Текст книги "Сеть Петровского. Часть 2"

***

Телефонный звонок, раздавшийся с самого утра, вырвал Карнаухова из дремы. Сегодня было воскресенье. Выходной день. Кто мог звонить в такую рань?

Еще больше проректор по учебной работе напрягся, увидев, кто именно его вызывал. Сергей Анатольевич. Ректор. Что еще могло случиться?

– Слушаю.

– Телевизор включи. Местный новостной канал. Быстро, – отрывисто и очень зло бросил в трубку ректор.

Нащупав пульт, Карнаухов включил местное телевидение. На экране появилась толпа людей, машины экстренных служб и репортеров. Вдали было видно, как какого-то человека в костюме ведут в наручниках двое вооруженных людей в форме. И все это на фоне какого-то здания. Очень знакомого здания…

– … никаких комментариев официальные службы пока не дают. Однако, как нам стало известно из достоверных источников, вчера прошли массовые задержания в НГА. По подозрению в передаче и получении крупных взяток задержано не только множество преподавателей, но и ряд студентов этого ВУЗа. Слухи о так называемой студенческой ОПГ, контролировавшей процессы передачи на территории всего ВУЗа, пока не подтверждены, однако, если они подтвердятся, можно будет с уверенностью сказать, что современная система образования столкнулась с беспрецедентным случаем коррупции, положившим начало совершенно новой эпохе. Мы будем следить за развитием событий…

Карнаухов изумленно смотрел. В трубке злобно сопел Сергей Анатольевич. Поняв, что начальник ждет какого-то ответа, Алексей Станиславович поднес телефон к уху, продолжая тупо смотреть на экран, где туда-сюда сновали люди в форме…

– Сергей Анатольевич… – только и проговорил он, – я не понимаю. Что это значит?

– А то и значит! – бросил ректор, – мы проиграли.

В трубке послышались короткие гудки. Карнаухов в изумлении смотрел то на экран телевизора, то на сотовый телефон в своей руке. Он не понимал, что происходит. Он окончательно перестал понимать. Они проиграли. Они не могли больше контролировать ситуацию. Будучи не в силах даже просто ее понять. Наступала новая эпоха. И изменить было ничего нельзя…

***

Апрель 2015

Возле ночного клуба все еще толпились зеваки, которых оттесняли патрульные из двух вызванных на место экипажей. Уже светало, но народ никак не хотел расходиться, кого-то допрашивали, кого-то просто грызло любопытство. Прибывший на место следователь Майоров подошел к машине «скорой помощи», в которой лежало тело, накрытое простыней. Оперативники, стоявшие там же, повернулись к нему.

– Ну? – Майоров приподнял брови.

– Больше всего похоже на передоз, это вскоре установят, – один из оперативников пожал плечами, – обнаружил официант из клуба, в «випке». Уже мертвого… – мрачно добавил он, – по ходу, парень смешал немереное количества алкоголя с наркотой, вот результат. На месте нашли кучу бутылок с крепким спиртным и какие-то таблетки, отправили на экспертизу, хотя и так все ясно…

Оперативник тяжело вздохнул. Майоров покосился на открытую дверь «скорой помощи».

– Личность установили?

– Там нечего устанавливать, – оперативник сдернул простыню, открывая мертвенно-бледное лицо погибшего ночью паренька, – это сын местного предпринимателя Кротова. Зовут Роман. Пришел вечером в клуб, обдолбался и помер от передозировки, – сотрудник покачал головой, – проблем теперь будет…

Следователь посмотрел в широко открытые и абсолютно мертвые глаза лежавшего на каталке Романа Кротова. Совсем молодой. Прилично одетый, явно из богатой семьи, впрочем, фамилия была в городе довольно известной. Нет, его никто не убивал. И не суицид. Обычный передоз…

– Понятно, – он мрачно кивнул сотрудникам, – ладно, увозите. Отца вызовите, он должен опознать тело… ох, золотая молодежь! – с горечью произнес следователь, – и чего не хватало?

Оперативник вновь пожал плечами и накрыл тело погибшего сегодня от передозировки Кротова простыней. Он давно уже потерял вкус жизни. Всех его друзей и преподавателей задержали. И виноват был он. Он не хотел сводить счеты с жизнью, лишь пытался забыться в алкогольной и наркотической эйфории. Правда, ничего этого прибывшие на место сотрудники уже не узнают…

***

За все это время с Петровским никто больше не заговорил. Хотя и подозрений окружающих это не вызвало. Занятий больше не было, госэкзамен на юрфаке отменили, не объясняя причин, вызвав безудержную радость студентов. О Фокине никто не вспоминал. В преподавательской среде запустили благозвучную легенду, а студенты не слишком любили Виктора Георгиевича, чтобы придать значение тому, что он пропал. Не было больше и самой «сети». Как будто никогда и не существовало. Было только наследие. Страшное наследие, которое банда оставила после себя…

Петровский периодически приходил в НГПУ. Так, прогуляться по старым местам, вспомнить то, что было. И чего уже не вернуть…

Здесь было мало знакомого народа. Все, в основном, писали дипломы дома. Пару раз он ловил злобные взгляды руководства ВУЗа. Тех, кто знал правду. Пару раз он даже видел своих. Правда, они предпочитали его не замечать. Не звонил Костомаров, не звонил Соболев. Интересно, был ли он в курсе? Проболтался ли кто-нибудь? Впрочем, неважно. Он остался один. Что ж, он и это выдержит. Ведь он сильнее их. Он ведь всегда поступал правильно…

Петровский меланхолично курил прямо в туалете корпуса, глядя в полуоткрытое окно. Город, наконец, дождался потепления. Снег стаял почти везде, на смену холодам пришла апрельская слякоть.

Петровский бросил взгляд туда, где располагалась курилка. Вернее, располагалась раньше, теперь-то курение на территории было запрещено официально…

«– А я Дмитрий. Дмитрий Фролов!»

«– Эй, Асхат! Пошли с нами по пиву!»

Петровский усмехнулся и покачал головой, выпуская дым в окно. Ему было все равно, зайдет сейчас сюда хоть декан, хоть сам ректор. Они уже ничего не смогут ему сделать. Все, что могло, уже с ним произошло…

«– Мы едины! Волчары мои! Стая!»

«– Я всегда любил тебя, ясно? И всегда пытался понять!»

Петровский облокотился на стену и теперь пускал дым прямо в помещение. Воспоминания никак не желали уходить прочь, хотя он и пытался их прогнать.

«– Костик, ну какая еще банда? Послушай умного совета! – Да ладно тебе, никакая это не банда»

«– Славка, ты же друг мне! Это все ради вас!»

«– Ты мать мою убил! Ты всех убил!»

«– Все совершают ошибки. Разница в том, что мои, в основном, выбиты на могильных камнях…».

В этот момент в туалет кто-то вошел. Петровский поднял глаза, но сигарету так и не выбросил. Да хоть кто. Плевать…

К своему удивлению он увидел Фролова. Дмитрий остановился и тоже уставился на бывшего друга удивленными глазами. Он не знал, что делать, столкнувшись с ним лицом к лицу…

– Да иди, пописай! – Петровский горько ухмыльнулся и вдохнул дым, – представь, что меня здесь нет. Вы же так теперь делаете…

Он нарочито отвернулся к окну. Но Дмитрий остался на своем месте, продолжая смотреть на Петровского полными тоски глазами. Петровский видел это, но никак не реагировал. Плевать, хочет, пусть смотрит…

– А ты считаешь, правильно поступил? – наконец, очень тихо спросил Дмитрий, решившись, – ты хоть представляешь, во что нас втянул?! И что, ждал, что после всего мы пожмем тебе руку? Мы же не дикари… – на глаза Фролова навернулись слезы.

– А я, значит, дикарь?! – Петровский, наконец, повернулся к нему, – слушай, тебе чего надо? Ты поссать или мораль мне читать пришел? Если второе, то иди ты на х…р! Все, мы разбежались, вы сами решили! Разбежались окончательно. Больше нет не только «сети». Но и вообще нас. Конец истории…

Петровский запустил окурок в окно и просто сполз вдоль стены прямо на холодный кафель. Фролов смотрел на него со смесью жалости, обиды и страха. Нет, были вещи, которые он был не в силах понять. И сейчас, как ни старался, даже зная, что тогда произошло, он не находил Петровскому оправданий. И не знал, как жить дальше после всего, что было…

– Мне жаль, что все так закончилось, – негромко произнес он, – но и ты тоже виноват…

– Фролов, вали а! – Петровский разозлился окончательно, – ты уши свободные нашел, я не пойму? Я тебе сказал: все! Вы считаете меня врагом, считаете, что я вас использовал, ваше право. А мое право отныне считать вас посторонними людьми. Еще вопросы? – он с презрением взглянул на Фролова.

– Посторонними, – Дмитрий горько усмехнулся и посмотрел в окно, – да нет, Костя, мы теперь повязаны кровью. И до конца жизни… – его голос дрогнул, – и назад пути нет…

– А его никогда нет, – бросил Петровский и закурил еще одну сигарету, – давно пора было это понять. И сейчас не будет, не надо мне тут плакаться и искать компромиссы. Не будет вам никаких компромиссов. А мне они вообще не нужны. И вы все не нужны…

Он снова демонстративно отвернулся от Дмитрия. Фролов лишь покачал головой.

– Не бывает так, чтобы человек был всегда один. Чтобы ничего не чувствовал. Я знаю, что тебе больно…

– Фролов, ты МРТ?! – Петровский сверкнул глазами, – откуда тебе, на хрен знать, что я чувствую! Иди со своим сочувствием к кому-то, у кого эти чувства есть вместе с тем, что вы, клоуны, зовете душой! У меня нет ни того, ни другого! – он ткнул в сторону Фролова тлеющей сигаретой и вновь отвернулся.

Дмитрий покачал головой и очень грустно улыбнулся, почти сквозь слезы, которые опять подступили при одном взгляде на сидевшего на полу Петровского.

– Тебя не изменить, потому что ты сам не хочешь, – очень тихо сказал он, – думаешь, ты сильнее других, потому что давишь в себе человечность? Травишь жалость, любовь, желание прощать… нет, – он покачал головой и печально уставился в окно.

– Фролов, ты сам правильно сказал: не хочу! – с надрывом произнес Петровский, закрыв лицо рукой, – а если не хочу, что ты мне навязываешь? Я имею право на свободу выбора, согласен? Если согласен, прошу тебя, Дима: уйди! – он посмотрел на бывшего приятеля глазами затравленного зверя. Фролов тоже смотрел в глаза. С жалостью и отчаянием от того, что помочь здесь уже ничем нельзя…

Перед тем как уйти, Фролов все же обернулся и опять посмотрел на Петровского, который все также сидел на холодном и грязном полу, меланхолично куря сигарету…

– Скажи честно: промазал тогда? – негромко спросил он, собравшись с духом, – или все-таки пожалел отца?

Петровский медленно поднял на него глаза. Дмитрий стоял в дверном проеме и, не моргая, смотрел на него. Пару секунд продолжалась эта игра в «гляделки». Затем Петровский ухмыльнулся и выдохнул дым.

– Что, Кротов что-то нарыл и рассказывает про меня гадости новым друзьям? – осведомился он, стараясь придать голосу как можно больше презрения.

– Кротов мертв, – коротко ответил Фролов, опустив глаза, – скончался от передозировки четыре дня назад…

Петровский посмотрел на Дмитрия. По взгляду Фролов понял, что он не знал.

– Не, я не причем! – Петровский истерично расхохотался, даже не зная, что еще сказать в такой ситуации.

– Да все мы причем, – Дмитрий покачал головой, – столько людей полегло, господи… – он схватился за голову, едва не расплакавшись опять, – мы же и впрямь гребаная банда!..

– Дошло? – Петровский посмотрел на него с нескрываемым злорадством, – а что, если бы все понял сразу, было бы иначе? Или считал, что останемся чистыми? Выйдем сухими? Все имеет свою цену, Дима! – Петровский оскалился, – а вы только ныть и обвинять и можете. Я думал, вы другие. А вы такие же, как все…

– Я не собираюсь тебя обвинять, – выдохнул Дмитрий, борясь с приступами тошноты, – мы все виноваты. Мы принимали решения, каждый из нас. И даже не поинтересовались твоим прошлым перед тем, как встревать во все это. Вся эта кровь на всех нас…

– Ужас какой… – Петровский скривился в абсолютно ненормальной гримасе, – сделку с дьяволом заключили… а дьявол – стало быть, я! – он вновь зашелся хохотом. Фролов лишь покачал головой, глядя на бьющегося в истерике Петровского.

– Ты все-таки не ответил, – негромко напомнил он.

– А тебе-то зачем? – Петровский фыркнул и выбросил в окно очередную сигарету, – все пытаешься найти во мне что-то, что принято называть «человеческим»?

– Нет, – Фролов с грустью посмотрел ему в глаза, – делаю, что и обычно. Пытаюсь тебя понять…

– Все равно не сможешь, – на этот раз Петровский не истерил и не издевался, он был серьезен, – но, если так уж зудит, попробую кое-что объяснить, все равно уже все пронюхал, хуже не будет. Садись рядом! – он указал глазами на пол рядом с собой.

Пару секунд поколебавшись, Фролов вернулся внутрь, а потом, наплевав на все правила гигиены, медленно опустился на пол рядом с Петровским. Тот даже не смотрел на него. Дмитрий тоже молчал.

– Руки дрожат, – негромко произнес Петровский, глядя в потолок, – каждый раз, когда… и Постовалова когда, тоже дрожали, – он горько усмехнулся и покачал головой, – как мне дать однозначный ответ на твой вопрос? – он посмотрел на сидевшего рядом Фролова, – я шел убивать, это да. А руки дрожали… – Петровский вздохнул, – хрен его знает, от страха, от злости или от того, что было хоть немного его жаль… а может, все сразу, а? Ты мне скажи, Фролов! – предложил он, криво усмехнувшись.

– Я не знаю, – дрожащим голосом ответил Дмитрий, – я никого никогда не убивал. И не хочу…

– А может, и я не хотел, – Петровский равнодушно пожал плечами, – но тогда это казалось правильным. Тем не менее, мой отец жив, как ты уже, наверняка, знаешь. После всего, что сделал. Жив и я. А моя мать – нет. И Постовалов тоже… – Петровский покачал головой, – они же никому ничего плохого не сделали. Просто мешали не тем людям. Что, Дима, все еще веришь в справедливость и человечность после того, что знаешь?

– Костик, ну это же дико! – воскликнул Фролов, закрыв лицо руками, – нет, я даже тебя, может, мог бы понять… но родного человека! Как?

– Родня. Семья. Дружба. Любовь, – произнес Петровский, делая большие паузы между словами, – такие же условности, забываемые людьми, когда помнить все эти ими же выдуманные нормы невыгодно… – он посмотрел на Дмитрия, – просто это не принято признавать. Ну, сам посуди: даже последний лох никогда не признается даже наедине с собой, что он лох. Ведь это страшно признавать. То же и со всем остальным. Люди склонны делать то, что хотят. И в гробу они видали эту несуществующую мораль и нравственность…

Повисла тишина. Дмитрий не находил слов. Он не был к этому готов. Петровский был прав: даже если это правда, он не был готов признать и принять такую правду…

– А может, просто белка! – неожиданно произнес Петровский, – знаешь, он ведь и сам был не дурак пустить «белый» в нос… башку оторвало от кокоса, он и… – Петровский сделал жест рукой по воздуху и опустил голову вновь, – да какая разница. Я уже говорил: всем плевать на причину. Главное: что сделано. А что сделано, Дима, ты, увы, теперь знаешь. Только не надо теперь меня жалеть. Я не просил. Не все, Фролов, хотят, чтобы их жалели, понимали и даже любили… я вообще в эту х…ю не верю. Меня, вероятно, любила только одна мама. Но ее нет…

Петровский замолчал. Дмитрий, несмотря на просьбу не жалеть, смотрел с нескрываемой жалостью. Теперь он понимал: перед ним просто больной, поломанный человек, которому не помочь, как бы того не хотелось. Потому что он сам не хочет, чтобы ему помогали…

– Где он? – зачем-то спросил Фролов, – ну, твой отец?

– А мне почем знать? – Петровский скривился, как от зубной боли, – мы больше не виделись с того дня. Ну, хата, бабки, место в ВУЗе, это все от него, ты, наверное, догадался, – он посмотрел на Фролова, – если честно, думал, он и меня грохнет, эта с…а же и меня ненавидела! – в глазах Петровского появилась горькая и отчаянная злоба, – может, откупиться решил, может, еще что… хотя ему ли не знать, что прощение – такой же миф, как любовь… – Петровский сплюнул на пол, – не знаю. Факт в том, что он, сам того не желая, сделал мне величайший подарок. Такой, который не смог бы сделать даже тот, кто любит. А тот, кому плевать, выходит, может. Такое вот хреновое чувство юмора у жизни, Дима! – Петровский совсем невесело рассмеялся и похлопал Дмитрия по плечу.

– Боюсь, опять не понимаю тебя, Костя, – проговорил Фролов, глядя перед собой, – что за подарок?

– Он сделал меня тем, кем я стал, – спокойно ответил Петровский, – если бы не все то дерьмо, что натворил мой обожаемый папаша, никогда бы мне не быть таким. Ненависть и террор ломают, либо рождают колоссальную силу, – он посмотрел Фролову в глаза, – мощный мотиватор, если в тебе есть стержень. Знаешь, я как-то смотрел фильм по телику. Короткий, вполне проходной, но для меня, – Петровский ткнул себя пальцем в грудь, – это вещь с большим смыслом. Потому что мне близка эта тема. Завязка тривиальная: у девицы ломается тачка на дороге посреди леса, куда она едет, откуда и зачем, пока неясно. Можно предполагать, что к мужу, там в воспоминаниях показывают их знакомство и совместные веселые посиделки, – Петровский ухмыльнулся, – разумеется, она немедленно становится жертвой маньяка, который притаскивает ее в свое логово, где пытает и убивает всяких там людей…

Петровский замолчал, выжидающе глядя на Фролова.

– И? – не понял тот, – причем здесь какое-то дурацкое кино про тупую девку и маньяка?

– Да нет, Фролов! – Петровский расплылся в усмешке, – она совсем не тупая. Спустя некоторое время девка сбегает, маньяк, естественно, за ней по пятам. И вот тут… – глаза Петровского сверкнули, – он сам превращается в жертву, потому что девочка совсем непроста… она так дает ему прикурить, что жалеть начинаешь уже маньяка, а знаешь, в чем дело? Ее муж – садист и психопат, даже страшнее того типа, что преследовал ее в лесу. Он ей дома устроил что-то вроде лагеря выживания: пытал, избивал, подвергал немыслимому насилию, – Петровский покачал головой, – никакой жалости. Никакой любви. И все это под гребаным благовидным предлогом, он хотел научить ее быть сильной, как же… он тупо получал удовольствие от страданий, он сам – чертов маньяк… – Петровский сделал глубокий вдох и продолжал: – короче, в конечном счете девка поняла, что сострадания она не дождется. Что единственный выход для нее – реально научиться. Стать сильнее, чем муж-садист. Она стала, – глаза Петровского сверкнули, – и выжила, потому что смогла стать сильной и признать правду: никто не пожалеет и не спасет…

На несколько секунд повисла тишина.

– И чем закончилось? – спросил Фролов. Почему-то ему стало интересно, тем более, он начал понимать, куда клонит Петровский.

– Девица прикончила маньяка, – ответил тот, – сумасшедшего старика, жившего в его хибаре, тоже, до кучи. А зачем ему было жить? – Петровский равнодушно пожал плечами, – в багажнике ее тачки был труп любимого мужа-отморозка. По ходу, везла закопать подальше, после того, как прикончила, когда тот прошляпил момент, когда супруга стала сильнее и хитрее его. Видишь? – Петровский во все глаза смотрел на Фролова, – если бы этот ублюдок не творил с девчонкой такое, никогда бы ей не пережить эту встречу в лесу. То же и с моим отцом, – он тяжело вздохнул и посмотрел куда-то в стену, – ирония в том, что ненавидя меня, желая мне только зла, этот человек в итоге сделал такое добро, которое не смог бы сделать мне никто из тех, кто когда-то любил. Он показал мне правду. И теперь я сильнее. Меня ничто не способно выбить из колеи, потому что я знаю, что границ нет. Я что угодно переживу…

Петровский замолчал. Некоторое время Дмитрий смотрел на него, а потом медленно поднялся на ноги. Теперь действительно нечего было добавить. Он сделал свой выбор. Оставалось просто уйти…

В дверях Фролов все же обернулся и сказал:

– Только ты одно забываешь, Костик. Если бы муж этой девицы так с ней не обращался, она бы вообще не оказалась в том лесу…

Петровский поднял на него глаза. Фролов закусил губу и несколько раз кивнул.

– И еще. А ты так уверен, что тебя, вот именно тебя, он ненавидел? Ведь почему-то ты до сих пор жив…

Петровский не ответил ему. Он и не ждал ответа. Просто развернулся и вышел прочь. Он просто понял одну вещь: нельзя насильно переубедить человека. Можно лишь дать ему почву для размышлений. А дальше каждый решает для себя, кем он хочет быть…

***

Холода накрыли Нобельск, как всегда, внезапно. Едва жители привыкли к наступившей, казалось бы, весне и обрели надежду на теплый апрель, ударили минусовые температуры. Поднявшийся снежный буран вновь окрасил окрестности в белый цвет. На той неделе опять обещали потепление, что грозило слякотью и противными мелкими дождями.

Начальник службы безопасности Ковалев вышел за ворота и закурил, глядя на покрытые снегом соседние дома. Настроение было – хуже не придумаешь. После смерти сына шеф пил уже третью неделю, почти потерял человеческий облик, ни с кем не соглашался разговаривать, дела летели в трубу. Худо-бедно удавалось поддерживать бизнес наплаву, однако полный крах при таком же развитии событий был лишь вопросом времени. И вывести начальника из этого состояния не мог даже он…

У ворот дежурил Денисов – один из его подчиненных. Шеф никого не принимал, на телефонные звонки тоже отвечал Ковалев, благо, сотовый телефон начальник отдал практически без сопротивления.

– Черт знает что… – произнес Ковалев, выдохнув дым. Порыв ветра едва не выбил сигарету из пальцев.

В этот момент к забору приблизился какой-то человек, бредший все это время по другой стороне улицы и что-то высматривавший. Несмотря на холод, на нем не было головного убора, пальто тоже было распахнуто поверх рубашки. Приглядевшись, Ковалев понял, что визитер был совсем молодым. Тем временем тот какой-то странной, нетвердой походкой приблизился. Денисов удивленно поднял брови и вышел наперерез, подняв руку.

– Заблудился?

Паренек поднял голову и отсутствующим взглядом осмотрел забор.

– Да нет, – невнятно ответил он, – я по адресу. Мне надо к Юрию Кротову…

– Да ну? – фыркнул Денисов, – а мне к директору ООН. Вали, давай, не приемный день!

Парень посмотрел на Денисова мутным взглядом. Только сейчас Ковалев понял: визитер безобразно пьян, практически так же, как сам шеф.

– Дружище! – произнес тем временем парень, – ты сообщи шефу, что к нему пришли! Мне очень надо!

– Слушай, иди, проспись, не до тебя шефу! – рыкнул Денисов, оттолкнув незваного гостя.

– Слушай, ты совсем м…к?! – осведомился тот, вновь пытаясь продвинуться вперед.

Ковалев покачал головой и подошел к месту событий.

– Серег… – произнес Денисов, растерянно указывая на визитера, – я без понятия, что за клоун! Бухой, по ходу, вдребезги. Одет, вроде, прилично… – он бросил на парня оценивающий взгляд.

– Ладно, свободен! – Ковалев кивнул и подошел к пьяному парню. Тот поднял на начальника службы безопасности абсолютно стеклянные глаза.

– Мальчик, тебе кого? – осведомился Ковалев.

– Да сами вы тут все мальчики… – нечленораздельно проговорил визитер, – у Кротова на побегушках! – на этих словах он сплюнул на землю.

– Серег, я ему сейчас рожу разобью!.. – начал Денисов.

– Денисов! – рявкнул Ковалев, – свободен!

Денисов обиженно пожал плечами и демонстративно отошел, оставив шефа наедине с подростком. Ковалев посмотрел на нетвердо стоявшего на ногах парня.

– Ну я ж вам объясняю! – начал тот, – я к Юрию Кротову! Он же здесь живет? – он указал на дом за забором и едва не упал при этом, настолько сильно визитер был пьян.

– Даже если так, – негромко сказал Ковалев, – тебе он зачем?

Парень пару секунд смотрел на Ковалева. А затем криво и как-то странно ухмыльнулся.

– А я сына его убил!..

– Чего?!

Ковалев поменялся в лице. Он резко схватил паренька за ворот пальто и силой оттащил в сторону, чтобы Денисов не слышал разговор. Затем гневно уставился на него и зашипел:

– Ты что несешь?! Кто ты, на хрен, такой?!

– Костик я, Петровский! – промычал парень, продолжая ухмыляться. Ковалев посмотрел на него и понял: ухмылка лживая. Истеричная, на грани отчаяния…

– Слышишь, друг, на себя не много берешь?! – Ковалев вновь схватил Петровского и притянул к себе, – ты что, барыга?! – глаза Ковалева недобро сузились.

– Барыга? А, нет! – на секунду визитер задумался, а потом махнул рукой, – да не, служивый, я ему наркоту в нос не запихивал! – парень осекся и внезапно, к крайнему удивлению Ковалева, всхлипнул, – только все равно из-за меня это, понял? – он посмотрел на Ковалева красными глазами, – подгадил я ему крупно. Я его до этого довел, ясно? А остальное я отцу его расскажу. Ты, служивый, к нему меня проведи, лады? А я тебе…

Парень полез в карман, пытаясь что-то нащупать. Ковалев осмотрелся. А затем еще сильнее схватил гостя и встряхнул, отвесив ощутимую оплеуху. Тот лишь ухмыльнулся в ответ.

– Слушай меня, придурок! – заговорил Ковалев злым голосом, – ты белку словил или тебе жить надоело?!..

– Надоело! – парень перебил, – надоело, служивый! – он повысил голос, – не жизнь, а сплошное б…о, прикинь!

Гость фамильярно похлопал вдвое старшего Ковалева по плечу и опять истерично расхохотался.

– А ты что, до хрена за жизнь знаешь? – негромко осведомился Ковалев, продолжая крепко держать того за плечо.

– Да уж побольше твоего! – представившийся Костиком Петровским парень презрительно усмехнулся и сплюнул в сторону.

– Побольше моего? – Ковалев еще крепче схватил его, – а молоко не рано обсохло? – он смотрел Петровскому в глаза, – салабон ты еще, и на себя много берешь! Я на Кавказе на такое насмотрелся, тебе, сопляку, не снилось! – тихо и очень зло произнес он, – жизнь он знает, клоун! – Ковалев оскалился, – ты вообще соображаешь, куда пришел? И что с тобой будет? Нет? А я соображаю! – он толкнул парня в плечо, – пшел вон отсюда! Проспись! И лишнего на себя не бери, зеленый еще! Ну!!!

Петровский пошатнулся и посмотрел на Ковалева мутным взглядом.

– Ничего ты не знаешь, служивый! – произнес он, покачиваясь из сторону в сторону. Нащупав в кармане сигареты, гость с третьей попытки закурил, нарочито пуская дым Ковалеву в лицо. Тот лишь стоял и смотрел на пьяного визитера.

– Ты, зато, до хрена знаешь, – проговорил Ковалев, – я сказал: пошел вон, пока силой не выкинул!

– Значит, не пустишь? – парень покачнулся и бросил сигарету Ковалеву под ноги. Тот опять никак не отреагировал.

– Проспись иди, придурок. И подумай, что вытворяешь…