Текст книги "Сеть Петровского. Часть 2"

***

После всего, что с ней делал Перевертов, сил подняться на ноги все еще не было. Юля лежала прямо на полу, глядя в потолок, трясущимися руками застегивая блузку. Из глаза вновь выкатилась слеза, но она отвернулась к стене, чтобы преподаватель этого не увидел…

– Ты бы хоть сделала вид, что тебе все понравилось! – Перевертов ухмыльнулся, поправляя помявшуюся рубашку и поднимаясь на ноги.

Юля ничего не ответила. Она только хотела найти в себе силы, чтобы подняться с пола и, наконец, уйти как можно дальше отсюда, от этой боли и унижений, от этого человека, мерзко ухмылявшегося, глядя, как она бессильно лежит прямо под преподавательским столом…

– По-моему, я не так уж плох! – Перевертов вновь одарил Юлю косым взглядом и кривой усмешкой, – ладно, солнышко мое любимое! Экзамен ты точно сдала… давай свою зачетку? Не можешь? Ладно, я сам…

Покосившись на Аксенову, которая, цепляясь за ножку стола, с трудом поднималась на ноги, он схватил ее сумочку и, бесцеремонно запустив туда руку, извлек зачетную книжку.

– Так, так… какой тут у вас по счету… ага! – он взял ручку и быстро заполнил зачетную книжку, – что ж, Аксенова, восемьдесят семь баллов тебе… а это твердая «пять»! – он посмотрел на Юлю, которая, наконец, смогла подняться и теперь, вся растрепанная, с размазанной по лицу тушью и дорожками слез на глазах стояла, придерживаясь за его стол, – видишь, какой я щедрый! А ты дуешься! Ути, обиделись мы, а Артем Андреевич нам пятерку! Ну чего надулась, а? – он протянул руку к ее щеке, но она с трудом отстранилась, вновь едва не упав. От этих сюсюканий Юлю вновь затрясло изнутри, – держи, за ведомостью сам схожу!

Перевертов протянул ей зачетку. Когда Юля взяла край документа в руку, преподаватель легонько потянул на себя. Но и этого сейчас хватило, чтобы Аксенова едва не потеряла равновесие…

– Ну что, увидимся в предстоящем семестре! – Перевертов усмехнулся, глядя Юле в глаза, – хотя я тебя от занятий, в принципе освобождаю. Но, если соскучишься, приходи! А так, увидимся в летнюю сессию, думаю, ты все способна сдать на «пять», не посещая моих пар!..

Юля мелко задрожала. Она вспомнила, что дисциплина Перевертова рассчитана на два учебных семестра. И в самое ближайшее время они увидятся вновь. И сдать его предмет вновь можно будет лишь одним чудовищным способом…

– Зачем вы так? – с трудом выговорила она, глядя на него заплаканными глазами, – я же все сделала, как вы сказали… я же все сделала! – Юля еле-еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться прямо здесь, останавливало одно: если она заплачет сейчас, не останется сил даже уйти из этой проклятой аудитории…

– Так у меня и нет претензий за прошедший семестр! – Перевертов нехорошо усмехнулся, – а летом зайдешь, если так угодно один раз и все…

– Но зачем… – прошептала Юля, – ведь есть же другие. Я же не одна…

– А может, ты мне в душу запала! – Перевертов встал и схватил ее за плечи. Сейчас даже не было сил сопротивляться, – зря ты так, Аксенова, многие позавидовали бы тебе. Серьезно, относилась бы ты ко всему проще, мы ведь живем в современном мире! – добавил он.

Юля посмотрела на преподавателя и к еще большему ужасу поняла, что он сейчас абсолютно серьезен. Он действительно считал происходящее вполне нормальным…

– Кстати, можешь сказать «спасибо» за неплохой первый раз, – Перевертов опять вернулся к привычно издевательской манере разговора, – знаешь, эти прыщавые студентики, что они там умеют! Но на благодарности я не настаиваю!

Скрестив руки на груди, он наблюдал, как Юля трясущимися руками убирает зачетную книжку в сумочку и, пошатываясь, бредет к входу из аудитории.

– До свидания, Аксенова! – бросил он ей вслед, – береги себя!

Опять издевательски-двусмысленная фраза. Опять сарказм, унижение, чувство полного превосходства… он – хозяин положения. Он будет делать, что захочет. Ей никто не поможет…

Юля вывалилась из аудитории и, цепляясь за стены, побрела по коридору. Ноги с большим трудом держали ее, перед глазами все плыло. В горле отвратительным комом стояла тошнота, голова дико кружилась, а душа, похоже, полностью умерла в эти отвратительные моменты…

Практически наощупь найдя дверь, Аксенова вползла в уборную и заперлась в одной из кабинок, встав на четвереньки, глядя на грязный кафель…

В этот момент в брошенной рядом сумочке зазвонил телефон. Юля открыла замок и, вытряхнув все содержимое, взяли в руки аппарат. Мама. Не ответить было нельзя. Собраться. Только не расплакаться. Только не подать виду, что у нее что-то случилось…

– Алло, мам! – собрав последние силы, Юля ответила на звонок.

– Доченька, привет! Как у тебя дела?

Услышав мамин голос, Юля моментально взорвалась рыданиями. Вся дрожа от душивших слез, она изо всех сил зажала рот рукой, стараясь успокоиться…

– Алло, Юля! У тебя все в порядке? Алло!

– Да, мамочка! Все хорошо! – с трудом проговорила Юля, роняя на пол лившиеся из глаз слезы.

– Юленька, дочка что-то случилось? – напряглась мама, – что у тебя с голосом?

– С голосом? – Юля попыталась улыбнуться сквозь слезы, хотя мать ее не видела, – с голосом ничего. Связь просто плохая, я в подвале корпуса! – соврала она, глубоко дыша, чтобы опять не расплакаться.

– Ты приедешь на каникулах? – спросила мама, – экзамены-то сдала?

– Экзамены… – в глазах Аксеновой в этот момент появилась отчаянная, почти животная злоба, – экзамен сдала. Да, мамочка, на каникулы приеду. Слушай, не могу сейчас говорить, в деканат надо. Потом, ладно?

– Давай, дочь, целую, очень любим тебя!..

Сбросив вызов и отшвырнув телефон, Юля облокотилась на холодную кафельную стену и, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась в голос, надеясь только, что в туалет никто больше не зайдет…

***

Март 2014

– Костя! Эй, Петровский, задержись!

Петровский с удивлением обернулся. В последнее время мало кто обращался к нему по фамилии. После того случая с пожаром его едва ли не боготворили, в совокупности со всем предыдущим опытом почти никто не решился бы вот так окликнуть его на улице, разве что кто-то из преподавателей. Но нет, это точно был кто-то из студентов. Обернувшись, он к еще большему удивлению увидел спешившего к нему Сергея.

– Макаров! Уже стал забывать твой голос! – Петровский остановился, с усмешкой глядя на приближавшегося однокурсника, – даже так, мы снова здороваемся за руку? – он посмотрел на протянутую Сергеем руку и, продолжая ухмыляться, пожал ее.

– Не ерничай, Петровский! – сказал Макаров, – если мы не друзья, не значит, что мы звери. И о подвигах твоих тоже наслышан. Так что не вижу повода не подавать тебе руки. Знаешь, если бы твою энергию направить в доброе русло…

– Если мою энергию направить в доброе русло, я по миру пойду! – отрезал Петровский, – ты ведь тормознул меня не для обмена мировоззрениями? По-моему, мы уже определились, что в этих вопросах не сходимся. Ты прости, Серег, я вообще-то спешу! – он изо всех сил демонстрировал пренебрежительное отношение, связанное с тем, что Сергей покинул «сеть».

– Да нет, я, в общем, по делу, – признался Макаров.

– По делу, тогда интересно, – Петровский быстро кивнул, показывая, что готов слушать, – что, взялся за ум и хочешь вернуться? Я бы взял, не гордый. Только что-то мне подсказывает…

– Правильно подсказывает, – на этот раз перебил уже Макаров, – нет, вопрос моего участия в твоей шайке мы уже проходили, эта вакансия мне не подходит…

Петровский усмехнулся. Ему нравилось, что некоторые, пусть и небольшие, но изменения в Сергее все же произошли, к примеру, в нем появилась доля сарказма…

– Но какое-то время я все-таки работал на тебя, – продолжал Макаров, глядя Петровскому в глаза, – полтора года, если мне не изменяет память, верно?

– Примерно так, продолжай, – Петровский согласно кивнул.

– Только неправильно не пойми! – предупредил Сергей, – но я знаю, что все это время помимо расходных денег копился и, так сказать, «общак», верно? Скажи, за те полтора года, что я был с вами… имею я право на какую-то долю? Даже с учетом долга, денег-то там явно во много раз больше? – он очень внимательно посмотрел на Петровского, – ты только не подумай лишнего, я от этого не в восторге, в иных обстоятельствах я бы…

– Я все понял, Серег, причины можешь не объяснять, мне все равно параллельно! – Петровский жестом остановил его, – да, претензия вполне справедливая, остальное меня не касается, это теперь твои проблемы, что тобой движет – мне равноценно. Деньги свои ты получишь. Через два дня тебя устроит? – он взглянул на Макарова, – просто надо кое-какие дела закончить, потом займусь тобой, нормально или срочно тебе?

– Да нет, два дня терпит, – Сергей согласно кивнул, – ты не думай, Петровский, что…

– Сереж, ты же умный парень! – Петровский усмехнулся, – мне что, повторять все по два раза, как в той песенке? Сказал же: мне не нужны твои оправдания.

– А я и не собираюсь перед тобой оправдываться, – Макаров заметно рассердился.

– Вот и ладненько, созвонимся! – Петровский похлопал его по плечу, – Сереж, а желания еще поработать прям совсем нет? – уже собираясь уходить, он все же остановился и задал Макарову этот вопрос.

– Совсем, – твердо заявил Макаров, – и причин достаточно, еще бы тебе это, наконец, понять…

– Ладно, – Петровский снова кивнул, – больше уговаривать не буду. Свои деньги получишь послезавтра, это вполне справедливо. Но еще один момент, Сереж, раз уж мы все решили: ты больше не мой человек, так? – он прищурился, пристально глядя на Макарова.

– Так, – Сергей опять ответил твердо и лаконично.

– А значит отныне твои проблемы – это твои проблемы, – вкрадчиво проговорил Петровский, – и решаешь ты их тоже сам, это тоже справедливо?

– Петровский, я не понял, это сейчас такая тонкая угроза? – Макаров тоже прищурился и сделал едва заметный шаг вперед.

– Нет, – очень серьезно ответил Петровский, – просто хочу раз и навсегда обозначить границы. Ты ведь сам ставишь вопрос так радикально, причем здесь угрозы?

– Я понял, – проговорил Сергей, выдерживая его тяжелый взгляд, – мои проблемы – это мои проблемы…

Петровский молча протянул руку. Макаров коротко и крепко пожал ее, после чего развернулся и быстро пропал из поля зрения.

***

– Я тебе кофейку принес, – Смолин вошел в кабинет Шведова с двумя чашками, над которыми поднимался ароматный пар. Коллега сидел за столом над кипой бумаг с дымящейся сигаретой в руке.

– Да, спасибо! – при появлении Смолина Шведов даже не поднял глаз от материалов дела, – на стол поставь!

– Все корпишь над убийством того парня? – даже беглого взгляда хватило Смолину, чтобы понять, что именно за бумаги лежат на столе коллеги, – гиблое оно, говорю тебе. Типичная «бытовуха», хоть и со стрельбой, стопроцентный висяк, не понимаю, на хрена ты вообще его взял…

Смолин отхлебнул горячий кофе. Шведов, наконец, поднял глаза и очень грустно посмотрел на него.

– И что? – спросил он, – вот так все бросить? Раскрываемость по «мокрухе» и так упала, дальше некуда! А уроды, что застрелили совсем еще пацана пускай гуляют, так?

– Я не говорю, что надо спускать с рук убийства, – Смолин покачал головой, – но и скопытиться на работе – тоже не дело. Посмотри на себя! Ты вообще спишь? Тебе нужно передохнуть, развеяться! И уж точно не зацикливаться на этих двух убийствах, а уж тем более не искать между ними несуществующую связь! Положи это в сейф! Положи, говорю! – Смолин гневно посмотрел на Шведова.

Пару секунд Шведов тоже смотрел на своего коллегу. А затем поменялся в лице и ударил ладонью по столу.

– Точно! – воскликнул он, – два убийства! Связь! Сейф!

– Чего-чего? – Смолин не понял ни единого слова, – слушай, тебе бы точно поспать…

Но Шведов не слушал. Он вскочил на ноги и, быстро открыв сейф, стал рыться в делах, приговаривая:

– Да нет, я ее точно сохранил… где же она, где…

– Что ты там пытаешься найти? – Смолин приподнялся на стуле, пытаясь заглянуть в сейф.

– Экспертизу… – путанно ответил Шведов, продолжая перебирать бумаги, – да где же… ага!

Он извлек какую-то бумажку и, вернувшись к столу, торжественно посмотрел на Смолина.

– Так что, Пуаро? – осведомился тот.

– Сохранил копию результата баллистической экспертизы по мокрухе полуторагодовой давности! – пояснил Шведов, почти сияя от радости, – вот как чувствовал, что пригодится!

– Слушай, у нас тут каждый день кого-то убивают! – рассердился Смолин, – давай поконкретнее, что за мокруха?

– Местный передел, два трупа под мостом возле железнодорожной развязки на юге, – ответил Шведов, разыскивая в папке на столе еще какую-то бумагу, – помнишь то дело? Двое коммерсов, завалили из «пээма», по пуле в затылок, короче, типичные разборки. Подозреваемыми тогда проходили… вот эти граждане! – он вложил на стол две черно-белые фотографии. Смолин взял одну из них в руки.

– Да, помню таких, – задумчиво проговорил он, разглядывая фото, – как же их там…

– Гафуров Умар Асланбекович и Бероев Махмуд Тимурович, – помог Шведов, славившийся в стенах СК почти феноменальной памятью, – Гафуров, кстати, был еще ранее судим за разбой. Их потом, если помнишь, отпустили, потому что ствол так и не нашли, как, собственно, и свидетелей. Короче, пришить тогда было нечего, но ежу было ясно, что они. И связаны ребята были с гражданином Караевым, тоже два месяца назад убитым! – Шведов выразительно посмотрел на товарища.

– И? – фыркнул Смолин, – надеюсь, не собираешься опять приплести сюда свою жуткую версию с убийцей-студентом? Забудь ты о Петровском, не тот уровень!

– Обязательно вспомню, но не в этом ключе! – пообещал Шведов, – дело тут в другом! – он протянул коллеге две бумаги, – теперь сравни результат баллистической экспертизы полуторагодовой давности с той, что делали по стволу, из которого завалили парня у ресторана!

Смолин бегло изучил бумаги.

– Ну да, теперь вижу, – задумчиво проговорил он, – получается, там и там работал один и тот же ствол. Они что, за это время так его и не скинули? Они совсем отмороженные носить с собой волыну, на которой висит два трупа, плюс валить из нее кого-то еще?! – он изумленно посмотрел на Шведова.

– А что, с Караевым когда-то работали другие? – осведомился тот, – дело в другом. Алана больше нет, значит, вытягивать их некому. Если взять этих двоих, противодействие не будет таким, как полтора года назад!

– Ага, только не забывай, что ствол тогда так и не нашли! – заметил Смолин, положив материалы на сто Шведова, – с чего ты взял, что найдем теперь?

– Да забудь на минуту про ствол! – Шведов всем телом подался вперед, сверля Смолина взглядом, – раз мы почти уверены, что это они, у нас есть стопроцентный свидетель!

– Это Петровский-то, мажорик, которого даже сюда привезли полувменяемого? – Смолин презрительно фыркнул.

– Но шанс ведь есть! – глаза Шведова горели так, что Смолин со всей ясностью понял: он не отступится, – если Петровский вдруг опознает хоть одного из них, это реальное основание для возбуждения дела уже на конкретных людей!

– Которое развалить в суде – раз плюнуть! – язвительно добавил Смолин, – но я уже понял, что пойдешь ты до конца. Так что предлагаешь?

– Начинать розыскные мероприятия, причем срочно! – заявил Шведов, – если после убийства Алана они не покинули город, найти, установить «наружку», а потом брать!

– Ладно, это твои «скелеты»! – Смолин развел руками, – но просто, чтобы знал мое мнение: дело темное и гиблое, и копаться в нем… как бы самому не запачкаться…

– А чистыми быть не получится! – отрезал Шведов, – работа у нас не та.

***

Фролов опрокинул в себя пятую по счету порцию виски, на этот раз даже не удосужившись убрать бутылку в стол. Ему было все равно, зайдет кто-то или нет. Глаза Дмитрия заметно покраснели, мозг расслабился, алкогольный напиток решительно брал свое. Да и старые дрожжи тоже давали о себе знать. В последнее время он вообще частенько выпивал, зачастую прямо на рабочем месте. Наверное, коллеги уже начали замечать. Да и плевать. На все плевать. И на всех. Достали…

Дмитрий хотел снова налить себе в стакан, но в этот момент послышался стук в дверь.

– Зайдите попозже! – рявкнул он, на всякий случай все же убрав бутылку.

– Вы уж простите, господин президент, но дело срочное, война у нас! – этот насмешливый голос Дмитрий узнал еще до того, как Петровский появился на пороге из-за распахнувшейся двери.

– О! – Фролов уставился на товарища пьяными глазами, – а что, местные супергерои тоже стучат в дверь? Петровский, ты решил стать вежливым? Не, тебе не идет! – Дмитрий отмахнулся, едва не снеся при этом органайзер.

– Ух, как! – Петровский приблизился к столу и помахал рукой перед носом, – я, конечно, сам периодически прибухиваю на рабочем месте, но я-то там главный начальник! Не боишься, что зайдет ректор или проректор и увидит тебя таким? Нет, ладно я, мелкий коммерс, но ты-то, народный избранник, председатель союза студентов! – он продолжал откровенно издеваться.

– Ты чего сюда приперся? – спросил Фролов, злобно глядя на приятеля, – что ты до хрена веселый, я в курсе! Ну и катись, веселись в другом месте, тебя теперь везде любят, герой х…в! – он ударил кулаком по столу.

– Да ладно, Димас, хорош тебе! – видя, что ситуация стремительно накаляется, Петровский сменил тон и сел за стол, посмотрев на Фролова почти добрыми глазами, – я, конечно, не самый приятный человек, но что мы звери, в конце концов? Уже месяц не разговариваем, это же не дело! Давай, Фролов, что там у тебя на душе? – он выжидающе посмотрел на Дмитрия.

– О, как ты запел! – Фролов фыркнул и вновь достал бутылку, – про душу вспомнил! Да и к зверям ты вроде лучше относился, чем к людям. А на людей тебе вообще плевать! – он принялся наливать себе в бокал.

– Не на всех, – Петровский протянул руку и неожиданно отобрал у Фролова бутылку.

– Вискарь вернул! – тот угрожающе подался вперед.

– Или выпей со мной или завязывай бухать в одного, ничем хорошим не кончится, я-то знаю! – не уступил Петровский, – стаканы у тебя где?

– Там, в шкафу возьми! – буркнул Фролов, вернувшись на свое место.

Петровский нашел посуду и, вернувшись на свое место, налил себе немного. Посмотрел на приятеля. Фролов нехотя «чокнулся». Они выпили.

– Слушай, тебя родители в детстве водили в луна-парк? – неожиданно спросил Фролов, задумчиво разглядывая свой стакан.

– Да нет, у меня были несколько другие развлечения, как и у них, – ответил Петровский со странной усмешкой, – ты это вообще к чему?

– Меня вот водили, – продолжил Фролов, отпивая из стакана, – так вот, там, помимо всяких каруселей есть два таких вагончика. Комната страха и комната смеха. Вот в первом вообще не страшно. Тупые пластмассовые чудики, тряпки на стенах, идиотский магнитофон с идиотской кассетой… – он покрутил пустой стакан в руках, – хрень. Во втором, по идее, полагается ржать. Ну, по идее. Но знаешь… – он посмотрел на Петровского, – как по мне, так вот там как раз очень страшно… видел эти кривые зеркала? Искажающие изображение, делающие из лиц людей каких-то жутких монстров. Никогда не забуду эти ощущения. Я был там всего раз, родители еще очень удивились моей реакции… с тех пор я боялся туда ходить. Потому что мне было очень страшно. Понимаешь? – он внимательно посмотрел на Петровского, – с одной стороны нормальные люди, но искажение… оно создает жутких монстров по ту сторону. Так вот и с тобой, Костик, – грустно проговорил он, наконец, поставив стакан на стол, – только искажение типа идет в обратном направлении. Большинство людей смотрят на тебя и видят героя. Да что там, во всех нас! – он с досадой отмахнулся, – но мы-то находимся с правильной стороны зеркала. Мы-то знаем правду…

– Кошмар, – с привычной насмешкой сказал Петровский, – когда закончишь эту богадельню, сможешь зарабатывать, ваяя жуткие книги со мной в главной роли. Даже название уже за тебя придумали: «Сеть Петровского»! – он ухмыльнулся, – видишь, Дима, не пропадешь. А саму книгу потом пришьют ко всем прочим материалам уголовного дела! Будет основным вещдоком!

– Да пошел ты! – Фролов поднял бокал и опять выпил. Петровский сделал то же самое.

– А касаемо кривых зеркал, Дима, я тебе так скажу, – он посмотрел на Фролова, – да вся наша жизнь – долбаная комната смеха с кривыми зеркалами, искажающими действительность! Посуди сам: шайка студентов водит за нос целый универ. Мажорики из буржуйского ВУЗа решили поиграть… в нас! – подобрав нужное слово, он невольно улыбнулся, – Карнаухов ни сегодня-завтра будет назначен проректором по учебной части… кто с высочайшей вероятностью будет новым деканом юрфака? Штопаный г…н Фокин! – Петровский вновь расплылся в усмешке, – чем тебе не комната смеха? Театр абсурда с уродами в главных ролях! А уж ржать над всем этим или бояться – тут уже каждый решает для себя сам…

Петровский выразительно цокнул языком. Фролов разлил виски. Снова понемногу выпили.

– Может, теперь, наконец, расскажешь? – осведомился Петровский, вытирая губы, – какого хрена ты месяц от меня бегаешь?

– А что, так понадобился? – Фролов скривился, опять становясь агрессивным, – поступления из профкома, вроде, идут, из движений «сеть» я не выключал, денег не должен, бочку не катил, так в чем дело?

– А что, вопрос только в делах? – парировал Петровский, – а на человеческое тебе уже нас..ь? Так кто из нас теперь Мефистофель? – он посмотрел Дмитрию прямо в глаза.

– Человеческое, – пробурчал Фролов, слегка растерявшись от такого выпада, – хочешь поговорить о человеческом? Хорошо, давай, – он все же довольно быстро нашелся и опять сменил растерянность на гнев, – три человека слегли с воспалением легких, потому что на улице был мороз! – он уставился на Петровского почти с ненавистью и принялся остервенело загибать пальцы, – коменданта корпуса привлекли за преступную халатность, не знаю, что вы там насуетили, но всех собак повесили на него! Его, вероятно, посадят, Костик, понимаешь?! Посадят! Девочка по имени Катя Широкова, если еще помнишь такую, уже никогда не вернет прежнюю красоту, потому что бабла на «пластику» у нее нет! Да, ты сохранил ей жизнь, но ты же ее и изуродовал! – он ткнул в Петровского указательным пальцем.

С минуту Петровский молча смотрел на рассерженного Дмитрия, который, похоже, ожидал оправданий. Что ж, хочет оправданий, он их получит.

– А что если я скажу, что деньги Широкова все-таки получила? – начал он, – кстати, немаленькую сумму. Как ей распорядиться дальше – уже их проблемы, ее и родителей. Но на «пластику», если вдруг захочет обратно стать красивой, там точно хватит…

– Да плевать ты хотел на Широкову! – отмахнулся Дмитрий, осушив бокал, – пытаешься искупить грехи, непонятно только, перед кем, если ни во что не веришь. Или это перед самим собой? Что, Костик, совесть заела? – он прищурился, с интересом разглядывая Петровского, – может, заодно, откупишь коменданта от тюрьмы? И лечение студентам компенсируешь?

– Всем не поможешь, – ответил Петровский, старательно обходя вопрос совести, – но и я не такой монстр, каким ты все время пытаешься меня выставить. Или что, я это только ради себя? Напомнить, что твоя доля до сих пор на своем месте? – он гневно сверкнул глазами, – Дима, да пойми ты одну простую вещь: все это было ради вас! Будь я один, мне это вся канитель с дипломами на хрен не упала, ясно? Я – владелец процветающего кафе, я обеспечен до конца жизни! Так кому это было надо больше?

– Пытаешься переложить ответственность? – Фролов криво ухмыльнулся, положив голову на руки.

– Да плевал я на ответственность! – Петровский вскочил на ноги, изображая праведный гнев, – хочешь, в ментовку сдамся и сознаюсь в поджоге?! Только кому от этого легче станет? Тебе? Мечтаешь, чтобы меня посадили или грохнули? Не можешь простить Славика? Или пожар? Я не знал, что дело примет такой серьезный оборот, но даже так я не собираюсь оправдываться! Все это было ради вас, ради тебя, мы же друзья! А ты, похоже, хочешь, чтобы я побыстрее сдох! – он тяжело дышал и не сводил с приятеля злобного взгляда.

– Сядь, верю, принят в театральный кружок! – рявкнул Фролов, – если хоть половина того, о чем ты тут орешь – правда, уже немного легче. Так я повторю свой вопрос трехлетней давности: мы друзья, Костик? – он помнил.

– Конечно друзья! – Петровский покривил душой и сел на место, – ну пойми ты, наконец, Димас, не бывает в жизни все просто. А скорее даже наоборот: очень сложно. И идти нередко приходится по головам. Дима, ведь я в свое время тебя понял, а ты не хочешь меня понять? – он выразительно и очень двусмысленно посмотрел на Фролова, так, чтобы до того дошло, о чем именно идет речь, – будешь дальше устраивать мне такие демарши?

– Угрожать мне только не надо, пуганый, с тобой уже набоялся на всю жизнь вперед! – буркнул Фролов, налив ему и пододвинув бокал.

– А я не угрожаю, – Петровский осторожно взял посуду в руки, – просто хочу, чтобы между нами было взаимопонимание. Давай за это и выпьем!

– Просто у тебя странное мировоззрение, Костя, – заявил Фролов, когда они выпили, – и с каждым годом оно пугает меня все больше…

– Не переживай, недолго осталось! – хмыкнул Петровский, – еще год и забудешь меня, как страшный сон. А кругленька сумма под матрасом будет лишь приятным дополнением. Вместе с ключами от «мерина». Всего год, Дима. И разбежимся… но пока-то мир? – он протянул руку через стол.

– Мир! – нехотя проворчал Фролов и пожал приятелю руку, – короче, хорош бухать, а то не ровен час, правда, какой проректор заявится. Не для того всю эту карусель с выборами затевали. И рожа моя не для этого страдала… – добавил он, с немалой долей обиды за прошлое посмотрев на Петровского.

– Ну вот, наконец-то пошли дельные мысли! – обрадовался тот, – и хватит уже ерундой заниматься! Расслабься, Фролов! В жизни и так хватает напрягов!