Текст книги "Петербургская Коломна"

«О ТАКОЙ КВАРТИРЕ Я МЕЧТАЛ ВСЮ ЖИЗНЬ!»

На углу улиц Большой Мастерской и Офицерской до 1967 года находился двухэтажный особняк генерал-губернатора Княжевича. Угловой дом № 46 с парадным фасадом, выходящим на Офицерскую улицу, не отличался внешней броскостью, но соблюдение строгого вкуса в его гармонических пропорциях позволяло отнести это строение к лучшим образцам классицизма начала XIX века. Зеркальные стекла высоких окон с мраморными подоконниками, великолепные двери красного дерева, украшенные затейливой резьбой, бронзовые ручки художественной чеканки, мраморные камины, зеркала, паркетные полы из ценных пород дерева – все было устроено добротно, во вкусе дворцовых особняков Петербурга.

Офицерская ул., 46. Фото начала ХХ в.

Этот старинный дом связан с именем известного русского трагика Мамонта Викторовича Дальского (Неелова), жившего в нем с 1914 по 1917 год.

Фигура Дальского принадлежит к числу колоритнейших в галерее старых русских актеров. Наставник Шаляпина, любимец Вахтангова и Качалова, Тарханова и Юрьева, артист оставил заметный след в истории отечественного театра как один из крупнейших мастеров русской трагической школы, чей талант соответствовал гению. Все необыкновенно в этом удивительном служителе Мельпомены: и необычное имя, и вся его жизнь, полная фантастических легенд о его похождениях и «художествах», и нелепая смерть под колесами московского трамвая.

М.В. Дальский.

Фото 1890-х гг.

Судьба М.В. Дальского заслуживает особого внимания. По отзывам современников, он являлся на редкость одаренным и талантливым артистом. Начав выступать на провинциальной сцене, сразу же обратил на себя внимание администрации Александринского театра. Его пригласили в Петербург. Талант одного из крупнейших трагиков начала XX века особо проявился в ролях мирового классического репертуара. Игрой Дальского восхищались все, кто хоть однажды видел этого артиста на сцене. Почитателями его таланта стали простые люди и члены императорской фамилии. Он обладал идеальными внешними данными для исполнения трагических ролей – стройная фигура, прекрасного тембра голос, властные энергичные жесты. У него учились драматические и даже оперные артисты. Сам Ф.И. Шаляпин прошел школу сценического искусства у трагика Дальского.

М.В. Дальский в спектакле

«Гамлет». Фото 1891 г.

Мамонт Викторович действительно стал общепризнанным мэтром театральной сцены, но при этом, к сожалению, имел довольно скандальный, необузданный нрав. Ему было тесно и душно в рамках казенной сцены. Дальский вступал в постоянные конфликты с администрацией Александринского театра и товарищами по сцене. Он выплачивал многочисленные денежные штрафы за опоздания в театр, срывы спектаклей и даже за нанесение телесных повреждений артистам и режиссерам. Считая себя величайшим артистом века, Дальский не признавал иных мнений и авторитетов кроме собственного. За ним закрепили кличку Мамонта Скандальского. Он скандалил не только в театре, но и за его пределами. Петроградские газеты пестрели статьями о его проказах, дебошах и буйствах в ресторанах и других общественных местах. Артиста обвиняли во всех смертных грехах. Среди жителей столицы даже ходил анекдот-загадка: «Чем отличается мамонт от Мамонта Дальского? – Первых выкапывают, второго необходимо закопать». Артистическая впечатлительная натура Дальского продолжала театральное действо и вне подмостков, где он по-прежнему оставался Гамлетом, разбойником или Рогожиным.

В 1914 году игра Дальского имела особенно ошеломляющий успех. Материальное положение артиста значительно улучшилось, и он решил переехать на новую квартиру. Въезжая в особняк Княжевича на Офицерской улице, Мамонт Викторович скажет: «О такой квартире я мечтал всю жизнь!»

Он уплатил управляющему дома № 46 2 тысячи рублей, завершив таким образом акт найма квартиры на два года. Дочь актера, Лариса Мамонтовна Дальская, впоследствии вспоминала: «Мы жили тогда на Офицерской улице. Из окон нашего дома можно было наблюдать, как мимо прохаживались хорошо одетые оживленные люди и проносились лихачи. Вокруг замечательные места: Мариинский театр, кондитерская Иванова, золотящиеся купола собора Николы Морского, всегда окруженный стаей голубей Никольский садик. Предметом мечты всех детей был Луна-парк на Офицерской с его американскими горами. Он находился недалеко от нас, и оттуда часто доносились смех и веселые возгласы катающихся. Но не всех детей туда водили, объясняя, что даже у взрослых замирает сердце при спуске с американских гор.

Интеллигенция возмущалась тем, что в таком хорошем месте находится тюрьма. Это Литовский замок с громадными сумрачными башнями.

Нередко у нас в семье в присутствии гостей отец с возмущением произносил: „Бастилия"! Не раз слышала я и такие стихи:

 
Как пойдешь по Офицерской
Там высокий серый дом
По бокам четыре башни
И два ангела с крестом».
 

Гуляя как-то с отцом, Лариса Мамонтовна остановилась рядом с башней Литовского замка, и он указал ей на крест и двух склоненных к нему ангелов.

– А зачем здесь ангелы? – спросила дочь.

– Ангелы оплакивают заключенных в этой башне, – ответил отец.

В феврале 1917 года Литовскому замку пришел конец. Этот день навсегда запомнила Лариса Дальская: «Мне было 4 года, и я хорошо помню, что в тот день была какая-то кутерьма, и на меня никто не обращал внимания, велели сидеть в детской и не подходить к окнам. А за окнами, на полупустых улицах происходило что-то тревожное и опасное. Отец, уходя из дома, сказал, что идет брать Бастилию. Вернулся он возбужденный, в пальто, но без шапки, глаза его блестели. Оглядев домочадцев, он вынул из кармана тюремные ключи и рассказал о случившемся. На следующий день Литовский замок загорелся. Говорили, что его подожгли и выпустили на волю всех арестантов. Горел он несколько дней. Обгоревшие башни его еще долгое время стояли неразрушенными. Видно, строили его надежно. Живописные развалины замка несколько лет, до середины 30-х годов, „украшали“ улицу Декабристов. На его прочном фундаменте перед войной возвели большой жилой дом № 29.».

Ключи Литовского замка долгое время находились в семье Дальских и всегда демонстрировались гостям. Кто-то посоветовал вдове артиста отдать ключи в Музей революции, но она этого не сделала. В результате легендарные ключи от петербургской Бастилии, забытые в ящике старинного буфета, стоявшего в одной из комнат особняка Княжевича на Офицерской улице, так и остались в разоренной брошенной квартире. Дочь великого актера не могла себе простить, что не сохранила эту историческую реликвию как память о страшной тюрьме.

Революцию М.В. Дальский воспринял как гигантскую сцену, на которой собирался сыграть главную роль из драмы Ф. Шиллера «Разбойники». Его неукротимая натура требовала приключений, романтики, авантюризма. В 19171918 годах Мамонт Викторович пережил сильное увлечение идеями анархизма. Он стал одеваться под анархистов: появлялся в общественных местах в наглухо застегнутом черном плаще (реквизит Гамлета) с прикрепленным на нем огромным красным бантом. Он по-своему играл эту роль, и при этом его фантазии не было предела при сочинении про самого себя самых невероятных легенд и историй о руководстве мифическим отрядом боевиков-анархистов. Слушатели с интересом узнавали новости о действиях актера при захвате барских особняков и актах экспроприации.

О Дальском писали довольно часто – он всегда привлекал к себе внимание газетчиков. Используя «охотничьи» рассказы артиста, пресса Петрограда в буквальном виде оперативно перепечатывала их на страницах своих газет, совершенно не задумываясь над тем, что некоторые эпизоды рассказов трагика как две капли воды походили на содержание популярных сцен драмы Ф. Шиллера «Разбойники».

25 мая 1917 года «Петроградский листок» опубликовал заметку о том, что актера Мамонта Дальского не допустили в один из элитарных игорных клубов. Однако после его выразительного монолога, произнесенного громовым басом, и гневного заявления о том, что он представляет анархистов и никаким правилам не подчиняется, распорядители беспрепятственно пропустили Дальского в игорное заведение.

Проиграв все деньги, он поздравил своих более удачливых партнеров и пригласил всех к себе домой, на Офицерскую, распить бутылочку шампанского.

Своим рассказам о лихих набегах анархистов под его непосредственным руководством Дальский, по-видимому, обязан также тому, что все газеты Петрограда приписали именно ему организацию захвата особняка герцога Лихтенбергского в Коломне. Захват дворца действительно произвели, причем очень профессионально, так как при его взломе работали члены самых известных в Петрограде грабительских шаек, они, используя свой уголовный опыт и универсальные инструменты, технически грамотно вскрыли и очистили все сейфы и бронированные комнаты особняка.

Создание газетчиками Мамонту Дальскому имиджа лидера анархистов крайне обеспокоило действительных вождей этой организации, большинство коих в то время находилось в печально известных Крестах. Они составили от имени группы известных членов партии свободных анархистов открытое письмо-протест, в нем заявили о самозванстве Дальского и о его непричастности к членству в их партии, а также к актам экспроприации, о которых писали тогда петроградские газеты. Руководство русских анархистов категорически заявило, что «актер Мамонт Дальский к делам их партии не имеет никакого отношения».

Мало того, известные анархисты просили руководителей издательств петроградских газет уведомить население города о том, что «Мамонт Дальский никакого прямого или косвенного участия в наших делах не принимал. Его мы знаем только как артиста и не знакомы лично, а потому появившиеся заметки есть плод низкой клеветы разваливающейся буржуазной клики, пущенной в целях провокационных».

Сидящие в тюрьме лидеры свободных анархистов в этом же письме просили своих товарищей на воле не только поддержать их глубокое возмущение наглым поведением анархиста-самозванца, но и принять «особые» меры к разгулявшемуся артисту, «компрометирующему своим поведением и поступками святые идеи анархии».

Поверил «газетным уткам» и писатель А.Н. Толстой, облекший в рамки уголовного детектива образ лихого вожака анархистов Дальского в романе «Хождение по мукам».

Выразительно описаны Алексеем Николаевичем захват московского купеческого клуба и пламенный призыв Дальского к народу «об абсолютной свободе, условности моральных принципов и права каждого на все».

Этот образ, сплетенный писателем из многочисленных газетных публикаций, ярок и необычен. Плохо лишь одно – материалы газет и рассказы «очевидцев», на основании которых романист создавал образ анархиста Дальского, оказались вымышленными, не содержащими ни одного правдивого факта.

Артистом, естественно, заинтересовались и компетентные органы новой власти. По решению Исполкома райсовета рабочих и солдатских депутатов 18 ноября 1917 года в квартире 1, занимаемой гражданином Мамонтом Дальским в доме № 46 по Офицерской улице, в присутствии понятых милиция произвела тщательный обыск. Результаты обыска и последующие судебные расследования всех случаев грабежей и взломов квартир и особняков состоятельных лиц показали полную непричастность к ним артиста Дальского.

Оказалось, что одним из главных организаторов операции захвата анархистами дома герцога Лихтенбергского был не трагик Дальский, а комиссар Коломенского подрайона, некий Харитонов, приговоренный судом (за активную помощь анархистам и уголовным элементам в захвате особняка, а также за кражу драгоценностей), к нескольким годам тюремного заключения в «Крестах». Тем не менее перепуганный обыском актер вынужден опубликовать в петроградских газетах письмо, где он сообщал, что «.я не захватчик и не налетчик. Картинами из Зимнего дворца не любовался. Картин на квартире не имею. Никогда не арестовывался в Петрограде и не хранил у себя на квартире награбленные анархистами драгоценности и предметы искусства.».

3 июня 1917 года «Известия Совета рабочих и солдатских депутатов» опубликовали следующее опровержение: «Военно-Революционный Комитет заявляет, что все газетные сообщения об аресте известного артиста Мамонта Дальского и якобы производящемся о нем следствии являются вымышленными. Никаких дел в следственной комиссии нет, и Военно-Революционный Комитет приказа об аресте Дальского не отдавал».

Осенью 1917 года Дальский уезжает в Москву, где, забыв петроградские неприятности, продолжает играть не только на сцене, но и вне ее. Он примыкает к группировкам, поддерживающим идею свержения Советской власти.

И вот снова, но уже московские газеты, приписывают ему захватывающие набеги на советские учреждения и даже леденящую кровь историю о его попытке ворваться в кабинет самого В.И. Ленина.

Многих тогда впечатляло и его участие в фантастических коммерческих затеях, утопических деловых проектах. Действительно, через его руки проходили огромные деньги, а он оставался ни с чем.

В ночь с 11 на 12 апреля 1918 года московскую организацию «анархистов-коммунистов» разгромили, Мамонта Дальского арестовали. Потребовалась неделя для выяснения непричастности знаменитого актера к экспроприациям. В архиве сохранился документ, адресованный коменданту гостиницы «Националь», за подписью Ф.Э. Дзержинского, аннулирующий «распоряжение об аресте члена Всероссийской Федерации анархистов-коммунистов Мамонта Дальского».

21 июня 1918 года, выйдя утром из московской гостиницы «Гранада», Дальский попытался вскочить на ходу в проходящий трамвай, но сорвался и попал под колеса.

В морг для опознания тела поехала Ирина, старшая дочь Шаляпина. От Луначарского получили разрешение на вагон для перевозки гроба с телом актера в Петроград. Похоронили его на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Позднее прах Дальского перенесли в Некрополь, где он покоится доныне.

Семья Мамонта Викторовича вернулась в Петроград, в старый особняк, на Офицерскую, которая теперь уже называлась улицей Декабристов.

Вскоре вдову и дочь великого артиста бесцеремонно «уплотнили» в одну комнату (кабинет Дальского). Остальные апартаменты заняли матросы Балтфлота со своими семьями.

Дальнейшая судьба старинного особняка довольно печальна. В марте 1967 года жителей улицы Декабристов обеспокоили решительные работы по разрушению отдельных домов. В редакцию газеты «Вечерний Ленинград» они написали следующее заявление: «На углу Лермонтовского проспекта и улицы Декабристов сносят старый двухэтажный дом. Просим редакцию рассказать, что на этом месте будет построено». Ответил архитектор Октябрьского района М.И. Саркисов: «Сразу же после очистки территории начнется строительство здания „Дома бытового обслуживания“ площадью 5,5 тыс. кв. метров. На пяти этажах разместятся 13 предприятий и учреждений. В многочисленных производственных цехах опытные мастера будут ремонтировать часы, телевизоры, магнитофоны, ювелирные изделия, фотоаппараты. Здесь можно будет заказать портьеры и шторы. Специальные помещения намечено выделить для ателье мод, парикмахерской, салона фотографии. Главный фасад здания предполагается облицевать долговечной белой стеклянной плиткой и украсить витражами и световой рекламой. Проект „Дома быта“ разрабатывается в мастерской № 8 института „Ленпроект“. Авторы проекта – архитекторы О.Б. Голынкин, Л.А. Келлер и Б.И. Бровчин».

Красивый старинный особняк сломали и построили на его месте стеклянное чудовище – типовое современное здание, чуждое архитектуре существующих здесь строений, абсолютно не вписавшееся в сложившуюся веками застройку старинной питерской улицы.

«НА УГЛУ МАЛОЙ МАСТЕРСКОЙ И ОФИЦЕРСКОЙ.»

Дом № 52, расположенный на углу Офицерской и Малой Мастерской улиц, приобрел современный облик в 1890-х годах. Массивное пятиэтажное здание, возведенное архитектором Василием Федоровичем Разинским, автором проектов многочисленных добротных жилых строений, принадлежало Надежде Михайловне Половцовой, жене действительного статского советника и попечительницы образцового детского приюта барона А.Л. Штиглица – банкира Императорского двора и известного петербургского мецената. На его денежные пожертвования в городе учреждались богоугодные заведения и благотворительные организации.

К сожалению, время не пощадило здание. В наши дни оно утратило свой первоначальный блеск, но по-прежнему представляет собой великолепный образец архитектуры конца XIX века. Его монументальный и несколько утяжеленный фасад выгодно отличается от соседних домов Офицерской улицы.

Ул. Декабристов, 52. Фото начала 1940-х гг.

В начале ХХ века в этом доме размещалась редакция «Ведомостей Санкт-Петербургского градоначальства», а в одной из квартир жил их редактор. Да, выходила когда-то в старой российской столице газета весьма официального свойства – «Ведомости Санкт-Петербургского градоначальства». Печатались в ней в обязательном порядке распоряжения властей, касавшиеся различных сторон жизни Петербурга и петербуржцев. Например, правила езды по улицам для извозчиков, а позже – автомобилистов; постановления о том, в каких местах разрешено в праздник торговать виной и водкой. Или на первой странице газеты мог появиться запрет на проведение политических собраний и сходок. В общем, ограничений для населения публиковалось немало. Причем от обывателя требовалось неукоснительное выполнение всех опубликованных в «Ведомостях» регламентаций. В каждом номере этой газеты обязательно присутствовало напоминание читателям: «Указания и распоряжения правительства, к общему сведению и исполнению принадлежащие и при „Ведомостях СПб градоначальства" разосланные или же в них напечатанные, считаются обнародованными в городе Санкт-Петербурге, и никто из живущих в столице не имеет права отговариваться их незнанием».

В газете регулярно публиковались различные объявления, представляющие практический интерес для различных слоев населения. Обыватель мог, например, прочитать такие любопытные предложения: «Деньги с должников успешно взыскиваю на своих расходах, имею 20-летнюю практику».

Что-то родное для нашего времени слышится в этом призыве, опубликованном в «Ведомостях СП градоначальства» 10 октября 1909 года. Звучит страшновато, неужели и тогда в стране существовал рэкет и рэкетиры, способные своими специфическими способами и приемами «взыскивать» долги с упрямцев? Нет, успокойтесь, такого явления в городе тогда не существовало. Да и газета была не просто респектабельной, но и официальной поборницей соблюдения законов и правопорядка. Кстати, дочитаем до конца это объявление: «.20-летнюю практику от торговых фирм: судебные, гражданские и уголовные дела», так что предложение сделано, надо полагать, лицом, действующим вполне законными способами. Вероятно, спрос на подобных специалистов все же существовал. Должники всех времен всегда любили водить за нос кредиторов и не торопились отдавать взятое взаймы.

В 1901 году в доме № 52 со своей семьей поселился академик Александр Николаевич Бенуа – русский художник, историк искусства, художественный критик и идеолог объединения «Мир искусства».

Александр Бенуа – яркое явление в истории русской культуры. У него, как иллюстратора Пушкина, не было соперников. К тому же он – один из наиболее блистательных исторических живописцев России. С полным основанием его можно назвать и создателем современной театрально-декорационной живописи.

А.Н. Бенуа. Портрет работы Л.С. Бакста. 1898 г.

Не меньший вклад Александр Николаевич внес в дело художественной критики. Широко известны его многочисленные статьи-отклики на интересные явления в различных областях искусства, и не только изобразительного, но и архитектуры, театра, музыки, кино, фотографии. Ему принадлежат серьезные исследования по истории отечественной и зарубежной живописи.

19 апреля 1901 года у супругов Бенуа родился сын. К осени следовало найти новую квартиру и устроиться в ней. Александр Николаевич воспоминал по этому поводу: «Таковую мы после многих поисков и нашли в нашей родной Коломне, на углу Малой Мастерской и Офицерской, иначе говоря, на той же улице, на которой когда-то помещался киндергартен Е.А. Вертер и где по-прежнему стояла на одном конце католическая церковь св. Станислава, на другом – кирпичная эстонская церковь. Новая квартира не вполне отвечала нашему идеалу. Уж то было неприятно, что надо было лезть в пятый этаж, а для моей живописной работы большое неудобство представляло то, что кабинет (довольно просторный) выходил на юго-запад, так что в ясные дни невозможно было здесь укрыться от солнечных лучей, в других же комнатах, начиная с угловой, было довольно тесно. Зато приятно было сознавать, что мы опять „в своем квартале“, в Коломне, да и квартира в общем была очень светлая и уютная. Отлично выглядели на этих стенах мои новоприобретенные картины – прелестный „Пейзаж“ ван Гойена, „Похищение Прозерпины“ Пуссена, большой кухонный натюрморт „Бодегон“, приписываемый Веласкесу, „Старуха“ Венецианова, „Сельский сюжет“ Кипренского, „Пейзаж в окрестностях Рима“ Александра Иванова. Благородную нарядность придавали всему наши мебельные обновки: угловая гостиная прямо напоминала какой-либо салончик Марии Федоровны в Павловске или в Гатчине.».

Из окон своей квартиры на Офицерской А.Н. Бенуа наблюдал страшное осеннее наводнение 1903 года, «в котором чуть не захлебнулся Петербург». Офицерская и Малая Мастерская превратилась на несколько часов в бурные реки. С высоты пятого этажа было прекрасно видно, «…как плетутся извозчики и телеги с набившимися в них до отказа седоками и с водой по саму ось и как разъезжаются лодочки, придавая Питеру вид какой-то карикатуры на Венецию. Мне это наводнение пришлось до чрезвычайной степени кстати, так как я получил тогда новый заказ сделать иллюстрации к „Медному всаднику“ от Экспедиции заготовления государственных бумаг. Стояла не очень холодная погода (южный ветер нагнал нам бедствие).».

Наводнение на Театральной площади.

Фото. 12 ноября 1903 г.

С домом № 52 связано также имя выдающегося советского архитектора Ноя Абрамовича Троцкого, чьи родители с 1924 по 1930 год занимали здесь квартиру 8. Судьба этого человека достаточно драматична и заслуживает особого описания.

Творческое наследие зодчего весьма значительно. Безвременная кончина в ноябре 1940 года полного творческих сил талантливого архитектора, педагога и замечательного человека потрясла архитектурную общественность. Огромное число людей, прощавшихся с покойным, шло за гробом от Дома архитекторов по Невскому проспекту до Волкова кладбища.

Архитектор умер в самом расцвете сил, на сорок шестом году жизни. Судьба отпустила ему всего два десятилетия для самостоятельной работы. Как будто предчувствуя это, Троцкий работал взахлеб, поражая всех не только талантливыми решениями, но и высокой организованностью труда.

Архитектор Терезия Яковлевна Ротшильд свидетельствует: «У него была удивительная способность заканчивать свои проекты за несколько дней до срока (тогда все работали до последних минут), и он имел возможность пригласить к себе друзей, мнением которых интересовался, для показа. Он жил тогда с матерью и сестрами в очень скромной квартире на улице Декабристов. Впервые я увидела там проект такой сложности и такого масштаба, такого замечательного исполнения! Ной Абрамович попросил моего отца дать девиз для этого проекта, и тот предложил: „Мое решение“. Троцкий так и написал и получил первую премию.»

Н.А. Троцкий с дочерью.

Фото 1930-х гг. (?)

Он разработал свыше ста весьма крупных и ответственных архитектурных проектов. Символический монументализм его первых работ с середины 20-х годов ХХ века уступил место «нематериальному» динамичному конструктивизму, который в начале 1930 года вытеснил весомый «неомонументализм».

Подобный творческий путь большого мастера в то время являлся вполне закономерным и естественным. Ученик Г.И. Котова, О.Р. Мунца, И.А. Фомина, А.Е. Белогруда, Троцкий все же оставался художником-монументалистом-неоклассиком. Эта основа его творческого почерка проявлялась всегда, особенно при строительстве таких крупных общественных зданий в Ленинграде, как Кировский райсовет, Дворец культуры им. С.М. Кирова, Большой дом (здание НКВД на Литейном проспекте). Ритмика и строгая согласованность проектируемых форм особенно видны в проекте ансамбля Ленинградского Дома Совета на Московском проспекте. Здесь зодчий вышел на откровенный классицизирующий неомонументализм. Архитектор создал сложное здание-комплекс, в образе и структуре которого ощутимо отразились противоречия эпохи и творческого метода мастера.

20 января 1937 года в газете «Правда» появилось сообщение «В Прокуратуре СССР»: «…органами НКВД закончено следствие по делу троцкистского параллельного центра, организованного в 1933 году по указанию находящегося в эмиграции Л. Троцкого». Из сообщения следовало, что «центр» готовил диверсионные акты и террор против руководителей ВКП(б) и Советского правительства. Вслед за первым процессом над «вредителями» прокатилась волна арестов в Ленинграде. Начиная с января 1937 года из номера в номер газеты сообщали о разоблачении происков «троцкистов-зиновьевцев». Один за другим арестовывались люди, с которыми Ной Абрамович дружил и работал, знал их по делам и личному общению. На недоуменные вопросы дочери он неизменно отвечал: «Трагическая ошибка». Виноватыми, а тем более «врагами народа» своих друзей он не считал никогда. Дочь архитектора Нора Ноевна Забинкова свидетельствует, что ее отец категорически отказывался менять свою фамилию, несмотря на многочисленные письма трудящихся, выражавших возмущение тем, что столь уважаемый человек носит фамилию «врага народа». В этом случае архитектор всегда и везде заявлял: «Этот негодяй украл мою фамилию, почему же я должен отказываться от нее?» Все знали, что подлинная фамилия «демона революции» Л.Д. Троцкого Бронштейн.

Н.Н. Забинкова, вспоминая о своем отце, писала: «В моих детских воспоминаниях наша квартира предстает в виде своеобразной архитектурной мастерской: на стенах висят подрамники, ими же уставлена самая большая и светлая комната, по которой протянуты нитки, ведущие к сердцу всей работы, так называемой „точке схода“. В кухне готовится особо крепкий чай и кофе специально для окраски проектов, большинство которых выполнено в красивых коричневых тонах. Собираются друзья и ученики, в доме воцаряется совершенно особая атмосфера творческого праздника. Все мысли и интересы отца были сосредоточены на архитектуре. Отдыхал он мало. Отец скончался 19 ноября 1940 года от сепсиса после операции, которая считалась несложной и неопасной. Хоронил его весь художественный Ленинград.

Спустя полгода объявили конкурс на проект надгробия. На Волковом кладбище на могиле отца стоит надгробие, сделанное по проекту А.Г. Голубовского – его самого любимого ученика. Бронзовый барельеф выполнен постоянным соавтором отца Н.В. Томским. В соавторстве с ним в Ленинграде архитектор Троцкий создал один из известных послереволюционных памятников – С.М. Кирову перед зданием Кировского Дома Советов».