Текст книги "Сеть Петровского. Часть 2"

– Накинь, – кто-то протянул ему пуховик. Петровский поднял все еще красные глаза и увидел стоявшего в джинсах и кофте Асхата, протягивавшего ему свою куртку.

– А ты?

– Чем меньше будешь пререкаться, тем меньше замерзну, – отрезал Асхат, – надевай, сказал. На мне хоть джемпер, а на тебе мокрая футболка. Быстрее!

Петровский послушно накинул на себя куртку. Только сейчас, окончательно отойдя от событий в горящем здании по он понял, что ему действительно очень холодно.

– И зачем туда полез? – негромко спросил Асхат, глядя на Петровского, – чего ты там искал? Славы? Или искупления?

– Нет, – Петровский обернулся к приятелю, – этого мне там не найти…

– Ты смеешься в лицо смерти, – произнес Асхат еще тише, – но ты понятия не имеешь, что там по ту сторону…

Петровский удивленно посмотрел на Асхата.

– Чего?!

– Пошли, выпьем, – решительно сказал Асхат.

Они медленно двинулись в сторону кафе, огибая толпившихся студентов и многочисленные машины экстренных служб. Изредка Петровский оборачивался туда, где еще дымился почти потушенный корпус факультета управления. Точнее то, что от него осталось…

***

– Давай, – сидя в служебном кабинете «Оазиса» они выпили по приличной порции коньяка. Окончательно пришедший в себя Петровский закурил, опять наплевав на собственные правила. Настроение было паршивым. Несмотря на то, что девушку удалось спасти, он прекрасно осознавал, сколько всего натворил за последнее время. И даже его циничные взгляды, система «свои-чужие» и, вроде бы, равнодушное отношение к горю большинства людей здесь теряли свой привычный курс…

– Так зачем? – негромко повторил свой вопрос Асхат.

– Асхат, я же сказал: не знаю! – ответил Петровский, – и потом, ты считаешь, что кто-то другой полез бы в здание, которое вот-вот обрушится?! Кто знает, когда прибыли бы эти чертовы пожарные?! Она бы сгорела заживо! Или задохнулась от дыма! – он схватил стакан и залпом допил приличную порцию коньяка, после чего с сильным стуком поставил на стол.

– А ты что, хочешь быть героем? – спросил Асхат.

– Ты знаешь, что нет, – хмуро ответил Петровский, разливая, – мне плевать, кто и что про меня подумает, плевать, что будет с остальным миром. Да что я тебе рассказываю, мы четыре года знакомы! – раздраженно добавил он, пододвигая к Асхату стакан. Тот осторожно взял его в руку и посмотрел на Петровского.

– Просто ты проверяешь жизнь на прочность, – привычно тихо сказал он, – и жизнь и смерть. Ищешь ту грань, где заканчивается твое везение, твоя, как ты сам считаешь, неуязвимость…

– Я не считаю себя неуязвимым, – Петровский вновь сделал приличный глоток, глядя куда-то в пустоту.

– Но, тем не менее, потешаешься над смертью, – Асхат продолжал пристально смотреть на приятеля, – словно подначиваешь ее, проверяешь. И пока тебе более-менее везет, но ты продолжаешь заглядывать чуть дальше, каждый раз ищешь ответ: есть ли та грань, за которой будет финиш. Конец пути… – он слегка прищурился, – ты так желаешь узнать, где твой?

– Я просто всегда иду до конца, вот и все, – Петровский пожал плечами и глубоко вдохнул.

– Хорошо, что еще ни разу не дошел, – Асхат невесело кивнул, – я не буду учить тебя жизни. Но все же позволь рассказать тебе, что там, на конечной станции. За гранью, за которую тебе пока еще не позволили зайти…

Петровский изумленно посмотрел на Асхата.

– Не понял, – произнес он, – ты это о чем?

Асхат осторожно отпил немного коньяка и заглянул Петровскому в глаза.

– Ты, должно быть, заметил, что я не особо болтлив, – начал он.

– Ну да, не вчера! – хмыкнул Петровский, затушив сигарету, – с годами стал поразговорчивее, а на первом курсе – вообще слова было не вытянуть, если не по делу…

– Ну да, – Асхат кивнул, – это не потому, что я такой застенчивый или наоборот зазнавшийся… просто не видел смысла говорить, кроме как по делу, понимаешь? Смысла не было… – он грустно посмотрел куда-то в пустоту.

Петровский молчал. Асхат медленно выдохнул, после чего к еще большему удивлению приятеля взял из пачки сигарету и тоже закурил. Петровский не возражал. Асхат выпустил дым:

– В последний раз курил в школе, в десятом классе, – он улыбнулся, – застукала училка, потом, естественно, слила родителям. Таких пистонов я еще никогда не получал…

Петровский усмехнулся и тоже взял из пачки уже вторую сигарету, продолжая во все глаза смотреть на Асхата.

– Я, если что, из райцентра, вернее, в тридцати километрах от него обитал, – продолжал он негромким голосом, – только не думай, что из такого места, где это долбаное ЕГЭ пишут всей деревней, – он посмотрел на Петровского и улыбнулся как-то совсем уже грустно, – нет, брат… когда я успешно сдал все экзамены, это был праздник для всей семьи. Я был первым с «вышкой». Типа возможность. Шанс, понимаешь? – Асхат медленно втянул сигаретный дым.

Петровский цокнул языком, но продолжал деликатно молчать. Асхат выпустил несколько колечек, задумчиво уставившись в потолок, после чего опять повернулся к нему.

– Семья у меня не слишком бедная, не слишком богатая, обычная… – проговорил Асхат, – но знаешь, это был повод. Так что гуляли событие в лучшей кафешке райцентра… – он затушил сигарету и на несколько секунд замолчал, глядя на Петровского, – знатное было застолье. Отец был за рулем, но по дороге из райцентра шанс нарваться на гаишников реально нулевой, даже он символически пропустил пятьдесят граммов, представляешь?

– Представляю! – хмыкнул Петровский, – я так пару раз вообще «в салат» за руль садился. Зря…

– Зря, – Асхат согласно кивнул и после новой секундной паузы продолжил: – мы возвращались поздно ночью. Сложно сказать, почему все произошло. Эксперты потом сказали, что все из-за того, что отец пил за рулем… – Асхат сглотнул, – но это лажа, Костик. Он выпил ровно рюмку, достаточно, чтобы в крови потом нашли алкоголь, но совсем мало, чтобы не контролировать ситуацию…

– И что? – Петровский напрягся, – неужели, сбили кого-то? Посадили?! – он выжидающе смотрел на Асхата. Пока он не совсем понимал, к чему приятель все это рассказывает, но эта история под хороший коньяк начинала его пронимать.

– Нет, – Асхат очень грустно улыбнулся уголками рта и покачал головой, – не посадили…

Петровский придвинулся ближе, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.

– Машина просто улетела с дороги, – сказал Асхат, – не знаю, как это произошло, по идее, ничего не предвещало. Но она вылетела в кювет и кувыркнулась… не знаю, сколько раз, – он покачал головой, – и приземлилась на крышу… мне потом никто не верил, что я был в сознании, что вытащил своих родителей из покореженной машины. Типа с такими травмами должен был отключиться еще в полете… – он вновь горько усмехнулся, – только кто тогда остановил на дороге того парня, который и вызвал службу спасения? Святой дух?

Петровский сглотнул, почти не моргая глядя на Асхата. Тот вновь немного помолчал. Теперь Петровский со всей ясностью понял, как тяжело ему было вспоминать… и, похоже, уже догадывался о том, чем заканчивалась эта история…

– Их головы лежали на моих коленях, пока я ждал, что кто-то приедет там, на дороге, в темноте, – очень тихо проговорил Асхат, – первые несколько минут я еще надеялся, что они придут в сознание, кричал, звал их… но потом понял, что остался один…

Асхат замолчал. Петровский медленно выдохнул, а затем, за неимением лучшего, потянулся к стакану. Он не знал, что говорить в таких ситуациях. Банальности? А есть ли смысл? Наверное, лучше просто помолчать…

– Одна мобила была разбита вдребезги, другая валялась где-то в смятой машине, – собравшись с силами, Асхат продолжал, – шанса вызвать помощь не было, только молиться, чтобы машина не вспыхнула и не взорвалась, как в идиотских фильмах… знаешь, тогда, еще в полной мере не осознав, что моих родителей не стало в один момент, я очень не хотел умирать. Мне было очень страшно…

Асхат взял свой бокал и немного приподнял. Петровский коротко кивнул. Они выпили.

– Я знал, что родителям уже не помочь. И когда увидел, что приближается машина, полез изо всех сил. Одна нога была сломана, не знаю, как я выбрался из канавы. Исходя из установленного времени аварии я просидел в кювете с трупами своих родителей двадцать минут, – Асхат опять посмотрел Петровскому в глаза, – а потом я отключился…

– Я… брат, ты извини, я реально не знаю, что в таких случаях говорят, – пробормотал Петровский, разглядывая налитый в бокал крепкий напиток. Смотреть на приятеля он не находил в себе сил.

– Я был без сознания, но знаешь, на самом деле я все осознавал, – Асхат, казалось, даже не обратил внимания на то, что Петровский что-то сказал, – мне сказали, что меня вернули чудом. Что я был в состоянии клинической смерти… – он замолчал, уставившись на Петровского.

– Наверное, глупый вопрос… – тот сделал глоток и едва не поперхнулся, – и что там?

– Темнота, – еще тише ответил Асхат, – пустота, темнота и отчаяние. Нет, не страх. Скорее, полная безысходность… и что-то типа понимания того, что путь закончен.

– Хреново, – проговорил Петровский, – но ты все-таки здесь. Я соболезную, брат, правда, уверен, что твои родители были нормальными людьми. Но ведь ты жив и я рад…

– И я рад, – Асхат медленно кивнул и, прищурившись, пристально посмотрел на Петровского, – хотя говорят, что большинство подростков, внезапно потеряв родителей, больше не хотят жить. А я вот хотел, как бы дерьмово мне не было после их смерти. Хотел, потому что видел «загробную жизнь» своими глазами… – он набрал полную грудь воздуха и подвел итог: – я был на той стороне, Костик. В конце туннеля нет света… туда не надо спешить, брат, я тебя уверяю…

Асхат замолчал. Петровский тоже не находил нужных слов. Он чувствовал полную опустошенность. Наверное, примерно это чувствовал Асхат, находясь «на той стороне». Наверное, это чувствовал он сам, когда все случилось четыре года назад. Наверное, надо было поговорить о чем-то другом. Но было не о чем…

***

Февраль 2014

Прошло всего четыре дня, и прошел месяц. Выпал снег, который сейчас хрустел под ногами Петровского при каждом шаге. Он неторопливо приближался к корпусу, на ходу докуривая сигарету. Он толком не знал, зачем идет на эту пару. Наверное, дома было слишком одиноко. Как и в кафе, ведь теперь он никогда больше не встретит в кабинете привычно жизнерадостного Славика…

– Простите! – почти у самых дверей корпуса кто-то окликнул его.

Петровский остановился и обернулся. Да, он узнал ее. Он бы не смог забыть лицо Кати Широковой, которую он вытащил из им же устроенного пожара, последствия которого до сих пор разгребали на самых разных уровнях. Он бросил взгляд на некогда очень красивое лицо, которое с одной стороны серьезно обгорело и местами до сих пор было покрыто швами. Он узнал ее, хотя пожар изуродовал Катю Широкову едва ли ни до неузнаваемости… он изуродовал ее саму и всю ее дальнейшую жизнь…

– Извините! – робко начала Катя, во все глаза глядя на него, – вы же Костя Петровский? Мне сказали, это вы.

– Да… – с трудом вдавил из себя Петровский, стараясь отвести взгляд, – да, это я…

– Я… я, в общем, ждала вас, – неуверенно продолжала Катя, – мне все рассказали, – она посмотрела на Петровского, – что вы бросились в корпус, вытащили меня. Вы извините, говорят, у меня был шок, вас там толком не запомнила… да и всего, что там было…

Катя потупилась. Петровский тоже не мог заставить себя поднять на нее глаза. Вид ее изуродованного лица вгрызался ему в душу и рвал оттуда куски…

– Я… я, в общем, просто хотела сказать «спасибо», – тихо сказала Катя, – спасибо, что спас меня. Ты только не подумай чего, я к тебе никуда не набиваюсь. Сама знаю, что теперь на меня никто и не посмотрит… – она замолчала и посмотрела на небо. Петровский понял, что Катя борется с подступившими слезами.

– Да ладно… – с трудом выговорил он, – брось ты…

– Ты брось, – Катя горько усмехнулась, – но это неважно, прости, что гружу, я тебе жизнью обязана, должна благодарить…

Петровский изо всех сил стиснул зубы. Больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться в другом месте. Или чтобы эта девочка замолчала, перестала благодарить и восхвалять его. Но Катя продолжала:

– В общем, я свечку за тебя поставила, – тихо сказала она, – и вот, – она протянула Петровскому какой-то пакет, – родители просили тебе передать…

– Не надо… прошу, не надо ничего, – просипел Петровский, усиленно сверля взглядом снег.

– Возьми, прошу тебя! – Катя пристально смотрела на него, – просто в знак благодарности, это очень важно для меня! Возьми и я исчезну, и никогда больше не буду мозолить тебе глаза!..

Петровский огромным усилием заставил себя поднять на нее взгляд. Катя стояла и молча протягивала ему темный пакет. Он сглотнул и, протянув руку, принял «подарок». Он даже не заглянул внутрь…

– Мы не особенно богаты, но чем смогли, – тихонько произнесла Катя, – там коньяк от папы, да мама кое-что для тебя приготовила. Прости, это, наверное, глупо… – она опять грустно улыбнулась, – в общем, спасибо тебе, что спас меня. Я никогда не забуду того, что ты сделал. Прости, если отняла много времени…

С этими словами Катя развернулась и быстро зашагала прочь. Петровский проводил ее затравленным взглядом. Давно он не чувствовал себя так паршиво. Она могла прийти сюда, назвать его последними словами, бить ногами и кричать, что он сломал ей жизнь. Наверное, в этом случае он бы лишь зло усмехнулся, терпя оскорбления и побои… но эта девочка благодарила его. И это было больнее сотен ударов и тысяч слов…

Он медленно открыл дверь и вошел в корпус. В коридоре было оживление, свойственное последним десяти минутам перед началом пары…

Свою фотографию на большом, бросавшемся в глаза плакате он увидел сразу же. Местная студенческая газета. Большое фото, на котором прекрасно просматривалось его лицо с привычно тяжелым взглядом. Под фото красовалась крупная и яркая надпись: «Герои нашего времени на нашем факультете. Студент четвертого курса Константин Петровский, рискуя жизнью, спас третьекурсницу из пожара».

Дальше следовал текст статьи, которую Петровский не стал читать. Развернувшись, он медленно двинулся в сторону нужной аудитории. А восхищенно перешептываться начали еще тогда, когда он только вошел в корпус…

– Мужик, Костян! – он знал, что выкрикнул кто-то с пятого курса. Голос был знакомым, но он даже не обернулся, стараясь только не терять направления и уверенности походки.

Во взгляде кивнувшего ему охранника было столько признания, что Петровскому захотелось пойти в уборную и, сунув два пальца в рот, опустошить содержимое своего желудка…

– Красава… мужик… вот это парень… ты его знаешь? Герой…

Восторженные шепотки и возгласы слышались отовсюду. Он чувствовал на себе десятки взглядов. Почему?! Они должны ненавидеть его, кидать грязью, бить палками… почему они восхищаются? Слепцы! Идиоты! Вы не видите того, что происходит у вас перед глазами. Заткнитесь. Просто заткнитесь и отстаньте…

В самом конце коридора он увидел Фролова и Джамала. Последний задумчиво смотрел в окно. А вот Дмитрий не сводил взгляд с Петровского. Он знал правду. И в его взгляде не было почтения, как у остальных. Только чудовищная бессильная злость и ярость…

***

Превозмогая отвращение и страх, Юля Аксенова постучала в дверь.

– Войдите! – голос с той стороны она узнала сразу же. В нем были слышны нотки удивления, похоже, Перевертов не ожидал, что кто-то придет к нему так поздно…

Юля медленно вошла в аудиторию, преодолевая желание убежать как можно дальше отсюда. Куда угодно, только подальше… почему все было так несправедливо? Почему жизнь заставляла ее идти на такой чудовищный шаг? Неужели не было другого входа? Неужели мир настолько гадок и отвратителен?!

– Артем Андреевич… – начала она почти шепотом. Что говорить, Юля и сама толком не знала.

– Аксенова?! – Перевертов поднял на нее удивленный взгляд, – тебе что-то нужно? – он округлил глаза, всем своим видом стараясь показать праведную обиду, изобразить жертву…

– Артем Андреевич, я… – в этот самый момент Юля перешагнула через саму себя и переломила все, что было в ее жизни до этого, – я нагрубила вам… и мне стыдно, – выдавила она, задыхаясь от унижения.

– Стыдно, – негромко повторил Перевертов, – и? Пришла зачем? Если это «извините», то извинения приняты. Можете идти, студентка Аксенова, – добавил он ледяным тоном.

– Нет, – Юля проглотила подступивший к горлу ком и через силу заставила себя подойти ближе к преподавателю, – мне правда стыдно. Мы… мы ведь можем сделать что-то, чтобы загладить вину…

Превозмогая отвращение и страх, она подошла почти вплотную к Перевертову. Тот посмотрел на нее и усмехнулся:

– Студентка Аксенова, вопрос взяток мы уже проходили, – произнес он, – если вы снова…

– Да нет же! – через силу Юля заставила себя положить руку ему на плечо и посмотреть в глаза, – Артем Андреевич, мне правда очень стыдно…

Пару секунд Перевертов смотрел на Юлю. А затем внезапно вскочил и резко притянул ее к себе. Девушка испуганно ойкнула и со страхом посмотрела на вдвое более крупного преподавателя. Перевертов протянул руку и вытащил из нагрудного кармана ее блузки мобильный телефон. Посмотрел на темный экран. Нет, аппарат не подавал признаков жизни. Видео– или аудиозапись не производилась.

– Красивый телефончик, – Перевертов усмехнулся и аккуратно положил его на стол, не отпуская от себя перепуганную Юлю, – пусть пока здесь полежит, чтобы не поломался…

Юля, мелко дрожа всем телом, ждала продолжения. Внутри у нее сейчас была жуткая смесь из страха, отвращения и презрения к самой себе от того, что она сейчас делала. Перевертов посмотрел ей в глаза и негромко произнес:

– Ну ты чего? Успокойся, я не обижу, – с этими словами он медленно расстегнул две пуговицы на Юлиной блузки, от чего девушка похолодела, – я прощаю тебя, Аксенова, – горячо прошептал Перевертов ей на ухо. Одна рука продолжала расстегивать ей пуговицы. Другая медленно скользнула вниз по талии. Сдерживая душившие ее слезы, Юля смотрела куда-то в стену, ощущая каждое его прикосновение к своему телу…

16. Эффект искажения

Дверь старенького гаража с лязгом распахнулась, и внутрь хлынул яркий свет от холодного февральского солнца, пробивавшегося сквозь рваные облака. Взгляды Петровского, Асхата, Соловья и Джамала были устремлены внутрь, на бортовой автомобиль, стоявший в глубине гаража, расположенного в полузаброшенном массиве, в котором даже летом редко встретишь посетителей, а уж зимой здесь вообще никого не было кроме редких стай бродячих собак, да ворон, мозоливших глаза независимо от сезона или погоды…

– Ты не говорил, что у тебя есть этот гараж! – задумчиво произнес Соловей, пока еще стоя на месте.

– У меня раньше его и не было, – спокойно ответил Петровский, – приобрел у одного «синяка» по бросовой цене. Кстати, где наш Димас?

– Я ему сообщил об этой «стрелке». Сказать, куда он тебе посоветовал пойти? – хмыкнул Соловей, покосившись на приятеля.

– Примерно догадываюсь! – Петровский криво ухмыльнулся и поскреб носком ботинка бетонный порог, – ладно, в любом случае его доля здесь, рисковал он больше всех, так что имеет право на процент на общих основаниях. Сможет забрать в любой момент. Как только надоест играть в моралиста! – добавил он, презрительно фыркнув.

Петровский сделал несколько небольших шагов по направлению к машине. Все остальные тоже неторопливо последовали за ним.

– Фуру тоже купил у алкаша за бесценок? – дежурно осведомился Джамал.

– Нет, – Петровский покачал головой, – машину потом нужно будет вернуть. Но пока она в бессрочной аренде… да не смотрите так, не в угоне, я же не совсем отморозок! – добавил он, поймав взгляды приятелей.

– Да? – Джамал с сомнением посмотрел на него.

– Короче, достали Фролова включать! – Петровский шагнул к машине и резко открыл борт, – Джам, помоги мне!

Забравшись в кузов, они убрали брезент. Соловей нащупал выключатель и зажег свет в гараже. Все взоры теперь были обращены на содержимое кузова…

– Ни хрена себе! – присвистнул Соловей, – дипломы во всех коробках, да? – он во все глаза смотрел то на Петровского, то на коробки, которыми почти доверху был забит кузов.

– Верно, – Петровский спокойно кивнул.

– Но как, Костик? – Соловьев тоже забрался в кузов и, приоткрыв одну из коробок, провел пальцами по корешкам и переплетам, – как такое количество документов покинуло архив до пожара так, что этого никто не заметил?! – он посмотрел на Петровского со смесью восхищения и почти благоговейного ужаса.

– Фокусы реальны, Леша! – уклончиво ответил Петровский, похлопав Соловья по плечу, – просто они тоже стоят денег…

Они выбрались из машины обратно в гараж. Асхат подошел поближе и тоже осмотрел содержимое кузова.

– Да, – задумчиво произнес он, – это действительно клондайк. Если это когда-нибудь всплывет…

– А как? – Петровский дернул плечом, – все свидетельства похоронены. Корпус сгорел, содержимое уничтожено. Дипломы чуть позже разойдутся в другие ВУЗы, даже в другие города… только никто и никогда ничего не узнает.

– Уверен в этом? – Асхат недоверчиво посмотрел на него.

– Уверен, – Петровский нехорошо прищурился и медленно кивнул, – а теперь, если все вдоволь настрадались параноидальной фигней, может, приступим к делу? Я, в общем-то, позвал вас не поглазеть на все это и не языками почесать. У нас есть работа, друзья мои! – он по привычке громко хлопнул в ладоши.

– Какая? – не понял Джамал.

– Нудная, скучная и бумажная! – ответил Петровский, – нам нужно сосчитать эти дипломы! – он кивнул в стороны фуры.

– Это еще зачем? – Соловей округлил глаза.

– А делить ты их как будешь? – в тон ему ответил Петровский, – вам напомнить, что наш маленький старт-ап через полтора года прекратит свое существование, и выживать придется уже поодиночке?

– Грустновато звучит, Костик, – проговорил Соловей, оглядываясь по сторонам.

– Да? А мне казалось, многие из вас будут только рады поскорее разбежаться! – Петровский ухмыльнулся, – ладно, это все никому не нужная лирика. Давайте, пацаны, нас ждет куча макулатуры! Погнали!