Текст книги "Сеть Петровского. Часть 2"

***

Петровский, пошатываясь, брел вдоль коттеджного массива. К Кротову его так и не пустили. Ну и черт с ними, не в последний раз. Ему неимоверно хотелось поговорить с отцом Романа. Сказать ему все. Всю правду. Убьет ли он его после услышанного? Вероятно, вполне вероятно. Есть ли теперь разница? Никакой. Он прожил жизнь так, как хотел. Ни разу не кривил душой. И умрет с правдой на устах. Гадкой, страшной правдой, которую все эти слабые духом люди никак не хотят признавать. Терять-то уже точно нечего. Что они вообще могут ему сделать? Убить? Очень страшно, всего-то покинуть этот мерзкий мир, населенный этими мерзкими созданиями, гордо именуемыми людьми…

В этот момент его обогнала и подрезала какая-то знакомая машина. Петровский инстинктивно остановился, глядя на водителя, выскочившего из-за руля. Костомаров. Он-то что тут забыл?

– Ваня… – промычал Петровский, глядя на приближавшегося друга стеклянным взглядом. Разъяренному выражению лица Костомарова он не придал никакого значения. Или просто не заметил, находясь в состоянии сильнейшей алкогольной фуги…

Удар по лицу был такой силы, что Петровский, даже будучи трезвым, потерял бы равновесие. А в этом состоянии он просто рухнул в снег, как подкошенный. Во рту моментально почувствовался солоноватый вкус крови. Петровский поднял глаза на разъяренного Ивана и расхохотался в голос, вытирая кровь…

– Ах ты сволочь! – Костомаров размахнулся и ударил Петровского ногой по спине. Тот даже не пытался сопротивляться, лишь продолжал хохотать, слегка сбив дыхание от удара…

– Встать! – Костомаров смотрел на друга перекошенным от злости лицом, – встать, я сказал!!!

Петровский, продолжая истерично хихикать, с трудом поднялся на ноги и ухватился за ручку двери автомобиля. Костомаров подхватил его, с отвращением глядя на пьяного Петровского.

– В какое же дерьмо ты превратился…

Открыв дверь, Иван буквально швырнул полуживого Петровского в салон. Тот не сопротивлялся. Дверь с силой захлопнулась. Петровский спокойно, пытаясь сфокусировать взгляд, смотрел, как Костомаров обходит машину и садится на место водителя. Вновь сильно хлопнула дверь. Иван вцепился в руль так, что костяшки пальцев побелели. На его лице играли желваки. Таким злым Петровский не видел друга, наверное, еще никогда…

– Что, урод, с собой покончить решил? – произнес Иван, тяжело и часто дыша, глядя перед собой, – и опять чужими руками, даже на это самому духу не хватает! Поганый трус…

– Правду сказать решил, – произнес Петровский заплетающимся языком, – только правда, Ванька, она, как обычно… никому не нужна! – он рассмеялся сквозь подступившие слезы и ударил Костомарова в плечо.

На этот раз друг ограничился затрещиной, однако она опять была такой сильной, что Петровский едва не впечатался головой в стекло.

– Правдоруб х…в! – проговорил Костомаров, стиснув зубы, – господи, какой же ты идиот…

Иван схватился за голову и бессильно облокотился на руль. Только сейчас Петровский заметил, что друга колотила мелкая дрожь.

– Ты как меня нашел? – с трудом выговорил он.

– А тебе не один х…р?! – грубо оборвал Костомаров, – знаешь, Костя, пошел бы ты с такими темами! Тебя жизнь ничему не учит, ты все гнешь, гнешь, гнешь свою линию! – он сжал кулаки, – хренов идиот. Думаешь, знаешь много? Ни хрена ты не знаешь…

Иван откинулся головой на сиденье. Петровский посмотрел назад и только сейчас заметил, что сзади лежали перчатки и охотничий карабин. И что-то подсказывало, что оружие было заряжено…

– Это что? – Петровский указал взглядом. Костомаров, наконец, повернулся к нему и посмотрел в глаза.

– Карабин «Сайга», – проговорил он сквозь зубы.

– Зачем? – голос Петровского дрогнул, а вопрос прозвучал как-то совсем по-детски.

На несколько секунд повисла тишина. Петровский посмотрел на мертвенно-бледного Ивана, который сейчас усиленно глядел перед собой. Он понял…

– Если бы тебе, идиоту, удалось сделать то, чего добивался, – начал Костомаров тоже дрожащим голосом, – если бы все пошло по худшему сценарию…

Иван сглотнул и сделал глубокий вдох. Петровский смотрел на друга во все глаза, стараясь только сдержать эмоции, которые он всегда в себе давил…

– Валить в доме тебя никто бы не стал… – с трудом проговорил Костомаров, собрав все оставшиеся силы в кулак, – увезли бы в ближайший лесок… – он судорожно хватал ртом воздух, – целую армию никто бы не отправил, много чести для одного пьяного дебила… так, пара человек, да, может, папашка, тоже, явно бухой в слюни, – Костомаров посмотрел перед собой и вновь сглотнул подступивший к горлу ком, – у охраны пистолеты, пока достанешь, пока прицелишься… – внезапно, к удивлению Петровского, Костомаров впервые за годы знакомства всхлипнул, – короче, если из засады, то двоих убрать не очень сложно… а дальше, как повезет…

Иван замолчал, продолжая смотреть перед собой. Петровский не отводил глаз, все еще не веря…

– Почему? – только и произнес он хриплым голосом.

– Потому что друг, Костя, это не тот, с кем водочку попить приятно, – глухо отозвался Костомаров, – и даже не тот, кто, вроде как, родственная душа… – Иван опять сделал лихорадочный вдох, – друг, Костя, это тот, кто всегда за тебя, понял? Даже… даже если ты по уши в дерьме… даже если ты сам стал дерьмом… – голос Ивана дрогнул, – друг должен быть готов запачкаться. Только тогда это настоящий друг…

Костомаров замолчал. Петровский посмотрел на него. Затем на заряженный карабин, лежавший на заднем сиденье, который тот был готов, не задумываясь, пустить в ход ради него. Впрочем, как и всегда…

К горлу подступил ком. Перед глазами все поплыло. Нельзя. Эмоции нужно было давить…

Бесполезно. Петровского заколотило. Слезы из глаз брызнули ручьем, а голова бессильно упала на грудь. Из груди вырывались судорожные, истеричные и отчаянные рыдания, которые он, как ни старался, не мог сдержать…

***

– Вы меня подставили! – Карнаухов ударил кулаком по столу, – вы что вообще вытворяете?! Какого черта происходит, товарищ майор или кто вы там есть?! Мы вообще о чем с вами договаривались?!

– Чего? – зрачки Бондаренко сузились, – а я с вами, товарищ преподаватель или кто вы там есть, о чем-то договаривался? – он смотрел на Алексея Станиславовича с плохо скрытой насмешкой.

– Но… – Карнаухов опешил, – вы… вы же обещали ликвидировать банду! Вы обещали закрыть Петровского! – выкрикнул он.

Бондаренко стал из-за стола и угрожающе навис над Карнауховым.

– Товарищ профессор или кто вы там есть! – начал он, – вы, по-моему, забыли, где находитесь! Я – офицер полиции, если что и обещать кому-то закрыть человека, если его вина не доказана, не в моей компетенции и уж точно не в моих правилах, вам все ясно? – он вновь недобро прищурился.

Пару секунд Карнаухов смотрел на офицера снизу вверх. А потом несколько раз презрительно кивнул.

– Понятно, – проректор скривил губы, – и сколько Петровский вам пообещал? Я смотрю, вам совсем плевать, с кого брать и за что, лишь бы получить побольше, – Алексей Станиславович покачал головой, – я-то думал, Сергей Анатольевич хоть немного пользуется вашим уважением… а вы вообще никого в грош не ставите. Плевали вы на закон, вас только деньги волнуют. Вот поэтому и живем вот так…

Бондаренко покосился на входную дверь. А затем неожиданно схватил Карнаухова за пиджак и резко притянул к себе.

– Слушай ты, моралист недоделанный! – майор говорил вполголоса, яростно, прямо Алексею Станиславовичу в ухо, – ты меня жизни учить пришел или работе? И вообще, у начальника своего поинтересовался, куда и с какими предъявами можешь приходить, а?! – он встряхнул вдвое менее крупного Карнаухова, – ты, по ходу, реально не врубаешься, куда зашел… сядь!

Он силой усадил Алексея Станиславовича на стул и больно вцепился проректору в плечо. Тот лишь смотрел на майора с бессильной злобой в глазах…

– А теперь послушай меня очень внимательно и запомни, как все было, – начал Бондаренко еще тише и с еще более явственной угрозой голосе, – Петровский выступал нашим «барабаном». Он обратился в органы УБЭП после того, как Виктор Георгиевич Фокин, пользуясь занимаемой должностью, стал вымогать деньги за госэкзамен у Петровского и ряда других студентов. В результате последующих оперативных мероприятий Фокин был взят с поличным. Вину свою Виктор Георгиевич признал, во всем сознался и раскаялся… – на этих словах майор ухмыльнулся так зло и двусмысленно, что по спине Карнаухова пробежал холодок, – по этой причине был осужден в порядке, предусмотренном в рамках особого делопроизводства. Думаю, не стоит объяснять бывшему декану юрфака…

Бондаренко вновь ухмыльнулся, правда, уже не так зло. Карнаухов сглотнул подступивший к горлу ком.

– После этого неприятного инцидента было принято решение взять на контроль ситуацию в крупных ВУЗах нашего города, – продолжал майор, отпустив, наконец, плечо Алексея Станиславовича и отступив на шаг назад, – и вот мы натыкаемся на любопытный случай в НГА! – Бондаренко расплылся в довольной улыбке, – ну, да ты и сам все видел в новостях, и как только журналисты опять обо всем пронюхали… – майор изобразил искреннее непонимание и вновь хохотнул, сам оценив свою же иронию.

– Но ведь это же… – робко начал Карнаухов, с опаской косясь на майора УБЭП.

– А ваш ВУЗ, представь себе, чист! – перебил тот, поднеся свое лицо почти вплотную, – ну, за исключением одного особо одаренного хапуги и крохобора, но в семье, сам знаешь, не без урода! – Бондаренко презрительно фыркнул, – только в случае с НГПУ по всем раскладам выходит, что он такой один. А вы все – чистенькие! – майор заговорил еще тише, – и банды никакой тоже больше нет! И никогда уже не будет! После того, что случилось в НГА, после того, как об этом узнали все… никому больше не захочется повторить за Петровским…

Несколько секунд Бондаренко молчал, глядя на Карнаухова. Затем цокнул языком.

– Что тебе еще не нравится? – глаза майора в который раз за время разговора загорелись недобрым огнем, – сети Петровского больше нет, так что, как бы то ни было, моя часть уговора выполнена. Чем ты еще недоволен, профессор или кто ты там есть? Мести хотел? Обидно, что тебя собственные студенты поимели? Так вы ж там сами раком встали и штаны спустили…

– Что же вы себе такое позволяете… – проговорил Алексей Станиславович почти с отчаянием.

– Я позволяю себе называть вещи своими именами! – отрезал Бондаренко, – я думаю, на этой ноте наш разговор можно считать завершенным. Надеюсь, ты понимаешь, что все было именно так, как я сказал. В твоих, да и не только интересах, чтобы никакая другая версия событий не звучала нигде, никогда и ни при каких обстоятельствах…

– Простите, вы мне сейчас угрожаете? – набравшись смелости, Карнаухов все же посмотрел Бондаренко в глаза.

– Я предостерегаю тебя, – поправил Бондаренко, – если не хочешь оказаться в центре огромного коррупционного скандала, лучше забудь, что все это вообще было. А если не хочешь подвергнуться еще более страшной угрозе… – на этих словах взгляд майора стал совсем нехорошим, – лучше держись подальше от Петровского и всего, что с ним связано. Я тебя не пугаю, просто дружеский совет. Свободен.

Несколько секунд Алексей Станиславович смотрел на майора Бондаренко. А затем быстро вышел за дверь.

– Как же вы все меня достали… достали учить жизни, навязывать, указывать, что делать… достали, скотины… чтоб вы все провалились…

***

В это утро Антон Алексеевич никого не ждал. Поэтому звонок в дверь стал неожиданностью. Что-то случилось на кафедре? Да нет, тогда бы просто позвонили. Кто мог прийти в его выходной? Хотя, может ошиблись дверью или это уже надоевшие всем «продажники», впаривавшие никому не нужные услуги и вещи…

Но, бросив взгляд в дверной глазок, Семенов был поражен до глубины души. Он ждал кого угодно, но только не… стоп, откуда у него вообще был этот адрес? И зачем он пришел? В последнее время в стенах ВУЗа ходили очень нехорошие слухи. Нехорошие даже в свете всего, что творилось последние лет пять. Зачем он здесь?

– Бред… – отругав самого себя за излишнее нагнетание обстановки, Семенов открыл входную дверь.

– Добрый день, Антон Алексеевич, не помешал? Я к вам.

Петровский спокойно смотрел на преподавателя, скрестив руки на груди. Повисла неловкая пауза.

– Ко мне? – за неимением лучшего, Антон Алексеевич переспросил. В ответ Петровский лишь молча кивнул, – Костя, до меня, как и до всех, доходили неприятные слухи. Как бы то ни было…

– Да нет, – Петровский впервые за все эти годы позволил себе перебить, – о таких вещах я бы с вами никогда не заговорил, уж вы точно не можете иметь к этой грязи никакого отношения. Я по другому делу. Мне помощь ваша нужна, – он посмотрел прямо в глаза, – помощь, как преподавателя. Больше мне обратиться не к кому.

– Моя, как преподавателя? – Семенов был слегка удивлен, – но… как именно я могу помочь, я не сосем понимаю…

– Ну, мне же надо как-то заканчивать юрфак, – Петровский все же улыбнулся, – а для этого я должен защитить диплом. Моим руководителем был Фокин, но он… – Петровский замялся, – в общем, вы сами знаете. Короче, мне нужен новый дипрук, – он вновь посмотрел на Антона Алексеевича в упор, – я бы хотел, чтобы им были только вы…

Семенов тоже посмотрел на Петровского и со вздохом покачал головой.

– Понимаешь, Константин… – начал он, – мне, конечно, приятно, что ты оказываешь мне такое доверие… не надо улыбаться, сейчас я говорю без иронии! Конечно, это очень плохо, что тебе приходится, грубо говоря, менять коней на переправе… – он опять покачал головой, – но и ты меня пойми. До защиты меньше двух месяцев, у меня четыре дипломника, прости, но меньше пятерки меня не устраивает, ты курсе, у меня принцип. За такой короткий срок…

– Я вас понимаю, – Петровский несколько раз кивнул.

– Не обижайся, Константин! – попросил Семенов.

– Никаких обид, – ответил Петровский, – просто… просто у меня уже есть немало наработок по диплому. Практика, аналитика… – он двусмысленно усмехнулся, – и тему я выбрал интересную. Если бы только вы могли взглянуть, кое-что подправить, может, изменили бы свое мнение, – он продемонстрировал флешку, которую только что достал из кармана и вновь взглянул преподавателю в глаза, – я прошу, уделите мне немного времени. Если откажетесь представлять меня на дипломе, я пойму. Но если сможете помочь… – глаза Петровского сверкнули, – мы с вами в кратчайшие сроки напишем отличную работу. Самую лучшую…

***

– Незаконно отсутствующим можете передать пламенный привет! – Карнаухов окинул аудиторию и всех собравшихся хмурым взглядом, – в общем так, господа без пяти минут выпускники! Ходить вокруг да около я не буду, тем более, до многих из вас, я уверен, уже дошли некоторые слухи… что ж, довожу на официальном уровне… государственный экзамен на юрфаке в этом году отменен…

В аудитории, даже несмотря на присутствие проректора, раздался торжественный свист и радостные выкрики.

– Успокоились! – прикрикнул Карнаухов, – здесь выпускники юрфака или стадо? Настоятельно рекомендую потратить это время с умом. Проведите его своими руководителями, доведите до ума дипломные работы, потому что теперь на защите точно не будет никаких поблажек. Я лично буду в составе выпускной комиссии. На этом все, можете быть свободны!

Вопреки обычной словоохотливости, Карнаухов был лаконичен. Студенты стали подниматься со своих мест и разбредаться кто куда. Бывший декан лишь молча наблюдал за этим…

***

Июнь 2015

Суета. Волнение. Набившиеся в соседней аудитории студенты, для которых все прочее сейчас было неважно и казалось, что сейчас – самый ответственный день в их жизни…

Кто-то лихорадочно читал и пытался собрать бумаги и мысли кучу. Кто-то топтался в коридоре, ожидая окончания очередной защиты и приглашения, почти как приговора. Страх на этом моменте в основном достигал такой критической отметки, что становилось уже все равно…

– К защите выпускной квалификационной работы приглашается… – секретарь на секунду замолчала и покосилась на собравшихся здесь членов комиссии, особенно, Алексея Станиславовича – своего бывшего начальника, – приглашается… – она глубоко вдохнула и выдала почти обреченно: – Петровский Константин Алексеевич. Тема дипломной работы… – опять секундная пауза, вызвавшая легкое недоумение среди приглашенных гостей, – «Экономические правонарушения и хищение средств в казенных бюджетных заведениях на примере дела НГА». Руководитель… – она обреченно посмотрела на Карнаухова, – Семенов, Антон Алексеевич, доцент, кандидат юридических наук…

Повисла тишина. Карнаухов лишь на секунду злобно покосился на Семенова, который сидел чуть сбоку, за соседним столом. Антон Алексеевич всегда присутствовал на защитах всех своих дипломников. Некоторые из членов комиссии, в том числе, назначенный ее главой Вересов Андрей Дмитриевич, работавший Нобельске мировым судьей, были не в курсе происходившего в этих стенах последние пять лет, поэтому искренне не понимали, чем вызвана неловкая пауза…

Тем временем защищающийся показался аудитории. Он окинул взглядом собравшихся, лишь на секунду встретившись глазами с Карнауховым, который спешно отел взгляд. Петровский едва заметно улыбнулся. Семенов лишь кивнул ему, опять, так, чтобы видел лишь он…

Неторопливо проследовав к кафедре, Петровский запустил на компьютере свою презентацию. Затем аккуратно расположил перед собой несколько листов, в которые собирался заглянуть лишь пару раз для приличия, вновь поднял глаза. Секунду он смотрел на них. И за секунду увидел все: Карнаухова, усиленно смотревшего куда угодно, только не на него, Семенова, которого ситуация теперь даже немного забавляла. Какая разница, что будет, каждый из участников этой истории дано все для себя решил. Точка уже была поставлена. Для каждого из них. Кто победил или проиграл – уже неважно. Да все они проиграли. Оставалось лишь красиво уйти…

– Уважаемые члены государственной аттестационной комиссии, – негромко, но отчетливо начал он, – тему моей работы вы все прекрасно слышали, думаю, мы не будем тратить ваше время на повторы, позвольте сразу перейти к делу…

***

Доклад Петровского был окончен. Он замолчал и принял удобную, но не слишком вальяжную позу, ожидая, как говорил Семенов «настоящей защиты, которая начинается после завершения доклада». И снова эта неловкая пауза…

– Уважаемые члены комиссии, прошу вас, вопросы, – сказал Вересов, прерывая молчание.

Вот только вопросов не последовало. Все продолжали молчать, надеясь, что инициативу перехватит кто-то другой. Никто не знал, как именно себя вести в этой ситуации. Ситуации, до которой они сами довели…

Семенов вновь незаметно улыбнулся и поднял глаза.

– Раз ни у кого из комиссии вопросов нет, начинать дипломному руководителю было бы как-то… некорректно, – начал он, – Андрей Дмитриевич, может быть вы? – предложил он, слегка покосившись на всех остальных.

Все замерли, ожидая продолжения. Петровский так и продолжал молча стоять у кафедры, спокойно глядя на комиссию и гостей…

– Что ж, – Вересов кивнул, – тогда действительно начну я, – он перевел взгляд на Петровского, – Константин Алексеевич, в своей работе, в частности, прикладном разделе, вы опираетесь на материалы реального уголовного дела, причем недавнего. Не расскажете комиссии, откуда у вас такие материалы?

Петровский посмотрел Вересову прямо в глаза. Тот выражения взгляда не понял и лишь слегка повел бровью, ожидая ответа на свой вопрос.

– Ничего противозаконного, по крайней мере, – спокойно проговорил Петровский, все еще косясь на Алексея Станиславовича, – большая часть дел уже закрыта, по многим завершились судебные процессы, ведь растягивать такое… – он против воли ухмыльнулся и взглянул на Карнаухова почти в упор, нарушив собственный принцип: не прерывать зрительный контакт с собеседником, которым на данный момент являлся Вересов, – что касается нахождения у меня этой информации… – он опять усмехнулся, – ну да, я нарыл ее не в интернете. Подробности… – на секунду Петровский замолчал, – но Андрей Дмитриевич, ведь хороший специалист нашей профессии должен сохранять конфиденциальность источников, не так ли? Это же залог. Разе не этому нас должны по-настоящему учить? – он с интересом и вызовом смотрел на Вересова. Вновь повисла тишина. Все, затаили дыхание, ждали продолжения диалога…

– Что ж, считаю это достойным ответом, – Вересов кивнул, – хватка, Константин Алексеевич, чувствуется…

Даже сейчас, на расстоянии, Петровский явственно услышал, как Карнаухов скрипнул зубами.

– Константин Алексеевич, в вашем докладе это не прозвучало, уверен, вы знаете, но все же. От чего зависит наказание за получение взятки должностным лицом? – негромко спросил Вересов.

– Факторов немало, – Петровский пожал плечами, – основное – это, конечно же, размер получаемой взятки и то, за что она собственно была дана. Правда, второе учитывается, скорее, в неформальном порядке…

– Хорошо, – Вересов удовлетворенно кивнул, – хорошо, Константин Алексеевич. Больше вопросов у меня нет. Предоставляю это право остальным членам комиссии…

Петровский знал, что будет. Вновь повисла тишина. Никто не решался вступить в диалог. Вересов удивленно поглядывал то на одного члена комиссии, то на другого. Но все предпочитали отмалчиваться…

– Андрей Дмитриевич, позвольте, тогда все же я! – Антон Алексеевич прокашлялся и взглянул на Вересова.

– Пожалуйста, раз никто другой не хочет, – тот пожал плечами и кивнул. Семенов посмотрел на Петровского, который, как и полагалось, никаких эмоций по поводу происходящего не выказывал.

– Константин Алексеевич, – начал тот, – мой вопрос не из прикладной области, но все же я считаю его не менее важным, ведь чтобы лечить болезнь, недостаточно, по моему мнению, уничтожать лишь симптомы, – он выдержал небольшую паузу, – Константин Алексеевич, по вашему мнению, что вообще толкает людей на подобные правонарушения? И, собственно, как с этим можно бороться?

Петровский посмотрел Семенову прямо в глаза и выдержал небольшую паузу. Все буквально затаили дыхание. Провокационность вопроса для каждого из присутствующих осознавали все до одного…

Карнаухов в который раз недобро посмотрел на Антона Алексеевича. Впрочем, тому тоже было уже все равно. Свое решение принял и он. Его так никто и никогда не смог запугать. И тем более, не сможет теперь…

Петровский во все глаза смотрел на Семенова. Он хорошо знал ответ на этот вопрос. Для себя он ответил на него уже давно, задолго до того, как Антон Алексеевич, один из немногих, кто под этот «верный ответ» не попадал, его задал. Он не надеялся сейчас что-то доказать. Но и менять своего мнения не собирался.

– Потому что люди всегда остаются людьми, – начал Петровский, – самыми жестокими, корыстными, эгоистичными и жадными существами в мире. Существами, которые просто не умеют быть счастливыми. Которым всегда будет мало, всегда будет чего-то не хватать, – он окинул взглядом аудиторию и напряженно молчавшую комиссию и гостей, – так мы устроены. Мы не можем довольствоваться тем, что есть. Практически нитко из нас, – он сжал кулаки, – и дело здесь не в мелких зарплатах или чем-то еще. Дай хоть миллион в месяц… – Петровский скривился, – это не поможет. Все равно будет мало. Закон возвышения потребностей. И пока есть возможность урвать кусок, найдется целая куча желающих. Что может спасти? – он вновь обращался ко всем, – массовые расстрелы…

По аудитории прокатились нервные смешки, за которыми вновь последовало изумленное молчание. Карнаухов сглотнул и, наконец, все же решился взглянуть на Петровского. Тот даже не посмотрел на проректора в ответ.

– Но поскольку такая метода в цивилизованном обществе неприемлема, – петровский двусмысленно и очень зло ухмыльнулся, – единственный для нас выход – пытаться бороться с симптомами. Бороться и проигрывать, – он цокнул языком, – потому что собственную природу нам не победить. Нет, то есть можно, конечно же, – он выразительно взглянул на Семенова, – но таких, увы, единицы. Мы считаем себя сильными, когда имеем деньги, власть… на самом деле мы слабые. Слабые потому, что не способны бороться с самими собой. А между тем главный враг… он вот здесь, – Петровский дотронулся пальцами до своего виска, – и пока мы такие, какие мы есть – шансов на победу нет. Бороться с симптомами, – негромко повторил он, – и довольствоваться малым. Вот круг и замкнулся…

Петровский замолчал. Говорить больше не было смысла, добавить ему было нечего. Молчали и все собравшиеся. Происходящее мало вписывалось в рамки стандартной защиты. И никто не знал, как на все это реагировать.

– Что ж, – Вересов прокашлялся, нарушая молчание, – вновь своеобразный, но… на мой взгляд, достойный ответ. Можем даже счесть, что в каком-то смысле это имеет отношение к делу. Думаю, стоит все же уйти от столь мрачной темы. Предлагаю продолжить…