Текст книги "Зима в Эдеме"

Глава 30

Из-за неожиданного нападения Амбаласи отступила назад. Энге выпрыгнула вперед, растопырила большие пальцы и от гнева защелкала, выкрикивая команды:

– Назад! Стой! Ошибка поступка!

Незнакомка остановила нападение, хотя все еще держала в вытянутой руке паука. Она со страхом смотрела на двух йилан. Потом повернулась и убежала.

– Ты видела ее, – сказала Энге. Это было больше утверждение, чем вопрос.

– Видела. Внешне она очень похожа на нас. Точно так же расположенные большие пальцы держали насекомое. Чуть пониже ростом, поплотнее, светло-зеленого цвета, который на спине и на груди становится темнее.

– Восхищение от увиденного. Я видела просто фигуру.

– Это просто подход ученого. Теперь представь себе! Это прекрасное, замечательное, очень важное открытие. Как для историков, так и для биологов.

Энге одним глазом смотрела в сторону джунглей – ей не хотелось повторения неожиданного нападения, – а другим наблюдала за Амбаласи, слушая, что та говорила. Она выражала незнание и вопрос. Амбаласи говорила без умолку:

– По определенным причинам для биологов это предоставляет большую важность. Но этот паук – ты разве не думаешь постоянно о стене истории? Нет. Слушай и следи за моими рассуждениями. Ты должна вспомнить раковину рака, которую поместили в начало, чтобы отметить зарю нашего существования, когда йиланы полагали, что они должны сделать из них режущее оружие, чтобы защищаться от самцов. Теперь у нас есть доказательство, что теория – это неопровержимый факт. Замечательно!

– Но я не видела раков…

– Невежественное существо! Это сходство, действие, о котором я говорю. В море клешни рака служат для защиты; ядовитое насекомое выполняет ту же функцию.

– Информацию поняла. Но надо уходить, вернуться назад с другими. Здесь опасно оставаться. Угроза смерти от яда.

– Глупости. Она пугала нас, это проявление самозащиты. Разве ты не видела смущения в ее движениях? Мы такого же типа, как она; хотя, вообще-то, нет. Неуверенность в угрозе, потом отступление. Надо подумать, как наладить контакт с ними, чтобы больше не беспокоить их.

– Амбаласи, я не могу приказывать тебе возвращаться, но я могу умолять тебя. Мы сможем потом снова прийти сюда, взяв в помощь кого-нибудь…

– Нет. Чем больше нас будет, тем сильнее они будут бояться нас. Нас предупредили, но на нас не напали. Такова ситуация на данный момент, и я не хочу ее менять. Я останусь здесь. Ты пойдешь к реке и поймаешь рыбу.

Энге могла выразить только замешательство и сомнение.

– Подумай, – командовала Амбаласи. – Ты гордишься своей силой – быть разумной. Церемония кормления, мы используем ее в особо важных случаях, это устарело. Что может быть более сестринским, чем не предложение еды? Общая пища и одинаковое существование. Сейчас нужна рыба.

Старая ученая не хотела больше общаться и удобно устроилась на своем хвосте лицом к лесу. Все ее тело выражало доброжелательность и душевную теплоту. У Энге не было другого выбора, как пойти к реке и заняться ловлей рыбы.

Там она их и увидела. Это зрелище принесло бы наслаждение любому из йилан. Молодые эфенбуру, скользящие в прозрачной воде; почти элининиилы, самые молодые из молодых групп; они были такими маленькими и преследовали косяк серебристых рыбешек. Энге следила за ними до тех пор, пока они не увидели ее. От страха они начали менять окраску ладоней. Она подняла свои ладони вверх, чтобы сказать им, что бояться нечего. Но они боялись ее: она была слишком чужой; в тот же миг они уплыли. Одна из них держала только что пойманную рыбу, но от страха отпустила ее и бросилась прочь. Энге поплыла вперед и схватила ее, затем вернулась к берегу.

Амбаласи с сомнением посмотрела на рыбку.

– Быстрота дает крошечный улов, – сказала она.

– Я не поймала ее. Я увидела молодой эфенбуру и помешала их кормлению. Они были очень привлекательны.

– Несомненно. Останься здесь, я скоро приду.

– Ты можешь приказывать. Я не собираюсь подчиняться. Я пойду за тобой; в случае опасности я смогу защитить тебя.

Амбаласи начала говорить, но поняла, что это напрасная трата сил, и выразила неохотное согласие.

– Но ты будешь идти на расстоянии пяти шагов от меня. Пойдем.

Они держали перед собой маленькую рыбку и медленно шли вдоль тропы.

– Рыба, вкусно, хорошо, дружба, – громко, но великодушно сказала она. Потом она присела на хвост, держа перед собой рыбу, и снова все повторила. Что-то зашевелилось в темноте, н она постаралась как можно вразумительнее показать всю теплоту и дружеское отношение. Листья раздвинулись, и незнакомка неохотно вышла из леса. Какое-то мгновение они внимательно рассматривали друг друга, причем Амбаласи с ученым видом. Все отличия были незначительными. Размер, строение, внешняя окраска. Это был своего рода подвид. Амбаласи медленно наклонилась и положила рыбу на траву, потом выпрямилась и отступила назад.

– Это твое. В знак дружбы. Возьми и съешь. Бери, это твое.

Незнакомка смутилась, отпрянула слегка назад и открыла рот, потому что ничего не могла понять. Безупречное расположение зубов. Амбаласи продолжала наблюдать. Она должна объясняться более доступно.

– Рыба – для – еды, – сказала Амбаласи, употребляя самые простые выражения, без глаголов, и самую простую цветовую окраску на ладонях. Та подняла руку.

– Рыба, – выразила она понятие сменой окраски. Наклонилась и подняла ее, повернулась и снова скрылась из виду.

– Первый контакт прошел отлично, – сказала Амбаласи. – На сегодня достаточно, я устала. Возвращаемся. Ты видела, что она сказала?

Энге была очень взволнована.

– Да, это было великолепно! Есть теория взаимного общения, оно начинается именно так. Это предполагает, что мы научились говорить в океане, сначала физически, потом более искусно и с глаголами.

– Это несет и биологический смысл. Безглагольное общение должно было появиться для общения в море. Когда наши особи отделались от него, должно быть, существовало общение, основанное на изменении окраски, иначе сейчас мы не смогли бы общаться. Вопрос состоит в том, йиланы они или нет? Неужели это примитивное общение – все, на что они способны? Я должна узнать об этом. С ними придется провести большую работу.

В Энге тоже было много энтузиазма.

– Это такая возможность! Какое счастье. Я долго изучаю общение и с нетерпением жажду дальнейшей работы.

– Мне приятно слышать, что ты интересуешься не только своей философией о жизни и смерти. Ты присоединишься ко мне в этом проекте, потому что предстоит много работы.

Они направились к берегу реки, но на этот раз долго раздумывали, прежде чем вошли в нее. Они ясно понимали, какая опасность поджидает их под водой, стараясь выбирать не очень глубокие места, когда шли мимо растительного барьера. Испачканные грязью, двое йилан шли сквозь мертвые растения. Дочери Смерти собрались на Урукето и о чем-то говорили. Амбаласи посмотрела в их сторону с нарастающим гневом.

– Работа не выполнена! Непростительная лень и медлительность!

Энге выразила вопрос, так же как и Сатсат, которая была в центре круга, ожидая разрешения говорить.

– Фар просила разрешения обратиться ко всем нам. Конечно, мы слушали, потому что она глубокий мыслитель. Теперь мы обсуждаем ее мысли.

– Она сама будет говорить! – с возрастающей ненавистью сказала Амбаласи. – Которая из вас, Дочерей Разговора, Фар?

Энге указала на худую йилану с огромными, выразительными глазами, которая наполняла ее мыслями Угуненапсы. Фар знаками показала, чтобы на нее обратили внимание, потом заговорила:

– Угуненапса говорила, что…

– Замолчи! – приказала Амбаласи, используя самые грубые формы обращения от высшей к низшей фарги. Фар это оскорбило, но Амбаласи продолжала: – Мы очень много слышали про Угуненапсу. Я спросила, почему вы прекратили вести здесь работу?

– Я не прекращала ее, я только предложила ее изучить. Это потому, что мы прибыли сюда по доброй воле. Но как только мы оказались здесь, ты издала приказы, которые мы должны выполнять, однако ты не спросила нас и не объяснила, как и для чего мы должны работать.

Ты поступила как эйстаа. Но мы не признаем твоих указов. Мы зашли очень далеко, много страдали за свои убеждения, чтобы теперь отказаться от них. Мы, конечно, благодарны тебе, но благодарность не подразумевает порабощение. Как сказала Угуненапса…

Амбаласи не слышала, что сказала Угуненапса, а повернулась к Энге и выразила желание, чтобы все обратили на нее внимание.

– Это конец моему терпению, конец моей помощи. Я знаю, что надо делать, а твои Дочери Тупости кроме аргументов ничего не знают. Без моей помощи вы скоро погибнете, и я начинаю чувствовать, что это будет очень счастливый день для меня. Теперь я пойду на урукето, чтобы привести себя в порядок, поесть, и попить, и собраться с мыслями. Когда я вернусь, ты скажешь мне, хочешь ли ты, чтобы здесь был город. Если да, то ты объяснишь мне, как мы сможем сотрудничать. Теперь пусть будет тихо, пока я не скроюсь из виду. Я не хочу ничего слышать о ваших спорах, как и не хочу, чтобы в моем присутствии произносилось имя Угуненапсы без моего на то разрешения.

Каждой линией своего тела выражая гнев и самоуверенность, она повернулась и зашлепала к урукето. Достигнув берега, она забралась на урукето и укрылась в тени плавника, подав сигналы, чтобы на нее обратили внимание. Как всегда, Элем спустилась с плавника и посмотрела на нее сверху.

– Еды и воды, – скомандовала Амбаласи. – Быстро доставить. Срочность.

Элем все принесла сама, потому что с уважением относилась к ученой за ее великий ум, прощая ей все оскорбления с благодарностью за приобретенные знания. Амбаласи видела это в ее движениях и успокоилась.

– Твои интересы к науке перевешивают твои философские наклонности, – сказала она. – Из-за этого я выношу твое присутствие.

– Добрые мысли подобны теплым лучам солнца.

– А ты йилан, который очень хорошо умеет говорить. Поешь со мной и дай мне рассказать тебе о научном открытии, которое ни с чем не сравнимо.

Она говорила долго, потому что Элем была очень покорным слушателем. Солнце начало садиться за горизонт, когда Амбаласи закончила и повернулась лицом к суше. Первое, что она увидела и дало огромное удовлетворение, это то, что Дочери работали, расчищая берег от мертвых растений. Энге положила на землю охапку дров и обратилась к ученой. Тщательно подбирая слова, чтобы не упомянуть имени Угуненапсы, она сказала:

– Мы обсудили работу здесь в духе наших убеждений и вынесли решение. Мы должны жить, потому что мы Дочери Жизни. Чтобы жить, у нас должен быть город, в котором бы мы жили. Город должен быть выращен. Ты единственная можешь это сделать. Чтобы вырастить город, мы должны следовать твоим инструкциям, чтобы выжить. Вот поэтому мы работаем.

– Так. Но это только теперь, как ты только что сказала. Когда вырастет город, вы, значит, перестанете выполнять мои указания?

– Я не думала об этом, – сказала Энге.

– Подумай. Говори.

Энге была вынуждена ответить, хотя и с большой неохотой:

– Я верю, что, когда город вырастет, Дочери больше не будут подчиняться твоим распоряжениям.

– Я так не думаю. Но сейчас я думаю, чтобы выбрать для них какое угодно будущее, только не смерть. Ради этого, ради собственного удобства я принимаю эту слабую и приводящую в уныние договоренность. Есть дела поважнее этих, которыми мне надо заняться. – Она подняла руку. – Я вернусь в джунгли, чтобы продолжить контакт с той, которую мы встретили. Ты составишь мне компанию?

– С огромным удовольствием и радостью. Это будет богатый город, богатый жизнью и научными достижениями.

– Да, научными достижениями… Но я не вижу благоприятного существования для твоих Дочерей Несогласия, последовательниц той, безымянной. Я думаю, что твоя теория жизни в один прекрасный день станет твоей смертью.

Глава 31

Имаме кивот икагпуиуарпот такугувсетаме.

В море больше путей, чем вы сможете найти в лесу.

(Поговорка парамутан)

Это было ожидание чего-то неизвестного, что волновало Армун. На первый взгляд, все было хорошо: если однажды было принято решение покинуть лагерь, то уже нельзя было отступать – и никаких раздумий с ее стороны. Если произойдет что-нибудь непредвиденное, у нее хватит сил заставить Керрика вспомнить, что это было хорошее решение – и единственное возможное. Если она вдруг заставала его угрюмым и расстроенным, то терпеливо начинала убеждать, что они должны уйти, – и это повторялось снова и снова. У них не было другого выхода. Они должны отправляться в путь.

Арнхвит, из-за которого они больше всего переживали, казалось, тоже проявлял к ним больше внимания. Он никогда не расставался с матерью, поэтому не мог представить себе, что это такое. Даррас, которой удалось наконец избавиться от ночных кошмаров, чувствовала себя несчастной из-за прошлого и много плакала. Ортнару было все равно, а Харл не мог дождаться их отъезда. Как-никак он был среди них единственным охотником, обеспечивающим всех пищей.

Но двое йилан были уверены, что им пришел конец. Имехей уже сочинял песню смерти. Надаске решил умереть достойно и драться до конца, поэтому он все время держал свой хесотсан наготове.

Две части лагеря Керрик пытался объединить родственными узами. Но, по всей видимости, не было необходимости менять что-либо. Йиланы привыкли ловить рыбу и крабов в озере, с утра до вечера расставляя сети и ловушки в воде. Но остальные не воспринимали их как охотников. Из-за этого было установлено равенство в охотничьем ремесле: рыбу меняли на мясо, и всех это устраивало. Арнхвит, которого безо всяких подозрений встречали и в той, и в другой части лагеря, с большим вниманием относился к такому обмену и всегда гордо ковылял с тяжелым грузом на плечах. Самцы йилан должны были остаться в безопасности, пока их присутствие здесь не обнаружится.

Подготовка к путешествию через море к большой земле проходила успешно и быстро. Они уже упивались долгожданной свободой. Много раз, держась за руки, они прогуливались по лагерю, наслаждаясь теплой летней погодой. Ни один истинный охотник не стал бы этого делать, потому что в лесу должны быть тишина и наблюдательность, но Армун больше были по душе такие прогулки.

Это настроение царило среди них первые дни. Но позднее ожидание в лагере становилось напряженным, когда на пустой океан смотрели изо дня в день. Керрик был в подавленном настроении. Он все время сидел на берегу моря, пристально вглядывался вдаль, надеясь увидеть иккергак парамутан, который все не появлялся. Он сидел там все время и совсем не охотился: их запасы мяса почти иссякли, а он об этом даже не заботился. Армун знала о его настроении, и, когда она разговаривала с ним, ей приходилось говорить много – или слишком мало, поэтому днем она была где-нибудь далеко, собирая корни и растения, которые теперь составляли большую часть их рациона.

Был полдень, и ее корзина не была наполнена даже наполовину, когда Армун услышала, что Керрик зовет ее. Что-то случилось! Но ее страх был рассеян, когда она снова услышала его. Он что-то кричал. Она побежала ему навстречу, отвечая, и они встретились на лужайке, где была высокая трава и желтые цветы.

– Они здесь, парамутаны, они на берегу!

Он подхватил ее и закружил, и они вдвоем упали на траву, а корзина перевернулась. Они собирали в корзину все ее содержимое, довольные новостями, пока он снова ее заключил ее в свои объятия, и они не стали кататься в высокой траве.

– Мы не можем… только не сейчас, – нежно сказала она. – Мы же не хотим, чтобы они уплыли без нас.

Когда они спустились к маленькой бухте, на мелководье, как черная скала, стоял иккергак. Когда они бежали к нему по воде, с его борта им махали руками и кричали. Потом ласковые руки помогли им подняться на борт. Там была Ангайоркак. На ее покрытом мягкой шерстью лице выделялись широко открытые, полные тревоги глаза, ко рту были прижаты руки.

– Одни, – завыла она. – Двое мальчиков ушли…

Калалек подошел к ним неуклюжей походкой, когда Армун рассказывала о детях. Он протянул им куски свежего мяса вместо приветствия.

– Ешьте, будьте счастливы; надо о многом поговорить.

Керрик прервал его, подняв руку:

– Пожалуйста, помедленнее… трудно понять.

Он немного позабыл язык парамутан, который выучил за зиму, и позвал Армун. Она выслушала поток слов, потом перевела Керрику:

– Они все ушли – все парамутаны, через океан, к месту, которое он называет Алланиовок. Этот иккергак последний, который направляется туда. Они нашли косяки уларуака и хороший берег, где можно что-то делать. Я не знаю, что дальше обозначают слова: по-моему, сдирание кожи. Они все взяли: маленькие лодки, паукаруты и всех детей, всех. – В ее голосе слышался испуг, когда она в говорила это.

– Ты думаешь, что если мы пойдем с ними, то уже никогда не вернемся сюда? Спроси его об этом, сейчас.

– Это долгое путешествие, – сказал Калалек. – Вам понравится там, вы не захотите вернуться назад.

– Тупой лоб, глаза, которые ничего не видят! – Ангайоркак сказала громко, ударив его кулаком по покрытой коричневым мехом руке. Но не сильно, лишь для того, чтобы привлечь его внимание к важности ее слов. – Скажи Армун прямо, что, когда она пожелает вернуться на эту землю, ты возьмешь ее, – или ты хочешь разлучить ее с ее первенцем на всю оставшуюся жизнь?

Калалек улыбнулся, потом нахмурил брови, ударил себя по лбу, чтобы показать, как он огорчен.

– Конечно, это не сложное путешествие; мы вернемся, когда вы захотите. Это не проблема для того, кто знает ветры и море, как я.

После громких приветствий на борту предложили в этот же день – так как он был очень подходящий – отправиться в Алланиовок. Они могли бы отправиться немедленно, и не было причины задерживаться. Теперь, когда тану были на борту, на этой стороне океана им нечего было делать. Если решение было принято, парамутаны со свойственным энтузиазмом взялись за работу. Кожаные мешки наполнили пресной водой. В тот момент, когда все поднялись на борт, иккергак отчалил от берега и поплыл, подгоняемый ветром. Закрепили паруса, и путешествие началось. Они держали курс на северо-восток. Иккергак все дальше уходил от берега, и еще до захода солнца берега уже не было видно. Когда солнце закатилось за горизонт, они были одни в пустом океане.

Качка на иккергаке вызвала у обоих тану морскую болезнь, поэтому они с легкостью отказывались от мяса. Когда остальные закончили есть, многие из них уселась под передний полог и заснули. Ночь была теплая, и воздух очень свежий. Армун и Керрик остались там, где они и были.

– Как ты думаешь, когда мы будем на месте? – спросил Керрик. Армун рассмеялась.

– Я спрашивала об этом Калалека. Через много дней, сказал он. Или они не умеют считать, или им все равно.

– И того, и другого понемногу. По-моему, их совсем не беспокоит то, что они далеко от берега, которого не видно. Интересно, как они находят дорогу и не плавают вокруг одного и того же места?

Как бы в ответ на его вопрос Калалек в тот же момент забрался на мачту, уцепился за нее одной рукой, раскачиваясь, когда их несли легкие волны. Луны не было, но при свете ярких звезд все было очень хорошо видно. Он что-то вздернул к небу и посмотрел на это, потом прокричал какие-то распоряжения кормчим. Паруса слегка хлопали, и поэтому Калалек ослабил узлы, натянул какие-то канаты, развязал другие, пока не установил паруса под нужным углом. Когда с этим было покончено, Армун позвала его и спросила, что он делал, глядя на звезды.

– Искал путь к нашим паукарутам, – сказал он с некоторым удовлетворением. – Звезды показывают нам дорогу.

– Как?

– Вот так.

Он разложил перед ними карту, сделанную из костей.

Керрик посмотрел на нее, поворачивая, потом встряхнул головой и отдал ее назад.

– Я кое-что начинаю понимать. Четыре кости, укрепленные по углам, образуют прямоугольник.

– Да, ты прав, – согласился Калалек. – Но они были связаны Нануаком, когда он стоял среди паукарутов на берегу Алланиовока. Вот так это было сделано. Это очень важное тайное знание, о котором я тебе сейчас скажу. Ты видишь ту звезду?

Тут они все начали указывать и кричать, пока наконец Керрик понял, про какую звезду он говорил. Керрик плохо знал небо, а Армун, наоборот, разбиралась в этом.

– Это Глаз Эрманпадара, вот чему меня учили. Все остальные звезды – это души храбрых охотников, которые умерли. Каждую ночь они выходят на прогулку на небо, там, на востоке, поднимаются высоко над нашими головами, а затем отправляются отдыхать на запад. Они идут вместе, как огромное стадо оленей, и за ними наблюдает Эрманпадар, который стоит на месте. Он стоит на севере и смотрит, а та звезда – ее глаз. Она стоит на месте, а другие движутся вокруг нее.

– Я никогда не замечал этого.

– Посмотри сегодня ночью, и ты увидишь.

– Но как же они все-таки помогают найти дорогу?

Это вызвало еще больше крика со стороны Калалека, который был убежден, что неспособность Керрика понять парамутан была результатом его глухоты. И если он будет кричать громче, то Керрик будет знать, что он хочет сказать. С помощью Армун он объяснял ему, как пользоваться картой.

– Эта толстая кость – это дно. Ты должен держать ее перед своим глазом и смотреть вдоль нее на то место, где вода встречается с небом. Смотри вверх и вниз, пока не увидишь ее длину. Когда это будет сделано – а ты должен всегда держать ее в правильном направлении, – ты должен быстро посмотреть вдоль этой кости, которая является костью Алланиовока, и найти звезду. Она должна указать прямо на звезду. Посмотри, попробуй.

Керрик вертел рамку, вглядываясь, пока его глаза не устали и не заслезились.

– Я не могу этого сделать, – сказал он наконец. Когда эта кость повернута к горизонту, другая показывает выше звезды.

На это Калалек откликнулся криком радости и позвал остальных парамутан, чтобы они были свидетелями, как быстро Керрик выучился вести иккергак: в первый же день своего плавания. Керрик никак не мог понять, почему такое возбуждение, если он не прав.

– Ты молодец, – настаивал Калалек. – Это иккергак не прав. Мы ушли далеко на юг. Вот увидишь: когда мы пойдем дальше на север, кость будет показывать точно на звезду.

– Но ты же говорил, что эта звезда не движется, как все остальные?

На это Калалек разразился истерическим смехом. Ему понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя и объяснить. Оказывается, эта звезда никогда не двигалась, потому что двигались они. Если плыть на север, она поднимается выше, если плыть на юг – то опускается. Это значит, что звезда имеет определенное место на небе в зависимости от того, где ты находишься. Так и находят дорогу. Керрик не совсем был уверен, что именно это означает, и лег спать, все еще озадаченный этим.

Хотя Керрик и Армун еще испытывали слабость от постоянной качки, но морская болезнь отступила, и они постепенно привыкали к жизни на море. Они начали есть мясо, но порция воды, которая была им отпущена на все время плавания, иссякла. Они помогали ловить рыбу, потому что сок, вытекавший из ее мяса, утолял жажду лучше, чем вода.

Керрик все ломал голову над картой из костей – каждую ночь, так как путеводная звезда поднималась все выше в небе.

И вот однажды ночью Калалек, сделав свои измерения, счастливо закричал. Все собрались, посмотрели вдоль костей в рамке и дружно указали на звезду и горизонт одновременно. Они тут же поменяли курс, взяли дальше на восток. Утром Калалек порылся в своих принадлежностях и достал большую рамку, сделанную из большего количества костей, которую Керрик видел раньше.

– Мы здесь, – гордо сказал Калалек, постукивая по одной из горизонтальных костей. Он провел по ней пальцем направо, к другой кости, которая пересекала ее. – Мы плывем в этом направлении и должны приплыть сюда – это и есть Алланиовок. Все просто.

– Это не так просто, – сказал Керрик, поворачивая в руках рамку. Потом он вспомнил: – Армун, карты тех мургу: они в моем мешке. Расскажи о них Калалеку, пока я буду их искать.

– Но что это такое?

– Скажи ему, все не так просто. Скажи ему, что мургу пересекают этот океан на своей большой рыбе. Когда они делают это, они пользуются картами, на которых изображены разноцветные линии, которые указывают путь. Но я понятия не имею, как они пользуются ими. Может быть, он поймет, как они это делают.

Все парамутаны собрались вокруг и, когда увидели карты, от удивления закричали. Сначала они восхищались цветами и рисунками, и так, и эдак поворачивая их. Они особенно были поражены тем, что ни слюнявя, ни царапая ногтями невозможно было стереть рисунок. Калалек подождал, пока все закончат восхищаться, потом склонился над картой, обдумывая все детали.

Во второй половине дня ветер усилился, пригнал черные облака. И до этого было несколько дождливых дней, но теперь это было похоже на настоящий шторм. Калалек с трепетом смотрел на море, но остальные парамутаны были совершенно спокойны. Когда начался дождь, они натянули огромный кусок кожи и спрятались под ней.

После бури погода стала прохладнее, небо было облачным. Керрик выучился говорить на языке парамутан. Армун помогала ему, если у него возникали трудности. Но однажды утром, проснувшись, они увидели двух белых морских птиц, пролетавших над ними. Керрик не обратил на них никакого внимания, пока Калалек не объяснил ему.

– В этом направлении находится земля, и плыть до нее осталось совсем немного.

После этого все перевесились через борт и смотрели в воду, и вскоре их ожидания были вознаграждены, когда одна из женщин завизжала и почти вывалилась за борт; – две другие держали ее за щиколотки, а остальные за хвост, который торчал из-под одежды. Они вытащили ее назад, насквозь мокрую и улыбающуюся, но крепко державшую в руках длинную водоросль.

– Это всегда растет вблизи берега! – закричала она от радости.

Но до земли было все еще далеко. Были штормы и встречные ветры, и парамутаны были вынуждены опустить паруса и спустить на воду лодку. Они прикрепили ее к иккергаку кожаными ремнями, потом в нее строго по очереди садилось по четыре человека – мужчины и женщины – и гребли. Армун и Керрик тоже приняли участие в этой работе: обливаясь потом, они с трудом гребли, таща за собой огромный иккергак. Они радовались, как все остальные, когда подул легкий западный ветерок, в с громкими криками лодку втащили назад на борт, а паруса вновь были подняты.

На следующий день, перед закатом, кто-то увидел темную линию впереди на горизонте. Было очень много споров по поводу того, была ли это земля, или облако. Потом все начали кричать от счастья, когда это все-таки оказалась земля. Паруса были приспущены. На рассвете никто не спал; все были на ногах, когда над зелеными лесистыми холмами, которые теперь были намного ближе, взошло солнце. Калалек забрался на мачту как можно выше, чтобы лучше рассмотреть берег, когда они подплывали. Наконец он закричал и указал на небольшие острова на севере от прибрежной линии. Они свернули в ту сторону, вслед им подул попутный ветер, и они пошли легко. Острова миновали до полудня, и позади них, над песчаным берегом, кружком стояли черные паукаруты.

– Алланиовок! – выкрикнул кто-то, и все парамутаны в знак согласия громко закричали.

– Лес и кустарники, – сказал Керрик. – Здесь, должно быть, хорошо охотиться. Земля без мургу; ни один из парамутан не видел их. Это, возможно, будет и нашим местом. Забыть все о мургу, никогда о них снова не думать.

Армун молчала, потому что ничего не могла сказать. Она знала, что воспоминания о других саммадах, о мургу, преследующих их, будут всегда с ними. Он больше об этом не говорил, но она могла видеть по его лицу, что это всегда занимало его мысли. Они-то, может быть, в безопасности.

А что будет со всеми остальными?