-то было нужно, он просто за это платил.

Но ведь символ для этого и нужен. Для оплаты! Я посмотрела на ульи, видневшиеся за краем поля. Даже в темноте можно было различить их белые стенки. Сейчас они совсем не походили на шумную трудовую колонию, полную жизни. На самом деле они скорее напоминали могильные камни.

– Хорошо, – решительно согласилась я, прогоняя от себя мысли о могилах и о папе.

Папы здесь не было, ему не приходилось иметь дело с глупым братом, который все испортил и сбежал как трус. Я осталась один на один с ошибками Сэма и не могла решить эту проблему в одиночку. Было бы глупо с моей стороны отказаться от помощи.

Уитакер достал нож, висевший у него на поясе. Я даже не успела понять, что происходит, когда он полоснул серебристым лезвием по подушечке моего безымянного пальца. Я вскрикнула и отдернула руку. Кровь выступила из ранки, темная, точно проклятые рубины. Уитакер сунул руку в куртку, надетую на меня. Я отшатнулась, а он извлек из внутреннего кармана носовой платок.

– Приложи сюда, – велел Уитакер, бросая мне клочок ткани. В уголке было что-то вышито, но в темноте я не смогла разглядеть монограмму.

– Ты меня поранил! – возмущенно пискнула я. Не то чтобы было так уж больно, но скорость, с какой он это сделал, застала меня врасплох.

– Совсем чуть-чуть, – беспечно возразил Уитакер. – Но тебе нужно отпечатать три капельки, пока кровь не запеклась. Иначе придется повторить.

Я прижала платок к ранке один, два, три раза, а потом обернула его вокруг пальца, чтобы остановить кровь. Через несколько секунд я бросила клочок ткани Уитакеру.

– Спасибо, – сказал тот, сворачивая платок. – Теперь протяни мне руку.

– Ты шутишь.

– Клянусь, твои пальцы больше не пострадают. – В доказательство своих слов он убрал нож.

А потом между нами вдруг возник пакет сахара. Секунду назад у него в руках ничего не было – и вот он уже держит пузатый бумажный мешочек.

– Возьми, – сказал Уитакер, протянув его мне. Увидев мое сомнение, он сломал восковую печать и открыл мешочек, доверху заполненный сахаром. В лунном свете белый песок сверкал точно кварц.

– Как… как ты это сделал? – изумленно прошептала я, забыв о своем возмущении.

– Это не важно. Здесь примерно пять фунтов. До рассвета я доставлю к вашему дому остальное. Даю слово. – Он рассмеялся над моим оторопелым видом. – Бери. Он твой. Ты за него расплатилась. Ну почти. – Сверкнув белым и красным, платок скрылся у него в кармане.

Мне не терпелось схватить мешочек, но я помедлила, не понимая, что происходит. Ничего не появляется из ниоткуда просто потому, что тебе так захотелось. Жизнь не похожа на сказки, которые мы так любили читать в детстве. Волшебства не существует. Потом я наконец сообразила.

– Твой мешок, – сказала я, вспомнив про потертую сумку, слившуюся с тенью. – В ней все это время лежал сахар. Ты просто… – Я жестами показала, что он сделал.

Сама я, конечно, не смогла бы повторить такой ловкий фокус, но это не означало, что подобное невозможно. Однажды мне попалась книга про мальчика, который пошел в цирк и увидел, как фокусники показывают невероятные трюки. Он задержался после представления, и один из артистов объяснил ему свои фокусы, показав, что все это волшебство действует вполне приземленно и логично.

– Ты меня раскусила, Эллери Даунинг. – Глаза Уитакера весело заблестели. Он игриво пошевелил пальцами. – Волшебство.

– Но… Я правда могу его взять? Он мой?

Уитакер запечатал мешочек и протянул мне. Он лег в мои руки, тяжелый, плотный и совершенно настоящий.

– Твой, клянусь тебе, – сказал он, положив руку на сердце. – Так лучше?

Я обхватила пакет пальцами, все еще опасаясь, что сейчас проснусь и все окажется странным, ужасным сном. Но, вдохнув поглубже, я даже почувствовала запах сахара. Легкий, слишком сладкий, он дразнил мой нос, то появляясь, то исчезая, точно кокетливый весенний ветерок.

– Да, – решила я.

– Вот и славно, – улыбнулся Уитакер. – Тогда почему бы тебе не вернуться в дом? Время позднее, а я уже начинаю жалеть о том, что так благородно предложил тебе куртку. – Он обхватил себя руками, пытаясь согреться.

Я сняла куртку и вернула ему, чувствуя, что уже начинаю дрожать. Температура, похоже, упала градусов на десять, пока мы сидели на улице.

– Спасибо… Ты всех спас.

Уитакер отмахнулся от похвалы:

– Этих пчел спасла твоя забота. А я просто поделился сахаром. – Он коснулся кончика моего носа. – Иди в дом, пока не замерзла. К утру я принесу остальное.

Я не знала, как закончить разговор, поэтому протянула руку, как делал папа после заключения сделки с фермерами. Уитакер пожал ее с улыбкой, как будто мой жест его позабавил, и кивком указал на дом. Схватив драгоценный мешочек с сахаром, я побежала через лужайку. Когда я обернулась, чтобы помахать Уитакеру на прощание, он уже ушел.

18

Утреннее солнце наполнило гостиную золотыми лучами, подсвечивая пылинки, плясавшие в воздухе. Я повернула за угол, направляясь на кухню, чтобы сварить кофе, и ожидая увидеть пустой стол, каким я его оставила вечером, когда отправилась спать с Мерри и Сейди. Но на нем лежал настоящий мешочек с сахаром.

Я обошла стол по кругу, с опаской глядя на мешочек, как будто там могла прятаться ядовитая змея, злая и готовая напасть. Через несколько секунд я открыла его, посмотрела на песчинки и даже попробовала их на вкус. Сладость, оставшаяся на языке, подтвердила: это сахар. Он мне не приснился.

Моя шаль висела у задней двери. Я схватила ее и накинула на плечи, прежде чем выскользнуть на крыльцо. Любопытство жгло меня изнутри. Они ждали меня на ступеньках, сложенные так, чтобы я точно их заметила. Пять мешочков сахара, как и обещал Уитакер. Пять пакетов по пять фунтов в дополнение к шестому, который я получила ночью. Тридцать фунтов сахара. Именно то, что мне было нужно.

Не удержавшись, я счастливо рассмеялась. Все мои вчерашние тревоги развеялись, и это стоило мне всего трех капелек крови. Уитакер спас нас. Он спас пчел, спас меня от безумия. Я с нетерпением ждала момента, когда Мерри и Сейди спустятся вниз и увидят, как нам повезло.

Я отнесла мешки в кухню и расставила на кухонном столе. Отступив на шаг, окинула результат критическим взглядом. Так сахар смотрелся не слишком впечатляюще. Может, сложить его в корзинку как символ удачи и изобилия? Но это тоже показалось мне неправильным. Может, стоит расстелить лучшую мамину скатерть? В конце концов, это нужно отметить. Но, наклонившись к корзинке со скатертями в кладовке, я наконец поняла, что мне не нравится.

Сахар был драгоценностью. Его нельзя выкладывать на всеобщее обозрение. Я не могла оставить его на виду. Будет соблазн стянуть щепотку-другую. Потом щепотки станут больше, потом в ход пойдут ложки, и скоро мы начнем печь столько печенья и пирожков, что можно будет прокормить всех сладкоежек в городе.

Безопаснее всего было бы приготовить сахарные лепешки, и дело с концом, но, пока не начались сильные холода, лепешки могут привлечь муравьев. Они захватят ульи, и у нас будет еще больше проблем, чем сейчас. Нужно будет положить лепешки после первого снегопада. Мне захотелось рассмеяться – или заплакать – при мысли о том, что придется опять сооружать эти дурацкие шатры из парусины.

Нужно было спрятать сахар. Но куда? Я окинула взглядом полки в кладовой, но это было бы слишком очевидно. Если кто-то будет искать сахар, то в первую очередь заглянет сюда.

Сарай с инструментами точно не подходил. Кто угодно мог проникнуть туда без нашего ведома, и хотя мне не хотелось плохо думать о соседях, нельзя было забывать, что один из них совсем недавно поджег наш сарай, причинив моей маме тяжелые увечья.

На верхней полке я приметила две пустые высокие жестяные банки. Когда-то в них лежал кофе, но он давно закончился. Маме понравился ярко-красный цвет банок, поэтому она оставила их, чтобы хранить сыпучие продукты. Шесть мешочков как раз в них поместятся, а крышки надежно защитят сахар от пыли.

Когда я, встав на цыпочки и вытянув руки, сняла вторую банку, меня накрыло внезапной ясностью. Это же просто смешно! Никто не станет охотиться за нашим сахаром. Никто даже не знает, что он у нас есть. Никто, кроме Уитакера. Почему я так стараюсь найти для него безопасное место?

Я помотала головой, чувствуя, как растворяются остатки собственнического страха. Я решила, что оставлю сахар там, где он лежит, и подожду, пока проснутся Мерри и Сейди. В честь такой радости мы устроим себе выходной. Никакой работы по дому и на ферме. Может, я даже соберу нам пикник. Можно пойти к валунам у водопада – даже в самые прохладные дни солнце хорошенько их прогревало – и побросать гальку в Зеленое озеро. У нас будет идеальный день. Я увидела в открытый дверной проем, что на кухонном столе возник пестрый силуэт. Орешек. Он уселся рядом с сахаром и начал подталкивать крайний пакет лапой, явно вознамерившись скинуть его на пол.

– Орешек, нет, – прошептала я и кинулась к мешочку, который полетел вниз со стола. Я уже представила, как он ударится об пол и лопнет. Сахар разлетится по кухне, как динамит в шахте. Пять фунтов пропадут разом.

Кофейные банки с грохотом упали на пол. Меня волновал только сахар. К счастью, я успела перехватить мешочек. Вальяжно вышагивая, Орешек удалился, напоследок махнув хвостом, как будто ему приятно было видеть меня в такой жалкой позе.

Я прижала к себе мешочек, словно дитя. Все-таки не зря я так беспокоилась. Сахар и впрямь надо получше спрятать.

Положу его куда-нибудь, где он не будет попадаться на глаза. Куда-нибудь, где его не найдет ни вороватый сосед, ни шкодливый кот. Придется как следует все продумать, чтобы выбрать наилучшее место. Иначе никак, ведь сахар – это сокровище. Подобрав с пола жестянки, я принялась за работу.

19

Молоко Бесси с шипением ударилось о стенку пустого ведра. В холодном утреннем воздухе от него поднимался пар. Коровье вымя было теплым, полным, но мягким. Она тихонько фыркала, радуясь моему присутствию. Две жестяные банки стояли на импровизированном столике посреди сарая. До рассвета оставалось еще около часа – слишком рано для работы, но я просто не смогла заснуть. Полночи я провела, то и дело вскакивая с кровати, чтобы проверить банки и переставить их в другое, более безопасное место. Я была уверена, что по дому бродит Орешек, готовясь уничтожить наши запасы.

Когда я все-таки забылась беспокойным сном, меня начали преследовать кошмары о таинственной женщине Сайруса Дэнфорта. Белое платье все время маячило где-то на краю моего поля зрения. Глаза незнакомки светились пугающим серебристым светом, длинные пальцы тянулись ко мне. Я так ворочалась во сне, что разбудила Мерри. Та рявкнула на меня и спрятала голову под подушкой. Помедлив, я схватила банки и остаток ночи провела, расхаживая взад-вперед по гостиной и вздрагивая от каждого звука. Я была уверена, что таинственная незнакомка выбралась из моих снов и теперь наяву ходит по нашему дому.

Когда большие часы пробили четыре, я накинула папину рабочую куртку и натянула вязаную шапку. Пока я шла до сарая, облака висели так низко, что, казалось, до них можно дотянуться рукой. Я шепотом помолилась, чтобы Бог послал нам снег, и нырнула под крышу. Сегодня мы сварим сахар и приготовим лепешки для пчел. Иначе я не выдержу. Я словно сходила с ума.

Бесси принялась нетерпеливо переминаться, толкая меня округлым боком, чтобы снова привлечь мое внимание. Я с трудом заставила себя отвести взгляд от сахара, чтобы повернуться к корове… И ведру, полному крови.

Я соскользнула со скамеечки, плюхнулась на землю и чуть не опрокинула перепачканное ведро. Бесси оглянулась на меня, слегка встревоженная моим падением. Задумчиво пережевывая жвачку, она уставилась на меня кроткими карими глазами.

– Что случилось, девочка? – спросила я, поправив скамейку и поглаживая корову по боку. Та вздрогнула от прикосновения, и на мое сердце камнем легла тревога. Неужели она заболела?

В молоко иногда попадала кровь, в этом не было ничего необычного – например, корова могла натереть вымя, – но я никогда не видела столько крови в ведре. Это был не тот нежно-розовый оттенок, на который папа не обращал внимания, но из-за которого Сейди отказывалась пить молоко. Жидкость в ведре была темно-красной. Даже в предрассветных сумерках она казалась слишком яркой.

Я взяла в руки вымя, окинула его внимательным взглядом, но ни на одном из сосков не увидела никаких повреждений. Кожа была розовой и гладкой, как обычно. Тогда откуда?.. Поморщившись, я наклонила к себе ведро. На дне плескалась бледная жидкость с пузырьками, образовавшимися от напора струи. Я поморгала. Это было обычное молоко. Только и всего. Я снова схватилась за вымя и на пробу потянула соски. Полилось молоко – белое, как ему и полагается.

Я продолжала дойку и в конце концов прижалась лбом к коровьему боку. Ритмичные движения рук и размеренный плеск молока в ведре убаюкали меня, погрузив в смутную полудрему. Веки дрогнули и сомкнулись – один раз, второй. Я пыталась не дать им закрыться. Бессонные ночи брали свое, заставляя видеть то, чего нет.

Мы сделаем сахарные лепешки сегодня же утром, как только позавтракаем. Я расскажу обо всем Мерри и Сейди и наконец смогу спать спокойно. Голова опустилась на бок Бесси мертвым грузом. Мне уже не хватало сил ее держать. Рот расслабленно приоткрылся, дыхание стало глубже…

Но тут в дальнем углу сарая что-то зашевелилось, и глаза резко раскрылись. Затекшая шея сильно хрустнула, как будто я все утро пролежала в неудобном положении. Но в стойлах по-прежнему было темно, а ведро не наполнилось даже наполовину. Я не могла задремать дольше чем на пару минут.

– Мерри! – Наверное, она обнаружила, что меня нет, и отправилась на поиски.

Ответа не было.

– Сейди! – попробовала позвать я, хотя младшая сестренка вряд ли пошла бы в сарай одна в такой ранний час.

Я склонила голову набок, пытаясь понять, какой звук привлек мое внимание, но не услышала ничего, кроме ровного дыхания Бесси. Я взяла фонарь и вышла из стойла, напрягая слух. Я посветила в темноту, но от этого тени в углах сделались только гуще и расползлись повсюду, давая простор воображению.

Серебристая женщина узнала про сахар и пришла забрать его. Она дождалась, пока я потеряю бдительность, а мой разум ослабнет от нехватки сна. Эта женщина существует на самом деле и явилась, чтобы украсть сахар, а я, дурочка, оставила его прямо посреди сарая.

У меня за спиной раздался тихий шепот, и я резко обернулась, готовясь поймать вора. Воров. Их, наверное, целая банда. Армия женщин в светлых платьях с длинными когтистыми пальцами. Но за спиной у меня никого не было, только Бесси.

Шепот повторился. На этот раз он донесся от дальней стены, на которой папа хранил вилы и косы. Каждый инструмент аккуратно висел на своем крючке, тускло поблескивая в слабом утреннем свете. Я подошла к ним, уверенная, что воры прячутся за перегородкой родильного стойла, но обнаружила только тюки сена, сложенные в высокие стопки. Родильное стойло должно было понадобиться только весной. Папа фанатично следил за тем, чтобы в сарае все было чисто и аккуратно.

Шепот продолжался, став громче. Казалось, я вот-вот смогу разобрать слова. И доносился он, похоже, прямо из сена.

– Кто здесь прячется? – выкрикнула я. – Я тебя слышу! Покажись!

– Ш-ш! – прошипел кто-то, и бормотание резко стихло.

Я отложила фонарь, взяла в руки вилы поменьше и помедлила на пороге. Стена сена нависала надо мной, заполнив собой тесное стойло, точно разросшаяся и неопрятная живая изгородь. Я, хоть убей, не могла понять, как таинственная незнакомка умудрилась забраться в тюки сена, но не сомневалась, что слышала ее. Выставив перед собой острые зубья, я шагнула в стойло.

– Я знаю, что вы здесь, – произнесла я, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Покажитесь.

Я подождала ответа, но молчание затянулось. Тело звенело от напряжения, как перетянутая струна, которая вот-вот лопнет. Когда внизу что-то тихо зашелестело, я начала действовать не задумываясь. Я подбежала к тюкам, высоко подняв вилы, и принялась изо всех сил вонзать их в солому.

Я понимала, что веду себя нелогично. Понимала, что в таких плотных тюках никак не могли прятаться люди. Но мне было все равно. Я устала от тревоги. Устала от беспокойства. Мне надоело каждое утро просыпаться в страхе и дурных предчувствиях.

Это было даже приятно – вступить в схватку с тревогами и сомнениями, преследовавшими меня после пожара. Я вспомнила мамины слова о том, как она вымещает злость на выпечке, и удвоила усилия, не заботясь о том, что разбрасываю по стойлу клочья сена. Мне казалось, что все мое тело заходится в крике и остановить это можно только новыми и новыми ударами вил.

А потом я задела что-то, что явно не было сеном. Вилы наткнулись на какой-то предмет внутри тюка. После секундного сопротивления зубья вонзились в цель. Я тут же отпустила черенок, но вилы, застрявшие в чем-то, остались на месте.

Мысли заметались. Я попыталась представить, что же может быть спрятано в тюках. Вилы вонзились не настолько глубоко, чтобы достать до стены, и я не помнила, чтобы в этом стойле был столб. Может, папа оставил здесь какие-нибудь запасы – например, мешки с мукой или кукурузой, припрятанные на черный день? Угрюмо поджав губы, я обхватила деревянный черенок и дернула. Вилы высвободились с влажным хлюпающим звуком и тут же упали на пол, когда я увидела окровавленные зубцы.

Мой взгляд медленно пополз вверх по стене из сена. Из дырки, проделанной мной, текла кровь. По сухим соломинкам пробежала одна струйка, затем еще и еще. Я открыла рот, чтобы закричать, но не могла издать ни звука, только хватала воздух губами, точно рыба, выловленная из воды и брошенная на пирсе.

Дрожащими руками я принялась разбирать остатки тюка. Кровь запачкала пальцы, запятнала папину тяжелую куртку. Передняя часть моей ночной рубашки была безвозвратно погублена. То, во что я попала вилами, очень быстро истекало кровью. Я вырывала солому клочьями, но кровь продолжала стекать вниз из глубины тюка, пропитывая сухую землю.

Где же оно? При всей моей дикой ярости я просто не могла вонзить вилы. И почему так неестественно тихо? Раненое существо – животное или человек – не издало ни звука. Ни тогда, когда я его проткнула, ни теперь, когда оно наверняка умирало в муках. Почему оно не закричало ни от боли, ни от неожиданности? Почему ничем себя не выдало?

Фонарь у меня за спиной замигал, отбрасывая в стойло длинные дрожащие тени, как будто пламя затрепетала от неощутимого сквозняка. Я повернулась как раз в ту секунду, когда фитиль погас, оставив меня в темноте.

– Ох! – прошептала я. Голос вернулся.

Я сунула руки в карманы папиной куртки, пошарила липкими пальцами и наконец нашла коробок спичек, которые он всегда держал при себе. Пришлось вслепую открыть створку фонаря, чиркнуть спичкой и зажечь масляный фитиль.

Фонарь ожил и вновь осветил помещение. Я переставила его в другое место, подальше от сквозняка, и вернулась к своей нелегкой задаче. Но в стойле было чисто. Тюк был распотрошен, повсюду валялись клочки сена, но крови не было.

Нигде. Ни на земле. Ни на тюках. Ни на мне.

Я ощупала папину куртку, проверяя складки и швы. Всего несколько секунд назад она была вся в жутких пятнах, а теперь вдруг стала чистой. На вилах тоже ничего не обнаружилось. Не было никаких следов того, что я кого-то проткнула. «Я не… – Я провела руками по лицу, уверенная, что достаточно моргнуть, и кровавое зрелище вернется. – Я не понимаю…» Дважды за утро я увидела нечто, а потом оно исчезло. Хотелось верить – нужно было верить, – что во всем виноваты бессонные ночи. Как только мы сделаем лепешки, мне не придется больше волноваться из-за сахара, и все снова будет как раньше.

– Боже, пожалуйста, пусть все будет как раньше, – прошептала я, так крепко сжимая пальцы, что кончики побелели.

В глубинах памяти шевельнулось неприятное воспоминание, словно тонкая хлопковая занавеска, затрепетавшая на сквозняке. Или, скорее, отголосок воспоминания. На самом деле я даже не должна была помнить эту историю. Просто однажды услышала, как папа пересказывает ее, не зная, что мы с Сэмюэлем сидим в соседней комнате и подслушиваем.

Несколько лет назад Леви Бартон, один из соседей, живших к югу от нас, вбил себе в голову, что в пещерах возле Зеленого озера можно найти золото. Он ушел на поиски, бросив жену и ферму в разгар сбора урожая. Прошли дни, потом недели. Жена не находила себе места, уверенная, что он провалился в какую-нибудь расщелину. За ним выслали поисковые отряды, но никто точно не знал, где искать. Жители города неделю прочесывали пещеры, но в конце концов сдались и объявили его мертвым.

А однажды утром Леви просто сел за стол завтракать, будто его не было всего несколько часов. Жена рассказала подругам в городе, что он вел себя как-то странно. Все время бормотал что-то себе под нос, отвечал на вопросы, которые никто не задавал, смотрел в пустые углы и кивал, как будто слушал кого-то, но там никого не было. Подруги сказали жене, чтобы не беспокоилась. Наверное, в пещерах, полных отголосков и теней, он пережил потрясение. Измученное, перегруженное сознание порождало странные образы. Он отдохнет и снова придет в себя, убеждали подруги.

Неделю спустя они зашли к жене фермера на чай и обнаружили ее за столом с киркой в голове. Леви заодно перебил всех животных на ферме, перерезав им горло. Кишащие мухами туши он побросал прямо в стойлах и в поле. Прежде чем лишить себя жизни, фермер оставил на стене сарая послание, написанное кровью:

ОНИ СМОТРЕЛИ, Я УВИДЕЛ, И БОЛЬШЕ Я НИЧЕГО НЕ УВИЖУ.

Эти слова преследовали меня, заставляя ежиться даже теплыми летними ночами, когда эта фраза неизбежно всплывала у меня в памяти где-то на границе сна. Что же такое он увидел? Вдруг Леви тоже видел кровь?

Снова раздался шелест, вырвав меня из размышлений. Звук был такой, будто кто-то на цыпочках крался по сеннику у меня над головой. Я схватила фонарь и выбежала на открытое место, стараясь повыше поднять огонек. Свет упал на темную фигуру, скользящую между столбов и жмущуюся к теням.

Помедлив всего секунду, я полезла по лестнице на сенник. Если мне снова чудится, то бояться нечего, а если кто-то и впрямь забрался к нам в сарай, нарушителя нужно поймать.

– Покажись! – крикнула я, высматривая движение в темноте. – У меня ружье, – соврала я. – Выходи сейчас же, иначе выстрелю.

– Эллери, не надо! – раздалось из-за штабеля старых деревянных ящиков, стоявшего совсем рядом. Голос звучал искаженно и слишком высоко, но я узнала бы его где угодно.

– Сэм? – прошипела я. – Что ты здесь делаешь? Ты же должен был уйти с обозом. Ты… – Я осеклась и закашлялась от ужасной резкой вони, наполнившей сенник. Такой запах стоял на свиноферме Киннардов в день бойни – металлический, едкий и омерзительно влажный. Я зажала рот и нос рукой, но это не помогло. – Что это такое?

Я не могла разглядеть ничего, кроме глаз Сэмюэля, отражавших свет фонаря и ярко сверкавших в тени. Полные паники и широко распахнутые, они казались несоразмерно огромными.

– Они мертвы, – прошептал он, и у меня внутри все оборвалось.

Я хотела пошевелиться, шагнуть вперед и сжать руки Сэмюэля в своих, но меня парализовал страх. Что-то случилось с мамой, я была уверена. Хотя идея была абсурдная – Сэм не смог бы доехать до города и вернуться за неделю, – в это мгновение я не сомневалась, что мама умерла.

– Кто?

– Они все.

Глаза защипало от слез, все вокруг поплыло. Я никогда не чувствовала себя такой беспомощной.

– И папа тоже?

– Что? Нет!

– Я думал, ты про… Тогда о ком речь? Кто умер?

– Я… я сейчас выйду и все объясню, но… пожалуйста, не кричи, Эллери. Просто… Прошу тебя.

Я прищурилась в свете фонаря, пытаясь осмыслить то, что увидела, узнать своего брата в чудовищной фигуре, которая выползла мне навстречу.

– Ох, Сэм, – прошептала я, сопротивляясь желанию сбежать.

Запах – этот застоялый смрад – исходил от него. От внутренностей, облепивших его одежду, руки и грудь. Он был весь покрыт ими.

Мой взгляд скользнул по красным струйкам, которые стекали по его лицу да там и засохли, не стертые, даже не замеченные. Это не его. Он бы явно не стоял сейчас передо мной, если бы потерял столько крови.