Текст книги "Опасные желания"

– Ты должна взять это и применить, – велела она, сжимая мои пальцы вокруг спички.

– Проснись.

– Возьми ее и зажги.

– Проснись сейчас же.

– У меня твой залог, твоя кровь, ты должна делать все, что я говорю, – прошипела она мне прямо на ухо. Ее голос проник в мое сознание. – Возьми ее и примени. Сожги все.

Против воли мои руки задвигались, действуя без моего участия. Я чиркнула спичкой по стене школы, и сера вспыхнула. Пламя ярко полыхнуло. Маленькая жгучая вспышка разогнала мрак. Существо вздохнуло с облегчением. Дыхание со свистом вырвалось сквозь щели в гниющих зубах. Стоило мне разжать пальцы, неосторожно выронив спичку на землю, и я очнулась, хватая ртом воздух.

На чердаке я была одна. Должно быть, Мерри и Сейди сами взялись за дела по дому, позволив мне поспать подольше. Несколько секунд я просто лежала в кровати, наслаждаясь теплом одеял, защищавших меня от жестокого холода. Окно покрыли морозные узоры, но это меня успокоило. В моем сне – в моем кошмаре – была весна. Совсем не то, что сейчас. Вот это – на самом деле. А то было ненастоящее.

В глубине души мне хотелось остаться в постели и дремать все утро. Но работы было много, и я не могла просто лежать тут, пока мои сестры трудятся. Я со стоном скинула с себя одеяло, спустила ноги на пол… И замерла, уставившись на свои ступни, не в силах осмыслить то, что увидела. Обычно на ночь я надевала несколько пар папиных шерстяных носков для защиты от холода, но сейчас их не было. На пальцах ног засохла корочка грязи, как будто я всю ночь гуляла по Эмити-Фолз босиком.

25

Дни проходили один за другим, но от Сэма вестей не было. Снег продолжал падать. Сначала сугробы стали по колено Сейди, потом Мерри, а потом и мне. Мои сны вновь стали обычными, без жарких встреч с Уитакером и жутких столкновений с существом в светлом платье. Носки у меня с ног больше не пропадали.

А однажды утром раздался неожиданный стук в дверь. Один, второй. Третий прозвучал громче. Наш гость явно разозлился, что никто не отвечает.

– Мерри! – Я возилась в корыте по локоть в пене, а мой фартук весь промок.

Виноват был Орешек, который промчался по кухне, смахнул жестяные блюдца в воду, а потом и сам туда свалился. С чердака, куда Сейди унесла его, чтобы просушить, до сих пор доносилось возмущенное мяуканье.

– Мерри! – снова крикнула я после третьего стука.

– Она в сарае, – объявила Сейди, спускаясь по лестнице и держа в руках разгневанного Орешка в полотенце.

– Можешь открыть дверь, пока я переодеваюсь?

– Ты хочешь, чтобы я открыла дверь? – поразилась она. – Мне раньше никогда не разрешали. – Новый стук в дверь подтолкнул ее к действию. – Иду! – крикнула Сейди, громко топая через весь дом.

Я бросила промокший фартук на стол и быстро окинула себя взглядом в зеркальце, которое мама держала на кухне как раз для таких случаев. Несколько тонких прядок, выбившихся из прически, обрамляли лицо, но поправлять их было некогда. Я сдернула с крючка чистый фартук и поспешила ко входу.

– Что вы здесь делаете? – раздался голос Сейди, открывшей дверь.

Я с трудом сдержала стон. Мама бы ее отчитала, если бы такое услышала.

– Где твои манеры, Сейди? – сказала я, выходя из-за угла, но, увидев посетителей, резко остановилась. – Ой!

Посреди гостиной стояли Саймон и Ребекка Брайард, оба с одинаково нахмуренными лицами.

– Благослови вас Господь, – поздоровалась я, опомнившись.

– И вас. – Мне ответил только Саймон.

В комнате воцарилось неловкое молчание. Стало ясно, что Брайарды первыми не заговорят.

– Мы не видели вас с самой вашей свадьбы. Прекрасно выглядите.

– Да, моя Ребекка в последнее время просто сияет, правда?

Саймон ласково улыбнулся жене, а потом скользнул взглядом к ее животу. Должно быть, она наконец сообщила ему приятную новость.

– Не хотите выпить чаю? – предложила я, в глубине души надеясь, что они откажутся. У нас осталась последняя банка.

В глазах у Саймона затеплилась надежда, но Ребекка покачала головой:

– Мы ненадолго.

– Тогда с чем пришла, соседка? – спросила я, подстраиваясь под ее резкий тон.

– Два дня назад по пути из города мы увидели то, что нас встревожило, – начал Саймон, когда жена толкнула его локтем под ребра. – Похоже, ваши новые родственники пришли к вам в гости.

– Они кололи дрова, – добавила Ребекка.

Я не ответила, дожидаясь, когда они дойдут до сути.

– Так что? – спросил Саймон, когда пауза затянулась. – Это правда?

– Что они кололи дрова?

– Что они здесь живут, – прошипела Ребекка.

– Их повозку поломали в ночь на Рождество, – сказала я. – Убили волов и…

– Мы слышали, – перебил Саймон.

– Мы пригласили их пожить у нас. По крайней мере до окончания холодов.

Его лицо помрачнело.

– И вы не удосужились нас предупредить?

– Предупредить? О чем?

– Об их присутствии. Возле моих… наших земель.

Услышав эту оговорку, Ребекка скривила губы, но ничего не сказала.

– Саймон, это просто нелепо. Они наша родня. Мы же не преступников каких-нибудь укрываем.

– Я же тебе говорила, – пробормотала Ребекка, дергая его за рукав. – Пойдем отсюда.

– Ну вообще-то, – начал тот, – мы зашли не только за этим. Мы не знали, добрались ли до вас новости.

– Какие новости? – От тревоги у меня сжалось горло. Пастор Брайард держал сокола, чтобы доставлять письма епископу в большой город и получать ответы. Может, папа прислал весточку? Я приготовилась к худшему.

– Случился пожар. Ночью, несколько дней назад.

– О! – Меня накрыло волной неуместного облегчения. – Что сгорело?

– Школа.

Я резко вдохнула, уверенная, что ослышалась.

– Школа?

– Сгорела дотла, – кивнул Саймон. – Остались одни головешки.

– Я… Это ужасно!

– Да.

– Но… Как это случилось? – осторожно спросила я, опасаясь, как бы они не решили, что у меня совесть нечиста.

Это совпадение. Иначе и быть не может.

– Никто толком не знает. Это случилось поздно вечером. Когда пожар заметили, школу было уже поздно спасать.

Я нахмурилась, стараясь придать лицу сочувственное выражение.

– Когда это случилось? Два дня назад была эта странная гроза. Может… Может, от молнии загорелось?

Саймон покачал головой:

– Школа сгорела за день до этого. В среду.

Я напрягла память, отсчитывая вечера. Школа сгорела в ту ночь, когда мне приснилось, что я ее подожгла. Совпадение. Странное, да. Но просто совпадение. Больше ничего.

– Мы подумали, что нужно вам сообщить… В городе ходят слухи о том, кто ее поджег, – добавила Ребекка со значительным видом.

У меня внутри возникло горячее, жгучее тошнотворное чувство. Неважно, что город казался заброшенным. Кто-то меня заметил. Кто-то видела, как я чиркнула этой проклятой спичкой. Мысли забегали в голове. Какое наказание назначат за такое преступление? Сайруса повесили за то, что он сжег наш сарай, но тогда мама сильно обгорела. Если никто не пострадал, будет ли мое наказание более милосердным?

«Возьми себя в руки». Это был сон. Сон, ставший жутким, кошмарным совпадением, но все-таки сон. В нем было тепло. Я шла босиком. А на самом деле на земле лежал толстый слой снега. Это невозможно. Молчание затянулось, и я поняла, что прослушала часть слов Саймона.

– Что?

– Просто… Уж очень подозрительно совпало по времени, вам так не кажется?

– По времени? – повторила я.

– Ну, в смысле… Это произошло вскоре после того, как кто-то уничтожил их повозку.

Последняя деталь головоломки встала на место.

– Вы думаете, что мой дядя сжег школу? Это просто нелепо!

– Почему же? После того, как перебили его волов?

– Какое отношение это имеет к школе?

У меня было такое ощущение, словно я оказалась в нелепом кошмаре. Я понимала отдельные слова, но собранные воедино они теряли смысл.

– Там преподает Элис Фаулер. – Ребекка раздраженно выдохнула, увидев непонимающее выражение на моем лице. – Фаулеры хотели отомстить за кур.

Я моргнула, все еще с трудом улавливая нить их рассуждений.

– То есть вы считаете, что Эзра с Томасом стоят не только за пожаром в школе, но и за убийством кур? Они даже не знакомы с Фаулерами. Это все не сходится.

Ребекка и Саймон переглянулись, задумавшись над моими словами.

– Я знаю, кто убил кур, – заявила Сейди. Я совсем забыла, что она стоит рядом. – Мне Эбигейл сказала.

– Эбигейл? – повторила Ребекка. – Что за Эбигейл?

– Не сейчас, Сейди, – прошипела я сквозь зубы.

– Кто такая Эбигейл? – не унималась Ребекка.

– Моя подруга…

– Ее воображаемая подруга, – уточнила я, перебив Сейди. – Она не настоящая.

– А вот и настоящая! – заверещала Сейди. – Такая же настоящая, как мы с тобой. Перестань говорить, что она не настоящая! – С этими словами она убежала прочь.

– Прошу прощения, – сказала я, понимая, что нужно как-то заполнить паузу. – У нее сейчас такой возраст, и…

– Вы же знаете, что говорил Господь о ложных кумирах, – встрял Саймон, неумело подражая своему отцу.

– Нет, Саймон, не знаю, – раздраженно ответила я. – Просвети меня.

– Он говорил… Он говорил, что их не нужно сотворять, – запинаясь, проговорил тот, быстро растеряв религиозный пыл.

Ребекка прикрыла глаза и тяжело вздохнула, прежде чем посмотреть на меня.

– Так ты их прогонишь?

– Нет, конечно.

– Они поджигатели.

– Против них нет никаких доказательств. Я думала, уж ты-то понимаешь, что вину нужно доказать.

– Опять ты упрямишься, Эллери. – Она прищелкнула языком. – Ты всегда была упрямой.

– А ты поддаешься влиянию слухов и домыслов, Ребекка. Говорите, пожар был в среду? Когда?

Ее взгляд метнулся к Саймону.

– Клеменси сказал, что проснулся от шума около полуночи…

– Значит, Эзра точно не мог поджечь школу, – торжествующе заявила я. – Они с Томасом допоздна не ложились, встречали Новый год.

Меня переполнило облегчение, когда я поняла, что значат мои слова. Я не могла во сне дойти до города, встретить странную женщину и поджечь школу в полночь. В это время я еще бодрствовала, надев смешную бумажную корону, которую смастерила Сейди. Совпадение. Не более. Ноздри у Ребекки гневно затрепетали.

– Полагаю, больше никто это подтвердить не может?

– Мерри и Сейди, разумеется.

– А Сэм?

Вопрос вырвался явно против воли и прозвучал мягче, чем ей хотелось бы, но она скрыла это под маской равнодушия.

– Сэмюэль Даунинг сейчас работает на ранчо у Абрамса, – сообщил Саймон, не заметив оговорки жены. – Я думал, что говорил тебе.

Она молча помотала головой.

Сэм у Джудда Абрамса. Я с трудом представляла его работником на ферме, но запомнила это, чтобы обдумать позже.

– Еще одна причина, почему меня тревожит присутствие этих людей в вашем доме, Эллери, – продолжил Саймон, поворачиваясь ко мне. – Вы с сестрами здесь одни. Что, если они позволят себе нечто… неподобающее?

– Ценю твою заботу, Саймон. Вашу заботу, – добавила я, бросив взгляд на Ребекку. Она отказывалась смотреть мне в глаза. – Но Эзра и Томас хорошие люди – они очень помогают нам на ферме и, как мы только что выяснили, не имеют никакого отношения к пожару. Мне очень жаль, что случилась такая ужасная беда, но они не поджигатели.

– Что ж… – Саймон, похоже, не нашелся что ответить. – Тогда мы, пожалуй, пойдем. Благослови вас Господь.

– Ребекка, ты не задержишься ненадолго? – спросила я, с надеждой понизив голос. – Мы вчера покрасили несколько мотков пряжи, купленной у Шеферов… Я бы хотела тебе ее показать.

Я уже представляла, что будет дальше. Саймон поцелует ее на прощание и пообещает вернуться за ней с санями, чтобы ей не пришлось одной идти домой по холоду. Последует неловкое молчание, а потом мы заговорим одновременно, пытаясь извиниться. Я покажу ей пряжу – это была не просто уловка, чтобы избавиться от Саймона, – и мы будем весь вечер вязать крошечные шапочки и квадратики для одеяла и смеяться, а наша дружба вновь окрепнет. Но, когда она встретилась со мной взглядом, ее глаза стали злыми, как потревоженные гремучие змеи.

– Нет.

Саймон озадаченно посмотрел на нее, и Ребекка добавила:

– Спасибо. – Она поплотнее закуталась в плащ, готовясь уходить, но у двери помедлила, поглаживая древесные узоры. – А вообще, Саймон, ты не мог бы приготовить лошадей и дать нам минутку? Надолго я не задержусь.

Он кивнул и выскользнул на улицу. Ребекка продолжала стоять спиной ко мне, глядя в окно.

– Я могла бы заварить чаю, если хочешь…

– Прекрати, Эллери. Перестань.

– Я просто…

Она резко обернулась, сверкая глазами. Ее щеки горели.

– Ты просто что? Что тебе от меня нужно?

– Мы… мы могли бы поговорить? – осторожно спросила я.

– Поговорить? Как будто мы подруги?

При виде ее внезапной ярости у меня внутри все сжалось.

– Мы и есть подруги, – твердо возразила я.

– Мы ими были, – поправила меня она. – Но этой дружбе пришел конец, когда моего отца вздернули на виселицу.

Я отшатнулась, словно от пощечины.

– Я в этом не участвовала!

– А твой брат – да. Если бы он… Если бы он не… – Ее взгляд метнулся к Саймону, который возился с упряжью во дворе. – Это не имеет значения. С меня хватит. Вся ваша семейка мне надоела.

– Ты это не всерьез.

Она сжала зубы, исполненная неумолимой решимости.

– Всерьез. Я проклинаю день, когда подружилась с тобой. Даунинги не принесли моей семье ничего, кроме горя, и я жалею лишь о том, что вы все не сгорели в папином пожаре.

Ее слова вонзились в меня как топор, брошенный в мишень. Мне хотелось верить, что она говорит это не от сердца; хотелось оправдать ее злобу всколыхнувшимся горем, но я не могла. Есть такие вещи, которые нельзя говорить. Есть слова, которые нельзя простить.

Я отвернулась от нее без малейших угрызений совести. Она хотела, чтобы я исчезла из ее жизни. Что ж, буду только рада. Не проронив больше ни слова, Ребекка вышла на мороз.

26

Правило шестое:

Когда порой в соседский дом стучатся беды, не забывай: Господь велит помочь соседу.

– Белая фасоль, – повторила я, в третий раз проходя мимо кладовки.

Мерри постучала пальцем по подбородку, изучая наши скудеющие запасы.

– У нас ее больше всего, – добавила я, заходя на новый круг.

– Ее у всех больше всего, – возразила она, нахмурив брови. – Помнишь, что было на ярмарке в прошлом месяце? Я никогда в жизни не видела столько фасоли. Стручковая фасоль, желтая фасоль, мелкая фасоль, красная…

– Очень много фасоли, – перебила я.

Увы, она была права.

– Я больше не хочу видеть фасоль, – пробормотала Мерри, переставляя банки.

Я остановилась и посмотрела на нее.

– По крайней мере, мы не голодаем.

Мерри хмыкнула в ответ и достала предпоследнюю банку с луком.

– За это мы сможем выручить что-нибудь хорошее.

– Не сможем, если все остальные принесут фасоль, – возразила я.

Она скривила рот, нехотя соглашаясь, но так и не потянулась за фасолью.

– Мерри…

– Нет, ты права. – Мерри вздохнула, схватила банку фасоли и прошла мимо меня. – Ты всегда, всегда права. – Она произнесла это вполголоса, так тихо, что я с трудом расслышала.

– Что?

Мерри повернулась ко мне, выгнув брови. Ее лицо превратилось в маску спокойствия.

– Что?

– Что ты сейчас сказала?

Мерри склонила голову набок:

– Ничего. Просто сказала, что ты права насчет фасоли… Может, получится обменять ее на стручковую фасоль. Сейди так ее любит.

Я повнимательнее присмотрелась к ней. Мне уже не в первый раз казалось, что она огрызается себе под нос, но еще ни разу не удавалось отчетливо расслышать. Обычно я прекрасно ладила с Мерри – мы с ней никогда не цапались, как с Сэмом, и она никогда не вступала со мной в перебранки, как Сейди. Но теперь… Она как будто стала более раздражительной и скрытной. Эта зима изменила ее.

Как и меня. Мне пришлось взять на себя роль, к которой я была не готова. Я взвалила на себя обязанности, с которыми просто не могла справляться как следует. Теперь я чувствовала себя намного старше своих восемнадцати лет, а тяжесть новых тревог все увеличивалась, перегружая меня заботами и лишая сил. Кому захочется терпеть такого человека?

– Нам пора собираться, если хотим сторговаться на что-нибудь хорошее, – бросила Мерри через плечо, прежде чем оставить меня в коридоре наедине с моими мыслями.

* * *

В Доме Собрания было намного меньше народу, чем обычно. Дюжина семей – может, меньше – бродила по залу, скептически поглядывая на то, что принесли соседи, оценивая товары и пытаясь решить, какая сделка выгоднее. Под голодными глазами залегли темные тени. Одежда мешком висела на худых фигурах. Пояса были туго затянуты.

Старейшины назначили ярмарочные дни – по одному в месяц, – чтобы помочь городу пережить длинную, полную неизвестности зиму. Люди приносили то, чего у них было в избытке, чтобы обменять на что-нибудь или продать. Некоторые обещали отдать первый весенний урожай. Другие предлагали помочь на ферме или с ремонтом.

Поначалу ярмарки имели успех – все улыбались и были рады помочь, – но чем больше снега выпадало, тем беспокойнее становились лица присутствующих. Тревога повисла в воздухе, пропитав все вокруг тяжелым запахом, сильным и горьким. Каждый месяц все приносили одно и то же. Фасоль. Яйца. Ни муки, ни мяса, на которые мы так надеялись. Но мы все же пришли.

– Мама закрыла эту банку буквально в середине лета, – сказала Мерри, показывая нашу фасоль Коре Шефер. – Не хотите поменяться?

У той был самый желанный товар на сегодняшней ярмарке – большая банка вишневого варенья, – и все кружили возле нее, точно стервятники.

– Белой фасоли у меня и так полно, Мерри Даунинг.

Мы отступили в сторону, чтобы другие могли тоже попытать счастья, но Кора поймала Мерри за плечо, не давая нам уйти.

– По-моему, вы, девочки, сделали хорошее дело, пустив в дом дядю и кузена. Не позволяйте никому убедить вас в обратном.

Мерри, не знавшая о моем разговоре с Ребеккой и Саймоном, нахмурилась.

– О чем вы?

Глаза у Коры забегали по комнате.

– Некоторые считают, что мы должны разорвать отношения с ними. Что их нужно изгнать.

– «Некоторые»? – спросила Мерри. – В смысле, Эймос?

– И Леланд, – язвительно добавила я.

У Коры хватило совести покраснеть при упоминании имени мужа.

– В последнее время они все ведут себя неразумно. Все трое. Эта ситуация на них давит. Они ведь просто пытаются заботиться о городе как могут. Пытаются сохранить равновесие сил.

– Равновесие сил?

– Которое стремится нарушить Брайард, конечно. Вы разве не заметили, что его сегодня здесь нет? И что некоторые особо рьяные представители его паствы тоже отсутствуют?

Я окинула взглядом зал и не увидела Латетонов и Фаулеров. Саймона и Ребекки тоже не было.

– Может, им просто не на что меняться.

– А может, они сейчас сидят в церкви и строят планы по захвату города.

Ее глаза заблестели как стекло, и я заметила, что у нее дрожат руки.

– Кора, когда вы в последний раз ели?

Я сама начала иногда пропускать приемы пищи, экономя запасы. В такие дни у меня постоянно кружилась голова, появлялось ощущение странной невесомости и меня легко было сбить с толку. Может, обвинения Коры были порождением голода.

– Все в порядке. Я в порядке, – заверила меня она, но стоило ей опустить взгляд на вишневое варенье, и у нее в животе заурчало.

Хотя мне хотелось надеяться, что слова Коры – это просто бредовые домыслы, я не могла не задуматься о том, почему все главные сторонники сегодня отсутствуют.

– Пойдем, Эллери, – позвала Мерри, потянув меня за накидку, после того как жена Старейшины отмахнулась от меня.

– Благослови вас Господь, Кора Шефер, – сказала я на прощание.

– Чего это она? – прошептала Мерри, когда мы отошли подальше. – Говорит как сумасшедшая.

– По-моему, она просто…

– О, белая фасоль! – воскликнула Бонни Мэддин, когда мы проходили мимо. Она сидела на скамейке, кутаясь в плащ, который стал ей велик на два размера. Волосы, прежде кудрявые и блестящие, теперь были собраны в хилую косичку, а корни засалились. Она с надеждой улыбнулась нам, и я заметила, что у нее не хватает двух зубов. – Мама была бы ей рада!

Мерри прищурилась, пытаясь понять, с чем пришла Бонни.

– А что у тебя есть?

Меня удивила такая резкость. Мерри не видела подругу с прошлой ярмарки – почти месяц. Из-за сильных снегопадов отстроить сгоревшую школу не получилось, поэтому занятия приостановили, и детям Эмити-Фолз пришлось сидеть по домам.

Бонни молча достала две ленты. Они были чудесных цветов – голубого и фиолетового, – и мне очень захотелось провести пальцами по их атласным краям.

– И зачем они мне? – спросила Мерри. Ее тон был колючим и резким.

– Они будут красиво смотреться на шляпке, – предложила Бонни, протягивая их нам.

– Шляпками сыт не будешь, – бросила моя сестра, потом развернулась и отправилась искать кого-нибудь еще, с кем можно поменяться.

Бонни с трудом сдерживала слезы.

– Мама сказала, что, если я не принесу еды, она меня домой не пустит.

– Ленты очень красивые, – без особого энтузиазма заметила я. – Уверена, кто-нибудь захочет их взять.

Тяжелый взгляд ее заплаканных глаз остановился на мне.

– Эллери, пожалуйста.

– Я… Мне очень жаль, – пробормотала я и поспешила прочь.

– Марта Макклири принесла горох, – сообщила Мерри, когда я догнала ее.

Жена Старейшины только что вошла в Дом Собрания, стряхивая снежинки с плотной шали. Эймос ввалился в дверь вслед за ней, надрывно кашляя и прижимая платок к губам. Его смуглая кожа приобрела непривычно пепельный оттенок, а белесые глаза слезились. Я заметила на платке красные крапинки и покачала головой:

– На всякий случай лучше держаться подальше.

– Почему он не сидит дома? – удивилась Мерри. – Выглядит неважно – краше в гроб кладут. – Недобрые слова, но правдивые.

Маттиас подошел к ним и взял Марту под руку, окидывая Эймоса пристальным взглядом. Они заговорили так тихо, что расслышать было невозможно. Вскоре к ним подошел Леланд. На людях Старейшины всегда тянулись друг к другу, как дикие гуси, которые стремятся на юг по осени и возвращаются на север с началом весны.

– Картофель? – предложил Робер Шульц, подходя к нам с мешком в руках.

Мерри заглянула внутрь и поморщилась.

– Выглядит не слишком аппетитно, – согласился тот, – но гниль можно срезать. Там еще много съедобного. – В его голосе слышалось отчаяние.

Ферму Шульцев тоже настигла черная гниль, которая расползлась по Эмити-Фолз. Пострадал почти весь их урожай. При мысли о том, что у него дома пятеро детей – и ждут шестого, – мне захотелось просто отдать ему эту банку фасоли, но пришлось проглотить свое великодушие. Сочувствием семью не накормишь.

Эймоса снова скрутил приступ резкого, хриплого, лающего кашля. Казалось, он вот-вот выплюнет легкие и они растекутся по стене, жидкие и совершенно разложившиеся. Марта постучала мужа по спине, словно надеясь выбить у него из груди упрямый кусок мокроты.

– Отстань, женщина. Оставь меня в покое, – проревел тот, пригрозив ей тростью.

– Эймос, мой старый друг, тебе нужен отдых, – сказал Маттиас. – Позволь мне отвести тебя домой. Леланд проводит Марту, когда она покончит с делами на ярмарке.

Старик отмахнулся, гневно сдвинув седые брови. Марта покачала головой и отошла от мужа.

– Уж и не знаю, что делать, – слишком громко пожаловалась она, обращаясь к Коре. – Каждый день ложусь спать с мыслью, что это будет его последняя ночь, но утром встает солнце, а он еще жив, и ему только хуже.

– Уверена, он скоро поправится, – ответила Кора. – Такие люди, как Эймос, отличаются упрямством. Обыкновенная простуда их не сломит.

– А от доктора никакого толку, – продолжала Марта, будто вовсе не слыша Кору. – Говорит, нет лекарств. – Она зарычала. – Он же врач. Есть у него лекарства. Просто он их для себя бережет.

Доктор Эмброуз на другом конце зала сжал зубы.

– Ты же знаешь, что это не так, Марта, – принялась увещевать ее Кора.

– Я знаю только, что все на свете отдала бы, лишь бы Эймос поправился. Все на свете, – повторила она.

– Ну же, – произнес Маттиас, подзывая доктора. – Должно же для него найтись какое-нибудь лекарство. У тебя в саквояже всегда что-нибудь припрятано.

Доктор Эмброуз покачал головой:

– Я же еще в конце лета сказал, что запасы заканчиваются. С чего вы взяли, что сейчас что-то изменилось?

– Он же Старейшина, – принялся уговаривать Леланд. – Это что-нибудь да значит.

– Да хоть сам Иисус Христос. У меня ничего нет!

– С собой, может, и нет, – согласился Маттиас, заметив, что все в зале смотрят на них. – Но дома-то наверняка найдется. Никто тебя не осудит за то, что ты припас что-нибудь на черный день.

– Это уже слишком, – раздраженно вздохнул доктор и повернулся к двери, но Леланд шагнул к нему, отрезая путь к отступлению.

– Просто дай ему лекарство.

– У меня есть еда. Есть деньги, – умоляла Марта, подойдя к доктору и вцепившись в его шерстяное пальто. – Пожалуйста.

– Отпустите меня, – ответил доктор Эмброуз, стараясь увернуться от нее.

Маттиас вышел вперед и скрестил руки на груди. Кузнец смотрелся внушительно, как стена.

– Так вы меня не выпустите? – растерянно спросил доктор.

– Ее требования вполне разумны. Как и наши. Просто дай лекарство.

– Я бы дал, если бы у меня хоть что-нибудь осталось. Что тут непонятного?

– Где ты его прячешь?

Доктор Эмброуз вскинул руки, защищаясь от Маттиаса, который начал наступать на него.

– Нигде. У меня ничего нет. Клянусь!

На улице раздался жуткий треск, как будто небо разверзлось, знаменуя начало Армагеддона. Мы все повернулись и с ужасом увидели, как одна из огромных сосен на границе Эмити-Фолз повалилась на землю. Из пня, оставшегося на ее месте, торчали острые щепки, словно пальцы, протянутые к небу.

Доктор воспользовался тем, что все отвлеклись, и поспешил скрыться. Выскочив на улицу, он побежал по дороге со всей прытью, на какую были способны его измученные артритом конечности. Ветер, завывая, ворвался внутрь через открытую дверь, и стены Дома Собрания вздрогнули.

– Буря совсем разыгралась, – заметил Кельвин Берман, выглядывая в окно. – По дороге сюда мы видели три упавших дерева. Пожалуй, лучше будет вернуться домой.

Вайолет, стоявшая рядом, кивнула.

– Может, лучше переждать здесь, – возразил Леланд, глядя на пень. – Судя по звукам, ненастье только усиливается. – Словно по команде, ветер сменил тон и завыл, точно баньши, над заледеневшими улицами. – У нас есть дрова… Хотя бы немного, – объявил он, проверяя поленницу возле печки. – И еда… С таким количеством фасоли голод нам не грозит.

В ответ должен был раздаться смех. Но никто даже не улыбнулся. Эймос закашлялся. Бонни шмыгнула носом. Я окинула взглядом зал, повнимательнее присматриваясь к людям и подмечая детали, которые прежде упускала. Лихорадочный блеск глаз. Бледность кожи. Дрожащие руки и натертые до красноты носы. Усталость и недуги. Казалось, все здесь на грани болезни. Я повернулась к Мерри:

– Я… я думаю, нам пора уходить.

– Нельзя идти в такую погоду, – сказала она, указывая на снег, который валил за окном.

– Нельзя здесь оставаться. Посмотри вокруг. Тут все больны. Больны и напуганы.

Я с ужасом представила, что стало бы с доктором Эмброузом, если бы на улице не упало дерево. Отчаяние изменило Эмити-Фолз, заставляя людей бороться за свою жизнь, а не за процветание всего сообщества. Я не задумываясь схватила банку с фасолью и спрятала под накидку, подальше от чужих глаз.

Эймос, задыхаясь, опустился на скамейку. Кашлянул один раз, другой, не потрудившись даже прикрыть рот платком. Я почти почувствовала, как на меня летят капельки слюны. Содрогаясь от отвращения, я стерла воображаемые брызги, но кожа все равно зачесалась. Я представила, как болезнь проникает в меня, точно колония муравьев, зарывающихся в землю. Я почесалась, оставляя красные полосы на тыльной стороне рук, но от этого раздражение только усилилось. Лопатки горели, жилки под коленями дергались. В волосах будто что-то ползало, но, сколько бы я ни проводила по ним руками, ничего не могла поймать. А Старейшина все задыхался и хрипел. Маттиас помрачнел. У него все было на лице написано.

– Кельвин прав. Нам всем пора по домам, пока погода не испортилась еще сильнее. И вообще… Думаю, нам лучше некоторое время посидеть дома. Пока опасность не минует.

– К чему ты клонишь? – спросила Кора.

Я поежилась, пытаясь прогнать тревожный холодок, бегущий вдоль позвоночника. Мерри схватила меня за руку, чтобы я не дергалась.

– Сейчас, когда у нас так мало запасов, думаю, мудрее будет сидеть по домам. Окопаться и затянуть пояса. Придет весна, и все это закончится. Но до тех пор нам нужно поберечься.

По залу побежали шепотки.

– До весны мы больше не будем собираться вместе, – решительно объявил Маттиас. Леланд разинул рот, а Эймос поднял руку, пытаясь возразить, но Маттиаса это не остановило. – А пока… благослови Господь всех присутствующих и весь город.