Текст книги "Зима в Эдеме"

Появились первые из Дочерей во все усиливающемся свете, и Амбаласи приказала им подойти поближе.

– Ты, – сказала она первой подошедшей к ней, – стой у этого отверстия в живой стене и всем, кто подойдет, показывай знаками, чтобы следовали за нами. Когда пройдут все, тогда ты сама пойдешь за нами. Все остальные следуют за мной.

Она повернулась и повела их через пробуждающийся город. Все до одной Дочери Жизни шли за ней молчаливой процессией. Они прошли мимо нескольких йилан, но те не обратили на них внимания, и они не вызвали у них ни малейшего любопытства. Только фарги проявили интерес, и многие из них присоединились к процессии, потому что с нетерпением хотели увидеть или узнать что-нибудь новое. Солнце уже поднялось над горизонтом, когда Амбаласи остановилась у кромки воды за продовольственными складами и приказала прислать к ней Энге.

– Иди со мной и молчи, – ответила она на вопросительный жест Энге и проследовала из-под укрытия по направлению к высокому плавнику ближайшего урукето. Наверху только-только появилась одна из членов экипажа. Глаза ее вытянулись в узкие щелочки от яркого утреннего солнца; Амбаласи позвала ее:

– Командиру немедленно явиться ко мне. Член экипажа исчезла из виду, и через несколько мгновений командир урукето спустилась вниз и выпрыгнула из-за спины огромного урукето на неочищенное дерево дока.

– Приказы следует выполнять немедленно, – сказала Амбаласи со знаками настойчивости. – Иди к эйстаа.

Командир знаками выразила согласие и поспешила уйти. Когда она скрылась из виду, Амбаласи заговорила с удивленными членами экипажа, которые стояли на верху плавника:

– Всем на борту – спускаться в док. Сюда идут другие, и я хочу, чтобы вы им не мешали. – Она повернулась к Энге, когда первая из экипажа стала спускаться вниз. – Теперь собери всех немедленно. Но не бери фарги – для них нет места. Когда эйстаа поговорит с командиром, она сразу же поймет, что что-то не так. Поэтому мы должны уходить.

Амбаласи, никогда не отличавшаяся особым терпением, бродила по доку, в то время как Дочери поспешно забирались на урукето. Она подала знак удивленному экипажу отойти назад, потом просигнализировала, что ей надо видеть Энге, а потом Элем.

– Мы отправимся сразу же, как последняя из нас окажется на борту. Мы отчалим без экипажа. Ты, Элем, будешь командиром, потому что ты сама говорила мне, что служила на урукето. – Она резкой командой запретила им протестовать. – Я наблюдала за работой командира. Это занятие не требует особых навыков. Ты обучишь других всему, что они должны знать.

– Альтернативы нет. Там, куда мы отправимся, нас не должны найти. У нас не должно быть свидетелей, которые могли бы вернуться и рассказать эйстаа о нас.

– А куда мы идем?

Амбаласи встретила этот вопрос молчанием, а потом последовал жест, который обозначал прекращение всех разговоров.

Перепуганные члены экипажа стали кричать и что-то спрашивать, беспокойно топчась на месте, когда причальные канаты отвязали, и урукето поплыл по реке, оставив позади энтисенатов. Йиланы из экипажа отчаянно завыли, когда первые волны разбились о спину урукето, который, удаляясь, становился все меньше и меньше.

Они все еще стояли в порту, уставившись на стаи эстекелей, вылавливающих рыбу в устье реки, когда первые посланцы эйстаа, спотыкаясь и широко раскрыв рты от усталости, подошли к порту. Бормотавшим что-то фарги они ответили резко отрицательно.

Море было пустым. Урукето ушел.

Глава 18

Когда они продвигались на север, Керрик был в таком приподнятом настроении, что ему хотелось громко кричать, хотя он знал, что охотник на тропе должен быть молчаливым. С каждым шагом он понемногу освобождался от ответственности, и от этого легко было идти.

Он сделал все, что мог, чтобы спасти город; теперь другие должны продолжить начатое им дело. Он больше не должен нести это бремя. Широкая спина Ортнара, вся взмокшая от пота, двигалась перед ним. Москиты гудели над головой охотника, а он свободной рукой отгонял их. Керрик вдруг почувствовал к нему симпатию – все-таки они вместе прошли долгий путь – впервые за все время с тех пор, как Ортнар убил его друга Инлени, и Керрик тогда тоже чуть не убил его. Теперь между ними была связь, которую невозможно было разорвать. Это было реальностью на самом деле: этот лес вокруг них; город и трудности, связанные с ним, уходили все дальше назад по мере того, как они настойчиво продвигались на север. С наступлением ночи Керрик очень устал и готов был остановиться на привал, но не хотел первым предлагать этого. Это сделал Ортнар, который остановился, когда они подошли к впадине, покрытой травой, рядом с ручьем. Он указал на остатки зоны от старого костра.

– Хорошее место для ночлега, – слова были сказаны на марбаке, а думал он как тану.

Керрику теперь не нужно было говорить по-йилански, на языке саску и прислушиваться к труднопонимаемым аргументам мандуктов. Небо и лес – это все было на самом деле. Если только в конце их похода будет ждать Армун. Он чувствовал облегчение, как будто он сбросил камень с плеч, о котором он ничего не знал. Ему было 24 года, и за это время он много повидал, познал много других миров с тех пор, как 16 лет тому назад его захватили йиланы. В ту ночь его сон был более крепким и глубоким впервые за последнее время. Над ручьем висел прохладный туман. Проснулся он утром, когда Ортнар дотронулся до его плеча и, дав понять ему, чтобы он молчал, одновременно поднял свой хесотсан и прицелился. Маленький олень, стоя по колено в воде, поднял голову, почувствовав вдруг что-то недоброе, и тут же упал, когда стрела поразила его в бок.

Вкусное свежее мясо оленя сильно отличалось от вяленого мяса мургу. Они досыта наелись, а оставшееся мясо закопали в угли.

– Расскажи о пармутанах, – попросил Керрик, пережевывая мясо. – Я знаю только, как их называют и что они живут на севере.

– Я однажды видел одного. Наш саммад обменивался с ним товаром. Все его лицо было покрыто шерстью: это не такая борода, как у нас. Все лицо сплошь было покрыто шерстью, как у длиннозубого. Он был небольшого роста, чуть повыше меня, хотя я тогда был еще совсем подростком. Я слышал, что они живут на побережье, ближе к северу, где лед в море никогда не тает. Они ловят в море рыбу, и у них есть лодки.

– Как же мы найдем их? У них, наверное, другие саммады?

Ортнар похлопал себя по щекам, что означало: он не знает.

– Если у них есть саммады, то я никогда не слышал о них. Но я слышал, как они разговаривали. Они с трудом говорят на марбаке. Охотник из нашего саммада знает несколько слов на их языке, и он объяснялся с ними. Я думаю, что все, что нам надо делать, – это идти на север, добраться до побережья и поискать их следы.

– До того, как мы дойдем туда, наступит зима.

– Там всегда зима. У нас есть меховые шкуры, мы возьмем с собой сушеное мясо. Если мы пойдем по этой тропе, то встретим саммады, которые идут на юг. У них мы возьмем эккотаз. Вот что мы должны делать.

– И сушеный хардалт – наверняка он у них есть.

Позже, много дней подряд, влажный ветер приносил им запах дыма. Они шли на этот запах и наконец вышли на луг, где были разбиты темные палатки саммада Сорли, едва видневшиеся сквозь ливень. Мастодоны затрубили, когда они проходили мимо них; они были благодарны за гостеприимство и за возможность хорошенько поесть. Потом они спали в сухой и теплой палатке. Утром они продолжили свой путь на север, а саммад направился в другую сторону. Это были последние из тану, которых они встретили.

Они шли на север: лето ушло, наступила осень. Сухие листья лежали вдоль тропинки, и кролик, которого убил Керрик, уже начал менять свою серую шубку на белую.

– Очень ранняя зима, – угрюмо сказал Керрик.

– Зимы теперь все очень ранние – мы знаем об этом. Все, что нам нужно, – это продолжать идти на север как можно быстрее.

Небо было серым, и они чувствовали в воздухе запах снега, когда подошли к лагерю, расположенному у реки. Керрик сразу же узнал его, так как он стоял на возвышении над берегом, среди разбросанных кусков старых шкур и раскрошенных костей – это было все, что осталось от саммада его отца. Херилак нашел здесь нож Амахаста из небесного металла среди костей его отца. Он дотронулся до ножа, который висел на шее. Йиланы пришли сюда из-за океана и уничтожили их саммад. Это было очень давно, и теперь у него остались только воспоминания о воспоминаниях другого человека. Теперь его саммад был ближе к северу, где была Армун, и это то место, куда они должны идти. Он обернулся на зов Ортнара, и они отправились на запад вдоль берега реки.

К концу следующего дня они обнаружили засохшее дерево на берегу. Оно было довольно большое, чтобы выдержать из двоих, однако они с трудом смогли освободить его от корней, глубоко вросших в землю. С этим деревом они провозились до глубокой ночи.

Вода в реке была такой же холодной, как тающий снег. Когда утром они вошли в воду, чтобы перейти через реку вброд, свои мешки и оружие они крепко привязали к дереву, которое сбросили в реку, и стали перебираться на противоположный берег. Когда наконец путники выбрались на берег, они совершенно окоченели и посинели от холода, стуча зубами. Керрик вытащил на берег их имущество, Ортнар развел большой костер. Здесь они оставались до тех пор, пока их одежда не высохла, потом вновь одели на себя все еще сырые шкуры и снова двинулись на север. Если они пойдут быстро, то не замерзнут. У них совсем не было времени, чтобы его тратить попусту, потому что первые снежинки уже плавно опускались на землю под деревья.

Дни теперь становились короче, и каждое утро они поднимались до рассвета и шли в темноте при тусклом свете звезд, пока на небе не появлялось тусклое солнце. Они были сильны и бодры. Но у них начали появляться опасения.

– У нас осталось совсем немного мяса, – сказал Ортнар. – Что мы будем делать, когда оно кончится?

– Перед этим мы сумеем отыскать парамутанов.

– А если нет?

Они молча посмотрели друг на друга, потому что оба знали ответ на этот вопрос. Вот почему оба не хотели говорить об этом вслух. Они разложили высокий костер и стояли очень близко к нему, стараясь впитать в себя все тепло, которое от него шло.

Еловый лес, которому не было конца, спускался прямо к берегу, к песчаным пляжам побережья. Временами, когда они шли, им приходилось удаляться от берега в тех местах, где берег образовывал отвесные скалы, о которые разбивались волны. Лес был молчалив и не просторен; сугробы снега у подножия деревьев были настолько глубоки, что по ним тяжело было идти. Каждый раз, когда они снова выходили к берегу, они лихорадочно смотрели в обоих направлениях в поисках какого-нибудь жилья, но ничего не было. Только бесплодный берег и пустынное море.

Еды у них почти не осталось. А когда разразилась снежная буря, выбора у них не было: они могли только молча идти вперед, пригибаясь от холодного северного ветра в поисках какого-нибудь укрытия. Они совсем окоченели, когда случайно обнаружили небольшую пещеру у основания скалы.

– Туда! – крикнул Керрик очень громко, чтобы перекричать рев ветра, указывая на темное отверстие в скале, едва видневшееся сквозь падавший снег. – Нам нужно туда, чтобы спрятаться от ветра.

– Нужны дрова – много дров. Бросай вещи и идем за ними.

Они пробивались через сугроб, который наполовину закрыл вход в пещеру, споткнулись и упали. Здесь ветра не было, и поэтому казалось внутри пещеры почти тепло, хотя они чувствовали, что в воздухе пахло морозом.

– Здесь лежать нельзя, – сказал Ортнар, поднимаясь на ноги. Он взял Керрика за руку и помог ему подняться, а потом вытолкнул его наружу, в пургу.

Они неуклюже обрубали нижние ветви деревьев, если могли – ломали их руками. Ортнар уронил нож из своих онемевших от мороза пальцев, и они потратили уйму драгоценного времени, чтобы отыскать его в сугробе. Выбиваясь из последних сил, они все-таки притащили дрова в пещеру. Больше они уже никуда не могли выходить. Керрик кое-как достал ящичек с кремниевыми камешками для высекания огня, но своими озябшими пальцами не смог взять их. Поэтому сначала пришлось отогревать руки, спрятав под меховые шкуры и прижав их к телу.

Наконец огонь зажгли и развели высокий костер. Они задыхались от дыма, но, однако, почувствовали, как жизнь возвращалась в их онемевшие от холода тела. Снаружи было уже совсем темно, ветер постоянно выл, а снег скапливался в огромный сугроб у входа, и поэтому им все время приходилось расчищать его, чтобы выпускать дым из пещеры.

– Мы не первые укрываемся здесь, – сказал Керрик, указывая на низкий потолок пещеры, на котором углем был нарисован гигантский олень. Ортнар что-то проворчал и ударил по земле рядом с костром.

– По крайней мере, они не оставили здесь своих костей.

– А мы можем? – спросил Керрик. Ортнар молча подтащил свой мешок и вытряхнул из него остатки еды.

– Это все, что у нас осталось; то же самое и в твоем мешке. На обратный путь не хватит.

– Тогда мы должны идти только вперед. Мы найдем парамутан. Они должны быть здесь. Где-то здесь.

– Мы пойдем вперед тогда, когда утихнет буря. Они распределили обязанности: один поддерживал огонь, другой добывал дрова. Быстро наступила темнота, и Ортнар, нагруженный дровами, с трудом нашел пещеру. Температура воздуха резко упала, на его щеках появились белые пятна, которые он растирал снегом. Оба были молчаливы, потому что говорить было не о чем. Все было сказано.

Буря бушевала столько дней, сколько было пальцев на руке охотника. Один палец – это один день, включая большой палец. Они выходили только для того, чтобы раздобыть дров, оттаивали снег, чтобы получить воду. Первый приступ голода наступил, когда они распределяли остатки еды. Наконец в один из дней буря прекратилась. Ветер утих, и снег казался не таким сильным.

– Все закончилось, – сказал Керрик с надеждой.

– Однако мы не можем быть в этом уверены. Они вышли из пещеры пасмурным днем. Снежинки все еще опускались на землю с темно-серого неба. На некоторое время снег почти перестал, и они смогли увидеть морские волны, накатывающиеся на берег, усыпанный галькой. Море было угрюмым, темным и пенистым.

– Вон там! – закричал Керрик. – Я видел что-то там – это что-то типа лодки. Помаши им!

Они, спотыкаясь, побежали к берегу, к пенящимся волнам, остановились там и начали кричать и прыгать. Один раз лодка приподнялась на гребне волны, и им даже показалось, что они увидели в ней человеческие фигуры. Потом волны снова поднялись и закрыли собой лодку. Через некоторое время они снова ее увидели, но на этот раз она была далеко и двигалась на север. Она снова исчезла среди вздымающихся волн и больше не появлялась.

Промокшие и совершенно измученные, они побрели к пещере, едва различимые сквозь усиливающийся снег. Буря разразилась снова с удвоенной силой.

На следующий день они съели остатки пищи. Керрик слизывал с пальцев крошечные кусочки кислого мяса, когда он поднял глаза и поймал взгляд Ортнара. Он хотел говорить, но не мог.

Что можно было сделать? Ортнар укутался в меховые шкуры и отвернулся.

Снаружи дул штормовой ветер, завывая над скалами. Земля под ними дрожала от того, что волны обрушивались всей тяжестью на берег.

Наступила непроглядная тьма, а вместе с ней жуткое и всепоглощающее отчаяние.

Глава 19

Разбушевавшийся буран все усиливался, ветер разбрасывал перед собой снег по арктическому льду. Ничто не могло устоять перед ним, невозможно было какое-либо передвижение в этом безжизненном пространстве – повсюду господствовал буран.

Вокруг паукарутов (палаток) он нагромождал сугробы снега, которые были похожи на длинные снежные бороды. В морозной пустыне, над которой воцарилась бесконечная ночь, была лишь кромешная тьма и верная смерть.

Внутри паукарута горел желтый огонь масляного светильника и освещал гладкую китовую шкуру, белые реберные кости, на которых крепилась палатка, меха и шкуры и смеющиеся лица парамутан, когда они засовывали себе в рот или детям куски испорченного мяса, и разражались смехом, если кусок проносили мимо рта.

Армун доставляло удовольствие их окружение, и ее нисколько не беспокоило постоянное внимание к ней Калалека. Он всегда протягивал руку, если она подходила близко, чтобы дотронуться до нее. Они были совсем другие. Они даже делили между собой своих женщин, и, казалось, никто против этого не возражал. И над этим они тоже смеялись. У нее был совсем другой темперамент, не такой, как у них, поэтому она не могла составить им компанию в этом диком веселье. Но она улыбалась в ответ на их шутки и шалости и не волновалась, когда Харл дурачился вместе с ними. Они подвигались, чтобы уступить ему место рядом с ними – некоторые из них протягивали руку, чтобы дотронуться до его волос. Они до сих пор не могли к этому привыкнуть и всегда говорили о тану, как об эркигдлите, что означало в переводе «фантастические люди», потому что они были ангурпиак, то есть «настоящие люди», как они себя называли. Армун могла понимать, о чем они говорили, – это была вторая зима, которую они проводили во льдах в паукарутах, и прошло довольно много времени.

Когда они впервые появились среди парамутан, она была благодарна только за то, что они остались в живых. Она сильно ослабла, похудела и очень волновалась за Арнхвита в этом странном месте. Здесь все было по-другому: другая пища, другой язык, другой образ жизни. Время прошло очень быстро, пока она приспособилась к этой новой жизни. Она не успела и глазом моргнуть, как наступила вторая зима.

Но на третью зиму она уже здесь не останется, и в своей уверенности она была непоколебима. Весной она заставит их понять, что ей пора уходить. Силы вернулись к ней: она и двое мальчиков хорошо питались. И более важной причиной их ухода служило то, что к этому времени Керрик, возможно, узнает, что они ушли из саммада, и он будет уверен, что их уже нет в живых. Улыбка сразу исчезла с ее лица, стоило ей об этом подумать. Керрик! Она должна идти к нему, идти на юг, в этот неизвестный мир, где живут мургу, которых они сожгли, идти туда, где он…

– Алуторагдлак, алуторагдлакон! – сказал Арнхвит, толкая ее колено. Сильный маленький мальчик, который уже встретил свое третье лето, говоря возбужденно и шепелявя из-за своих неровных молоденьких зубов. Она снова улыбнулась и вытерла жир с его лица.

– Чего ты хочешь? – спросила она, говоря на марбаке. Она могла понимать его достаточно хорошо, но не хотела, чтобы он говорил только на парамутане. Если оба мальчика оставались вдвоем, он и Харл говорили друг с другом на их собственном языке.

– Я хочу своего оленя! Оленя! – Он смеялся и бил ее своими маленькими крепкими кулачками по колену. Армун порылась в меховых шкурах и нашла игрушку. Она сделала ее из кусков оленьей шкуры и приделала к ней кусочки кости вместо рогов. Мальчик схватил ее и, смеясь, побежал прочь.

– Тебе надо больше есть, – сказала Ангайоркак, садясь рядом с ней и протягивая ей пригоршню белой морской крапивы. Она сбросила с себя часть меховых шкур, потому что в паукоруте было жарко, и ее покрытые мягкой шерстью груди свободно болтались, когда она протянула руку. Армун обмакнула палец в это жирное содержимое и облизнула его. Ангайоркак недовольно защелкала языком.

– Однажды жила-была женщина, которая не ела рыбу, пойманную рыбаками. – У нее на все случаи жизни были свои истории; в любом обычном событии она видела скрытый смысл. – Это была серебряная рыба, очень большая и жирная. Она посмотрела на женщину и не поняла ее. «Ответь мне, – сказала рыба. – Почему ты не ешь меня? Глубоко в океане я отчетливо слышала каждое слово, сказанное рыбаками, увидела крючок с яркой наживкой. Я съела ее, как была должна. А теперь я здесь, и ты не хочешь меня. Почему?»

Когда женщина услышала это, она очень рассердилась и сказала рыбе, что она всего-навсего только рыба и что это ее собственное дело – съест она рыбу или нет. И, конечно, когда дух рыбы услышал такое, он еще больше рассердился и поднялся с темного океанского дна, где он живет. Он плыл все быстрее и быстрее, пока не ударился об лед, проломил его, широко раскрыл рот и съел паукарут и все меховые шкуры, и ребенка, а затем съел женщину. Теперь ты знаешь, что бывает с теми, кто не хочет есть. Ешь!

Армун слизнула еще немного жирной жидкости с пальца.

– Когда закончится пурга, снова выйдет солнце и станет тепло, тогда я с детьми уйду…

Ангайоркак пронзительно закричала, уронила содержимое из руки, прижала руки к ушам и начала раскачиваться из стороны в сторону. Калалек, когда услышал вопли, посмотрел на них, широко раскрыв от удивления глаза, потом поднялся и подошел к ним, чтобы узнать, из-за чего был шум. Из-за жары в паукаруте он скинул с себя всю одежду: его гладкая коричневая шерсть блестела при свете светильника. Даже после этого в голове Армун не укладывалось, что все парамутаны выглядят, как он, то есть покрыты шерстью с головы до ног. Хвост Калалека проходил между ног и поднимался кверху, а его пушистый конец прикрывал все его мужское достоинство.

– Ангайоркак издала крик великого несчастья, – сказал он, потом протянул ей кость, по которой он вырезал рисунки, чтобы успокоить ее, отвлечь внимание. – Это будет свисток, видишь? А это будет уларуак на нем. Свисток будет как бы во рту, а он будет в него дуть.

Она отодвинула в сторону его руку; она не хотела, чтобы ее так легко лишили ее страданий.

– Сейчас зима и темно – но волосы эркигдлитов подобны солнцу внутри паукарута, и мы смеемся, и едим, и нам тепло. Но теперь… – она снова завыла, продолжая раскачиваться из стороны в сторону, – …теперь, Армун уйдет, и свет от мальчиков тоже уйдет, и опять станет темно.

Калалек широко раскрыл глаза от изумления, увидев такой сильный взрыв эмоций.

– Но они не могут уйти, – сказал он. – Когда бушует вьюга, смерть сидит рядом с паукарутом с широко раскрытым ртом и ждет. Если выйдешь из паукарута, то сразу попадешь к ней в зубы. Поэтому они не могут уйти, а ты не должна так кричать.

– Весной, – сказала Армун, – мы должны уйти.

– Видишь, – сказал Калалек, поглаживая свою жену Ангайоркак по гладкому меху, стараясь успокоить ее. – Видишь, они никуда не уходят. Съешь чего-нибудь. Они остаются.

Парамутаны жили одним днем, и каждый новый день был для них неожиданностью. Армун больше ничего не говорила, но она приняла твердое решение. Они уйдут сразу, как только потеплеет, чтобы можно было путешествовать. Она слизнула с пальцев остатки жирной жидкости. Теперь им надо было хорошо есть, чтобы быть сильными. И отправляться на юг, как только это будет возможно.

Вьюга бушевала всю длинную ночь, и когда утром Калалек приоткрыл отверстие для дыма, наверху в палатке, в него ворвался крошечный солнечный лучик. Все закричали от волнения и начали искать среди разбросанных шкур свою одежду, каждый раз взрываясь от хохота, когда кто-нибудь находил вместо своей чью-нибудь чужую шкуру. Буря держала их в заточении много дней. Дети, увидев свет, прыгали от нетерпения. Армун одной рукой крепко держала Арнхвита, который вырывался из рук, а другой натягивала на себя нижнее платье, которое мягким нежным мехом для большего тепла было обращено вовнутрь. Сверху надевалась одежда из более плотных шкур с более густым мехом, с капюшоном; потом ботинки, рукавицы – все это делало возможным существование на полярном севере.

Калалек лежал и ворчал от напряжения, пытаясь отодвинуть в сторону снег, который завалил вход в палатку. Свет едва просачивался сквозь снег. Когда его наконец удалось убрать, всех ослепил яркий свет. Все рассмеялись еще громче и по очереди начали всех выталкивать наружу.

Армун выпустила мальчиков первыми, потом вышла сама. От ослепительного света она сощурила глаза. После дурного спертого воздуха паукарута, запаха подгнившего мяса, мочи и детей, морозная свежесть воздуха казалась восхитительной. Она вдыхала его полной грудью, хотя от холода перехватывало дыхание. Разбросанные там и тут паукарауты выглядели, как большие белые глыбы на фоне белого ландшафта. Другие парамутаны выползали из них на белый свет; люди кричали от радости и громко смеялись. Небесный купол был небесно-голубым, на его фоне очень высоко были видны несколько облаков, и там, где кончалась снежная равнина, небесная арка соединялась с темно-синим океаном. Лодки, закрепленные у берега, были похожи на белые холмы, совершенно спрятанные под снегом.

Вдруг кто-то поднял тревогу, потом указал вдаль и закричал:

– В море – уларуак!

– Не может быть!

– Нет это не уларуак – это одна из наших лодок.

– Значит, это лодка Ниумака – только его нет среди нас. Но он должен быть мертвым, мы пели ему песню смерти и песни смерти тем, кто был с ним.

– Мы спели их слишком рано, – засмеялся Калалек. – Они дурачили нас все это время. Они никогда не позволят нам этого забыть.

Харл вместе со всеми побежал навстречу приближающейся лодке, Арнхвит бежал следом за ним, но споткнулся и упал, громко заплакав. Армун взяла его на руки и вытерла ему слезы: он больше испугался, чем ушибся. Все сообща вытащили лодку на берег и привязали ее. Арнхвит стоял в снегу: плакать он перестал, но держался за руку Армун и наблюдал за радостной встречей. Ниумак пошел прямо к палаткам, другие бежали рядом и хлопали его по рукам, чтобы поделиться доброй удачей, которой он и его спутники обладали. Чтобы выжить в такую непогоду – это считалось чем-то особенным. Все четверо устало упали на колени в снег и жадно пили воду из ведер, специально принесенных для них, и откусывали куски мяса, которое было предложено им. Только когда они набили едой свои желудки, их стали расспрашивать. Ниумак поднял вверх руки, призывая всех к тишине, и даже маленькие дети притихли.

– Случилось вот что, – начал он, и сразу же послышалось шарканье, потому что люди подались вперед, чтобы лучше было слышно. – Мы здесь могли видеть этот лед, когда началась буря. Могли даже видеть сквозь стенки паукарутов, могли видеть тепло и пищу, и играющих детей, могли чувствовать их мягкий пушок и даже лизать его языком. Но ураган унес нас далеко.

Он выдержал театральную паузу, и его слушатели завыли в агонии, потом руки его опустились.

– Мы так и не смогли добраться до льда и паукарутов. Мы могли только плыть до того момента, когда началась буря. Есть такая земля, которая называется Сломанная Нога. Там мы укрывались долгое время, но к берегу причалить не могли, потому что там очень неподходящее место. Потом ветер поменялся, и нас опять унесло в открытое море, и вот тогда мы запели песню смерти.

Слушатели снова заголосили, и рассказ продолжался в том же духе довольно долго. Но никто не возражал, потому что это был интересный и захватывающий рассказ. Но Ниумак устал и замерз, поэтому вскоре наступил конец.

– В последний день буря снова разразилась, и нас принесло к берегу, но причалить мы не смогли, потому что волны были очень большие. Но тут случилась странная вещь. На том берегу есть пещера, известная, как Пещера Оленя, из-за рисунков в ней, и мы проходили мимо этого места и видели, как двое наших братьев выходили из пещеры, бежали и махали нам руками. Но мы могли только плыть, потому что ветер дул нам в спину. У них была теплая пещера, и мы хотели присоединиться к ним, но не могли. Но кто они? Все наши люди здесь, все наши лодки тоже здесь. Может быть, какие-нибудь соседние парамутаны? Но такого не может быть зимой. Потом мы поплыли назад, и вы увидели нас, и мы здесь, и теперь я отдыхаю.

Он пополз в свою палатку, а вслед слышались вопросы. Кого они видели? На кого они были похожи? Была ли там поблизости лодка?

Армун стояла, как скованная льдом, холодная, как лед. Она смотрела перед собой, но ничего не видела. Она знала, кто был в пещере на берегу, знала, как будто кто-то нашептывал ей имя на ухо. Керрик. Это, должно быть, был он, один из тех двоих охотников. Она в этом нисколько не сомневалась. Она была настолько в этом уверена, как будто знание этого всегда присутствовало у нее, дожидаясь слов Ниумака, которые позволили это знание обнаружить. Он искал ее. Он узнал, что она ушла на север, и отправился на ее поиски. Она должна идти к нему.

Оцепенение, которое охватило ее, прошло, и она быстро вернулась к действительности.

– Калалек! – закричала она. – Мы должны идти к той пещере. Я знаю, кто там. Там – мой охотник. Там – Керрик!

Калалек от удивления открыл рот. Эркигдлиты делали так много вещей, которые просто поражали. Но он ни на мгновение не сомневался в ее правоте. Он собрался с мыслями и вспомнил слова Ниумака.

– Это хорошо, что твой охотник там, и он в безопасности, и ему тепло, как сказал Ниумак.

– Нет, – сердито ответила она. – Он не парамутан, и он не в безопасности. Он – тану, который шел сюда, нес с собой еду и которого застала вьюга. Я должна идти за ним – немедленно.

Когда наконец Калалек все это переводил, он громко закричал:

– Лодка, моя лодка, мы должны отвязать мою лодку. Надо сделать одно дело.

Армун обернулась и увидела, что Ангайоркак смотрит на нее широко раскрытыми глазами.

– Ты должна помочь мне, – сказала Армун. – Присмотри за Арнхвитом, пока мы не вернемся. Ты сделаешь это?

– Ты не должна идти, – сказала Ангайоркак не очень убедительно. – Я пойду.

Лодка была уже спущена на воду к тому времени, когда она подошла к ней. В нее загружали продовольствие. Четверо парамутан были с Калалеком: они уже опустили весла в воду, хотя последний из узлов еще не был погружен на борт. Потом они отплыли, подгоняемые северным ветром.

С наступлением ночи они продолжали грести на юг. Берег в том месте представлял собой бесконечную цепь скал, и речи не могло быть, чтобы причалить к берегу на ночь. Они опустили тяжелый кожаный парус, чтобы за ночь не уплыть очень далеко. Они поели немного полусгнившего мяса, а вместо воды сосали во рту кусочки снега, который оставался на борту. Многие из них подходили к Армун и похлопывали ее, тем самым успокаивая. Она не отвечала им, только смотрела на берег и ждала. К рассвету, совершенно измученная, она заснула, а когда проснулась, они снова плыли на юг.

Для Армун покрытый снегом берег казался бесформенным и пустым. Но не для парамутан, которые показывали пальцами на невидимые береговые знаки и кричали что-то друг другу. Потом кричали в знак согласия и полные энтузиазма выгребли прямо к берегу. Когда их подняла волна, а потом опустила у скалистого берега, двое из них тут же перемахнули через борт и оказались по пояс в ледяной воде. Они потащили лодку на берег. Армун спрыгнула на землю, упала, быстро встала на ноги и бросилась бежать к заросшим деревьями холмам. Благодаря своим длинным ногам она обогнала всех остальных, но вынуждена была остановиться, глядя с отчаянием на белый снег, на котором не было никаких следов.